Заигрались

Иногда он очень сильно устает от Шеннона — порой ему кажется, что он сейчас схватит что-то тяжелое и треснет Шеннона Кристофера Лето по его большой башке так сильно, что та зазвенит, как барабанные тарелки на его установке. Иногда Шеннон слишком заботится о нем, прям чересчур, что это даже бесит. Шеннон, бывает, заботится о нем так сильно, будто Джаред смертельно болен или инвалид. Но когда Джаред за день выматывается как лошадь, когда вечером плюхается на диван и вспоминает, что Шеннон далеко, где-то на гастролях с Антуаном Бэксом или еще где-то там, Джареду не хватает его чрезмерной заботы. Ему хочется быть младшим братом, о котором заботятся, и пофиг, что ему сорок три, насрать. Шеннон ему необходим — со всей своей чрезмерной братской заботой, со своим слишком длинным любопытным носом, со всей своей наглостью и невыносимостью. Сегодня как раз один из тех дней, когда Джаред плюхается на диван от смертельной усталости. Поясницу ломит и выкручивает, будто он сутки носил тяжеленные бревна, хотя все, что они делали — это репетировали. У него першит в горле, в ушах до сих пор звенит от громкой музыки (а теперь от глухой тишины), а кончики пальцев распухли от жестких струн — Джаред зависает, внимательно рассматривая горящие красные подушечки. Наверное, завтра вот здесь будет мозоль. Слишком длинная разлука была с гитарой из-за съемок. — Бедные маленькие пальчики… Может, лед приложишь? Джаред почти подлетает в воздух от веса Шеннона, резко рухнувшего рядом на диван. Да, Шеннон ему необходим. Но вот именно в такие моменты ему и хочется заехать тому по балде, чтоб зазвенело. — А ты лажал на третьей. Вообще ритма не слышал. — Ой, кто бы говорил. Мне показалось, ты вообще нихрена не слышал, и что в какой-то момент ты даже всплакнул. Ну не гаденыш? Шеннон кривится и вытирает пальцем со своей щеки воображаемую слезу, а у Джареда уже руки чешутся. — Ше, драку вяжешь? — Нет, всего лишь констатирую факт, — самодовольно лыбится Шеннон. — Гейского пивка не желаешь? Старший протягивает ему открытую бутылку пива — как всегда безалкогольного, и как всегда называет его «гейским пойлом». Джаред делает пару глотков, ставит бутылку на столик, откидывает голову на мягкий подголовник и сжимает ладонями виски. Долбанная голова будто стеклом набита. — Где Томо? — Дома уже. — А мама? — Тоже уехала куда-то. Сказала, что не может больше твои тошнотные завывания слушать. — Что, реально херово было? Три дня репетиций, с утра до ночи, хоть эти свои композиции они и знают наизусть. Джареду повезло, ведь и его брат, и Томо такие же перфекционисты, как и он — выступление нужно довести до максимально возможного идеала. Тем более, на фестивале они хедлайнеры, исполняют пять песен — почти концерт. Уже три дня без отдыха, без прогулок под ласковым солнцем Лос-Анджелеса, без зеленых волос, без влажного воздуха Торонто и… без Марго. Он что, правда сливает? — Я не сказал, что херово, — хрустит Шеннон чипсами, высыпая всю пачку в огромную стеклянную тарелку. — Просто ты несобранный, и вокал плавает. И какой-то слишком мягкий, слащавый, что ли. Хотя я и понимаю, почему… Джаред только хмыкает и жмурится — даже возразить нечего. Понимает он, говнюк упитанный. Отхлебнув холодного пива, Джаред прижимает кончики пальцев к запотевшей бутылке. Они такие горячие, что от замерзшего стекла почти шипят. — Я соберусь. — Надеюсь! А то получишь от фанатки не трусиками, а гнилым помидором, — Шеннон кряхтит, разминая затекшие плечи — ему у барабанной установки приходится не слаще. — Блин… Вот почему я ни к кому никогда не привязываюсь. — Да ты просто гений, бро. Шикарно устроился, скажу я тебе. — Знаю, — удовлетворенно улыбается старший. — У меня просто везде по девушке, вот и все. Нет привязанности — нет проблем. В один голос громко поржав, они одновременно