Mad

Высокая светловолосая девушка по имени Сара Джонс работала педиатром-воспитателем в главной городской больнице. У нее была тихая размеренная жизнь в небольшой квартире с широкими окнами и с красавчиком-женихом, который до потери памяти был в нее влюблен. И любому со стороны ее жизнь показалось бы идеальной, той, которую мечтает прожить любая женщина, но в реальности — осколки прошлого врезались в спину, оставляя глубокие шрамы-воспоминания, всплывающие теперь уж только в ночных кошмарах. В новой жизни Сара слишком часто позволяла себе быть слабой и беззащитной. Ее безумное Альтер-эго никогда бы не простило ей такие обычные человеческие чувства и эмоции. Харли Квинн когда-то утопила свой страх в чане с кислотой, выторговав свое безумие со Смертью. Правда, отсутствие самосохранения иногда играло с девушкой злую шутку, даже тогда, когда она стала нормальной. Харли далось нелегко вернуть себе то, что люди называют человечностью, и для этого понадобилось множество длительных психологических тренингов. Она не могла позволить потерять все достигнутые упорным трудом результаты, только из-за одной прямоугольной картонки. Блондинка скомкала игральную карту и натянула на себя не очень убедительную улыбку, единственную, на которую она была сейчас способна. Внушив себе уверенность в том, что карта туда попала случайным образом от какого-то ребенка, Харли взяла детей за руку и отвела к остальным пациентам. После чего она на ватных ногах добрела до туалетной комнаты и открыла кран с ледяной водой. Пальцы сразу онемели от холода, но это было приятное чувство, обволакивающее и позволяющее теплу улетучиваться. Квинн несколько раз ополоснула лицо и взглянула в зеркало над раковиной. На нее смотрели два синих, как ночное небо, глаза, которые словно гипнотизировали свою хозяйку в реальности. На секунду в отражающейся поверхности промелькнуло лицо из прошлого с безумно растянувшимися в улыбке губами и хищным взглядом с искоркой. Бывшая гимнастка отшатнулась и приникла к кафельной стене, тяжело дыша. Зеркало больше не пыталось играть с ее рассудком и в точности показывало все действия девушки. Ей уже начинало казаться, что она определенно сходит с ума в своей же больнице, где работает над тем, чтобы излечивать людей от их демонов. Но делать это гораздо сложнее, когда собственный демон сжирает душу изнутри, и скребет когтями, пытаясь выбраться наружу, взяв все под свой контроль. — Мисс Джонс, с вами все в порядке? — Медсестра коснулась руки, обеспокоенно заглядывая Харли в ее бледное, словно слоновая кость, лицо. — Да, Кэрол. Нормально. — Главврач снова просит вас поработать с одним больным. Кажется, он прибыл совсем недавно, и никто из психологов с ним не справляется. — Кэрол попыталась придать голосу слащавости и выставить все так, словно они без нее не справятся. Вышло у нее как-то коряво, но это было много лучше, чем требование одного из штатных психологов, который попросту не справлялся с давлением и со своей работой, в целом. — Возьметесь? — Хорошо, отведи меня к нему. Я задам несколько вопросов, — устало проговорила Квинн, вытирая руки бумажной салфеткой и выкидывая ее в мусорное ведро. Доктор шла по идеально чистому, стерильному коридору и заворачивала налево, двигаясь по направлению к психиатрическому отделению, где люди делились на гостевых и зажиточных. Первые лежали в палатах до нескольких месяцев, а вторые проводили здесь года, а иногда и десятки лет. И грань между первыми и вторыми была настолько хрупка, что малейшее слово или действие могло повернуть психику человека на все 360 градусов. Медсестра вела блондинку в одну из самых дальних палат в этом крыле, где она до сегодняшнего дня никогда не была. Дальние двери были не просто комнатами со специальными замками, а настоящими тюремными камерами с тяжелыми ручками в форме штурвала, как на подводных лодках. Эти двери всегда противно скрипели и открывались