Never Have I Ever

Ну, в конце концов, он попробовал. Попробовал и даже не опозорился ни разу, от этого уже легче. Только какой бы классной не была Джо, каким бы ни был охуенным секс с ней, но… Но какого хуя легче не стало?! Если честно, то это был его последний шанс, последняя надежда, стать наконец собой, прежним. И он так с треском провалился, прям как у доски на той неделе в попытке доказать, что испанский он сделал сам. Сеньора дала задание разобраться — старая стерва явно говорила не о субхунтиве! — а все только хуже — и Гарри ночевал хер знает где, хер знает с кем, даже не сказал, что не придёт, уж мог смс набрать — руки бы не отсохли; да и он сам вот… Свалил. Луи знает, что у него нет никакого права на Гарри и тот не должен отчитываться, но блядский Мэтт не лезет из головы. Может, Гарри с ним все же был, может, они наконец встретились?! Он сдерживался все выходные, чтоб не налететь на Джо с расспросами о её брате-долбоебе и о том, с кем он трахался в последнее время. Хорошо, что хоть компания душевная, песни под гитару, вкусное вино, камин и стейки, все как в голливудских фильмах. Хорошо, что выходные закончились, а то от совершенства картинки уже скулы сводит, как от куска дешевого безвкусно-сладкого торта. Ему, блядь, хочется домой, где под кроватью пыли уже наверное дохрена, а им с Гарри все лень убрать. Где у чайника подгорела ручка, потому что Стайлс врубил газ на полную. Туда, где нет сраного камина, вкусного вина, а только стандартные батареи и холодное пиво в холодильнике. И может, сочных стейков он там и не найдёт — даже стопудово не найдёт, но вдруг Гарри приготовил какие-то сэндвичи и оставил ему парочку? Как же ему хуево от этих мыслей, как же ему хуево оттого, что все не сбылось, что он не угадал, и теперь не знает, что с этим делать. И, наверное, никто не знает, разве только… Луи подлетает на сидении и выскальзывает из вагона в последний момент. Ему нужно к Энджеле. Уж она знает все. По крайней мере, если не она, то кто? Возможно, она не выгонит его вечером в воскресенье, может даст приют своему другу, хоть тот и идиот. По крайней мере, она всегда говорила, что несмотря на его дурость, она его все равно любит. *** Гарри протирает полированную поверхность и устало вздохнув садится на стул. На сегодня все. Он заходит на кухню, проходит в подсобку и снимает рубашку, которую ему выдал Барни. Не так и плохо работать барменом. По крайней мере, первый день вполне удачный. Может, ему просто наконец повезло, а может, воскресенье просто не тот день, когда напиваются и устраивают пьяные драки. Интересно, Луи сегодня… Двери распахиваются, в подсобку вваливается Алекс. Кажется, его так зовут — утром его наспех представили остальным работникам бара и он не уверен, всех ли запомнил правильно. Парень молча оглядывает голый торс Гарри и швырнув телефон на полку, плюхается на стул, трёт руками лицо. — Сука! — А? — отзывается Гарри, поспешно натягивая футболку. — Да сосед мой — сука, не тебе я! — парень отрывает ладони от лица и начинает раздеваться. — Свалил жить к своей бабе и мне теперь нужно срочно найти соседа. Один я не потяну квартиру. А времени до конца недели. И пиздец! Кому нужна хата в феврале?! — И… — у Гарри пересыхает во рту. — И что за условия? — Да условия как условия, — кажется-Алекс пожимает плечами. — Две крохотные комнаты, интернет, кухня. Пара кварталов отсюда… А тебе-то что? — Да я… Вот как раз искал. Себе. Только… Алекс, да? — Ой, бля, — парень подскакивает и хватает его за плечо. — Не может быть, чувак! Алекс, я, Алекс, ага! Слушай, поехали прям сейчас посмотришь?! Цена не так чтобы кусается, соседи не уебки какие-то! Это ж охуеть какое счастье! — Только… — Да ты не бойся, я не пидор какой, не стану лезть к тебе, не ссы. Что там у тебя за условия? — Эм… — запинается Гарри, — я — пидор. В смысле, это не важно, обычно, наверное, но если тебе… — Ох бля, да не! Мне похуй, я не этот… Это я так, чтобы не соскочил, — парень слегка краснеет и хохочет: — Ну и заодно к моим девочкам подкатывать не станешь. А так мне похуй, двери только закрывай, когда придёшь с кем-то. Гарри, немного ошалев от напора, хочет сказать, что он вообще ещё не согласился, да и вообще, Алекс кажется немного странным, но… Но почему бы и нет? Он же ничего не теряет, правда? — Я хотел сказать, что только после зарплаты смогу, у меня сейчас небольшие проблемы, — наконец сообщает он. — Так что… — Да норм, — сияет парень, — в конце месяца и раскидаемся. Если тебе понравится. Идём, да? Они быстро одеваются и выходят на улицу через неприметный чёрный ход. После плотного воздуха бара дышать особенно легко, кажется, что до весны совсем немного, да и жизнь Гарри кажется не такой уж хреновой. В смысле… Луи не появился, Эд тоже не подавал признаков раскаяния и из этих двоих никто не поздравил его с днём рождения, но… Вчерашний звонок от Барни с требованием явиться и нарисовать свой график смен, на вечеринке никто не спросил, где