затихают. Шеннон звучно глотает свое пиво — настоящее, не «гейское» — и протяжно мычит от усталости, а Джаред вяло осматривает помещение. Дома. Он наконец-то дома. И, похоже, только сейчас вот, спустя три дня, он впервые это осознает. Джаред смотрит на знакомые светлые стены, мебель, бежевый паркет, знакомую и родную нахальную физиономию справа и понимает, что вернулся другим. Каким, другим? Да хрен знает, каким. Вот только все кажется иным — новым и непривычным. Даже знакомые до боли песни звучат для него как-то иначе. — И что будешь делать? — Если честно, хочу в душ и захрапеть до послезавтра. — Да я не о том, дурень. Я о… Марго. О Марго… Джаред автоматически бросает взгляд на темный экран телефона. Она, наверное, спит. Скрутилась одна в большой теплой кровати. Или раскинула ноги и руки, как она часто делает, занимая все пространство… Блин, если бы Джаред сам знал ответ на этот вопрос, было бы просто офигенно. Вернувшись, он с головой окунулся в работу, и это не давало ему возможности думать и накручивать себя всякой хренью. Так лучше — просто работай, чувак. Это всегда помогает. — Я не знаю, Ше. Пока будет вот так. У Марго скоро премьеры — легендарный «Тарзан». Лондон, Токио, Буэнос-Айрес, еще хрен знает где. Джаред снова смотрит на свои жилистые руки — вены совсем повздувались до вечера. Робби уже бы начала аккуратно тыкать в них пальцами и касаться губами — ей кажутся они почему-то привлекательными, хотя Джаред думает, что это уродливо, будто эти синие жилы вот-вот взорвутся или вылезут наружу, как сжатые пружины. — Это как? Ты здесь, а она там? Джаред кивает. — Черт… Сложно это все как-то, — хмурится Шеннон, на пару секунд присасываясь к темно-зеленой бутылке. — Ну, зато не надоедите друг другу. Хочешь… хочешь, чтобы она сюда переехала? Кивнув куда-то в сторону спальни, Шеннон спрашивает как-то осторожно, тихо, но настойчиво, и Джаред понимает, что под «сюда» он имеет в виду не Лос-Анджелес, а этот дом. Шеннон и его слишком длинный нос. — Даже не знаю, что тебе ответить. Мы это не обсуждали. Они с Марго не обсуждали этих вопросов, хотя может и стоило бы, перед таким длительным разъездом. Они ничего не спланировали — мало того, Джаред вообще ничего из этого не планировал, все последние полтора месяца. Как и не планировал, что вернется домой со съемок не один, хоть Марго здесь пока и нет. И в какой-то степени Шеннон и прав. Нет привязанности — нет проблем. Старший кладет на его плечо руку, как-то неповоротливо похлопывает пару раз и неаккуратно взъерошивает его волосы, будто Джареду снова восемь. Да, иногда у Джареда чешутся руки и хочется этого обормота хорошенько огреть. Но вот в такие моменты он и понимает, зачем ему старший брат, пусть им обоим и за сорок. *** Все тело адски ломит, но вопреки дикой усталости, Джаред не может сразу уснуть — разговор с Шенноном мощно встряхивает его, и то, о чем он старался не думать эти три дня, теперь раздирает его мозг. Поэтому после душа Лето без энтузиазма прокручивает ленту новостей в твиттере, тыкая в экран распухшим пальцем. Твиттер его всегда убаюкивает. С Марго за это время удалось поговорить дважды. Тысячи сообщений не в счет. А их реально уже тысячи — он ни с кем и никогда не имел таких долгих переписок, каждую свободную секунду между репетициями, чуть ли не в душе, а еще в кровати, когда слипаются глаза, но темы все не кончаются. Последние два дня в Торонто пролетели скомкано и глупо — он даже с ее мамой и братом толком не успел пообщаться. Два дня — это слишком мало, чтобы насытиться напоследок, но слишком долго, чтобы быстро и легко расстаться. Ни туда, ни сюда, поэтому Джареду вообще хотелось, чтобы они пролетели, как можно быстрее, эти остатки роскоши. Он ненавидит гребанные прощания, и оказалось, что Марго их тоже на дух не переносит — быстро обняв его перед