Incurable

Гарри Поттер ненавидел Рождество. Определенно, это его самый нелюбимый праздник. На втором месте, приближаясь к первому, был его День рождения, но он был несколько месяцев назад, а Рождество наступит совсем скоро. Он чувствовал себя гораздо лучше после драки с Малфоем — после отбывания наказания с Малфоем. И он снова почувствовал решимость ничего не испоганить. Гарри ненавидел думать о том, как прошел бы декабрь этого года, если бы не начался так хорошо. Его желудок все чаще сжимался в напряжении и тревоге, несмотря на то, что он продолжал говорить себе, что ничего плохого не случится. Его плечи и спина болели все больше и больше каждый день, из-за того, что он постоянно был напряжен, даже не осознавая этого. Дело в том, что дядя Вернон всегда использовал Рождественские каникулы, как возможность навредить Гарри еще больше, все больше наказывая и оскорбляя его. Пик всего этого приходился на вечер Рождества, и Вернон всегда уводил Гарри в гараж, потому что он не хотел, чтобы Дадли или Петунья видели что-нибудь из этого. И Гарри проводил каждое Рождество в своей жизни — кроме первого и последнего — с Дурслями. Так что это было выработавшейся привычкой. И это заставляло Гарри чувствовать себя отвратительно — то, что эти люди выдрессировали его, как животное — как животное, которым он, по их словам, и являлся. — Нет, — хотел он возразить, — я человек! Но не было никого, кому он мог бы возразить, кроме него самого, и его слова всегда звучали жалко и слабо в его собственной голове. Он думал, что дяде Вернону вовсе не нужно прибегать к насилию, чтобы испортить Гарри Рождество. Это был семейный праздник, праздник влюбленных, и быть запертым в чулане, пока чужое счастье расцветает вокруг него — это достаточно ужасно, думал Гарри. Но Вернон делал это еще хуже. Не желая, чтобы события последних двух недель повторились, Гарри стал ходить на пробежки, когда он становился более беспокойным. На улице был мороз, и это было хорошо, потому что ему приходилось бегать интенсивнее, и он слишком уставал, чтобы думать. Это неплохо работало, он не чувствовал ничего: ни злости, ни ненависти, просто немного разочарования и беспокойства. Ему стало немного легче, когда Дамблдор объявил, что «как обычно» ученики, которые захотят остаться в Хогвартсе на каникулы, будут с радостью приняты, и что в этом году они будут жить в гостиной Слизерина, для того, чтобы профессору Снейпу, который был ответственен за них вместе с завхозом Филчем, было удобнее за ними наблюдать. Гарри выдохнул с облегчением — они не заставят его встречаться с Дурслями — не то, чтобы он собирался, он бы сбежал за несколько дней до возвращения в Хогвартс. Уизли громко заметил, как это жалко — проводить Рождество со Снейпом вместо семьи. Гарри поморщился, и наблюдательная Гермиона, конечно же, заметила. — Гарри, — сказала она шепотом, — Ты собираешься остаться тут на рождественские каникулы? Он кивнул. Не было смысла скрывать этого, потому что он впишет свое имя в список снаружи Большого зала, так ведь? — Гарри, — сказала она, боясь переборщить, — У тебя есть семья? Он замер. Он хотел ответить Гермионе; он знал, что она была разочарована его неразговорчивостью о… обо всем. Но он не очень любил обсуждать эти вещи с кем-то. Это было просто… тяжело. И в любом случае, что он ответит? В конце концов он сказал: — Я собираюсь провести Рождество с… — и он поднял глаза на нее. Она улыбнулась ему перед тем, как повернуться к остальным, сидящим за столом и громко сказать: — Я не думаю, что это жалко, Рон Уизли. Мои родители уезжают во Францию, так что я планирую остаться здесь, и весь Хогвартс и Хогсмид будут в моем распоряжении. Мне кажется, что это будет замечательно — подольше спать, вкусно кушать, без уроков и без родителей. Все знали, что мама Уизли очень любила командовать; Уизли уставился в тарелку. Гарри улыбнулся Гермионе в ответ.

***

Драко казалось, что это была одна из первых настоящих улыбок в исполнении Гарри, которую он видел. И это было мило, она заставляла его выглядеть слегка удивленным и ничем не озабоченным. Это не те эмоции, которые Драко привык видеть у Гарри, и они ему нравились. Что только усугубилось видом спины Гарри, за которой наблюдал Драко, когда тот покидал Большой зал, сделав этот ужин удовлетворяющим. Ладно, может быть, Драко и влюбился в Гарри. Может быть, он слишком много за ним наблюдал и обожал его зеленые-зеленые глаза, и улыбался про себя, когда Поттер смущался перед профессорами и Уизлеттой, которая пялилась на него, и… И много другого тоже. Многим кто-то нравится. Например, Блейз влюблен в Панси — жалкий дурачок. И так далее. Так что Драко по понятным причинам был возбужден, когда он покинул Большой зал и увидел фамилию Поттера в списке тех, кто остается в Хогвартсе на Рождество. Ему повезло, что он тоже оставался. Люциусу нужно было уехать по делам, а его мама подумала, что будет просто замечательно, если она остановится у Северуса, а он останется в Хогвартсе до сочельника, и они смогут провести время вместе. А затем, конечно, у них будет новогодняя вечеринка. Драко почувствовал, что он ухмыляется. Это было просто замечательно, как будто кто-то это запланировал. Если ему очень повезет, то они с Поттером будут единственными пятикурсниками и вся комната будет в их распоряжении.

