Incurable

За два дня до суда Гарри изо всех сил старался учиться. Он серьезно сомневался, что у него будет время, когда он окажется в Лондоне, и он действительно предпочел бы не провалить экзамены. В конце концов, он хотел какое-то будущее, если уж он может его иметь. Верно? Драко выглядел ужасно. Гарри прокомментировал это, и Драко огрызнулся на него. Гарри спросил, что случилось, думает ли он о своем отце или что-то в этом роде, и Драко недвусмысленно попросил его отстать. Так что да, он думал. В конце концов, он понимал, когда человек не хочет говорить о чем-то. Но Драко действительно выглядел нехорошо — он был бледным и очень уставшим. — Вы знаете, в чем разница между Венским Конгрессом и Берлинским Конгрессом? — спросил Гарри. Гермиона открыла рот, чтобы ответить, но Драко остановил ее, сказав внезапно очень быстро: — Я должен сказать тебе кое-что, Гарри. — Кажется, он был в ужасе от своих собственных слов, но не отступил. Гарри на мгновение растерялся. Он заметил краем глаза, что Гермиона осторожно встала из-за стола. — Хорошо, — сказал он настороженно. Драко взял Гарри за руку. Гарри посмотрел на их руки, вместе, на столе в библиотеке, где кто угодно мог увидеть. Обычно они этого не делали, но Драко был явно расстроен, поэтому он ничего не сказал и не сделал. — Я… — Драко начал и остановился. Он сделал глубокий вдох, а затем другой. А потом еще один. — Ты практикуешь дыхательные техники? — спросил Гарри, пытаясь уменьшить беспокойство Драко. Из-за мучительного взгляда, который он получил взамен, он не думал, что ему это удалось. — Помнишь, — осторожно сказал Драко, — когда дядя Северус прислал заявление с подробным описанием… поведения твоих родственников? Гарри почувствовал себя плохо. Просто плохо. — Конечно, — сказал он холодным голосом. — Как я мог забыть, когда это определило ход последнего месяца моей жизни? И когда из-за него происходит все это. — Ему не терпелось убрать руку, но он этого не сделал. — Ты когда-нибудь задумывался, как он узнал достаточно… обо всем этом… чтобы составить полное и убедительное заявление? — Драко пристально смотрел на него. — Я.… нет. Я думаю, я просто… предположил, что он знал об этом, — Гарри пожал плечами, чувствуя себя глупым. Как Снейп узнал достаточно? — Я сказал ему, — сказал Драко. — Что? — Гарри вырвал руку, словно он обжегся. В библиотеке послышался какой-то шум. Гарри проигнорировал это. Драко закрыл глаза. — Я не просто рассказал ему. Он объяснил мне про фонд и все такое. Он сказал мне, что ему нужна информация для первоначального заявления. И я рассказал ему. Гарри казалось, что его сейчас вырвет. Он чувствовал, что кто-то воткнул нож прямо ему в живот. Ему как будто заложило уши. — Что? — слабым голосом спросил он. Драко открыл глаза. Они светились. Гарри заметил это сквозь туман, как будто окруживший его. — Мне очень жаль, Гарри. Правда, жаль Гарри осторожно попятился от стола. Он не мог поверить, что услышал это. Единственный человек, он… — Гарри! Я не хотел тебя обидеть! Я сделал это, чтобы помочь тебе. Пожалуйста. Драко остался за столом, облокотившись на него и глядя на Гарри, все его тело напрягалось, пытаясь наклониться ближе к нему. Было что-то знакомое в этом сочетании тоски и страдания, но он никогда не видел этого на лице Драко, и никогда не хотел видеть. — Не говори со мной, — сказал он. Грубость его голоса удивила его. Он чувствовал себя отдельно от своего тела, в некотором смысле, он чувствовал, как будто он просто… переместился, мысленно, а здесь была целая масса чувств, ожидающих его. Как будто он погружал свой палец в пучину гнева, боли, предательства и… Он будет избегать этого как можно дольше. — Держись от меня подальше, — жестко сказал он. — Я не хочу тебя видеть. Он повернулся прежде, чем Драко успел увидеть, как трясутся его руки, и вышел из библиотеки. Он не оглядывался назад — не мог вынести еще одного взгляда на лицо Драко.