самолетом, австралийка по-детски чмокнула его в губы и сказала «Вали уже давай». Очень романтично, Робби. В апартаментах Марго оставаться не захотела — вернулась в отель. Блин, он бы тоже не захотел там оставаться без нее. Глаза уже просто слипаются — Лето широко зевает, отключает звук и уже собирается швырнуть телефон на соседнюю подушку, когда экран внезапно подсвечивается. Одно слово. С изображением маленькой светловолосой головы. «Спишь?» Лето трет глаза, пытаясь проморгать сон, и прикидывает, сколько у нее времени. У него почти полночь. Значит у Марго в Торонто… 3 часа ночи? Вот безобразница. Говорил же ей сто раз о важности восьмичасового сна. «Почти. Ты?» «Не могу уснуть. Можно позвонить?» Он набирает ее сам, приподняв себя на локте, и едва слышит ласковое, шепотное «привет», сон улетучивается, будто он уже восемь часов проспал. — Почему не спишь, детка? — Поздно вернулась… После съемок еще пошли потусить. Ее голос усталый и тихий. Марго и ее тусовки. Джаред вовсе не собирается ей читать морали — но будь он рядом, не позволил бы Робби так истязать свой организм. Да, да, Джаред, конечно. А кто сам часами не давал бедняжке уснуть? — И теперь тебе не спится? — Ага. А еще я… соскучилась по тебе и по… — Робби не заканчивает фразу. Только тихо дышит в трубку, как будто хочет что-то сказать, но не может договорить. Так, так, так. Джаред выпучивает глаза в темноте и включает ночник. Устраивается в постели повыше и поудобней. Сердце чуть ускоряет ход. — Соскучилась по моему горячему телу, детка? Он любит так над ней шутить. В ответ он ожидает все, что угодно — смущенное «ничего подобного», обиженное «размечтался», возмущенное «еще чего». — Если честно, то… да. Именно поэтому. Но когда он думает, что уже более-менее хорошо узнал эту австралийскую девочку, Марго заставляет его сидеть с открытым ртом и подбирать с постели свою челюсть. Немного запинаясь, Робби продолжает. — Я… думаю о тебе постоянно и… просто не могу глаза закрыть спокойно. О твоих руках… и губах и… Марго затихает, а Джаред сминает в кулаке простыню, ощущая, как натягиваются его боксерки. Она серьезно? Она это серьезно? Марго ведет к тому, о чем он думает? Ну-ка быстро собрал себя в кучу, размазня. — Хочу тебя увидеть. Перейду на лэптоп. Марго. Пять секунд. — Давай. Лето прыгает с кровати, как подорванный заяц, тянет в постель лэптоп, судорожно включает и звонит. Вот это поворот. На большом экране Марго появляется через секунду — в огромной длинной футболке, со своими огромными глазами, сидит в постели по-турецки и нерешительно улыбается, убирая волосы на бок. Лицо ее умытое, немного усталое, а глаза шустро пробегаются по его неодетому торсу, но тут же поднимаются. Робби проводит языком по нижней губе, и Джаред точно знает, что сейчас будет. И это тоже что-то новое в его жизни — что-то словно из прошлого, из юности и бесшабашности. — Как там репетиции? — Вот, мозоль долбанный натер, — Джаред поднимает к камере палец. — А еще Шеннон говорит, что я фальцетом кукарекаю. — Да ладно тебе… Шеннон просто тебя на прочность испытывает. — Говорит, сноровку потерял. — Да вы все там перфекционисты. — Ну, это да… Будто ты не такая. Марго заправляет волосы за ухо. Джареду немного непривычно, как на первом свидании, ей богу — эмоции те же. Еще минуту назад Марго по телефону была такая смелая, черт возьми, а сейчас затеяла скромные светские беседы? Ну, он точно знает, куда это все ведет, хоть теперь Робби включает заднюю. Пора взять ситуацию в свои руки. Лето чуть откидывается, медленно проходится по ее телу взглядом. — Черт, как же я скучаю. Из видео не лучшего качества, при свете лампы, за тысячи километров Джаред видит, как темнеет ее лицо. — Я-я тоже, — запинается Марго, быстро хлопая ресницами. Ее волнение даже через экран передается, и у Джареда проносится мысль о