Never Have I Ever

Эду не то чтобы стыдно, нет. Он уверен в том, что имеет право делать то, что хочет. И, вообще, он правда собирался прийти к кинотеатру. Просто… Как-то не смог признаться парням в том, что идет в кино с малолеткой. Вообще-то время было детское, и Эд успел бы в клуб и после кино, но Райан заболтал его, а потом Том предложил подбросить его домой, а кинотеатр был в другой стороне, и как-то не сложилось. Позвонить и предупредить, что он не сможет, ему даже в голову не приходит. Оправдываться — не для него. Да и вообще нужно собраться. Нет времени вести долгие телефонные разговоры. Он видит пару пропущенных звонков, когда достает телефон из кармана. Прошло уже пара часов, как должен был закончиться фильм, наверное, она сходила посмотреть сама, а потом решила перезвонить. Эд только пожимает плечами и надевает куртку, игнорируя укол совести. Сам же позвал, она не навязывалась. Но что ж теперь — что сделано, то сделано. Сегодня должен быть неплохой вечер. По крайней мере, не хуже, чем обычно. Такой же, как сотня вечеров пятницы. Алкоголь, сигареты, грохот музыки и, вполне возможно, секс. Эд закрывает дверь и с тоской думает о том, что ему уже почти девятнадцать. И, чёрт побери, это вообще ерунда — вся жизнь впереди. Только почему ему сегодня кажется, что все идет мимо, и каждую пятницу ходить на вечеринки уже как-то подзаебало? Гарри бы ему объяснил почему. Гарри всегда может объяснить что угодно. У него терпения и мозгов на четверых. Может быть, он даже послушал бы его унылые стоны и уговорил остаться дома. Они бы до утра рубились в приставку, наелись бы пиццы до отвала и задымили бы сигаретами всю квартиру. Но… Если бы Гарри был тут, он бы никогда не перевернул стакан в тарелку с обедом Синеглазки и не думал бы, почему она позвонила спустя пару часов после фильма. И неизвестно, как было бы лучше. Эд не силен в вопросах философии и психологии, он просто хочет наслаждаться жизнью. И поэтому он в очередной раз откладывает мысли о брате на потом, на дальнюю полку, но сегодня Гарри не одинок. К нему присоединяется крошечная блондиночка. Интересно, что сказал бы брат, узнай он про то, что он познакомился с пятнадцатилетней? Да, скорее всего, покрутил бы у виска и сказал, что совсем охренел. И, если честно, Эд с ним согласен. И какого хрена он пялится в зеркало вместо того, чтобы уже ехать к друзьям? Какого хрена он думает о Гарри и о том, что он сказал бы? Да тут даже говорить не о чем. Эд сердито закрывает дверь и отключает телефон. Пусть полежит в кармане до тех пор, пока ему не понадобится вызвать такси поздно ночью. Сегодня он себе не доверяет, того и гляди позвонит кому-то из тех, кого сослал на задворки своих мыслей. *** Хмурая мама и зареванная Лотти, Физзи, которая покровительственно смотрит на старшую сестру, мультики на всю громкость и умопомрачительный запах из кухни — все это обрушилось на Луи, как только он перешагнул порог нового дома. Отчим уехал в супермаркет за чем-то, чего Луи не смог разобрать в визге облепивших его за ноги двойняшек, а значит развлекать малышню до его приезда придется ему. Какое счастье, что тогда родились не тройняшки, — это единственное, о чем он успевает подумать, когда Дейзи и Фибби ведут его мыть руки, оставляя пятна от акварели на его светлых джинсах. Лотти, как оказалось, влюбилась. По крайней мере, об этом громко шепчет ему на ухо Физзи, когда он помогает накрывать на стол. — Она-то дура доверчивая, — бормочет ему Физз, расставляя тарелки, — а вот оооон… Она не успевает закончить, как мама зовет ее обратно, и она, состроив недовольную рожицу, убегает на кухню. В голове Луи небольшой атомный взрыв. Какой может быть «он»?! Ей, блять, пятнадцать! Куда смотрела мама вообще?.. Он никогда не думал о том, что у малышни может появиться «он». Они же дети еще совсем. Какие могут быть отношения, любовь, парни! Им нужно уроки учить и к колледжу готовиться. Луи аккуратно разжимает пальцы Фибби, намертво вцепившиеся в его брючину, возвращаясь из своих панических мыслей снова в комнату. — … Я обеих вас одинаково люблю, Фиб, не надо лупить её по голове за то, что я обнял её первой! — но какой, к чёрту, «он»?! И почему, блядь, сейчас, словно ему своих проблем мало?! Сам факт, что Лотти мало того что влюбилась в реального человека, а не в Джастина Бибера, прости Господи, например, поразил его до глубины души. Он почему-то никогда не думал, что такое может произойти. — Я