***

За все годы работы учителем Северус ни разу добровольно не приходил в художественную галерею — так Сибилла претенциозно называла большую комнату между своим кабинетом и мастерской — до этого года. Большинство учеников с энтузиазмом и волнением писали очень длинные описания и объяснения своих работ. Был мальчик с Рейвенкло, который в мельчайших подробностях рассказал о сложном процессе сочетания комплексных приемов, что привело к удивительно скучным работам. Была девочка из его собственных слизеринцев, которая, видимо, мнила себя измученной душой и искала свое вдохновение в прогулках по мокрому тротуару ночью и «горько-шоколадном» аромате кофе. Был хаффлпаффец, который объяснял, как тяга к искусству передавалась в его семье из поколения в поколение. А потом был Гарри, о котором Северус знал, что он выставляется в знак протеста, у которого было меньше работ, чем у всех остальных, и меньше разнообразия, у которого была только одна белая карточка с его именем мелким черным шрифтом. Северус подумал бы, что это своего рода высказывание, если бы не знал, что Гарри просто не заполнил формы Сибиллы. «Гарри очень скрытный человек», — подумал Северус. Что, конечно, делало все происходящее еще хуже. Оглядевшись вокруг, Северус увидел, что Сибилла следует реальной учебной программе, вместо того, чтобы позволить своим ученикам просто выражать себя так, как они хотели — все в школе считали, что она поступает именно так. Несколько деревянных гравюр украшали стены — Северус узнал, что это из объяснений рейвенкловца, но в углу Гарри их не было. Северус предположил, что Гарри не понравится такая техника — казалось, он просит большой точности в отображении мелких деталей — а Гарри, похоже, не хотел так внимательно смотреть на предмет изображения. Тут было разбросано несколько черно-белых фотографий, но, по-видимому, не у многих учеников развилась страсть к этому направлению за несколько недель, которые Трелони должна была преподавать. Некоторые ученики хотели добавить слова или текст к своей работе — ревностная девушка со Слизерина среди них — но даже когда они этого не делали, многие из работ все равно что-то говорили. Не трудно было увидеть протест в картине лягушки, препарирующей мальчика, или в коллаже из глянцевых журнальных вырезок. Конечно, работы Гарри молчали. Или, скорее, говорили очень тихо. Они были лучшими в комнате. Может быть, Северус так думал, потому что он… предпочитал Гарри другим ученикам, может быть, потому, что он мало знал об искусстве и не хотел знать больше, может быть, потому, что у него был такой же вкус, как и у Гарри. Это не имело никакого значения. Он всегда ненавидел видеть совершенно прекрасные дома и офисы своих коллег и друзей, испорченные яркими произведениями искусства их детей, на самом деле не понимал желания окружить себя рисунками, которые пятилетки сделали своими пальцами. Но он бы не ненавидел три работы Гарри в своем доме или офисе: всплеск красных и желтых цветов, текущих друг к другу, картину в темных, холодных тонах и длинные, плавные линии, которые казались голой спиной (Драко, он предполагал), извилистую скульптуру на тяжелом деревянном блоке — опять те же линии, но что это было Северус не смог разглядеть. Скорее всего, это было то, что Гарри хотел сделать в данный момент. Северус признавался себе, что хотел бы, чтобы работы говорили больше, что-то говорили о Гарри, когда он услышал, как кто-то еще входит в комнату, то есть в галерею. Он обернулся со вспышкой смущения, готовый наказать этого ученика за что угодно. Это был всего лишь Драко. — Мистер Малфой, — сказал он, недовольный этим. Пауза. — Что привело вас сюда? Как только он это сказал, он понял, что что-то не так. Поза Драко была ужасной: он выглядел поверженным и обмякшим — совершенно непохожим на себя. — Я сказал ему, — ответил Драко. Он остановился на середине комнаты, но даже отсюда, Северус мог сказать, что он плакал. — Я так понимаю, все прошло не очень хорошо? Драко рассмеялся. — Он сказал мне держаться от него подальше. — Он остановился, позволив этому повиснуть. — Ты бы видел выражение его лица. — Я видел, — сухо сказал