Incurable

Гарри еще сильнее зауважал Драко. Медицина, видимо, была сложной. Он не понял и половины того, что сказал доктор (тот самый доктор, который осматривал его) во время дачи показаний. Конечно, вам не нужно было разбираться в медицине, чтобы понять, что изображено на увеличенных фотографиях, которые он передавал по рядам. Гарри мельком взглянул на них, прежде чем перевернуть. Ему не нужно было видеть. На самом деле, ему жаль, что он не видел фотографии своей спины — это действительно было уродливо, и он был поражен снова, что Драко хотел быть с ним. Если он все еще хотел после вчерашнего поведения Гарри. — Есть ли какие-либо медицинские доказательства того, что эти травмы были нанесены его опекунами, а не в результате грубого обращения или деятельности банд? — спросила адвокат Дурслей. Ее звали Смайт, Гарри вспомнил это теперь, когда она с ним не разговаривала. — Ну, трудно быть абсолютно уверенным в чем-либо, — сказал доктор. — Но некоторые из этих шрамов очень старые. Его не было в банде, когда он был маленьким, не так ли? — Конечно, нет, — улыбнулась она. — Но мы все знаем, какими неуклюжими могут быть малыши. «Он ненавидел ее», — подумал Гарри. Тетя Петуния иногда оправдывалась так перед соседями и учителями, когда они что-то замечали. Правда, обычно они не замечали. — Обычно не настолько неуклюжие, — сказал доктор, не улыбаясь в ответ. — Во всяком случае, «грубое обращение» обычно не приводит к вырезанию жестоких слов на груди мальчика. — Разве не многие молодые люди вырезают на себе слова в знак недовольства? — По моему опыту, это более распространено во время полового созревания: двенадцать, тринадцать, четырнадцать, а это было сделано больше, чем несколько лет назад. И оно обычно на внутренней стороны руки или на бедре, легкодоступных местах. Я никогда не слышал, чтобы девятилетний мальчик вырезал слово «урод» у себя на груди. Гарри поморщился, — Драко знал, но Поттер подумал, что раз Гермиона, профессор Снейп и все остальные не видели фотографий, они также могут не знать подробностей. Видимо, нет. — Можете ли вы исключить такую возможность? -надавила Смайт. — Нет. Но я был бы шокирован, узнав, что ожоги были нанесены им самому себе. Такие рубцы — на спине и плече — являются результатом длительного давления. Если бы он обжегся о печь, что кажется наиболее вероятным, кто-то должен был бы держать его, приложив довольно много сил — он не мог бы сделать это сам. — Но нет доказательств, указывающих на мистера Дурсля? — Нет, разумеется, нет. Как это возможно? Если только он не вырезал свою подпись на мальчике. Смайт проигнорировала это. — А что насчет спины? По вашему мнению, обширные рубцы являются результатом «ремня», как утверждал мистер Поттер? Гарри чувствовал, что это несправедливо, так как он только сказал, что дядя Вернон использовал ремень, а не то, что он разорвал его спину. Но Робертс не возражал, поэтому Гарри догадался, что он либо проигнорировал это, либо не думал, что это имеет значение. Гарри начал подозревать, что он не очень хороший адвокат и спросил, кто выбрал его. Здесь доктор, который, подумал Гарри, казался довольно сочувствующим его делу, выглядел неуверенным, что следует ответить. — Трудно сказать наверняка. Это скорее беспорядок, как вы видите на фотографии. Многие из рубцов, кажется, итоги ударов более поздних лет, но некоторые из них, скорее всего, старше. Но их здесь так много… я не могу с чистой совестью сказать, сколько там старых следов и сколько более поздних. — Значит, кто-то другой физически издевался над мистером Поттером? — спросила она. Доктор неохотно кивнул. — По крайней мере в этом отношении, да. Если мистер Поттер был вдали от своих опекунов с одиннадцати лет. — Спасибо, — сказала она. Доктор ушел и был заменен другой знакомой фигурой — психиатром, доктором Кроссом. Допрос Робертса, как и у врача, состоял в основном в том, чтобы попросить его обобщить свои выводы. Гарри не мог не заинтриговаться, хотя он думал, что вопросы к доктору Кросса были в основном дерьмовыми. — Если верить его показаниям и утверждениям, содержащимся в первоначальном заявлении, — сказал доктор Кросс, — он демонстрирует высокую степень адаптивного функционирования. Вместе с тем он демонстрирует схему неадаптивного поведения, которое согласуется с предполагаемым насилием. Во время нашего сеанса он плохо шел на зрительный контакт, постоянно нервно ерзал, и, за редким исключением, выражался