бы никогда не подумала, что она такая дура, — кривит губы девятилетняя Физзи. — Никогда… Он все пытается узнать эту душераздирающую историю, но сестру зовет к себе приехавший отчим, и они, наконец, уводят обиженных двойняшек в детскую. На секунду он встречается взглядом с Лотти, но вместо того, чтобы узнать у нее, что все-таки произошло, он испуганно сбегает в ванную, оставляя сестру шмыгать носом в большой комнате. Что с ней могло случиться-то?! Что сделал этот «он», что его младшая сестра, которая любит пончики и рисовать, сидит, словно наступил конец света. Где найти его и оторвать нахрен тупую голову?! — Так вот оооон, — в третий раз пробует объяснить ему Физзи, но мама смотрит хмуро с другого стола, и сестра запихивает слишком большой кусок мяса в рот и только машет рукой, мол «дура она, наша Лотти, что с нее взять!». — Мам, да что стряслось-то, — к концу вечера не выдерживает Луи и, подловив мать на выходе из комнаты, утаскивает в глухой угол. — Да ничего, — Джоан устало улыбается, привычно поправляет его челку рукой. — Обычная история, она ждала — он не пришел. Все через это проходят, только она плачет все время, а Физзи то и дело напоминает о том, что она, глупая, нарядилась как кукла, а ОН, — мама чуть брезгливо выделяет местоимение, — не пришел. — Она… — первый раз в жизни Луи чувствует себя беспомощным, в рожу бы дать этому таинственному, да посильнее! Но с невидимками только Дон Кихот боролся. — Ей очень плохо, мам? — Она справится, Лу, — мама треплет его по щеке, и кажется, что ему снова десять. — У всех бывает неразделенная любовь. Пойдем лучше чай пить. Он смотрит на то, как Шарлотта не спускает заплаканных глаз с телефона, и ему хочется сказать ей что-то ободряющее, правильное, чтоб утешить. Но что он может, когда собственный жизненный опыт сводится к сексу без обязательств и паре десятков безымянных номеров в телефоне? *** На шее огромный засос, задница саднит так, словно его имели трое без передышки, и при всём этом еще и адски болит голова. Он правда хотел уйти домой после двух, но потом этот мужчина угостил его, и как-то слово за слово разговорились и уехали вместе. Эд смутно помнит ночь, кроме того, что тот парень его долго трахал, членом, пальцами, кажется, еще какой-то хренью, а он исправно кончал почти что по команде. Господи, такого с ним еще не приключалось. Он рассматривает шею, и в голове всплывают пара пощечин и шепот «сладкая сучка». В общем-то, он себя сейчас и ощущает примерно так. Отымели его знатно, чувак, кажется они даже не познакомились, вызвал ему такси, оплатил поездку и засунул пятьдесят фунтов в задний карман джинс. Видимо, принял его за шлюху, ну или что-то такое. Под глазами синяки, губы искусаны в кровь, и представить, что всё же в него засунули, что так больно — просто страшно. А вчера ничего, даже в кайф было. В любом случае, как показал опыт, это все не для него. Наверное, у Гарри болело все посильнее, отрешённо думает Эд, забираясь в душ. Всё же этот парень был один, а брату досталось… Раза в два больше. Интересно, когда это пройдет, и где в этом доме мазь от синяков? У них всегда Гарри за это отвечал. Хоть звони и спрашивай, чем помазать, чтобы прошло. Эд обматывается полотенцем и, чуть прихрамывая, идет на кухню. Нужно выпить кофе и что-то съесть. С такими успехами он разорится на доставку еды или научится готовить. Холодильник зияет пустыми полками, и выхода нет — придется опять есть пиццу. Наконец он включает телефон, видит три пропущенных звонка от мамы, сообщение в Фейсбуке от Картера и смс от… Хм. «Мне нужно отдать тебе носки». Синеглазка. Желудок сжимается, и в нем словно лопается шарик, все заливает золотистым теплым светом. Он сглатывает, старается выдохнуть. Куда ему с ней? Она же ребенок. Повод дурацкий для встречи придумывает, потому что явно ждала. Хочет снова увидеть. Наверное, узнать, почему не пришел. А он что… Он в свои девятнадцать столько всего пропустил через себя. Сколько у него партнеров-то было? Когда он считал? А она, скорее всего, даже не целовалась. Зачем он ей? Только испортит ребенка. «Давай завтра в двенадцать в нашем кафе», — пишет он и тут же отправляет вдогонку: «Я честно приду». У нее, наверное, хватает гордости, а может просто не хватает денег на счету, но ответа нет, и Эд очень надеется, что она не проигнорирует его. Он отходит к окну, берет сигарету и крутит ее между пальцев, стараясь разобраться в