тот самый кое-кто (ну тут скорее заслуга ЭйДжей, но все же!), а сегодня вот Алекс с квартирой и смешной ценой за неё. Это что, подарок за все неприятности? Жизнь перестала показывать зубы? –…как тебя Барни надыбал? — Алекс по-медвежьи пытается завязать беседу. — Ну… Я нажрался в зюзю в пятницу. Ныл, походу, что работы нет, что все хуйня, — Гарри с удивлением замечает, как его речь начинает подстраиваться под нового коллегу и мысленно одёргивает себя. — Дальше не очень помню, но он сказал, чтобы я ему свой номер оставил, типа… На случай, если что подвернётся, если вакансия в баре вдруг будет. Ну, он подумал и нашёл. — А, да. Замухрышка свалил как раз — ну тот, что был до тебя, — Барни и рад был. Тот такой, малость туповат был, но старик все жалел его, не слал к черту… Ну вот мы и пришли, — парень указывает на дом и тянет его к подъезду за рукав. Дом как дом, ничего страшного. Квартира тоже оказалась ничего так. Алекс на удивление оказался чистюлей и кошмар Гарри не оправдался. Квартира сияет чистотой, комнаты средних размеров, в свободной даже имеется кресло с торшером и стол, а цена и правда оказывается смехотворно маленькой. — Метро далеко, да и до остановки нехерово пилить так, — поясняет парень. — Вообще, до работы легче пройтись, чем доехать, но ты сам смотри, ага? Парень говорит так, словно Гарри уже согласен. Впрочем, он не видит повода отказываться, только очень не хочется съезжать вот так, молча. Он все же должен Томлинсону хоть спасибо сказать! — Наверное, да, — наконец произносит он, усевшись в кресло. Оно оказывается каким-то уютным, не таким как диван у Луи, но… Но хватит уже все сравнивать! — Только я прям завтра, наверное, никак. — А и не надо, да, — парень улыбается во весь рот. — Кентик мой к выходным как раз и свалит окончательно. Так что думай конечно, но я был бы рад тебе! Ты вроде такой ничего… Ну и опять же, к девочкам не полезешь. — Не полезу, — Гарри смешно, надо же, он думал, что соседа-гея мало кто захочет из таких. Таких, как Алекс — качок брутальный, тату во всю бицуху… На всю руку, в смысле. — Я все больше времени за книгами и на работе, так что ты не особо и видеть меня будешь. — О, да я тоже на курсах, то на тренировках, то в баре… Не ссы, Гарри, сладим! Я и готовить люблю, я ж помощником повара у нас работаю, на курсы Оливера хожу, хочу потом ресторан открыть. Голодным не будешь! — Да я тоже, — удивлённо-радостно отзывается Стайлс, — люблю готовить. Редко встретишь парня, который с кастрюлями возиться любит… — Зато как нас девчонки любят, м-м… Ну, и парни, наверное? — неловко добавляет он. Гарри смеётся — забавный чувак, этот Алекс. — Наверное, любят, — отвечает он отсмеявшись. — Пож… Поесть все любят. — А то! Лазанью будешь? Я как раз тут вчера готовил. И пиво ещё осталось! Не дожидаясь ответа, парень лезет в холодильник. Гарри смотрит, как тот засовывает керамический лоток в микроволновку, выставляет на стол тарелки и бокалы под пиво и думает, что так не бывает. Не бывает и все. Не с ним, по крайней мере. Но лазанья умопомрачительно пахнет, пиво холодное, салфетки белоснежные и парень напротив болтает о разных вариантах соуса и видах сыра. Так что, видимо, бывает, даже с ним бывает! И немного жаль, что Алекс не гей, а то вдруг бы и в этом повезло? *** — Черт, — он бормочет себе под нос, выходя из подземки. — Сегодня же ебаное воскресенье. Энджела отменяется. Воскресенье, Кевин и вся хуйня — романтический ужин и очередной романтический фильм. Ну, что ж, у каждого свои традиции. Они, конечно, не выгонят его, накормят даже, какими-нибудь сложными профитролями с грибами, например, и вина нальют, но… Но в данном случае третий не запасной, а действительно лишний. Да и профитролей не хочется, лучше сэндвичи с курицей и чтоб хлеб слегка подгорел. И вино уже осточертело за два дня. Господи, как хорошо, что это все без мозгоебли и они расстались довольными друг другом. По крайней мере, он делал все, чтоб Джо осталась довольной. Луи докуривает сигарету и решает, что спускаться в метро нет смысла, пару остановок он и пешком осилит. Заодно купит чего-то сладкого к чаю, давно они с Гарри не проводили вечер вместе. На улице свежо и, наверное, можно распрощаться с холодами. Первое февраля все же… Первое февраля, что-то кажется важное в этот день, не просто дата. Но он сколько ни старается, вспомнить не может. Да и бог с ним, с февралём. Есть кое-что поважнее. Гарри, например. После провальных выходных, можно уже перестать пиздеть самому себе. Ему нравится Гарри. Вот и все. Он это подумал. И пусть это произошло на входе в магазинчик с пончиками, но произошло. Очень даже неплохое место. Луи заходит внутрь, выбирает семь разных пончиков, три скона и что-то квадратное с кремом, заказывает чёрный чай без сахара и садится за самый дальний столик. Хорошо придумали, кстати, что и чай попить можно. Что дальше, Луи, что дальше? Нравится он тебе, хочешь ты его, а толку? Ты же не знаешь, что