Never Have I Ever

Уже перевалило за полдень, когда Луи просыпается один на широкой постели Эда. Они пришли сюда сразу после душа, и Луи не может даже вспомнить, как вырубился. Он садится на кровати и оглядывается: вещи кучей свалены в углу, на кресле полотенца, которые они швырнули, перед тем как уйти в спальню Гарри. Интересно, как Эд не опоздал, если спали они всего часов 5-6, не больше? Стайлс уехал в колледж, что-то уточнить о своей рождественской поездке во Францию. Он собирался вернуться к середине дня, и Луи смотрит на часы: только час, а это означает, что он сейчас со Стайлсом-младшим один на один в квартире. Или он совсем один, если и Гарри успел проснуться и уйти, от греха подальше. Вспоминая, что они вчера творили в кровати Гарри, Луи улыбается — это было забавно. Этот наивный ребенок, наверное, до сих пор в шоке от их ночной выходки. Хотя, конечно, назвать ребенком парня, который под два метром ростом, не совсем верно. Но все его поведение и поступки выдавали в нем впечатлительного подростка, который сам стесняется своих реакций. И надо заметить, что вчера, когда он перестал себя контролировать он открылся с неожиданно-прекрасной стороны. И если продолжить в том же духе, то наверняка еще будет чему удивиться. Интересно, как он любит заниматься сексом? Надо спросить. И заняться. Луи снова становится смешно — легко можно представить реакцию на этот, вполне себе, невинный вопрос. Что-то ему подсказывает, что Гарри не самый болтливый человек, а в постели так тем более. Отсмеявшись, он слазит с кровати, подходит к куче одежды и понимает, что ничего из этого не пригодно, чтобы надеть сейчас. Это срочно нужно постирать. Он аккуратно складывает светлые брюки, футболку и белье в стопку и выходит из комнаты абсолютно голым. Его никогда не смущала нагота. Ни своя, ни чья-либо. Луи задумывается, есть ли у братьев стиральная машинка или только общая прачечная в подвале? Кажется, он видел стиральную машинку на кухне вчера. Он чувствует себя везунчиком, что все его вещи светлые и можно засунуть все вместе, а не ждать когда все простирается по отдельности. Проходя по коридору, он слышит аппетитный запах, доносящийся из кухни, в животе начинает урчать. Не удивительно — он не ел практически сутки и теперь, организм, перенасыщенный алкоголем, просто требует чего-то более существенного, чем очередной бокал виски. Совершенно забыв, что единственная вещь на нем — это тонкая цепочка с крестиком, он смело распахивает дверь в кухню. Гарри с энтузиазмом смешивает что-то в миске, на сковородке ароматно пахнет поджаренный бекон, мелко порезанные помидоры и зелень аппетитной горкой лежат на разделочной дощечке. Он готовит омлет. — Доброе утро, Гарри. — Привет, — тот не поднимает головы, словно важнее яиц с молоком, которые он перемешивает в миске, нет ничего значительнее в его жизни. Да что там в жизни, словно от этого зависит успех операции по спасению китов на Аляске. — Я могу постирать? А то мне совершенно нечего надеть. Джона вывернуло на меня перед тем, как мы усадили его в такси, — Луи с улыбкой рассматривает профиль парня. — Расскажешь мне, как пользоваться вашей машинкой? Гарри морщится от пояснения, в чем испачканы вещи Луи, поднимает голову и замирает. Он не ожидал, что Луи совершенно голый. Казалось, вчера он видел все, но вид обнаженного парня со стопкой белья посреди его кухни выглядит не столько эротично, сколько комично и нелепо. Он фыркает, с трудом сдерживая смех. — А как пострадали твои трусы, Джон, перед тем как блевать, расстегнул тебе штаны? — Ты думаешь, он хотел мне отсосать? — Луи не так легко смутить. — Не думаю, что доверил бы ему свой член, когда он так пьян. Нет, трусы пострадали, когда я кончил вчера, после того как отсосал Эду. У меня не было возможности принять душ. Кстати, ты же тоже тут был. Забыл уже? От такой прямолинейности Гарри только качает головой, игнорируя вопрос Луи, возвращается к содержимому миски. — Я не хотел бы быть настойчивым, но, может, ты мне все-таки подскажешь, где у вас тут порошок или что-то для стирки? — Луи уже подошел к стиральной машинке, открыл дверцу и сложил туда свои вещи. — Гарри? Гарри приходится снова оторваться от смешивания ингредиентов и посмотреть на Луи. Он стоит совершенно голый, ничем не прикрытый, только цепочка поблескивает на загорелой шее. От этого ему очень сложно делать вид, что ему все равно. Да и как может быть все равно, когда перед