себе. Например, вчерашняя ночь — вообще, зная себя, еще месяц назад он был бы вполне доволен таким опытом. А сейчас он почти согласен с Гарри, что должны быть рамки. Что нужно в себе что-то менять. Может быть, она и есть его шанс, чтобы перестать быть «сладкой сучкой» для придурков-извращенцев? Может быть, ему еще есть куда расти и еще не все потеряно? *** — «Отлично», — сквозь зубы цедит мисс Герберт — «Сеньора», как зовут её все студенты, а по слухам, и все остальные преподы с кафедры. — Удивительно, Томлинсон, удивительно, — листы с заданием плавно, словно во сне, ложатся на стол, и Луи тупо смотрит на большую «А», обведенную в неаккуратный круг. Отлично, думает он. «Отлично». Гарри действительно знает испанский на «отлично», и теперь эта старая карга с него не слезет, пока не вытрясет оставшиеся мозги или же признание, кто сделал за него задание. Нужно было хотя бы исправить пару предложений на свой манер, но ты тормоз, Луи, — говорит он себе, — такой тормоз. В голове за неделю не просветлело ни на грамм, или, вернее, ни на люкс, или в чем там измеряется освещенность — в физике он тоже не силен. Он глупо таращится в ровную, как палка, спину преподавателя и думает, что, пожалуй, она была танцовщицей. В голове мелькает иконка из эмоджи безликой девушки в красном платье и оголенной ногой, что заставляет его сдавленно хихикнуть. Мисс Герберт в красном платье — зрелище достойное, но всё же есть надежда, что он никогда не увидит ее ног в разрезе алых кружев. — А сейчас сеньор Томлинсон продемонстрирует нам знания сослагательного наклонения у доски, прошу. Луи готов поклясться, что в бледно-голубых глазах плещется смех. Старая карга предчувствует веселье. Выбрала жертву и готовится от души позабавиться. Он со вздохом поднимается и медленно бредет к доске, чувствуя лопатками сочувственные взгляды одногруппников. Сеньору боялись до лютой ненависти все ее студенты, отчаянно завидуя тем группам, кому достались другие менее требовательные преподаватели. Герберт, — тупо думает Луи. — Какая неподходящая фамилия для испанки, — и берет лист с заданием из рук женщины. Пиздец, — думает он, глядя на двадцать предложений для перевода, — это конец. Авантюрно бьется мысль, что «а вдруг угадаю», и он, нацепив самое уверенное выражение лица, на которое способен, берет маркер и отходит к стене. «А вдруг» не выходит. Он получает заслуженную «F» и со вздохом падает на стул. Еще и задержаться сказала. Теперь еще и всю душу вытрясет до кучи к мозгам. Сука. Он искренне ненавидит ее и почти винит Гарри за то, что тот до утра писал ему задание, не сделав ни единой ошибки. — Может, вы мне поясните, Луи, как вам удается такой яркий контраст в исполнении ваших заданий? Тут даже помарок нет, — она кивает на листы в его руке, — а у доски абсолютный ноль. — Дома я пользовался учебником, — это почти правда. Он же пользовался. — Вы даже не дочитали параграф. Кто вам сделал задание? — она уверена, что он сам бы никогда. В голосе нет ни тени сомнения. Сука. Интересно, какое было бы у нее лицо, если бы он сказал правду? Мой сосед, знаете ли. Сначала он меня трахнул в душе, а потом написал пять страниц вашего конченого субхунтива. Мы вообще любители потрахаться, не первый раз уже. И я сам пытался, честно! Но нихрена! Он крутил задницей, и в моей голове крутился диск с порнухой с нами в главных ролях, а совсем не грамматика. Наверное, у нее бы глаза из орбит вылезли, и она бы пятнами пошла, такими красными, и задыхаться бы начала, кашляла и стучала бы ладонью по столу, услышь такое. Но каким бы смелым Луи ни был в своих мыслях, на такое он не пойдет. Какой-то инстинкт самосохранения у него же есть. — Стайлс, — выдыхает он. Врать не имеет смысла. — Может, знаете? Он мне помог. — И правда помог? Луи с ужасом чувствует, что краснеет. Дергает за ворот футболки, проводит ладонью по взмокшему лбу. — Ну вроде того, — хрипло мямлит. — Передайте ему, что лучше бы он вам объяснил, вместо того, чтобы писать вместо вас, — кивает она, очевидно довольная его признанием. — У него проблем с грамматикой, как я вижу, нет. Да не могу я его слушать, не могу! — Луи хочется заорать ей в лицо. — В голове у меня все смешивается, как только он рот открывает, и я только на губы могу его смотреть и думать о том, что они умеют… Но вряд ли это интересно преподавателю, вряд ли. Даже, вероятнее всего, совсем нет. Поэтому он молча кивает и смотрит, как мисс Герберт перебирает