том, что Робби, наверное, такого никогда не делала. Да его и самого немного потряхивает, но скорее из-за того, что делает это именно с ней. — Это кто? — Джаред кивает на ее футболку с изображением желтого одноглазого миньона из мультика. — Это? — Марго оттягивает ткань на груди. — Ты что, не смотрел? — Смотрел. Сними ее. Очень умело и искусно, Джаред — гребанный обольститель. Да она сейчас вообще пошлет тебя и отключится нафиг после такого. Но Марго не отключается — она делает глубокий вдох, предусмотрительно сводит колени и стягивает с тела темную ткань, а Джаред ловит свою очень далеко ускакавшую челюсть. Две обнаженных коленки, а чуть выше — два быстро вздымающихся розовых холмика. Мать честная… — Марго… Лето быстро сжимает себя, уже совершенно твердого — это несносно. Ты же сам просил? Ну, дважды повторять не пришлось. Блин, наверное, она действительно очень по нему скучала, если так быстро согласилась. На видео Марго выглядит немного старше, как-то раскованней, соблазнительней, но, наверное, вся ситуация для нее непривычна, поскольку ее взгляд растерянно бегает, а руки долго не находят себе места, пока не устраиваются на коленях. Джаред пялится на это все, как заколдованный, пожирая взглядом ее аккуратные небольшие выпуклости. — Чувствую себя… странно, — хмыкает Марго, пожимая плечами. — Будто я на кинопробах. В порнофильм. Джаред бы поржал с ее шутки, но слишком перевозбужден для этого. У него подобное чувство — только ему кажется, что он смотрит какой-то рейтинговый фильм с Марго Робби. Фильм, снятый только для него. Джаред отодвигает от себя лэптоп чуть дальше и показывает ей, чем занимается там внизу. — Смотри, что ты наделала. Опустив глаза, Марго смущенно бубнит «о боже». Но дыхание ее тяжелое, а колени неспокойно трутся друг о друга, и Джаред понимает, что ей только команда нужна. Он дает ей эти команды, тихо, шепотом, одну за другой — но сначала просит ее не нервничать, ведь она ему доверяет? Затем просит облизать пальцы, коснуться ими сосков. Она все старательно выполняет, а Джаред хочет влезть руками в долбанный экран, но не может и безысходно бьет кулаком по кровати и довольствуется своей рукой. Когда он говорит ей развести ноги, и Марго прилежно выполняет его инструкцию, простодушно смотря ему в глаза, то все чуть не заканчивается здесь и сейчас — на ней нет белья. Она розовая и влажная, и на видео это смотрится по-другому, эротичней. Джаред смотрит в потолок, а иначе будет все. Затем смотрит в окно. Потом на фотографию на полке, с мелким Шенноном в полосатых труселях. Фу… Вроде бы, отпустило. — Прости… — смутившись, улыбается Робби и сводит колени. Она говорит, что ей жаль, но ничего ей не жаль, негоднице. Совсем не жаль. Поначалу она немного зажата — не может до конца расслабиться, снова повторяет, что это все как-то странно. Джаред же не видит в этом совершенно ничего странного — черт, это единственный их вариант на сегодняшний день. Близость максимальная, несмотря на расстояние, доверие предельное, и он без стеснения показывает ей, как сильно «скучает». Всего пару минут, и Марго уже робко трет себя, прямо у него на глазах. Когда три блестящих от влаги пальчика медленно оказываются внутри нее, Джаред дергается и чувствует неумолимую волну. Это слишком сексуально — впервые видеть, как она делает это с собой, да еще и на экране. Он так хочет быть там, в ней. Ее пальцы слишком короткие и тоненькие, но он просит ее представить, что это он, и именно на эти слова ее тело и реагирует. Хриплый стон ее оргазма из динамиков кажется ему почти незнакомым и до умопомрачения возбуждающим — такое домашнее видео Джаред сегодня был увидеть не готов. Когда он кончает, Марго пристально смотрит на него — от силы чувства его почти вырубает. Уснул или отключился? — Джаред? Лето поднимает голову: лежа на боку и подперев