тобой стоит совершенно обнаженный парень, которого ты хочешь уже не первый месяц? Парень шумно сглатывает и указывает рукой на шкаф рядом с собой. Луи подходит, открывает дверцу, наклоняется и пытается найти необходимое средство среди кучи бутылок. Сверху Гарри открывается замечательный вид на его спину, и он замирает, глядя, как играют мышцы под кожей, пока Томлинсон перебирает бутылки. Было бы прекрасно, если он так стоял еще пару часов, Гарри совсем не против созерцать это как можно дольше, но ничто не длится вечно. Луи, победно улыбаясь, выныривает из глубин шкафчика, держа бутылку над головой. — Чего у вас там только нет, сойти с ума можно, пока найдешь, — он разворачивается, не замечая застывшего соляным столпом Гарри, отходит к машинке. Гарри думает, что до «сойти с ума» ему осталось, пожалуй, совсем немного. Еще пара дефиле перед его носом и он может смело отправляться в Бедлам. Или хотя бы в ванную, потому что член вряд ли решит смилостивиться и перестанет радовать бодрым стояком. Честное слово, как первый раз голого мужика видит! Он мысленно стонет. Его собственный организм предает его в самый неподходящий момент. Выбрав и включив программу, Луи, наконец, поднимает голову и с удивлением отмечает, что Гарри стоит так же, прислонившись к столу, в руках миска, а взгляд прикован к его голой заднице. Это определенно веселит. Гарри забавный, правда, такая подкупающая невинность. Просто невозможно ничего не сделать, поэтому он становится прямо напротив парня и, широко раскинув руки, плавно вращается вокруг своей оси пару раз. Луи думает, что сегодня и правда «его» день — эрекция после сна еще не спала, а то он мог бы довольно нелепо выглядеть. — Ты рассмотрел все, что тебя интересует? — Луи запускает пальцы в волосы, стараясь принять позу модели. — Потому что если нет, я могу еще покружиться. Гарри трясет головой, улыбается. Луи остается милым, даже когда издевается над ним. — Ты что, пытался соблазнить меня? — Неа. Я просто показал тебе, что ты вчера потерял. Вернее мог потерять, если бы отказался. — Луи с интересом наблюдает, как щеки Гарри розовеют. — Ты не хочешь поговорить? Гарри отворачивается, резко высыпает овощи и зелень в миску, включает конфорку под сковородой, где ожидал своей участи бекон: словом, делает все, чтобы не отвечать на этот дурацкий вопрос. — Эй, — Луи трогает его за плечо, — если ты не в настроении говорить об этом, мы не будем. По крайней мере, пока. — Будешь завтракать? — Гарри снова игнорирует его вопрос, смотрит на часы: — Или, скорее, обедать. — Кто же откажется после такой вечеринки от сытного завтрака? Ты меня покормишь? Гарри кивает и сосредоточено выливает содержимое на бекон, он просто старается не думать, что голое бедро Луи плотно прижимается к его ноге. — Кстати, ты бы не мог одолжить мне что-то из одежды? Штаны какие-то, — Луи рассеяно трет шею. — Может, и футболку? Гарри хочется сказать, что одежда ему совершенно ни к чему, но ради своего же спокойствия он отвечает, что как только омлет будет готов, Луи получит пару штанов. *** — Это лучший завтрак, правда, — говорит Луи, собирая остатки хлебом. — Я совершенно не умею готовить. — Кто же тебя кормит? — удивляется Гарри. — Одна чудесная волшебница, — Луи довольно улыбается. — Она, правда, волшебница. Такие пончики, кексы… и прочее. — Вы встречаетесь? — Гарри старается говорить как можно безразличнее. — Только по утрам. Иногда еще и вечером, но обычно она кормит меня завтраком и все. — Хм. — Что-то не так? — Луи закусывает нижнюю губу и с интересом наблюдает за реакцией Гарри. — Ну, нет. Наверное. Для тебя норма трахать девушку, за то, чтобы она тебя кормила завтраком. — Гарри отодвигает тарелку. — Почему вы с ней не встречаетесь? Тебе не стыдно? — А почему мне должно быть стыдно? — Да что ты за человек такой?! Тебя что-то интересует в этой жизни кроме секса? Ты хоть кого-то любишь, кроме себя? — Гарри резко встает и убирает посуду в раковину — О да! Я люблю, — Луи поднимает ногу и упирается подбородком на свое колено.