бумаги, сложенные аккуратной стопкой. — Идите, Томлинсон. Я не стану учитывать обе оценки. Учите дальше, я буду вас спрашивать. Разберитесь с субхунтивом и вашим помощником. И с собой заодно. Луи снова кивает и выходит за дверь. Как же она бесит. Смотрит своими белесыми глазами прямо так, словно знает, что с ним происходит, словно считывает все его мысли, ведьма старая. — Вот сука, — вслух усмехается он, прикрывая огонек ладонью, стоя на продуваемом пустыре за корпусом. — Разберитесь… Он на сто процентов уверен, что ему даже двадцать страниц испанской грамматики легче написать без ошибок, чем разобраться в том, что происходит в голове, когда дело касается Гарри. *** После того совместного похода в душ Гарри стал тише, перестал тягать те супер узкие джинсы, дефилировать по комнате, и даже почти традиционные ужины и сериал стухли. Как-то неуловимо изменилось все, исчезло что-то легкое, что всегда так тянуло домой, находиться в одной квартире стало тяжело. В воздухе словно висели огромные вопросительные знаки, о которые он постоянно бился лбом, но с козерожьим упрямством оттягивал тот момент, когда разговор станет неизбежным. Секс никогда ничего не усложнял. Всегда было круто потрахаться, покурить в постели, принять душ и, если хотелось, повторить. Все начиналось на вечеринках, в клубах, заканчивалось на порогах квартир и обещанием созвониться. Луи готов поклясться, что все его партнеры забывали его имя так же быстро, как и он забывал их. Секс всегда только упрощал, расслаблял, улучшал. Никогда и ничего не усложнял. До Гарри. Каждый раз, когда Луи отчаянно хотел кого-то, он терпел до последнего, зная, что это ненадолго, зная, что после того, как кончит, ему станет скучно. Не хотел он такого для Гарри, того и так потрепало. А он всё же не скотина, понимает, что не все такие похуисты. А оказалось, что все не так. Что после каждого раза с Гарри ему нужен еще один раз, еще два и еще, еще. И такого он не хотел уже для себя. Луи привык быть свободным и независимым, уходить первым и предпочитал додумывать, что всем так же похуй, как и ему, не вдаваясь в реальность. С Гарри было невозможно не знать, что все не так, что ему не похуй, что вообще Гарри ждет большой и светлой, чтоб завтраки на двоих и секс без презерватива. И от этого знания ему было некомфортно, словно свитер надел шиворот навыворот, да еще и оказалось, что вещь с чужого плеча. Своим явлением в душ он влез на чужую территорию, где его не ждали и просто не смогли отказать. Мало ли, чего ему хотелось, мало ли, что казалось. Чего хотел Стайлс спьяну и чего хотел на трезвую голову — вполне возможно, две большие разницы. А отказать… Гарри и отказ — вещи сложно совместимые, да еще и при том, что Стайлс считает, что должен ему. Ему ведь не показалось, что Гарри трахал его как бы… Нехотя. Долго мялся, да и вообще, как хотел все побыстрее закончить? Не хотел, но отказать не смог. И вот чем сейчас он лучше Эда? Амфетамин заменил чувством вины? Не был он никогда лучше, они с Эдвардом куда больше близнецы, чем тот с Гарри. Он воспользовался телом Гарри точно так же, как и пару недель назад, не зря ведь Стайлс потом в глаза ему смотреть боялся. Луи не любит рефлексировать, страдать и слишком много думать, но ебаный пиздец! С той самой вечеринки он то и дело думает, то и дело анализирует, и с каждым разом путается все больше. Он уже почти даже согласен попросить совета у психолога, у мамы, да хоть у черта лысого, но даже сформировать вопрос дальше чем «какого хрена происходит?!» не получается. И сейчас он докуривает третью сигарету и пялится в окно своей квартиры, ощущая досаду, что в окнах горит теплый желтый свет. Ему нужно уехать и побыть в одиночестве, что ли. Может, попросить Кэва свалить на выходные и отсидеться у него? Выспаться, сходить потусить, как раньше, и чтоб никто никому ничего не был должен? Чтобы как раньше… Луи докуривает до фильтра, щелчком отправляет окурок в урну и, последний раз взглянув на окна, уходит в сторону метро. Лучше поговорить с глазу на глаз, Кэв ему вряд ли откажет. *** Если бы Луи хоть что-то сказал на утро, кроме удивленного «спасибо», когда увидел готовое задание, то… Да сказал бы хоть что-то, правда, ему было бы намного легче! Может, если бы он сказал что-то вроде «классно потрахались», ну или хоть как-то выразил, что секс был неплох… Гарри даже себе стыдно признаться, что его это парит. Как-то страшно, что у него херово