невнятно. Когда я впервые заговорил с мистером Поттером, он был крайне враждебен и защищался. В ходе нашей сессии, однако, его враждебность значительно снизилась, а его обороноспособность достигла умеренного уровня. Он очень скрытен, до такой степени, что у него есть серьезные трудности с формированием близких привязанностей. Плохие отношения со сверстниками, за некоторыми исключениями, и никаких положительных отношений со взрослыми, о которых можно говорить. Это классические признаки пренебрежительного отношения к нему, когда он был ребенком, и жестокого детства. Гарри нахмурился из-за его слов. Он не понимал всего, что только что было сказано, но ему не нужна была степень в психологии, чтобы знать, когда кто-то называет его психом. Тупой шарлатан. — Однако, — продолжал доктор Кросс, — хотя он не является социально опытным, он социально компетентен. То есть, он способен взаимодействовать на базовом уровне с внешним миром без особых трудностей и смог сформировать определенные позитивные отношения. Его самооценка не высока, но я бы сказал, что она выше, чем у многих молодых людей с аналогичным опытом. У него есть агрессивные наклонности, но он также показывает способность контролировать себя. — Агрессивный, вы сказали? — спросила Смайт, когда настала ее очередь. Гарри хотел показать ей свою агрессию. — Конечно, — сказал доктор Кросс. — И жестокий. Это единственный или хотя бы основной его способ выражения себя. Дети учатся выражать свои эмоции, наблюдая за родителями, в первую очередь, а затем и за своими сверстниками. Они узнают, какие чувства должны быть выражены и как. Дети, выросшие в домах, наполненных гневом, особенно, если гнев направлен на них, — часто ведут себя зло, когда вырастают. И мистер Поттер — злой молодой человек, без сомнения. Я считаю, что он также несчастен, одинок, обижен, уязвим и так далее — но эти эмоции внешне выражаются как гнев, насилие, агрессия, враждебность. Но, стоит учитывать то, что, как я уже сказал, он проявляет самоконтроль. — Возможно ли, доктор Кросс, что мистер Поттер мог получить травму, став свидетелем жестокого убийства своих родителей в возрасте одного года? Он также был ранен убийцей его родителей. Возможно ли, что он проявлял такие жестокие наклонности с самого раннего возраста, настолько, что напугал своих опекунов? Гарри тоже не был уверен, что Смайт была хорошим адвокатом. Ее точка зрения не совсем имела смысл для Гарри, хотя — с одной стороны, он был психически больным ребенком, который заслуживал такого обращения, но, с другой стороны, он все это придумывал. «Может быть, — он размышлял, — она решила, что его психическое заболевание заставило его представить, что Дурсли были мудаками.» — Полагаю, это возможно, — сказал доктор Кросс. — Многие теории подчеркивают важность того, что младенец видит и слышит, прежде чем он или она даже начинает накапливать память. — И возможно ли, что его антисоциальные тенденции проистекают из его лет в безопасном центре Святого Брута для мальчиков с неизлечимо криминальными наклонностями? Доктор Кросс кивнул. — Вполне вероятно, что некоторые из них были, если не созданы этой средой, то усугублены ей. Но, по моему опыту, такие институты приводят к формированию узких — часто опасно тесных — групп сверстников, таких как банды. Мистер Поттер не принимал участия ни в каких подобных формациях из-за молчаливости, которую я воспринимаю как результат его раннего детства. Он не столько антисоциальный, сколько асоциальный. Скорее замкнутый в себе, чем склонный к мятежу. — Это может быть результатом свидетеля убийства его родителей, — сказала она, едва ли даже спрашивая. Гарри хотел, чтобы она перестала твердить об этом. — Возможно, — сказал он. — Но это не будет моей первой интерпретацией. — Спасибо, доктор, — сказала она. Гарри не мог видеть, но представил, что она послала ему ту же улыбку, похожую на оскал, которую он сам получил раннее. Он настолько сильно негодовал, что был удивлен, увидев доктора Кросса, стоявшего прямо перед ним. — Моя визитка, мистер Поттер, — сказал он. — Если вы когда-нибудь захотите снова поговорить с профессионалом. Если вы предпочитаете другого врача, я с радостью вас направлю. — Он остановился. — Пожалуйста, подумайте об этом. Время от времени всем нужна небольшая помощь. Гарри уставился на маленькую белую карточку, которую оставил доктор Кросс. Что, черт возьми, он должен был с этим делать?