– Я люблю Джей, Фиби, Дэйзи, Шарлотту и Физзи. Вот их я люблю. — Так много сразу? — Гарри осуждающе качает головой. — Ну, знаешь ли. Я совсем не люблю женщин. В смысле, так, как любят мужчины. Но ты бы уважал их. Сразу пятерых любить и одну трахать, за то, чтобы она тебя кормила завтраком. У меня это не укладывается в голове. Ты совершенно не уважаешь их! — А кто тебе сказал, что я трахаюсь за завтраки? — Луи смешно — Гарри делает выводы даже не выяснив никаких подробностей. Интересно, это из-за вчерашнего или он всегда такой? — Ты и сказал! — Ну, нет, это ты сказал. Я сказал, что вижусь с ней по утрам! Элеанор встречается с Адамом, зачем ей трахаться со мной? — Погоди… Элеанор. Элеанор, которая работает в маленькой пекарне… — В пекарне за квартал от университета. Именно она. Очень рекомендую, — Луи не сдерживается и широко улыбается. — А я смотрю, кому-то секса в жизни не хватает, да, милый? — Да иди ты, — Гарри беззлобно смеется. — А те, которых ты любишь, они кто? — Мама и сестры, — голос Луи становится мягче. — Четыре сестры, представляешь? — Звучит ужасно, мне Джеммы хватает с головой. Ну и Эда, хоть он и не сестра совсем! — О да, сестер с таким членом я еще не встречал, — Луи задумчиво качает головой. — Кстати, когда у вас день рождения? — У нас? У нас — никогда, — Гарри подмигивает. — У меня 1 февраля, а у Эдварда, 31 января. Такая неприятность. А у тебя когда? — Вау. Никогда не думал, что такое случается, — Луи выглядит ошарашенным. — Какие вы странные. Правда… Ты спросил, когда я родился? Я почти святой, родился 24 декабря. — Ого. И мы после этого — странные? Понятно, почему ты выглядишь, как бог, — Гарри прикусывает язык, но уже поздно. — В смысле, ты красивый очень. То, что ты родился в Рождество, это как-то объясняет и примиряет с этим. — Неожиданно, — ему неловко, от таких слов. — Спасибо. Таких сравнений и оправданий своей внешности я еще не слышал. Гарри молчит, Луи тоже не может придумать, как вернуть непосредственную атмосферу, которая витала еще пару минут назад. Жаль, что Гарри сказал это так. Плохо, если он нравится ему. Это еще хуже, чем ревность Эда. Это самое неприятное, что могло произойти за какие-то сутки. Несправедливо, когда сначала ты не хочешь никому нравиться так, чтоб зашло дальше секса, а потом нравишься сразу двоим. Это нечестно и это ему не нужно. И, Луи, даром, что почти святой, не представляет, что с этим делать. Он совсем молодой, он совсем не хочет никаких сложностей. Он просто хочет наслаждаться жизнью дальше. Жаль, что он такой авантюрист и не удержался, согласился на предложение Эда. Да еще и как согласился. С энтузиазмом. Остается только надежда на то, что все пройдет само собой. *** Если бы Гарри был аккуратнее. Если бы у него не дрожали так руки. Если бы он не нервничал так сильно, то этого никогда бы не случилось. Но сегодня фортуна была явно не на его стороне, ничего не поделаешь, поэтому никаких сослагательных наклонений. Он порезал палец. Порез не глубокий и совсем не больно, но кровь скапливается капельками по линии, где он неаккуратно зацепил ножом, пока резал хлеб для тостов. Гарри завороженно смотрит, как капельки собираются и образуют тоненькую струйку, которая медленно стекает по пальцу вниз, когда чувствует, что его запястье обхватывают сильные пальцы. Чувствует, как горячие губы накрывают палец, как влажный язык слизывает капельки крови. Блять. Горячо, мокро и язык вылизывает, ласкает подушечку так, словно это не чертов палец, а леденец. Луи выпускает палец изо рта, смотрит на порез, слегка надавливает, слизывает вновь выступившие капли, прикусывает палец; снова выпускает из теплых губ, дует, целует, улыбается. — Не больно? — голос хриплый, почти как ночью. Черт, неужели его заводит все на свете? Он может найти эротический подтекст даже в порезе? Невозможный. Ненормальный. Невообразимый. Это мелькает в голове Гарри так, словно рекламная строка, поверх любимого фильма: не вчитываешься, а глаз все равно вылавливает нечеткие фразы. — Нет, уже нет, — он сам пугается своего голоса. Хриплый, словно он занимался сексом несколько часов без права на остановку, голос, как мед: тянется, переливается под светом разными оттенками. Словно пытается соблазнить. Совратить. Попросить об удовольствии. — Лу… Он не успевает договорить, когда чувствует требовательные губы на своих. Луи не похож на нежного любовника, он кусает, проникает языком, пальцы больно впиваются в спину, когда обнимает. Один Бог знает, как он оказался сидящим на столе, но Гарри сейчас некогда об этом думать, он растворяется в нем. В его ласке, поцелуях. Разрешает вести, оставлять свои следы — везде, где захочется. Ему можно все. — Хаз, Хаз! — Луи шепчет, притянув к себе за волосы на затылке.