голову рукой, Марго все еще на экране — он видит ее по пояс, обнаженную. — Все хорошо? — Хорошо? Я, похоже, сдох и воскрес. Смотри, что ты наделала, бесстыдница. — Лето вытирает руку о постель, не сводя с Робби глаз. — Тебе понравилось? — Думаю, это было очевидно. — Да, очевидно. Впервые такое делала, малыш? Еле заметный кивок — это тоже было очевидно. — Я тоже. — Да ладно! Никогда не поверю. — Почему это? Не делал, правда. — Не ври. Наверняка делал с кем-то… Хотя мне все равно. Джаред мог бы сказать, что ему это просто не нужно было — что под боком всегда кто-то оказывался, и что до недавнего времени он жил по принципу Шеннона «нет привязанности — нет проблемы». Марго — не проблема, совсем наоборот. Просто с ней все становится не так просто. — Нет, правда не делал. Ты у меня первая, Марго. Лето довольно гладит себя по грудине, а Робби совсем неизящно прыскает в руку. Да, это действительно прозвучало смешно. Но во многих смыслах Марго действительно его первая. — Можем как-то… повторить, — пожимает плечами блондинка. И как ей удается говорить это так невзначай, с таким невинным лицом, будто предлагает в домино еще одну партейку сыграть? — Непременно повторим, детка. Натянув, слава богам, футболку, Робби устраивает ноут на соседнюю подушку — Джаред делает так же. Словно они друг напротив друга, на кровати. Это самообман, фальшивая стимуляция, никчемная замена, но это лучше, чем ничего. У Марго уже почти утро, у него далеко за полночь, но темы, как всегда, не заканчиваются, хоть веки и свинцовые. Где-то минут через сорок этой виртуальной фикции Джаред чувствует острую нужду, похожую на сильную жажду. Ему мало — ее присутствие, запах, пальцы, руки. Ему мало, и это своего рода заболевание, к которому Джаред не готов. Оно развивается быстро, поражая все его тело. Джаред болеет, и к этой болезни у него нет иммунитета. *** Следующие два дня перед фестивалем болезнь неожиданно переходит в тяжелую форму. Съемки «Отряда» закончились, с Марго поговорить удается все реже, а жажда его все сильнее. Переписка не утоляет ее вообще, даже еще больше разжигает. Это жажда не физическая — не ее тела, хотя именно ее физического присутствия ему и не хватает. Это действительно похоже на хворь, и Джареда начинает жутко бесить его состояние и неумение с ним справиться. Никогда и никто так не выбивал у него землю из-под ног, так незаметно и коварно — и то, что это будет именно девчонка, Джаред совершенно не ожидал. Музыка, роли, социальные проблемы, война… Хрена с два. Сентиментально и банально, но совершенно непреодолимо. Джаред просто болеет. В день фестиваля в Атланте полный штиль и июньская жара — восемь вечера, а градусник показывает плюс двадцать семь. Джаред бродит позади гудящей сцены, как привидение, спотыкаясь о сотни скрученных проводов. Какого черта это не убрали с дороги? Его настроение — как у пятнадцатилетней гормональной бомбы: Лето то впадает в уныние, то становится каким-то неестественно агрессивным — при том, что агрессия вообще никогда не была его чертой. Джаред Лето — образец миролюбивости и филантропии — кроет матом и пинает ногой мусорное ведро, не открывшееся с первого раза. — Головой о стенку, Джа, — саркастично отрезает проходящий мимо по коридору Шеннон. — Твоей, разве что. Долбанное ведро наконец-то открывается, и Джаред швыряет туда пустую бутылку от воды. — Слушай, — Шеннон останавливается, опираясь рукой о стенку. — Может, я выйду на сцену, скажу, что сраный фронтмэн не в форме? — Ты долбанулся? — Просто позорнуться не хочу. Шеннон знает, что они выступят, и выступят хорошо. Но такова его забота, порой колючая и болезненная. Последние две песни перед ними доигрывают Foo Fighters. Джаред прогребает пальцами пару дней назад осветленные волосы, смачивает горло, промокает салфеткой пот со лба и висков и топчется на