вышло. Слишком быстро, слишком невнимательно, слишком резко — не так, как надо. Но не признаваться же было, мол, чувак, это был мой первый раз, так что прости, если что не так вышло. Если честно, он ждал, что Луи попросит, ну ладно, это слишком громкое слово, но намекнет, что круто было бы еще разок. Томлинсон всегда шутливо предлагал потереть ему спинку, когда шел в душ, складывал ноги на его колени, за просмотром фильма, обещал жениться за вкусный ужин. Всегда, до того злосчастного вечера. Он каждый раз ждал, что что-то произойдет, что-то скажет, как-то выдаст себя. Но Луи только возвращался поздно, смотрел как-то сквозь и невпопад кивал. А это могло значить только то, что все было настолько херово, что ему и вспоминать противно, не то что повторять. Что Гарри уже совсем мешает и совсем лишний в его квартире и его жизни. И что лучше бы он свалил куда-то подальше, чтобы глаза не мозолил. Но как бы Гарри ни искал, как бы ни хотел облегчить Луи жизнь своим отсутствием, но ни работы, ни комнаты не подворачивалось. Просить денег у родителей он всё же не решался. Сказать правду он бы не смог ни за что, а соврать у него складно не выйдет. И в какой-то момент он уже почти готов вернуться к брату. Он имеет право на свою комнату, общаться им не обязательно, и Эд не сделает ему ничего. В последнем Гарри уверен процентов на тридцать, потому что знать наверняка, что в голове у брата, он не может. И эти тридцать процентов оставляют его в маленькой квартире Луи, заставляют терпеть это молчание, неловкие вечера и не дают погибнуть маленькой надежде, что, может быть, с Луи тоже как-то наладится. Что они смогут хотя бы как раньше шутливо болтать за ужином. И если Гарри раньше позволял себе мечтать, что они с Луи едут на море, что просыпаются, обнявшись, что занимаются любовью, что выбирают вместе одеяло, что… Что они просто вместе, то сейчас он даже запрещает себе вспоминать Рождество, как нелепо поцеловал Томлинсона, как нежно скользила губка по его измученному телу в душе наутро после дурацкого секса с Эдом. В душе полный раздрай, и он готов сделать что угодно, пойти на любую авантюру, чтобы как-то все наладить. Сегодня он даже готовит жаренную рыбу с картошкой, которую так любит Луи, в надежде, что тот придет домой вовремя, и ужин не остынет. *** Поцеловав дверной замок, ему всё же приходится достать телефон и набрать номер. Кевин берет трубку на десятом гудке и орет адрес, чтобы приезжал. На фоне шумно, и, очевидно, он веселится на какой-то вечеринке, хотя какой идиот их устраивает среди недели. Луи хочет решить вопрос по телефону, но аккумулятор сдыхает, и бесполезный аппарат темным прямоугольником греет ладонь. Ехать две остановки, и через двадцать минут он уже стучит в дверь. Никакой вечеринки нет, так, просто дружеские посиделки за покером. Кэв утаскивает его в комнату и наспех знакомит со всеми, даже не спрашивает, что за дело у него такое срочное. Покер — уважительная причина, чтобы слегка подзабить на лучшего друга, и Луи с этим абсолютно согласен. Прихватив бутылку пива и пакетик с орешками, он усаживается на диван и листает первый попавшийся журнал. Когда остается три глотка, и, судя по нарастающему напряжению за столом, игра в самом разгаре, его окликают: — Луи, да? — да ладно, и месяца не прошло, а она делает вид, словно с трудом вспоминает его имя. — Да, Джо. Луи, — он не любит продолжать знакомства, предпочитая думать о том, что все заканчивается как раз там, где нужно. — Как дела? — Неплохо, — она усаживается рядом с ним, так близко, что волосы щекотно скользят по его щеке, когда она откидывается на спинку. В узких джинсах и свитере под горло она кажется совсем хрупкой, а губы без красной помады — пухлее. — А ты как? — Да тоже неплохо. Устал только, как собака. — Выходные впереди, как раз расслабишься. — Не факт, — бурчит Луи, исподлобья смотрит на увлекшегося игрой друга. — А поехали с нами на озеро? Отдохнешь, развеешься. — Вот так просто? — фыркает он в бутылку и одним махом допивает пиво. Прямым текстом предлагает, надо же. — Зачем я тебе? — Чего усложнять, — пожимает плечами девушка и смотрит из-под ресниц. — Повеселимся, дом большой. Или тебя поуговаривать надо? Луи медлит с ответом, намеренно долго жует последний орешек. Вот оно как, значит. Усложнять ничего не нужно, все просто. Дом, озеро, компания, секс. — Или… У тебя есть кто-то? — она расстроена, автоматически отмечает Луи, услышав