делать с этим всем, этим обычно не ты занят. Он спешно отпивает, шипит, обжегшись, и ломает пальцами деревянную ложечку. Дурацкий внутренний голос прав — он нихрена не знает, что дальше и как. То есть, он конечно знает, нужно позвать куда-то, в кино, например. Но… Это ведь если толком незнакомы. А у них все через жопу — в прямом смысле, кстати — с секса началось. И теперь что? Они ведь последнее время даже не говорят. Гарри ночевал хрен знает с кем, сам он свалил с Джо. Да и Стайлс его нихрена не хочет, похоже. Ни в каком смысле — вечно говорит, что съедет вот-вот. А он тут губу раскатал на свидание — кто сказал, что Стайлс согласится. Нужно что-то… Более изящное, чтоб он не отказал. С этими сложностями он не привык иметь дело, за этим и собирался к Энджеле, она-то должна знать, что делать. Девушки всегда лучше разбираются в этих романтических штуках. До завтра уж он как-то и без совета дотянет, сегодня ограничится сладким. Кажется, Гарри любит пончики? Или нет? Господи, почему он никогда этим не интересовался, это ведь… так важно, да? Луи чувствует себя долбоебом и совершенным придурком, потому что почти готов позвонить и спросить, с какой глазурью Гарри купить пирожное. Потому что внезапно становится страшно, что не угадал. Что все семь штук будут мимо. Он старается себя убедить, что ничего страшного, они все вкусные, но в этот раз хочется именно угодить, а не так, чтоб как всегда. И он уже достаёт телефон, чтоб исполнить задумку, когда звенит звоночек над входной дверью и он слышит до боли знакомый голос. Даже не так — знакомые голоса. Он отрывает взгляд от экрана телефона и… и, кажется, сейчас он отлично понимает, значение выражение «земля из-под ног уходит». Это какое-то ебанное мистическое совпадение! Его Лотти?! Его Шарлота с этим… С этим, блядь, выродком?! Значит, вот какой «он»?! Как, блядь, Эд добрался до его малышки?! Это же вообще невозможно, это как Северный полюс и Южный, у них же вообще нет ни единой точки соприкосновения! Они из разных миров и все такое. И эта блядина сейчас трогает руками, которыми он стольких перелапал… Луи готов взвыть и броситься на Эда прямо здесь и сейчас, но заставляет себя успокоиться. Лотти не нужно видеть его сейчас и бить морду при ней нельзя — иначе Эд в её глазах останется героем, а он, Луи, старшим братом-мудаком. Он прячется за коробку от пончиков и заставляет считать себя до ста, чтобы сдержаться — Эд гладит мелкую по волосам, заглядывает в лицо и чему-то там смеётся. Если он ей что-то… Если они уже… Он зажмуривается — стоп. Нет. Ей всего пятнадцать, Эд же не совсем… Ха-ха, «не совсем», да, как же! Он и брату порошок подсыпал, чтоб только засадить, что ему какая-то там пятнадцатилетняя соплячка! Луи стискивает коробку и сквозь тонкую упаковку чувствует, как трескается глазурь на пончике. Лучше бы это кости Эда так же беспомощно хрустели под его пальцами. Но всему своё время, нужно просто подождать до завтра, да. Он медленно выдыхает и закрывает глаза, слышит звон колокольчика и понимает, что они ушли. Наверное, зря вся эта конспирация за коробкой — Лотти настолько увлечена Эдом, что ей не до окружающих. А Стайлсу по сути похуй на него, вряд ли он в курсе, что мутит с его сестрой, так что если и заметил, то… Луи допивает остывший чай, сгребает коробку и вылетает на свежий воздух. Ох блядь, это последний шанс Эда остаться живым — если он случайно набрел на Лотти, если же он сделал это специально… Зачем Эду специально искать его сестру, он не знает, Стайлсу вроде не за что ему мстить… Гарри вон уже взрослый, да и не в курсе Эд, что его брат живёт у Луи! Ебать-привет! Что за говно ему в голову лезет. Это уже смахивает на паранойю. Луи открывает дверь в квартиру и включает свет — Гарри куда-то свалил. В воскресенье вечером. Ну да, что ему, ждать Луи, что ли… Настроение портится окончательно. Приперся ещё с этими пончиками дурацкими, лох лохом, а Гарри где-то снова с кем-то. Почему он чувствует себя обманутым? Ему же никто ничего не обещал! И он в себе это ненавидит, он ненавидит это чувство слабости, эту внутреннюю дрожь и обиду за несбывшиеся надежды. Хорошо, что до мусорника близко. Он ныряет в кроссовки, которые зачем-то уже снял, хватает коробку и выносит на улицу, не подходит к баку с пищевыми отходами, а издалека, словно баскетбольный мяч в корзину, швыряет упаковку. Трехочковый забит, трибуны ревут, решающий мяч игры вырывает победу и блаблабла. Луи выдыхает и, чувствуя себя последним идиотом, возвращается домой. Какой нахер победитель? На столике разбросаны яркие бумажки и ему приходится напрячь зрение, чтобы разобрать, что это открытки. С днём рождения. Точно. Вот какой сегодня день — у Гарри день рождения, а у Эда вчера был. Странные близнецы, да. Гарри ему тогда на кухне рассказывал про них. — Привет, — Гарри заходит неслышно и замирает в дверях. — С днём рождения, — вырывается у Луи, и дурацкая улыбка расползается от уха до уха. Он действительно