***

Профессор Снейп ответил на стук Гарри тем вечером. Если он удивился, увидев Гарри, то не показал этого. — Эм… здравствуйте? — неуверенно сказал он. Драко появился рядом с профессором, и они оба уставились на него. Гарри посмотрел на Малфоя, его горло странно сжалось. Может, он заболевал. — Простите меня! — выпалил он, чувствуя, как краснеет. Они продолжали смотреть на него. — Драко, — сказал профессор, — ты извинишь меня и Гарри? «Гарри», — подумал Гарри. Он не пропустил оскорбленного выражения лица Драко, но профессор Снейп, будучи профессором Снейпом, заставил его послушаться. Драко, проскользнув мимо Гарри в дверях, громко затопал по коридору. Гарри хотел последовать за ним. — Входите, — сказал профессор, держа дверь открытой. В номере были две двуспальные кровати, так что профессор Снейп и Драко должны были жить вместе. Гарри присел на одну из них. Профессор Снейп сел рядом с ним, и прежде чем он подумал об этом, Гарри пересел на другую. Ему стало плохо от этого, но профессор, похоже, ничего не заметил. Гарри смотрел на часы. 8:33. Затем он посмотрел на свои руки. Профессор Снейп откашлялся. — Эм… Он хотел, чтобы часы шли быстрее, но когда тишина показалась бесконечной, глубоко вздохнул. — Эм, я думаю, я понял, когда Смайт допрашивала меня, что… что вы, вероятно, не имели в виду ничего плохого… знаете, устраивая все это. Он взглянул на профессора Снейпа сквозь ресницы, но снова опустил глаза, когда на его лице не появилось ни одной эмоции. Он сделал еще один глубокий вдох. — И… несмотря на то, что я все еще думаю, что это было паршиво… заставлять Драко участвовать в этом, — сказал он, услышав горечь в своем голосе. — Да, но я думаю, что вы хотели как лучше, — теперь его голос звучал тихо. Это было встречено молчанием, и он все еще не мог поднять взгляд. — Так что я, наверное, должен был… понять это раньше, я думаю, и не так разозлиться. - Он теребил свой ноготь. — И не кричать на вас, и не игнорировать вас. Хотя… Наконец он поднял глаза и немного нервничал, глядя на профессора. — Мне жаль, — сказал он, пораженный тем, как трудно было произнести эти слова. — Мне тоже жаль, — сказал профессор Снейп. А? — Что? — спросил он вслух. Профессор сделал беспокойное движение руками, но затем положил их на колени. — Гарри, — начал он невыносимо разумным тоном, — я знал, что ты будешь сердиться на меня. Я знаю тебя достаточно хорошо для этого. Но я также верил, что так будет лучше для тебя, даже если это будет означать, что я могу разозлить тебя. — Да, но… — Гарри остановился. — Да? Он вздохнул. — Я имею в виду, как я уже сказал, я понимаю это, и я не сержусь, но я все еще… я не… вам не понравится, если кто-то проигнорирует вас и решит, что лучше для вас, даже не спрашивая вас, не так ли? — Я действительно взрослый человек. Ты еще совсем ребенок. — Я не маленький ребенок! — Гарри протестовал, как всегда. Но потом он вспомнил. — Я скоро освобожусь от опеки! — торжествующе сказал он. — Надеюсь, — добавил он. Профессор Снейп откашлялся и слегка улыбнулся. — Я все понимаю, Гарри. — О, — сказал Гарри, чувствуя себя побежденным. — Правда. Вы правы. Но тем не менее, — продолжил он, следуя своей собственной логике, — вы знаете не все. Вы думали, что знаете, что будет лучше для меня, но может быть… — Может быть что, Гарри? Как ты думаешь, где я ошибся? Гарри было неловко. — Прошлое есть прошлое, — сказал он, снова глядя на свои руки. — И… я не знаю, стоит ли… исправлять прошлое, если оно портит настоящее. — Он прикусил свою губу. — Может быть, я не ссорился бы с вами и Драко, если бы не это. Это было встречено тишиной, в которой Гарри чувствовал, что его слова висели обнаженными и тяжелыми. — Я — и Драко, конечно, тоже — ценим, что мы… что-то значим для тебя.- Профессор, казалось, тщательно подбирал слова. — По-настоящему, —сказал он. — Но, конечно, прошлое и настоящее не столь разобщены. — Почему нет? Прошлое остается в прошлом. Я оставил Дурслей и поехал в Святой Брутус. Я покинул Святой Брутус и приехал в Хогвартс. Конец. Профессор Снейп покачал головой. — Ты гораздо умнее этого. Прошлое и настоящее — одна жидкость. Наши разногласия теперь в прошлом — означает ли это, что они не имеют никакого отношения к тому, как мы взаимодействуем? Конечно, нет. — Это совсем другое дело! — сказал Гарри. Но он не мог придумать, как сказать, почему это было по-другому, поэтому он закрыл рот. — Это более поздние события, их последствия более очевидны, но они не существенно отличаются. Разве ты не сказал на суде, что вернулся домой к родственникам, когда был в Святом Брутусе? И ты не можешь убедить меня, что беспокойство о возможном возвращении в Святой Брутус