ломкую паузу в вопросе. — Ну, если так, то… — Да нет. Никого нет и планов нет, — стоит уцепиться за это предложение. — Главное не усложнять, да? — Это самое главное, — кивает она, прекрасно понимая о чем он. — Мне сейчас это не нужно — сборы на носу, — из памяти всплывает, что она, кажется, танцует. — А хорошие выходные в хорошей компании… Дальше Луи уже не слушает. На ловца и зверь бежит: «хорошие выходные в хорошей компании» — это то, чего он хотел. Они обмениваются телефонами и договариваются встретиться вечером в пятницу. Они долго треплются с Кевином ни о чём, Луи делает вид, что соскучился и просто хотел скоротать время. Может быть, тот и не верит, но благоразумно не лезет, только спрашивает, как дела у Гарри, и просит передать от него привет. Томлинсон очень надеется, что его лицо ничего не выражает, ничего, кроме вежливого равнодушия от одного упоминания имени. Господи, скорей бы выходные, скорей бы этот дурацкий дом на озере и какие-то левые новые люди. Ему нужно, физически необходимо это. Такое чувство, что кто-то столкнул его в воду, и он барахтается без шанса утонуть, но и без шанса выбраться. Ему нужно что-то привычное и понятное, пусть это и обычный секс в выходные с малознакомой девушкой. Он правда надеется, что это поможет ему почувствовать твердую опору под ногами, и после этого у него перестанут мерзко, словно ноги превратились в желе, подгибаться колени при виде Стайлса. *** Стрелки подбираются к десяти, и все безнадежно остыло. Гарри борется с желанием все истерично вышвырнуть в мусоропровод и убирает в холодильник — возможно, вкус не будет таким дерьмовым, если разогреть. Сполоснувшись под душем, он забирается в постель, накрывается одеялом с головой, мечтая провалиться в сон. В полудреме он слышит, как возвращается Томлинсон, слышит шум воды и звук включавшегося ноутбука. Луи явно не торопится в постель, и у него нет никакого права его осуждать. У него нет даже никакого права позвать к себе. Нет никакого права обнять и выдохнуть в висок. У него нет вообще никаких прав на Луи. Гарри крепко зажмуривается, выдыхает, переворачивается на живот. Он должен найти квартиру или вернуться к Эду, хочет он этого или нет, но выживать Луи из его собственного дома он тоже не может. *** ЭйДжей его уговорила остаться на ночь, не то чтобы он очень упирался. Ей стало скучно без соседки, а он, как лучший друг, просто обязан скрасить одиночество хрупкой девушки. По крайней мере, именно так она аргументировала свою просьбу. А он только «за». Пусть хотя бы так Луи от него отдохнет. И, если честно, он рассчитывал хотя бы на смс с вопросом ждать его или нет, но сколько ни смотри на экран, конвертик сообщения не появляется. — Кто-то должен позвонить? — девушка протягивает ему бутылку пива и падает на диван, задирает ноги в смешных полосатых носках повыше. — Не должен, — мотает он головой и делает пару больших глотков. — Ммм, — многозначительно мычит рыжая, изучая этикетку на своей бутылке. — Странный ты в последнее время. Как подменили после Рождества. Гарри бы сказал, что на самом деле нет, что он такой же. И что на той вечеринке, на которую она не захотела приехать, ничего такого не случилось, но сил делать вид, что все хорошо, у него не осталось. Потому что нихуя не хорошо, уже почти месяц все очень плохо. Что кажется, что еще немного и — оп! — станет нормально, но нет, его затягивает все глубже, и сейчас он вообще не видит никакого выхода. — Я не могу тебе все рассказать, — наконец произносит он. — Но произошла одна хуйня, а потом еще одна и еще… Гарри быстро глотает пиво, словно боится, что слова застрянут, и все снова останется грузом на душе. ЭйДжей садится и протягивает свое чуть надпитое пиво. Он кивает и опустошает полбутылки одним махом, чувствуя, как хмель разгоняет кровь быстрее. — А потом мы переспали, — подводит он итог. — Занимательная история, — тихо произносит девушка, наматывая на палец длинную прядь. — Тебе он… Нравится? В этом все дело? — Слишком, — Гарри кивает, не отрывая взгляда от бутылки. — Оу, — губы девушки складываются в красивое «о». — Оу… И что ты будешь с этим делать? — А что с этим делают нормальные люди? Ничего не буду. — Нормальные люди что-то как раз делают, — осторожно произносит она. — Гарри… — Значит, я ненормальный. — Фу, не начинай, — одергивает она, и он замолкает. Истерики только не хватает. Правда «фу». Гарри ковыряет шов на брюках, кусает губу и думает, что