***

Гарри показалось, что его прокляли. Они с Малфоем были единственными мальчиками-пятикурсниками, которые оставались в Хогвартсе и, как он обнаружил, когда пришел в гостиную Слизерина с чемоданом в руке, они будут делить спальню. На двоих. Гарри не ненавидел Малфоя, но… Малфой раздражал его. Ему казалось, что Малфой слишком много о нем знает, и он постоянно смотрел на него своими серыми глазами — как будто мог видеть его насквозь, и его внешний вид и уравновешенность всегда заставляли Гарри чувствовать себя неуклюжим. И он не думал, что Малфой поведет себя так же, как гриффиндорские мальчики: игнорируя все, что он делает и делая вид, что это нормально. Например, душ перед всеми или то, как он вставал посреди ночи и шел бродить по коридорам. Или то, как он ни с кем не разговаривал. — Поттер, — произнес Малфой, растягивая слова. Он развалился на своей кровати с открытым пологом. — Ты можешь спать здесь, — он показал на соседнюю кровать, — Я не буду говорить тебе, кто обычно там спит, но не волнуйся, я ее стерилизовал. — Ты, Малфой? — Ну, на случай, если ты сторонник чистоты, я ее стерилизовал. Помыл, в смысле. Ты все еще можешь меня поблагодарить. Гарри окинул его быстрым взглядом. Он широко улыбался, заложив руки за голову. Небольшую полоску бледной кожи было видно между его рубашкой и спущенными джинсами. Гарри снова отвернулся. — Спасибо, Малфой, — сказал он угрюмо. — О, весело, — сказал Малфой с иронией в голосе, — Мне кажется, ты собираешься веселиться. Гарри оставил это без ответа, проигнорировав реплику и став распаковывать чемодан и раскладывать вещи в ящики у изножья кровати. Он пытался игнорировать Малфоя, но тот усложнял эту задачу. — Оставил большинство вещей в Гриффиндоре, да? — спросил Малфой. Это были все его вещи — все, что принадлежало ему в этом мире. Он подавил свою злость на Малфоя за его вопрос. Малфой не пытался оскорбить его, просто ему это казалось нормальным. Он посмотрел на Малфоя и увидел, что его кровать и все вокруг было завалено книгами, личными вещами и… и туалетными принадлежностями. Не удивительно, что Малфой всегда выглядит идеально, было похоже, что он использует шесть разных увлажняющих кремов. — Что-то типа того, — пробормотал он, и развалился на своем стеганном одеяле с книгой.