счастлив. Просто потому, что Гарри пришёл домой. *** Это было как наковальней по голове. Лотти — сестра Томлинсона. Хуже, чем в дешевом сериале, хуже, чем у Шекспира. Боже, Луи орал как ненормальный, чтоб он руки убрал от неё, что он ей не то, что не пара, и даже просто рядом стоять недостоин. Серьёзно, Шекспиру такое и не снилось, а то он бы что покруче написал. И ладно бы, похуй на то, что там Томлинсон хочет, как бы не его дело, но… Но он и правда мог. Он сказал, что если еще раз ее рядом с Эдом увидит, так тут же ей в красках расскажет, как пялил его в зад, как они в душе и на кухне, и про Гарри обязательно расскажет. Ему похуй, что Эд её и пальцем не тронул: — Ебать, Эд, если бы тронул, я бы тебя сейчас же урыл; ему похуй, что она хотела познакомить его с родителями: — Может, мама меня отпускать на дольше будет; ему похуй, что у Ло завтра контрольная по физике и он обещал помочь: — Маленькая моя, ты лучше всех напишешь. Ему похуй. Похуй. Похуууууй. Эгоистичная сука. И никакие доводы его не переубедили, хоть бы дал поговорить с ней: — Исчезни, Эд, сделай вид, что сдох, иначе твоим родителям придётся приезжать на твои похороны. Ебанутое создание. Естественно, Эд не боялся, господи, да что он и правда застрелит его? Смешно же. Ковбой нахуй. Или отравит? Екатерина Медичи отдыхает. Или, может, сожжет как Жанну Д’Арк? И Лотти звонит третий раз. И она ждёт под дождём, он знает, что она ждёт! А он не может взять, потому что блядский Томлинсон развалился напротив него в кресле и выжидательно смотрит на телефон, лежащий на столе, на мигающую фотографию сестры и, сука, доволен. Он, сука, счастлив. Эд Ширан замолкает и на экране появляется стандартная заставка. Три пропущенных и она больше не позвонит никогда. И трубку не возьмёт — он уже в чёрном списке, сто процентов. Он её знает. — Теперь доволен? — слова со скрипом вырываются из горла, блядски больно обжигают гортань, лёгкие как в огне и в глаза как песка насыпали. — Я был бы доволен, если бы она о тебе вообще не знала, а так — да, покатит, — Луи поднимается с кресла и идёт по коридору к двери. — Эд, не дай Бог ты её искать будешь, не дай Бог… Эд знает, что не будет. Он знает, что Луи станет известно все — хер что спрячешь в большой семье. Он не станет её искать, пусть лучше думает, что он такой мудак, чем… Разве она станет встречаться с парнем, с которым трахался её брат? Останется с тем, кто брату наркоту подсыпал, только чтоб насолить? Она ещё такая маленькая, наивная, она не поймёт, что это все просто… Какие-то дебильные игры. Да и знать, что он хотел Луи, ей тоже не надо. Тут он согласен с Томлинсоном — ей так проще будет, переболит один раз и забудет. А ты новую найдёшь. Так он и сказал — новую. Нахер ему новая?! Что Луи может знать о том, когда кто-то нравится? Когда хочется бесконечно слушать, играть с волосами? Что он может знать про то, что секс это не так и важно, если сам свой хуй то ему, то Гарри присовывал, стоило только отвернуться. Блядина. Как он вообще думал, что Луи классный чувак, как он вообще мог его хотеть?! Эд с размаху швыряет телефон в стену, но тот попадает в мягкую обивку кресла. Блядство. Он подходит к окну, отодвигает занавеску. На подоконнике лежат забытые сигареты Гарри. Он щелчком выбивает одну, достает из кармана зажигалку и подкуривает. Сигареты долго лежали, отсырели и теперь на языке катается мерзкий вкус прогорклого табака. Примерно так же паршиво сейчас у него на сердце. И смешно, что рассказать некому, нет такого друга, который бы понял, выслушал. Все как один решили бы, что он разводит их. Да он сам бы себе не поверил, что стоит и страдает как малолетка, стоя у окна. А вот… А вот Гарри бы, тот бы поверил. Притащил бы фильм и попкорн, завалился бы к нему под одеяло и поддержал. Молча, скорее всего, но всем своим видом выражая — если ты хочешь порыдать, вперёд, я не скажу никому. Вот только и Гарри нет. Он непонятно где, непонятно с кем, непонятно чем занят. И чем больше Эд думает, тем большей скотиной себя чувствует. Господи, да кем надо быть, чтоб вот так — трахнуть брата, поржать, что тот ушёл из дома, мерзко бросить девчонку, которая нравилась до мурашек, потому что компромата на него два чемодана. Надо быть просто им — Эдом Стайлсом — второго такого мудака во всем мире нет. ***

Florence + The Machine — Hardest of hearts