зря, наверное, он рассказал ей. Легче не стало нихрена. — Пригласи его куда-то? — Джей, мы живем вместе, он меня видеть уже не может, куда мне его звать еще? — Да хоть бы на свой день рождения, — фыркает девушка и выходит из комнаты. — Еще пиво будешь? — Думаешь, это хорошая идея? — Пиво? — она протягивает ему холодную бутылку. — Позвать его на свой день рождения? Это ведь просто пьянка обычная, в баре. — Ну, — девушка разрывает пакетик чипсов и засовывает хрустящий картофель в рот. — Я плохих советов не даю никогда. А если серьезно, то дай хоть мне посмотреть на это восьмое чудо света, которое трахнуло тебя после всей случившейся хуйни. Ты ж от нормальных парней вечно шарахаешься. А тут вон как зашло. Уж лучше бы он меня, и правда, — думает парень, — может, и получше бы было. А может, и правда позвать? Луи любит вечеринки, может быть, он и согласится. Бесплатная выпивка и все такое… Может, и права Рыжая? Может, и нужно иногда хоть что-то делать. Слишком много «может», нужно рискнуть. В конце концов от отказа, — а он на пятьдесят процентов уверен, что Луи не согласится, — никто не умирал. Гарри тянется к чипсам. Впервые за последнее время ему становится чуточку лучше — появилась какая-никакая надежда. На что надеяться он пока не понимает, но хочется верить, что завтра он пригласит его, и в эти выходные все станет на свои места. *** Луи стоит к нему спиной, и Гарри не видно, чем он занят, только когда Томлинсон поворачивается, он видит у него в руке рюкзак, с которым ездил в Донкастер, и сейчас замечает разбросанные вещи по кровати. — О, ты наконец пришел, — Луи не поднимает на него глаза и что-то набирает на телефоне. — А ты куда? — Гарри не может поверить, что Луи куда-то уезжает. Нет. Не сейчас. Не тогда, когда он наконец решился позвать его на вечеринку. — Не только тебе же отдыхать ночами, — Луи широко улыбается и подмигивает. — Хорошо время провел? — Это не то, что ты подумал, — оправдывается Гарри, — я просто… — Это не мое дело, — обрывает его парень. — Делай что хочешь… Кажется Луи хочет еще что-то добавить, но звенит телефон, и он не медля берет трубку: — О, уже тут? Сейчас спускаюсь. Томлинсон больше не произносит ни слова, кивает Гарри и, прижав трубку плечом к уху, выходит за порог. Парень пару секунд пялится на захлопнутую перед носом дверь и, не разуваясь, проходит к окну. Из небольшой машины выходит девушка, открывает багажник, и Луи закидывает туда рюкзак. Ветер ерошит её светлые волосы, она, смеясь, собирает их руками в хвост, и перед тем, как она успевает занять место водителя, Луи притягивает её к себе за руку и целует в губы. И когда блондинка вытирает краешек рта Томлинсона большим пальцем, в голове у Гарри что-то щелкает. В девушке он узнает Джо, сестру его несостоявшегося парня. Они давно уже уехали, мигнув красными огнями, скрылись за поворотом, а он так и стоит одетый у окна. Луи ему сказал — делай что хочешь. Гарри хочется напиться. Одному. Сильно. Завтра день рождения Эда, а в воскресенье — его. Обычно они начинали праздновать тридцатого вечером, а заканчивали к полудню первого. В этом году они празднуют его раздельно, первый раз в жизни. Хуевый год, хуевые девятнадцать. Гарри заматывает шарф и выходит за дверь. Он может делать все, что хочет — всем насрать на него, а он хочет чего-то крепкого, что будет жечь сильнее, чем с трудом сдерживаемые слезы жгут глаза. *** Прошла почти неделя с той встречи. И как ни смешно, она действительно принесла ему выстиранные носки. Он почти смог сдержать смех и кое-как запихнул их в карман куртки. Он не стал врать, что забыл, или про больную тетю, которой варил суп. Почему-то не хотелось сказки рассказывать. Тут было ясно: или примет, или пошлет. Конечно, он не рассказывал, что его выебали в задницу, что сидит сейчас с трудом, да и вообще не говорил о том, что парни ему тоже очень часто симпатичны. Он просто признался, что пошел в клуб с друзьями, потому что позвали. И честно сказал, что не хотел звонить, потому что не умеет оправдываться. И еще он честно попросил второй шанс, потому что очень хочет попробовать все исправить. И что ему стыдно за то, что струсил. И когда она, подумав пару минут, кивнула, у него отлегло на сердце. И теперь уже почти неделю он её встречает из школы по собственной инициативе. За эти дни они уже обошли почти полгорода, посетили все бесплатные выставки и перепробовали кучу пончиков в кофейнях в поисках самых