не повлияло на твое поведение за последний год. Ты обсуждаешь эти периоды своей жизни, как если бы они были неизменными, совершенно отдельными категориями, но это не так. — Неужели… — Гарри откашлялся, надеясь, что это остановит его голос от дрожания. — Неужели все не может просто так закончиться? Вы не можете просто оставить это? Профессор Снейп выглядел таким… не жалким, а просто грустным, что Гарри пришлось отвернуться. — Возможно, в какой-то степени, — сказал он. — Прошлое больше не существует, кроме как в нашем сознании, но там оно самое мощное. Недостаточно просто захотеть оставить это позади. Я надеялся, что это упражнение… твое очередное противостояние родственникам, то, что юриспруденция может полностью сделать тебя независимым от них… что это поможет процессу… — Это не имеет никакого смысла, — прервал его Гарри. — Все это заставляет меня думать о прошлом чаще. Я просто хочу забыть об этом! Профессор Снейп пристально посмотрел на него. — Но оно не хочет забывать тебя, — сказал он. — Я знаю, это кажется парадоксальным, что привлечение внимания к чему-то скрытому может уменьшить его силу. Но прятаться от этого тоже не значит уходить. Побег просто позволяет прошлому властвовать над нами. Несчастный, Гарри мог только пожать плечами, не уверенный, что он признает правоту Снейпа. — Итак, вы думали, что если я сделаю это, то я действительно смогу забыть об этом? Оставить это навсегда? Профессор замешкался, и у Гарри перехватило дыхание. — Если бы мы действительно могли оставить прошлое позади, мы бы стали другими людьми. Потребуется полная амнезия, чтобы навсегда оставить прошлое в прошлом. Если бы ты проснулся завтра и не мог вспомнить ничего из своей жизни, ты был бы Гарри Поттером? — Может быть, я был бы собой, обладающим только хорошими качествами, без плохих, — предположил Гарри. — Ты все еще был бы собой? — повторил профессор Снейп. Раздраженный, Гарри внезапно встал. — Тогда… тогда мы никогда не сможем измениться или быть чем-то отличным от того, чем мы всегда были, мы просто сделаны из того, что с нами произошло? Профессор продолжал сидеть, и он был абсолютно спокоен, что еще больше раздражало Гарри.  — Нет, Гарри, это не то, что я хочу сказать. Я хочу сказать, что есть некоторые части нас самих, которые более подвижны, чем другие… некоторые модели поведения или убеждения более или менее фиксированы. Человек не может заставить себя измениться, решив отбросить определенные чувства, определенные воспоминания. Он поднял руку, чтобы остановить Гарри, но Гарри думал. Он думал о том, как дядя Вернон говорил ему, что он урод и он никогда не будет нормальным, как Дадли; о том, как в Святом Брутусе ему говорили, что он неисправимый преступник; о том, как Смайт на весь зал суда сказала, что он социопат, начиная с одного года; о том, как тетя Петуния сказала ему, что он нежеланный, нелюбимый и всегда будет таким. — Но это не означает, что прошлое определяет тебя, что ты — та версия, которую создал окружающий мир. Здесь нет ни того, ни другого, Гарри. Гарри думал о Гермионе, которая так старалась быть его другом, сказав ему, что он нормальный, которая осталась в Хогвартсе на Рождество, чтобы быть с ним; о том, как он ударил Драко, но сдержался и не сделал этого снова; о том, как профессор Снейп врал в больнице ради него; о том, как он сказал Смайт и всему миру, что он не позволит действиям одиннадцатилетнего себя определять его сегодня; он думал о том, как Гермиона обнимает его и плачет, и просит его встретиться с ее матерью; о том, как Драко целует его на Новый год и говорит ему, что они будут вместе до конца года; о профессоре Снейпе, называющем его «Гарри» и приглашающим его остаться с ним. — Это запутанно и сложно: выяснить, как быть человеком, но мы все должны это сделать. Гарри вспомнил, что он сказал Драко «ты не можешь меня вылечить», и он больше не был уверен, что он знает, что это значит. Или, если это правда, то слова Снейпа значат, что ему не стоило этого говорить. После очень долгого молчания, в котором он перебрал все эти мысли в своей голове, Гарри повернулся к профессору Снейпу. — Вы довольно мудры, — сказал он. Профессор улыбнулся. — Я стар, — сказал он. — Нет. — Я гожусь тебе в отцы, — сказал он, выглядя крайне некомфортно — очень не по-Снейповски некомфортно. Собираясь пробиться сквозь эту некомфортность, Гарри легко сказал: — То есть вы не так стары. Просто примите комплимент. Профессор Снейп наклонил голову. — Очень хорошо. Если ты настаиваешь, то я должен согласиться. Я очень мудрый человек. — На самом деле, я сказал довольно мудрый. — Простая формальность. Гарри улыбнулся. — Да, — сказал он, — наверное, так и есть.