У него железная сила воли и он может отказать себе во всем. Ну, по крайней мере, ему хочется так думать. Но только не Луи. После того внезапного отъезда он понимает, что мечтам пришел конец и да, это действительно был просто секс. Уже цепляться не за что. И он все же уедет, чтобы где-то в уголке перестрадать и зализать раны. Что уж поделаешь, когда у него все складывается наперекосяк. То, чего он хочет, глупо и противоречит всем и каждому из его принципов. Но что сделаешь, если принципы расходятся с желаниями. Битва была неравной. Последние выигрывали с разгромным счетом и как ни крути, принципы барахтались из последних сил где-то на подкорке его сознания. И, наверное, сегодня им придется проиграть окончательно. Главное, чтобы Луи не подвел, хотя по четвергам он всегда приходит вовремя. Решение принято и каким бы оно ни было неверным, оно окончательное. Взглянув на часы, Гарри открывает шкаф и, отыскав свой чемодан, находит необходимое во внутреннем кармане. Теперь в душ и… И все. Кончики волос еще влажные, когда Луи приходит домой. Он выглядит странно-приутихшим и задумчивым — Гарри таким его еще не видел. Они ужинают как всегда — за просмотром сериала, но не комментируют, не смеются, и Гарри постоянно ловит на себе непривычно-нерешительные взгляды Луи. Все время кажется, что он что-то хочет сказать и что бы это ни было, вряд ли означает что-то хорошее для него. Вполне вероятно, что он попросит его наконец свалить и пожить у кого-то другого, ведь Томлинсон еще не знает, что он уже нашел себе комнату. И очень хочется, чтобы этот разговор произошел не сегодня вечером, потому что сегодня у Гарри другие планы. Он улыбается Луи и говорит, чтоб тот шел в душ, если хочет, посуду он уберет сам. Луи кивает и, чуть помявшись, уходит в ванную. Он слышит, как захлопывается дверь, как включается вода, и без сил прижимается щекой к холодильнику. Пластик холодит кожу и немного приводит в чувство. Тут не о чем нервничать и нечего переживать. Он же этого хочет до боли. Сколько раз это ему снилось и сколько раз он об этом мечтал? Цифра неутешительная и он быстро споласкивает тарелки, вытирает руки, стаскивает штаны, ныряет под одеяло. Хорошо бы Луи вышел поскорее, иначе еще немного и он передумает. Но сегодня, похоже, тот редкий день, когда ему везет, и Луи выходит из душа через минуту. И заваливается сверху покрывала, удивленно моргает: — Ты уже спать? — на часах нет одиннадцати и это действительно раннее время. Сейчас главное сказать все раньше, чем Томлинсон откроет рот и попросит его съехать. Он сам это скажет завтра, а сегодня… — Иди ко мне, — едва слышно говорит он. Да, соблазнитель из него хреновый, но это не важно. — Под одеяло. И, как ни странно, Луи молча откидывает край и ложится на подушку, пялится в потолок. Надо же, в его голове все происходило намного проще, он переворачивается на бок и чуть подползает к парню. Какой же он все-таки красивый. Гарри на секунду зажмуривается, приподнявшись на локте, пальцем проводит по скуле. Луи вздрагивает от прикосновения, выныривает из своих мыслей: — Хочешь о чем-то поговорить? — он чуть улыбается и Гарри только молча кивает. — И я… — Я… — Гарри облизывает губы и проводит ладонью по волосам. — Луи, я… Я хочу… Черт бы побрал эти слова — лучше действовать, а там как пойдет — хуже то не будет. Он видит, как Луи, нахмурившись, что-то хочет сказать, но успевает заткнуть того поцелуем. Какую-то секунду Томлинсон не отвечает, и кажется, что все — игра окончена, но как только мелькает эта мысль, он чувствует ладони на спине, Луи вжимает его в себя, отвечает на поцелуй так яростно и жадно, словно ждал этого не меньше его самого. Руки Луи бездумно блуждают по спине, мнут, тянут футболку в разные стороны, наконец, кажется, до него доходит, что нужно ее снять и он опускается ниже к пояснице, одной рукой ныряет под ткань, второй ведет вниз и, когда вместо привычной резинки и ткани под ладонью только гладкая кожа ягодицы, он охает и разрывает поцелуй. Недоверчиво смотрит на Гарри и ведет по бедру, не решаясь опустить руку, с силой толкается вперед, вжимаясь пахом, трется, и от касания ткани о кожу Гарри чуть всхлипывает, отводит взгляд, но не отстраняется, а только толкается в ответ. — Блядь, блядь, блядь, — бормочет Луи, одной рукой пытается стянуть с себя штаны, другой тянет футболку Гарри, у него ничего не выходит и, наплевав на штаны, он стягивает сначала футболку, а потом, наконец, только раздевается сам. — Что ты со мной творишь, Гарри… — он что-то бормочет, прижимается к шее, целует, где пульсирует венка, и Стайлс больше ничего не слышит, не соображает, запутывается пальцами в волосы, прижимает крепче, закусывает губу. Целуя, Луи опускается ниже, обводит языком сосок, и Гарри кожей чувствует его улыбку, когда он, не сдержавшись, стонет. Он знает, что Луи аудиал и его дико заводят разговоры, стоны, всхлипы и прочие звуки во время секса, и когда Луи чуть прикусывает второй сосок, он стонет громче, бормочет «еще» — Луи дает ему больше. Прикусывает, вылизывает, втягивает кожу, словно ставит засосы. Завтра, наверное, к груди будет прикоснуться больно, но сейчас он балансирует на грани, задыхается от ощущений, чувствует, как смазка густо течет с члена, пачкает бедра и единственное, чего не хочется — чтобы все закончилось слишком быстро. Луи наконец перемещается ниже, целует живот, слизывает капли с кожи, мнет задницу и то ли случайно, а может, наоборот — намеренно, проводит пальцем между ягодиц и снова удивленно отстраняется. — Гарри, ты что… — он даже не говорит, только громко