Северус, приближаясь. — И слышал это. Драко сердито повернулся к нему лицом. — И это должно заставить меня чувствовать себя лучше? Что теперь он ненавидит нас обоих? Северус заставил себя не реагировать резко. Драко был расстроен, он напомнил себе, и если ему было легче, когда он кричал на него — ну, Северус был взрослым, способным контролировать свои эмоции. — Я лишь хочу сказать, что понимаю твои чувства, Драко. Я не был особенно счастлив получить удар… от гнева Гарри, как ты понимаешь. — Я знаю, но… — он остановился. Сказать было нечего — это был просто инстинктивный протест ребенка, которому оставалось только верить, что его боль несправедлива. — Я знаю, Драко, — сказал он, положив руку ему на плечо. Избегая зрительного контакта, Драко притянул его ближе и обнял. — Я не хочу, чтобы он сердился на меня, — прошептал он. Северус ничего не сказал. Что тут сказать?  — Это было правильное решение, верно? — по-детски спросил Драко, явно желая, чтобы кто-то его утешил. Северус кивнул. — Я верю в это, — сказал он.  — Он простит меня, верно? Нас, я имею в виду. Северус замолчал. — Возможно. Он… вспыльчивый. Возможно, когда он поймет, что цель этого разбирательства не причинение ему боли… — Он замолчал. Он понятия не имел, насколько вероятно, что Гарри простит их. — Мы сможем пойти, да? — чуть сдержаннее спросил Драко, отстраняясь. — На суд? Северус колебался. — Пожалуйста, дядя Северус! Если мы будем там — ему нужна поддержка! — Я иду, Драко. Как представитель школы, которая частично выступает в качестве опекуна и законного представителя. Директор согласился отпустить меня вместо него. Но нет никакой законной причины для тебя быть там. — Ему разрешено привести кого-то с собой, не так ли? — Да, но… — Тогда возьмите меня с собой, он не будет возражать, если я уже буду там, я уверен в этом! Северус приподнял бровь: — Точно уверен? Драко прикусил губу. — Ну, скорее да. — Он выглядел задумчивым. — Если я знаю Гарри, то он не будет обращать внимание на правила такого рода событий, и он подумает, что ты привел меня, потому что так нужно, и все остальные будут думать, что он хотел, чтобы я был там. И… — он сразу же продолжил, — Даже если он будет против, он вряд ли поднимет шум, не так ли? — Полагаю, это точно, — пробормотал Северус. — Очень хорошо. Но, Драко, если будет хоть намек на неприятности, то ты должен будешь вернуться в Хогвартс, не протестуя. — Непременно! Обещаю. — И не позволяйте этому мешать подготовке к экзаменам. Драко закатил глаза, и Северус не мог не порадоваться, что Драко вернулся к своему обычному «я». Или хотя бы приблизился к нему.

***

Гермиона, конечно, точно знала, что происходит. Часть ее отчаянно хотела подслушать, о чем они говорят — та же ее часть, которая смотрела в восхищении на аварии на дорогах, — но, естественно, она отрицала это желание, так же, как она не позволяла себе слишком долго смотреть на происходящий беспорядок. Она не считала правильным использовать личные трагедии других людей в качестве развлечения. И, в любом случае, она могла себе представить, что произойдет. Малфой скажет Гарри, что он помог профессору Снейпу, раскрыв ему все, что сказал. Гарри будет опустошен, но закроется с помощью гнева и скажет ужасные вещи Малфою и, возможно, расстанется с ним. Малфой расстроится. Гарри куда-нибудь уйдет. Гермиона подождет, а потом выследит его. Она не хотела быть равнодушной — но она знала, насколько больно будет Гарри (не говоря уже о Малфое, но он был не ее проблемой) и при этом все равно считала его ужасно глупым, когда дело доходило до всего этого. Конечно, где-то в своей голове он знал, что Малфой и профессор Снейп пытаются помочь ему. Но почему Гарри отказывался это признать, Гермиона не понимала. Если его упрямство не превосходит ум и ничего не испортит сложившуюся ситуацию, то это лишь временная разлука. Гермиона была в этом уверена. С другой стороны, кажется, эти два предположения, на которых строится ее убеждение, не могут быть гарантировано верными. Итак, дав Гарри час, она пробралась к его двери и слегка постучала. Ответа не было. — Гарри? — позвала она. — Это Гермиона. Ответа не