***

Драко вздохнул. Он вздохнул про себя, но он с таким же успехом мог сделать это громко, судя по тому, сколько внимания Гарри уделял ему. После того, как он игнорировал его весь вечер, читая несколько часов, а потом задернул полог, видимо, для того, чтобы вздремнуть, он вылез из-за него растрепанный и заспанный, и ушел в гостиную. Драко подождал достаточно для того, чтобы не потерять свое достоинство, потом пошел за ним. Здесь сидели несколько младшекурсников, но в основном комната была пуста. Грейнджер пыталась научить Поттера шахматам, и, судя по всему, у нее не очень-то получалось. Поттер уставился на нее непонимающе, но она казалась несгибаемой. — Гарри, — говорила она убедительно, — Это игра не только о том, как двигаются фигурки. Тут важна стратегия! — Это чертовски глупо, — ответил Гарри, — Это не очень хорошая стратегия, когда твои кони могут двигаться только буквой «Г». Если бы это была моя армия, они могли бы двигаться в любом направлении. Грейнджер закатила глаза, и Драко подавил желание сделать то же самое. Ну серьезно, подумал он. — Честно говоря, — сказала Грейнджер — Ограничения на передвижение является символическим для… Драко прервал ее, зная, что Грейнджер не научит Гарри наслаждаться игрой, к тому же было неинтересно играть с тем, кто едва знал правила. — Я знаю игру, которая понравится Поттеру больше, — сказал он, не выражая никаких эмоций. Грейнджер и Поттер вдвоем повернулись к нему, на их лицах застыло удивление. Поттер ждал в тишине, как обычно, но Грейнджер спросила: — Да? — Вы когда-нибудь играли в покер? — спросил он, доставая колоду карт из кармана. Грейнджер помотала головой, но Поттер кивнул. — Я играл, — сказал он. — Давайте сыграем. Не волнуйся, Грейнджер, ты быстро вникнешь, — к сожалению, это была правда. Грейнджер быстро схватывала, как бы обидно это ни было. Гарри быстро объяснил ей правила. В эту игру было несложно играть, в нее было сложно выигрывать. — На что мы будем играть? — спросила Грейнджер, выглядя обеспокоенной. Конечно, Драко знал, что у нее нет денег. Ну, относительно него самого. Он посмотрел на Гарри, который ничего не сказал, но он не был уверен, что у него есть деньги. — Это неважно. Монетки. Карандаши. Воображаемые деньги. В конце концов, они решили играть на небольшие суммы, но ни у кого из них денег сейчас не было, так что они договорились расплатиться друг с другом позже. И тогда Гарри разнес их полностью пять раз подряд. Это было невероятно. Грейнджер играла нормально, но Гарри… — Я знал, что ты будешь хорош в этом, — пробормотал Драко, — Чертов покер-фейс. Гарри ухмыльнулся ему. — Ты очень хорошо играешь, Гарри, — вставила Грейнджер, — Ты раньше много играл? Поттер снова закрылся. — Я… да, — пробормотал он. Грейнджер бросила Драко предупреждающий взгляд, как бы говоря, оставь его. Вот дерьмо, подумал Драко. Они сыграли еще раунд в тишине, а затем Драко решил сменить тему. Возможно, он сделал это и чтобы отвлечь внимание тоже, потому что, судя по всему, он будет должен Поттеру вовсе не «небольшую сумму». — Поттер, — начал он, — ты жутко поглощен этой книгой. Тебе нравится? Лицо Грейнджер просветлело. — О, Гарри! Что ты читаешь? Поттер выглядел потрясенным ее энтузиазмом. — Просто Медею. Для Спраут, — он сделал паузу, — И она нравится мне, да. — Правда? Мне кажется, это просто отвратительно. Я имею в виду, что мне нравится пьеса и я понимаю всю важность древнегреческого театра, но сама Медея — она ужасна. Поттер пожал плечами. — Что такого ужасного? Грейнджер совсем не привлекательно разинула рот: — Она убила своих собственных детей, Гарри! Чтобы отомстить Ясону за то, что он бросил ее. Невинных детей! — Ну, да, — сказал Поттер, — Но… Тут кое-что еще. Она решила, что она хочет навредить Ясону как можно сильнее, а потом сделала это, без, как бы, не морщась, — Он сделал паузу, — Если ты правда хочешь навредить кому-то, иногда тебе приходится вредить и себе тоже, или другим людям, верно? И, может быть, ты и не должна, если такова цена. Но это то, чего она хотела — наказать Ясона. И в этом что-то — я уважаю это. Я не думаю, что люди должны просто брать и убивать своих детей, но я уважаю идею того, что нужно поставить перед собой цель, а потом выполнить ее. Он опустил глаза, как будто потрясенный тем, что сказал так много. Грейнджер продолжила сидеть с открытым ртом. — Я согласен, — вставил Драко, — Это часть Слизерина в тебе, Поттер. Гарри поднял глаза к потолку: — Нет, это просто я.

***

 — Нет, нет… Гарри повторял это, пытаясь дышать ровно. Сейчас был сочельник, и Гарри сидел в комнате один, потому что Малфой ушел праздновать Рождество куда-то в другое место — он объяснял куда, но Гарри не слушал — а Гермионе было нельзя заходить в мужские спальни. Кроме того, она хотела провести немного времени в одиночестве. Она говорила со своими родителями по телефону и выглядела очень расстроенной по поводу того, что она не с ними. Она пыталась скрыть это от Гарри, конечно же, но он мог быть более внимательным, чем она думала. Немного раньше, Гарри ждал этого времени, когда он останется один. Одиночество и безопасность всегда шли рука об руку для него. И несмотря на то, что он постоянно работал над собой, чтобы держать чувства под контролем, он думал, что провести сочельник в одиночестве — это лучшее решение. Но внезапно компания Гермионы и Малфоя стала занимать какое-то особое место, потому что он стал чувствовать себя гораздо, гораздо хуже. Его правое плечо болело, и он до сих пор мог чувствовать запах горящей кожи, и он помнил, как он кричал от боли, когда Вернон прижал его к плите. — Пожалуйста, остановитесь, — шептал он. Ему повезло — через несколько дней он вернулся в Святого Брутуса, и они промыли и обработали ожог. У него до сих пор остался ужасный шрам — его кожа выглядела сожженной и он ничего не чувствовал, когда дотрагивался до нее. Но этим Рождеством не будет наказаний. Обычно, после того, как Вернон бил его в гараже, он связывал его ремнем или сильно его затягивал. А то, что делал потом могло меняться — однажды он сломал пальцы на правой руке Гарри, и тот не мог писать, пока они не срослись. Иногда он бил Гарри ремнем с тяжелой пряжкой. Один раз, когда Гарри был еще маленьким, он выцарапал «УРОД» на его животе. Шрам был едва виден, но Гарри знал, куда смотреть, он мог чувствовать эти буквы, как будто бренд. — Нет. Он вернул себя назад в настоящее. Он был так жалок. Это то, что он ненавидел больше всего — каким жалким это заставляло его себя чувствовать. То, как дядя Вернон выдумывал все новые способы наказания, заставляя его умолять прекратить это. Он ненавидел умолять. Но каждое Рождество он делал это. Он прижал колени к груди и так и провел остаток ночи.