Швы наизнанку

Дерек не следит за Стайлзом. Больше нет. Сразу после изгнания Ногицунэ он некоторое время наблюдал за Стилински, желая удостовериться, что им всем не грозит очередной трюк от мстительного духа, но не заметил ничего настораживающего. От Стайлза больше не пахло злобой и яростью, да и сам он перестал выглядеть как восставший из могилы мертвец. В нём появилось что-то незнакомое, непривычное, но это не было угрозой, и Хейл не полез глубже. Дерек пару раз становился свидетелем его ночных кошмаров, знал о том, что Стайлз отгородился от всех друзей и даже почти перестал влипать в неприятности, но не придавал особого значения этим изменениям. Стилински винил себя во всём, что натворил Тёмный Лис, и это было вполне ожидаемо. Хейл, до сих пор не простивший себе смерть Бойда и Эрики, точно мог его понять. Стайлз, в отличие от Дерека, виноват ни в чём не был, но глупо было бы после такой встряски не ждать от него самокопания. Дереку казалось, что это вскоре пройдёт, и вернётся привычный любопытный и раздражающий Стилински, но подобного не произошло. Стайлз казался щенком, которому перебили пару лап и вышвырнули на улицу под дождь, чтобы ради забавы посмотреть на его попытки спрятаться. Хейл наблюдать совсем не хотел. И, конечно, он не собирался его целовать. Дерек сам не понимает, как так получилось. Стайлз неосторожно ткнул его в самые больные места, напомнив о пожаре, о Кейт, и в тот день этого оказалось слишком много для его самоконтроля. Хейл толкнул его, схватил за горло, намереваясь припугнуть, чтобы научить, наконец, держать язык за зубами и не провоцировать тех, кто заведомо сильнее, но от Стилински неожиданно запахло таким неподдельным страхом и обречённостью, уже устоявшимся шлейфом тянущейся за подростком, что волк внутри заскулил. В тумане, оставшемся после виски с аконитом, Дерек не успел перехватить контроль и пресечь его желание утешить того, кто рядом, и смог оторваться от чужих губ только тогда, когда Стайлз начал задыхаться. В тот момент лучшим выходом показалось просто уйти. Дерек помнит ощущение мягких губ под своими и отчётливый запах неуверенности, от которого внутренний зверь заворчал, желая целовать глубже, вылизывать человека до тех пор, пока сомнения не уйдут. Хейл не привык к подобным порывам, обычно ему удаётся справляться со своей животной стороной без особого труда, напрягаться приходилось разве что в полнолуние, а тут его словно заклинило. Дерек не знает, что-то конкретное тогда отправило его за черту обычного поведения или же всё в совокупности, но повторять он точно не планирует, намереваясь держаться от Стайлза подальше. И когда он, завершая традиционную вечернюю пробежку, слышит чей-то плач, он не хочет подходить ближе. Он знает, кого увидит, и в первую секунду раздумывает над тем, чтобы уйти, словно он ничего не слышал. Совесть побеждает здравый смысл, и он не спеша направляется к кладбищу. Это Стайлз. Устроился на земле, уткнувшись лицом в сложенные на могиле руки, и тихо всхлипывает. Острые плечи трясутся, и Дереку кажется, что он сидит так уже давно. Он не понимает, как в этом худом беззащитном теле умещается столько отчаяния и боли. Хейл смотрит на него и впервые видит настолько открытого сломанного Стайлза. Раньше он всегда мельтешил где-то на фоне, фонтанирующий идеями и словами, и Дерек не думал о том, что там, внутри, под слоями наносной беззаботности. Не думал и позже, когда они справились с Ногицунэ. Стайлз вновь перестал быть чем-то, требующим внимания, лишившись тёмной силы, и осознание этого чувствуется… неправильно. Дерек не прячется, подходя ближе, но Стилински не слышит его шагов, погруженный в свои переживания, и Хейл всё равно ощущает себя подсматривающим в замочную скважину. Ему не место здесь, он Стайлзу, строго говоря, не друг, только вот больше рядом никого нет. Дерек почти зол на Маккола, на Лидию, даже на шерифа – почему никто из них не замечает, что происходит? Почему именно Дерек видит такого Стайлза – потерянного, опустошённого, ненавидящего себя и ищущего освобождение на кладбище? В кармане звенит телефон, чересчур громко оповещая о входящем сообщении, и Стайлз резко поднимает голову на звук, автоматически поднимаясь на ноги. У него покрасневшие глаза и опухшие веки, а пальцы, которыми он тут же безуспешно пытается вытереть солёные дорожки на щеках, дрожат. Он отворачивается и ничего не говорит, то ли не уверенный в силе своего голоса сейчас, то ли просто не знает, что сказать. От него теперь вдобавок к остальным ароматам пахнет стыдом, и Дерек просто не может не подойти, не дёрнуть ослабевшее тело на себя и не обнять. Стайлз сопротивляется, пытаясь вывернуться, но быстро сдаётся, сам судорожно цепляется за ткань куртки на спине и затихает. Дерек чувствует себя неловко. Объятия – это слишком интимно для него. Они воскрешают в памяти детство, мамины руки, утешающие и дарящие тепло, и он не знает, почему стоит сейчас на кладбище и обнимает разбитого Стайлза, который почти беззвучно плачет, уткнувшись лицом ему в грудь, и ощущает странную уверенность в правильности того, что делает. Хейл не умеет созидать, с разрушением у него всегда получалось гораздо лучше. Но, может быть, здесь и сейчас его тепла достаточно.