шепчет, проводит пальцем по скользкому еще раз, — ты зачем… — Зачем еще смазывают зад, Луи? — Гарри с усилием гасит нервный смешок. — Ты как маленький. Вставь мне наконец… — Ну, если я как маленький, то может расскажешь, что и как мне вставить тебе? — Луи, не прекращая гладить между ягодиц, поднимается и заглядывает Гарри в глаза. — Хорошо… Ладно… — против своего обычая он не отводит взгляд, — хочу, чтобы ты трахал меня пальцами, растягивал долго, пока я не начну насаживаться и стонать, а потом… — все же сил не хватает и он, почувствовав что краснеет, прикрывает глаза, — а потом я хочу, чтобы ты сменил пальцы на член, поставил меня на колени и оттрахал, как следует: грубо и резко, чтобы… блядь… — Гарри чувствует, как один палец медленно и неглубоко проникает в него и тут же выскальзывает. Дразнит, зараза. — Хочу, чтобы ты кончил первым, а потом отсосал мне, чтобы я кончил тебе в рот, и ты проглотил все… Он приоткрывает глаза и смотрит на Луи, наверное, он сейчас похож на переспевший помидор, настолько красный. Но он пересек собственные границы, и сказал то, о чем даже не мог спокойно думать, только потому, что знает, как Луи любит подобное, и еще потому, что у Томлинсона странная фиксация — все узнать, в подробностях, как он любит и чего хочет. Как будто он боится сделать что-то не так. Что само по себе абсурдно. Пауза затягивается и кажется, что он перегнул палку, наверное, у откровенности, как и у всего, есть предел. Наверное, нужно сказать что-то, извиниться, и он уже почти готов встать с кровати и убежать в душ, когда… — Мне нравится твой план, — Луи, чуть прищурившись, смотрит ему в глаза и мучительно медленно проталкивает один палец на фалангу, — так? Я все правильно делаю? Пиздец, меня вставляет, когда ты говоришь, как тебя трахать. — Так, — дыхание неровное, и хочется зажмуриться, отвести взгляд, но, черт возьми, эта игра заводит и, как ни мерзко себе признаться, ему нравится. Пошлые грязные разговоры возбуждают, и уже самому заткнуться сложно. — Так, только глубже. Хочу больше… — но палец выскальзывает, заставляя разочарованно застонать. Луи подмигивает, коротко целует его, молча кивает и одним движением переворачивает на живот. Раздвигает ноги, усаживается, покрывает ягодицы мелкими поцелуями, отчего кожа покрывается мурашками и, наконец, сплюнув на палец, приставляет его к сжавшейся дырочке. Гарри рад, что не пожалел смазки, потому что, несмотря на возбуждение, ему не так легко расслабиться — все ещё помнит, как больно было после… эксперимента. Но когда Луи проникает в него большим пальцем, легонько давит на копчик, то легко пропускает его, и только глухо стонет в подушку, когда чувствует, как Луи ведет по кругу, медленно растягивает. Он почти готов отпустить себя и раствориться в ощущениях, но чувствует влажное касание, что, черт возьми, он делает?! — Не нужно, пожалуйста, — бормочет Гарри, отталкивая Луи рукой. — Только пальцы. Пожалуйста. — Кто-то тут стесняется, м? — Луи послушно отстраняется и начинает ритмично двигать пальцем внутри, отчего Гарри крупно вздрагивает. — Скажи Гарри, почему нет? — Блядь, — Гарри судорожно выдыхает, когда Луи добавляет второй большой палец, слегка растягивает. — Потому… Что… Ох… Нет… Я же скромный мальчик, помнишь, черт, я же почти ни с кем не трахался… блядь, да прекращай дразнить, трахни меня пальцами, ну же… — Ты же чистенький, подготовленный, — Луи наконец проникает в него указательным и средним пальцем, тут же начиная быстро трахать. — Почему нет? Я бы с удовольствием вылизал тебя и трахал языком, пока ты не забыл свое имя. А заодно — чтобы ты вообще прекратил думать. — Потому что, — ему остается только прижиматься к простыне бедрами, чтобы не толкаться навстречу, потому что пока хочется именно так — не поддаваться, чтоб Луи сам довёл его до безумия. — Потому что мне стыдно, о-ох… Черт, еще раз так… Мне стыдно, когда языком… Там… — Де-етка, — Луи тянет гласную и легонько шлепает по ягодице, отчего Гарри слегка подается назад. — Как это охуенно, что ты такой невинный. Давай, трахни себя моими пальцами, я же вижу, как тебе хочется. Ну же, — еще один легкий шлепок и Гарри сдается. К черту. Луи сгибает пальцы внутри, как раз там где надо, и у него темнеет перед глазами, он выгибает спину и насаживается. «Быстрее» и «глубже» — единственное, что бьется в голове и рассыпается яркими искрами перед глазами. — Еще-еще-еще — он бормочет, шире раздвигая ноги, беспомощно старается ухватиться за простынь, в попытке отсрочить оргазм, но трение шероховатой ткани о член и касание пальцев в самой чувствительной точке, сводят попытки практически к нулю и он чувствует, что еще немного и… — Гарри, — он слышит сбивающийся голос откуда-то сверху или сбоку — не может понять. — Гарри… Я… блядь… — Под подушкой, — несмотря на гул в голове, он понимает, что Луи сам едва соображает, тянется вперед и нашарив, надрывает упаковку зубами, протягивает презерватив. — Быстрее только, ладно? Он