с жутким грохотом, и благо таких комнат было всего три, считалось, что для особо опасных непредсказуемых больных, способных даже вскрыть себе горло пуговицей на смирительной рубашке. Харли зашла внутрь и вдохнула запах сырости и столь привычный — медикаментов с примесью моющего средства. В самой палате было недостаточно светло за счет единственного окна с сеткой и маленькой лампочки под потолком. В центре стояли два стула, стол с кувшином воды и одним пластиковым стаканом для безопасности. То есть обычный набор для беседы с пациентом психиатрического отделения. Девушка не спешила садиться и пыталась привести голову в порядок с помощью измерения комнаты шагами. Когда дверь с грохотом отворилась, и завели пациента, Квинн стояла спиной к нему и лицом к окну, наблюдая, как начинается дождь, и первые капли скатываются по стеклу. Она обернулась всего через несколько мгновений и, прикрыв рот ладонью, приникла к бетонной стене. Бывшая гимнастка не могла шевелиться, не могла говорить и даже забыла, как дышать. — Здравствуйте, Доктор, — прошептал крепкий мужчина в смирительной рубашке с гладко прилизанными зелеными волосами и блестящими стальными зубами. — Мне жаль, что мы снова встретились с вами при таких обстоятельствах. Харли Квинн молчала и лишь глубоко дышала, глядя на пациента, сидевшего за столом и пристально наблюдающего за ней самой. — Не узнаете меня? Нет? А я вас знаю, Доктор Харлин Квинзель. Но, если честно, я ближе знаком с вашей другой сущностью, от которой вы скрываетесь уже почти, как полгода. — Вы ошиблись, — взяв себя в руки, холодным голосом проговорила девушка, пытаясь скрыть дрожь в руках и коленях. — Меня зовут Сара Джонс, и у меня нет ни прошлой жизни, ни, как вы выразились, сущности, от которой я прячусь. — Разве, дорогая? Я не мог ошибиться. Я никогда не ошибаюсь. И то, что ты сменила имя и место жительства — ничего не меняет. — Джокер внезапно перешел на ты, усмехнувшись. — Пожалуйста, прекратите. Я здесь для того, чтобы лечить вас, и с меня хватит всех этих ваших шуточек. — Харли начинала заметно нервничать, но держалась весьма неплохо. — Давайте лучше начнем опрос? — Что за скучное имя ты себе выбрала? Сара. Блевать тянет. Я думал с фантазией у тебя явно получше, по крайней мере было. Помню, ты после тяжелого дня доставала цепи и облачалась в то шикарное черное белье… — Я ценю вашу откровенность, но прошу оставить воспоминания, не относящиеся к вопросам, в своей голове. — Блондинка провела ручкой по списку вопросов и резко остановилась на одном из них. — Вы когда-нибудь наносили человеку увечья в порыве гнева, печали или радости? Что вы при этом чувствовали? — О, моя милая Харли Квинн, ты знаешь ответ на этот вопрос. Мужчина поднялся с места и приблизился к врачу, которая даже не смела шевельнуться, потому что знала, что в конечном итоге это обернется плохо. Джокер наклонился к ее уху; его теплое дыхание выжигало кожу, как яд, медленно разъедающий свою жертву. — Ты знаешь ответы на все вопросы. Ты знаешь меня. И себя ты знаешь, нет... не Сару Джонс, а настоящую себя. И как бы ты не старалась сдерживать ее, она сильнее. Всегда была и будет. Лучше не сопротивляйся. Слова Джокера звучали зловеще и вселяли вместе с ужасом мысли, которых не должно было быть. Он хотел посеять сомнения, и у него это получилось, как нельзя лучше. Харли оттолкнула своего пациента и бросилась бежать, быстрее в свою нормальную спокойную жизнь, где на завтрак — тост с джемом, а вечером — сериалы по телевизору. Квинн не возвращалась на работу несколько дней, несмотря на звонки начальства и беспокойство жениха. Ей было страшно, страшно снова увидеть его, сорваться и стать ею, возможно, навсегда. Но на самом деле страшно ей стало тогда, когда после трех дней отсутствия, она все-таки нашла в себе силы пойти на работу и узнала, что такой пациент не поступал, а разговаривала она с совершенно другим человеком.