– Скажи, скажи мне, как ты любишь, как ты хочешь? — Делай, что угодно, только не останавливайся, — бормочет в ответ Гарри, подставляя шею, на которой не осталось ни сантиметра живого места. Очевидно, ему придется носить шарф до конца каникул, но разве это сейчас важно? — Нет, скажи мне! Скажи, как ты хочешь, — прикусывая кожу до звезд перед глазами, требует Томлинсон. — Господи, — не то чтобы Гарри сейчас соображал хорошо. Неугомонный какой. — Грубо и сильно, да. Пожалуйста. Люблю так. — Дай я слезу, — Луи отталкивает Гарри и спрыгивает со стола. — Раздвинь ноги пошире. Луи уже стягивает с него домашние брюки вместе с бельем, толкает к холодильнику. — Оближи. У нас ничего нет, — два пальца касаются языка, и Гарри готов отдать десять лет своей жизни, чтобы все не закончилось слишком быстро. Он облизывает пальцы от кончиков, до основания, тщательно, чтобы не пропустить и миллиметра. Ради себя. Ради Луи. — Повернись, — бормочет Томлинсон и кажется, что его терпение тоже на исходе. — Хочу тебя. Он поворачивается, упирается лбом в холодную дверцу холодильника, расставляет ноги шире, выгибается, подставляется. Не сдерживается, стонет, когда сразу два пальца проникают, не глубоко, а как раз касаясь простаты. Луи не дает ему привыкнуть. Не дает даже сделать вдох. Он гладит, массирует, трогает. Никто никогда не уделял этому столько внимания, никто не заставлял его так выгибаться, хватать ртом воздух, словно он тонул пару секунд назад. Движения внутри настойчивые, но совсем не похоже на то, что Луи растягивает его, чтобы трахнуть. Казалось, он сосредоточен только на той точке, касание к которой заставляет позвоночник закручиваться спиралью. Его движения чуть более резкие, непривычные, от чего хочется орать, извиваться, что Гарри и делает — стонет, бесстыдно подмахивает задницей умелым пальцам внутри себя. Не хватает только совсем немного, какой-то мелочи, но сейчас понять, чего не хватает — невозможно. Ровно до горячего шепота, который раздается в голове и как эхо в пустой комнате, отскакивая от голых стен: — Дотронься до себя. Я хочу, чтобы ты кончил. Давление становится сильнее, когда Луи добавляет третий палец, проникает глубже, но совсем немного, просто дает возможность понять, что нужно сделать дальше. Гарри кивает, обхватывает влажный от смазки член и старается двигаться синхронно с Луи. Движения обоих становятся быстрее, никто не хочет затягивать долгожданный оргазм и когда Луи особенно сильно проходится пальцами по набухшей простате, Гарри, закусив нижнюю губу, кончает на черную дверцу холодильника. Прижимается, размазывает сперму по зеркальной поверхности, буквально стекает на колени. Часто дышит, когда чувствует шелковистое касание на губах. Луи хочет кончить ему в рот, а он не против, нет. Высовывает язык, облизывает, слизывает выступившие капли смазки, обхватывает головку, слегка втягивает. Луи уже близок. Никогда не думал, что лаская парня одними только пальцами, можно завестись так, что, казалось, кончит от одних только его стонов. Он толкается глубже, мягкие губы обхватывают его член, язык очерчивает каждую венку, проникает в щелку. И Луи не сдерживается, стонет, притягивая Гарри за волосы ближе, отдается этим губам, языку, горячему дыханию, которые вышибают из него способность мыслить. Он, кажется, сейчас… — Гарри, я… Не могу терпеть больше… — он скорее думает, чем произносит это вслух, но Гарри открывает рот шире, разрешая Луи кончить себе на язык. Белые струйки скатываются с языка глубже, он только принимает. Обхватывает член, втягивает в себя, ловит языком капли, размазывая сперму по губам, не отпускает пока плоть не становится мягкой, пока у Луи не начинают дрожать бедра. Пока пальцы, держащие его затылок, не расслабляются. Парень опускается рядом, целует, слизывая капли спермы с губ, улыбается, когда длинные пальцы Гарри начинают перебирать его волосы. Никто никогда не смог бы сказать, сколько времени это длилось. Слишком хорошо, чтобы считать минуты или часы. — А я смотрю, вы время не теряли, — холодный голос отрезвляет, и они синхронно поворачивают голову к дверному проему. Эд бледный, зеленые глаза сверкают, ноздри широко раздуваются, и, кажется, что ему совсем не нравится то, что он увидел. — Давно ты тут? — Луи первым обретает способность говорить. — Достаточно, — Эд срывает шарф и кидает его на пол. — Достаточно давно. Он проходит в кухню, не снимая пальто, никто не говорит больше ни слова. Только писк машинки, сообщающий, что стирка закончена, нарушает напряженную тишину.