слышит, как Луи сдирает упаковку, слышит, как раскатывает латекс по члену, слышит тяжелое дыхание и чувствует, как он пару раз проводит членом по расселине, собирая смазку. Гарри, не сдержавшись, заводит руки назад, раздвигает ягодицы и практически ловит головку растянутой дыркой. — Сучка, — выдыхает Луи и толкается вперед, медленно растягивая стенки. — Расслабься, Хаз, пожалуйста. Я больше не могу… — Ты… Ах… — Гарри жмурится, ему не больно, просто пальцы намного меньше члена и нужно немного привыкнуть, — ты не бойся. Луи что-то бормочет, но это уже не важно, потому что он наконец начинает двигаться, медленно, почти выскальзывает, но тут же снова входит до упора. Кладет руки на бедра, притягивает на себя, усаживая сверху и от этого проникает неожиданно глубоко. Водит ладонями по животу, касается сосков, отчего Гарри громко стонет, откидывается назад, и Луи проскальзывает на сантиметр глубже. Он чувствует себя нанизанным, как бабочка — на булавку, словно в попытке соскочить, ерзает, и от этого давление внутри становится почти невыносимым. Он судорожно хватает воздух ртом, слегка приподнимается, и только тогда Луи прижимает к себе и начинает двигаться в ответ. Толчки короткие, сильные, Томлинсон не прекращает целовать его плечи, сжимать между пальцев соски и от всего этого ему кажется, что он как тряпичная кукла, безвольно болтается, запрокинув голову назад, и только всхлипывает, когда чувствует, как одной рукой Луи пару раз проводит по члену и прижимает ладонь к его животу. — Я так глубоко в тебе, — он слышит, как Луи бормочет и начинает сильнее толкаться, — чувствуешь? — Да, да, — Гарри всхлипывает, кладет свою ладонь сверху и прижимает крепче — он правда чувствует. Луи только молча толкает его вперед, лицом в подушку и начинает вбиваться, как он его и просил — сильнее, быстрее. Гарри обхватывает член, старается попасть в ритм, потому что больше терпеть нет сил, но Томлинсон не позволяет — перехватывает ладонь, возвращает её обратно на живот. — Чувствуешь? — он уже тяжело дышит, мокро целует спину между лопатками, сильнее прижимает руку. Гарри только пытается кивнуть, но вместо этого стонет сильнее, чувствуя, как с головки члена стекает очередная капля вязкой смазки. Он течет как шлюха, но блядь, кто сказал, что это плохо? Ему нравится течь от члена Луи в своей заднице, нравится стонать и всхлипывать оттого, что Луи трахает его так — грубо и сильно и что он не нежничает с ним, и завтра он все еще будет чувствовать его. А может быть, еще и послезавтра, если повезет. Потому что это все равно больше не повторится и они просто будут здороваться на общих лекциях. Но сейчас он и не вспоминает о том, почему позволяет себе оторваться от мира приличий, которому так всегда старался соответствовать, почему сейчас говорит «да» всему, чему раньше отказывал, он разрешает себе все — словно этот секс последний в его жизни и начинает подмахивать, стараясь попасть в такт толчкам внутри, которые так чувствуются ладонью, старается сжать сильнее член внутри себя, и от этого сам почти теряет сознание, что-то бормочет бессвязно сквозь стоны и, наконец, чувствует, как Луи громко застонав, замирает и тут же падает сверху. Он чувствует, как внутри пульсирует член, и ему жалко, что все уже почти закончилось. Он чуть ворочается и Луи целует его спину, чуть гладит дрожащими пальцами — успокаивает. — Ты меня своим «еще» в гроб загонишь, — хрипло отзывается Томлинсон через пару секунд и, приподнявшись, выскальзывает из него. — Хочешь еще, да? Ненасытный скромник, — хмыкнув Луи переворачивает его на бок, лицом к себе и начинает вылизывать шею, ключицы, проводит языком ниже и, обхватив губами горошинку соска, ныряет между ягодицами двумя пальцами. Гарри ничего не остается, как беспомощно выгибаться, беззвучно хватать воздух, как рыба, выброшенная на берег, и теряться в желаниях — хочет ли он, чтобы Луи прекратил целовать и наконец отсосал ему или же не останавливался ни на секунду и тянул как можно дольше. Но судя по всему, Томлинсон решил придерживаться второго пункта и, не наигравшись, переворачивает его на спину, продолжает трахать его пальцами, заставляя член вздрагивать при каждом касании простаты. — Какой ты мокрый, Гарри, как с тебя течет, — Луи, спустившись от груди, начинает целовать живот, — хочешь кончить? — Дааа… — он с трудом собирается с мыслями. — Давай третий вставь и отсоси наконец. — Раздвинь ножки пошире. Такой терпеливый, скромный, хороший мальчик. Гарри прикрывает лицо руками, шире раздвигает ноги, с облегчением чувствует, как головку плотно обхватывают губы и к двум пальцам добавляется еще один. Он тут же начинает насаживается ниже, одновременно пытаясь толкнуться глубже в рот Луи и, когда тот вбирает член глубоко, начиная быстро трахать его пальцами, Гарри кончает. Он уверен — это длится вечно, он слышит свой стон такой громкий и удовлетворённый, чувствует, как сжимается горло, когда он выплескивается, и как