Состояния

       Дерек сходит с ума, раздирает кожу на запястьях до отвратительных алых полос, пытаясь вырезать, вытравить, выжечь из-под неё гребаного мальчишку, неизвестно как пробравшегося туда и въевшегося не хуже карри — чуть промедлил и уже не ототрешь. Приходится с мясом, с кровью выцарапывать из себя отраву, рыча и скалясь на всех, кто попытается помочь. Выбивать из ушей тараторящий голос, заглушая его тяжелыми басами в камаро, смывать прикосновения собственным потом на тренировках, перекрывать удовольствие от присутствия подростка болью от переломов.        «Заткнись, Стайлз» — как мантру повторяет Дерек, и, про себя уже: — «заткнись нахрен, пожалуйста, прекрати болтать в моей голове, это невыносимо». А сын шерифа и не думает затыкаться, исчезать из его жизни или хоть что-нибудь замечать. Он продолжает приходить, хватает за руки, наполняет воздух своим запахом, а личное пространство альфы — собой, до краев, чтобы наверняка хватило до следующей дозы, чтобы не дай бог не снизилась концентрация Стайлза в крови оборотня, сколько бы тот её не пролил.        Волк воет вечером и тихо скулит по ночам, когда никто не видит, когда Стайлза всё-ещё-мало.        Аконит не помогает, Дженифер не помогает, ничего, нахрен, не помогает. Всё бесполезно, ведь Стилински смотрит этим своим обожающим взглядом на Лидию, и Дереку хочется её придушить, потому что она не замечает. Не радуется, не держится за Стайлза всеми силами, не утаскивает его к себе в логово, просто смотрит в ответ чуть скучающе — и вот за эту скуку её, ей-богу, хочется пристрелить, как бракованную сучку.        К чёрту.        Дерек смотрит в окно, пока телефон оповещает о новых сообщениях от Стилински («смотри, что я нашел в инете, Хмуроволк») и думает, хватит ли высоты, чтобы регенерация не спасла. Он даже не оборачивается, когда дверь распахивается и в его спину врезается злой (рыдающий?!) подросток:        — Вали из моей головы, волчара, ты слышишь, свали, пожалуйста, нахер, прекрати это, просто заткни этот долбаный голос!        Парень колотит кулаками напрягшуюся спину и оборотень поворачивается к нему, моментально обхватывая руками, притягивая к себе — так непривычно слышать это знакомое отчаяние безумца в чужих устах. Стайлз выглядит почти красиво в этом сумасшествии, тогда как Дерек почти наверняка отвратителен.        — Тш-ш, Стайлз, тише. Я с тобой. Я здесь.        Подросток обмякает в его руках, обессиленно жмется к груди и шепчет без устали: «не могу, не могу, не могу больше, Дер, я не могу», пока альфа относит его в кровать и укладывает рядом.        — Укуси меня, — просит Стайлз, комкая в пальцах чужую футболку, — сделай своим, насовсем, чтобы больше не накрывало так, я же умру скоро, слышишь, волче? Я же умру без тебя, гребаный ты мудак, так что кусай, даже если я нахрен тебе не сдался, даже если я сдохну, иначе я на тебя шерифа натравлю, понял?        — Всё будет в порядке, Стайлз. Ты и так мой.        Клыки легко вспарывают бледную кожу на плече, волк альфы торжествующе воет и затихает, сворачиваясь клубком: теперь, когда всё правильно, можно и отдохнуть. Запахи в комнате смешиваются, в аромате молока и лекарств появляется тонкая нотка хвои, и мальчишка наконец успокаивается в тёплых руках, а яд в оборотне стекается теплой лужицей в грудь, возле сердца, оставаясь лишь напоминанием о том, кого никогда, ни при каких обстоятельствах нельзя потерять. Плевать, что завтра Скотт будет в ярости, а шериф наверняка достанет аконитовые пули. Плевать, что предстоит долгое обучение нового беты и очередные споры с охотниками. Оборотни засыпают.        Над городом восходит луна.