было. Она слегка топнула ногой. — Я знаю, что ты там — свет горит, и кроме того, я слышала, как ты двигался до того, как я постучала. Ответа не было. Она собиралась снова заговорить, когда дверь распахнулась, и ее взору предстал Гарри, который выглядел жутко измученным. Он покраснел и вспотел, и его волосы были растрепаны. Он что… — Я бегал, — сказал он, возможно, понимая все по ее взгляду. Она не была уверена, что сказать. — С тобой все в порядке? — Отлично, — резко ответил он. — Почему я должен быть не в порядке? Она посмотрела на него знающим взглядом. — Я думала, ты расстроишься из-за Драко. Он дернул ее за руку и захлопнул за ней дверь. Она огляделась — его комната была необыкновенно чистой. В прошлый раз тут был беспорядок, и она чувствовала себя слегка встревоженной из-за этой безжизненной пустоты. — Я не хочу говорить о Драко, — сказал он, сжав челюсть. «Тогда зачем ты притащил меня сюда?» — хотела спросить она, но промолчала. — Ты уверен? Я понимаю, почему ты расстроен… — Почему? — он прервал Гермиону. — Это было несерьезно. А теперь все закончилось. — Он скрестил руки на груди и отвернулся. — Гарри, он действительно лю… — Не говори этого, — перебил он снова. Воцарилась тишина, невысказанные слова тяжело висели в воздухе. Гермиона прикусила губу. — Ты нервничаешь? — спросила она. Он сел на кровать и вздохнул. — Я не знаю, — сказал он. Она опустилась рядом с ним. — Я не могу думать об этом, — сказал он наконец. — Только о каких-то моментах, но не обо всем. Как… увидеть их снова, эту часть я… и теперь это. — Он пожал плечами, как будто пытаясь стряхнуть это. — Я разговаривал с судьей. Он сказал просто быть честным… и что… я смогу попросить перерыв, если захочу. И что мне не нужно слушать других свидетелей. Гермиона кивнула. — Они… они запишут твое свидетельство отдельно? Гарри покачал головой. — Я достаточно взрослый, чтобы свидетельствовать по-настоящему. — Он посмотрел на нее. — Как ты узнала, что они это сделали? — Я прочитала. Он улыбнулся ей. Улыбка была натянутой, но искренней. — Конечно. Бьюсь об заклад, ты знаешь о том, что произойдет, больше, чем я. — Наверное, — кивнув, согласилась она. Они молчали довольно долгое время перед тем, как Гарри сказал: — Даже если… даже если я проиграю… я не вернусь туда. У меня будет день рождения в июле, и тогда они не смогут меня заставить. Так что не имеет значения, что произойдет. Он не смотрел на нее, когда говорил это, и Гермиона подозревала, что он говорит это скорее себе, чем ей. — Конечно, — ответила она обнадеживающим тоном. — Но я уверена, что ты победишь — и так будет даже лучше. — Да, — с сомнением ответил он. Гарри бросил на нее быстрый взгляд. — Ты хочешь приехать? Гермиона опешила, предположив, что Гарри захочет, чтобы детали судебного разбирательства и все остальное оставались в тайне. Она не сразу ответила, поэтому он поспешно сказал: — Я имею в виду, ты не должна. Я знаю, что ты хочешь учиться. Ничего страшного… я не рассержусь, если тебя там не будет. — Нет, я бы хотела пойти, — сказала она, почти удивляя себя. Это значит, что у нее останется меньше времени на учебу — но, сказала она себе, некоторые вещи были важнее школы. И в любом случае, было бы интересно увидеть реальный судебный процесс — карьера в юриспруденции была одной из возможностей. — Я… хорошо, замечательно. Я не знаю… я думаю, мы должны поговорить с Дамблдором о том, как добраться туда — я сяду на поезд завтра днем… — На самом деле, — неохотно сказала Гермиона, — профессор Снейп уже говорил со мной об этом. Лицо Гарри потемнело. — Оу. — Он подумал, что ты захочешь, чтобы я была там — он просто пытался быть полезным. — Да, я понял, — сказал Гарри пренебрежительно. — Слушай, я измотан и у меня завтра большой день. Так что… Это было самое четко сформулированное указание на дверь, которое Гермиона когда-либо слышала. Она встала и направилась к выходу — Послушай, Гарри, насчет Драко… Подняв руку, чтобы остановить ее, он сказал: — Я не могу говорить об этом. Правда. — Хорошо, — неуверенно сказала она. — Увидимся через несколько дней. — Увидимся, — сказал он, все еще не встречаясь с ней взглядом.