пальцы продолжают скользить внутри, словно выжимая из него последние капли. И кажется, что он на какой-то миг отключается и растворяется в плотном воздухе комнаты. Он приходит в себя оттого, что Луи нежно целует его в висок, перебирает влажные пряди, и он старается не думать, где только что были эти пальцы. Он тянется к губам, почему-то поцелуй так важен сейчас — они так мало целовались, так хочется запомнить каждую секунду. Луи не отворачивается и не смеется над ним, а целует нежно, легонько прикусывая губу, и Гарри чувствует его улыбку. — Если бы ты только мог себя видеть, — в губы выдыхает Луи. — Я думал, кончу второй раз вместе с тобой… Гарри не хочется знать подробностей, не хочется знать ничего, потому что это просто секс, это ничего не значит и сегодняшняя ночь это все. Завтра он уйдет, а Луи вряд ли вспомнит о том, каким он был сегодня, поэтому он только прижимает парня крепче к себе и не позволяет разорвать поцелуй до тех пор, пока у них хватает дыхания. — Гарри, — внезапно начинает Луи, приподнимаясь на локте. — Я же хотел кое-что спросить. И… Сердце Гарри сжимается до крохотных размеров, ухает вниз, тут же разбухает, заполняя сильными до боли ударами все тело. Почему сейчас, почему нельзя потерпеть до завтра. –…если ты свободен завтра вечером… Я не уверен, что… Ну. — Луи выглядит странно беспомощно-растерянным, и Гарри почти готов сам сказать, что завтра свалит и оставит его в покое. — В общем. Пойдем завтра со мной в театр? Энджи выступает, ну и у меня есть билеты… И места отличные, — он смешно трет лоб и хмурится. — Если ты не любишь театр, то может пойдем в кино? Или попьем кофе с каким-то не слишком дерьмовым тортом? Если бы Гарри не лежал, то он обязательно упал бы. И если бы у Гарри были силы, то он обязательно встал бы, чтоб упасть. Но сил не хватает ни на что, кроме как удивленно таращиться. Это совсем не то, что он ожидал услышать. Луи предлагает ему пойти на свидание?.. На самом деле? Но почему сейчас? Почему сейчас, когда он снова убедил себя в том, что ничего не выйдет, что самое правильное — это просто перестать ныть и переспать с ним, чтобы потом ни о чем не жалеть?! Гарри хмурится. Наверное, лучше сказать просто «нет», чтобы не давать себе никакой надежды, чтобы потом не было больнее. — Пожалуйста, — Луи смотрит на него, закусив губу, лоб блестит от пота, волосы торчат в разные стороны и в глазах что-то такое, чему он не может противостоять. — У Энджи дебют, главная роль и… — Я люблю театр, — он улыбается краешком губ, поднимает руку и приглаживает растрепанные пряди. — И кофе с тортом тоже. — Тогда пойдем туда сразу после занятий? Луи улыбается широко и счастливо, и Гарри почти не жалеет, что снова ему сдался. Даже если это не свидание, и Луи просто не с кем туда пойти. Даже если потом будет очень плохо, но завтрашний вечер они проведут вместе. Что поделаешь, если Томлинсон это то, чему он не может сопротивляться — у каждого есть свои слабости. — Это если я завтра ходить смогу… — шутит он, и Луи обрывает его поцелуем. *** Впервые за всю неделю выглянуло солнце и Луи вместо того, чтоб стоять в шумном холле, выходит на улицу. Пятница, солнышко, потрясающий секс вчера и сегодняшний вечер… Он не пошёл бы ни за что на это представление, но Энджела была убедительна — Гарри не откажет, если пойти нужно в поддержку знакомой. Хотя, кто знает, может эта «Кошка на раскалённой крыше» не такой и отстой? Сердце замирало в сладком предвкушении — у него первое в жизни свидание. Такое именно, что бы по правилам: культурные мероприятия, торт, все дела. Пока не очень понятно, куда двигаться дальше и, может быть, Гарри не совсем понял его намёк, но они обязательно прояснят пару моментов. Луи не шарит, что такое эти серьёзные отношения, и не совсем уверен, нужно ли ему это, но Гарри и правда ему нравится. Секс вчера был потрясающий, и сегодня утром Гарри был такой охуенный, такой затраханный, что Луи с трудом сдержался, чтобы не повторить все сначала. Но Энджи вообще советовала с сексом потянуть, а тут вон как вышло, поэтому вместо утреннего отсоса, он сварил Гарри кофе и притащил ему в постель, удовлетворенно отмечая красные следы на коже и чуть припухшие после вчерашнего соски. Ох, лучше сейчас не об этом думать — штаны и без того узкие. Он подкуривает сигарету и жмурится от яркого солнца. Гарри где-то задерживается и главное, чтоб его сегодня на работу не вызвали — пятница все же. Люди расходятся — кто на занятия, кто по своим делам и, наконец, хлопнув дверью, с крыльца сбегает Гарри. Луи поднимается с лавочки, отмечая, что от улыбки сейчас точно треснет щека, и идёт навстречу. Стайлс какой-то не такой, не умиротворенно-расслабленный, как сегодня утром, и не взвинченный, как вчера до секса, козе ясно, что что-то стряслось. Только вот что?.. — Га… — зовёт он, протягивая руку, но тот шарахается от него как от чумного, быстро проходит мимо, оставляя Луи посреди залитого солнцем двора с поднятой рукой.