вкусных. Так странно. Она от него ничего не требует, не качает права и не хочет ровным счётом ничего, кроме него самого. Смотрит своими огромными голубыми глазами, и он буквально в них тонет, теряет нить разговора и ни о чём кроме нее думать не хочет. Он дергает её за хвост, и она смешно взвизгивает, бьет ладошкой по руке. Он никогда не видел таких хрупких рук. Эд перехватывает ее ладонь, нежно сжимает в своей и не отпускает, пока не доходят до угла её улицы. Даже дома он чувствует тепло её руки и не может стереть дурацкую улыбку с лица. Ему в первый раз в жизни хочется смеяться без причины, хочется, чтобы Синеглазка была рядом, обнимать её и слушать её голос. Сейчас все по-другому. Не так, как с другими, когда было понятно, к чему они идут и чем все закончится. Ему хочется, чтобы это не кончалось никогда. И сегодня, в канун его дня рождения, он догоняет её почти у ворот дома, разворачивает и легко касается обветренных губ. Она не сможет быть на вечеринке, потому что мама и ей всего пятнадцать, но он никому не позволит стереть ее легкое касание губ в ответ завтрашней ночью. И, как ни странно, ему совсем не страшно. Только легко-легко и немного щекотно где-то под ребрами. И иногда ему кажется, что прав Гарри, секс не всегда нужен, иногда все хорошо и без него. По крайней мере на данный момент все именно так. *** Он с трудом поднимается по лестнице, придерживаясь одной рукой за перила, другой за стену. В голове до сих пор стоит шум бара, какая-то дурацкая мелодия и крики болельщиков, с которыми он пил. Он не уверен даже, был ли это футбол, или, может, регби, а уж какую команду они поддерживали — не сказал бы даже под страхом смерти. Завтра будет пиздец. Хорошо, если он к вечеру сможет прийти в себя, потому что их с Луи ждут в баре на одиннадцать вечера. Их с Луи, а это значит, что ждут Луи и его — вместе. Он зачем-то даже всем сегодня сказал, что хочет познакомить с одним человеком, а этот человек уехал с бабой… Ой, простите, с девушкой, конечно же, на выходные. Гарри пьяно смеется и, открыв дверь, вваливается в квартиру. Кое-как содрав с себя ботинки, он заваливается на кровать и щелкает ночником-черепашкой. На потолке как по команде рассыпаются звездочки, и он зажмуривается. Его Луи подарила сестра, которая ничего не понимает в подарках. Луи всегда спит на животе, спрятав руку под подушку, у Луи гладкая кожа, и он громко стонет, если укусить его за шею сзади. ЛуиЛуиЛуи. Наверное, зря он выпил, вернее, зря нажрался, как скотина. И что-то в последнее время он делает это все чаще. Алкоголь только подогревает фантазию, воображение разгорается и рисует картинки все причудливее, затейливее. Наверное, Луи сейчас трахается с этой Джо и, наверное, она так красиво изгибается, светлые волосы падают ей на плечи, и чуть загорелые руки Томлинсона ласкают ее грудь. Наверное, они трахаются на любой поверхности, где только можно. На столе, например, и она царапает его спину длинными ногтями, когда он входит в нее особенно глубоко. В душе, он, скорее всего, привычным движением развернул ее к себе спиной, намотал волосы на кулак, оттрахал, звонко шлепнув ладонью по круглой заднице. Они оба мокрые и целуются под струями горячей воды, выходят все разомлевшие и распаренные. А потом они трахаются на кровати, на широком траходроме. Она его опрокинула на спину со смешком «теперь моя очередь», легко насадилась на толстый член Луи. И, конечно, он не был против. На ее бедре еще долго будет красоваться синяк от его пальцев. А потом они долго валяются на кровати, курят, передавая друг другу сигарету, а потом Луи открывает вино, и они поят друг друга с горла, слизывая чуть терпкие капли языком с шеи и груди друг друга. И потом бы начали все сначала — стол, ванная, кровать… Гарри сам не может понять, снится ли ему это или это галлюцинации, навеянные спиртным и звездными огоньками от ночника. Как ему хуево. Дальше просто некуда. Он закрывает ладонями лицо, игнорируя слезы, которые ручейками катятся по вискам и противно щекочут уши. Господи, он не ревел так с тех пор, как Эйден свалил в Штаты. История с ним повторяется одна и та же — его просто меняют на кого-то или что-то получше. Интересно, что ему нужно сделать, чтобы человек, которого он любит, нуждался в нем хотя бы наполовину так же сильно, как и он в нем? Что ему нужно сделать, чтоб ему ответили взаимностью? Сколько ему задавать себе эти вопросы и когда же он получит ответ?