одном месте, по кругу. Блин, почему же так жарко? Футболка подмышками уже полностью промокла. — Исполняем три, уходим, потом еще две, — говорит Шеннон, зашнуровывая кроссовки. — Помню, не склероз еще, спасибо, чувак. — Мало ли, вдруг вылетело. Господи, дай ему терпения не заехать Шенонну Лето по кумполу. Бородатый Милишевич совершенно не обращает на них внимания, что-то там спокойно докручивая на своей гитаре — он к таким «полюбовным» братским перепалкам уже давно привык. За три минуты до выхода Джаред впадает в непонятную тревогу, потом в апатию, потом в какое-то совершенно незнакомое смятение и агрессивно хрустит костяшками пальцев. Времени на это уже нет. Пора. Свет софитов, вой толпы, тысячи рук над головами — Джаред скачет в центр сцены, впервые за последние дни ощущая легкость. Он безумно скучал по этому. Он слышит аккорды, слышит Шеннона, слышит Томо. Первая — The Race, из последнего альбома. Адреналин устраивает по его венам гонки на выживание. Он не поет — хриплые звуки сами влетают в микрофон и разносятся по опьяненной массе, двигающейся, как один живой организм. Love is a dangerous game to play — его строки, двухлетней давности. Знал ли ты вообще, о чем писал, профан? Лето почти не слышит себя — только оглушительный рев и стук сердца в своих ушах. Аккорды сменяются, а слова идут будто мимо его здравого рассудка и мозга. Джаред оказывается за сценой, запыхавшийся, абсолютно мокрый и офигевший. Что, уже три песни спели? Будто кто-то на ускорении промотал. — Чувак, ты в ударе, — Томо хлопает его по плечу, отхлебывая воды. — Перерывы таки тебе на пользу. В тебя как дьявол вселился. Ну, какой-то хороший дьявол. — Ты в норме? — хмурится вспотевший Шеннон. — Через минуту повторный выход. Джаред пытается промограть каплю пота, попавшую в глаз. В норме ли он? Лето смотрит на свои руки — их просто трясет. Наверное, не в норме — Джаред чувствует слабость. Эмоционально он выгорел. За три, мать их, песни? Когда это такое было? Лето полощет рот и плюет на траву. — В норме. — Ага, конечно. Слушай, если ты сейчас не… Блин, наконец-то! — выкрикивает Шеннон. — Тебя где носило? Давай, помоги нашему маленькому мальчику, а то он тут маму потерял, собраться в кучу не может, будь он неладен. — Прости! Была уверена, что успею. Знакомый акцент. Джареда словно молния шарахает. Он сходит с ума? — Сюрприз! Маленькие джинсовые шорты, белая майка, немного слипшиеся от жары светлые волосы. Марго торопилась, еле переводит дыхание — по ее шее стекают две крошечные капельки пота. В замешательстве Джаред не знает, что делать и автоматически ищет ее руку. — Ты… что тут делаешь? — На фестиваль приехала, — улыбается Марго на все свои три десятка белоснежных жемчужин. — Ты же любишь сюрпризы? Лето чешет ухо, грубо ругается, но глуповатая улыбка так и тянет его губы в стороны без разрешения. — У тебя полминуты, а то все по домам разойдутся, и будешь нам с Томо петь, — ворчит Шеннон и лыбится. — Марго никуда не уйдет. Удаляясь, Шеннон говорит улыбающемуся Томо что-то про «полные штаны радости». Да, тупо так зависнуть в сорок три, но ему даже не стыдно, совсем-совсем не стыдно за свои эмоции. Марго стирает над верхней губой пот и обнимает его за талию, а Джаред незаметно пробует на вкус ее шею. Соленая карамель. Его любимая. — Господи, я взмокла вся. Ну и пекло. — Точно не уйдешь? — Точно. Здесь буду ждать. Выпрыгивая на сцену под визг тысяч, Джаред слышит мощные ритмичные ударные и готов прямо сейчас развернуться и обнять эту башку. Шеннон знал. А еще пять минут тому назад хотелось воткнуть барабанную палочку в его откормленную задницу. Джаред Лето не выгорел — сейчас его будто лошадиной дозой кофеина и энергетика накачали. Напоследок он оборачивается — пухлые губы Марго скручиваются в трубочку отправляют в его сторону воздушный поцелуй. Да, Шеннон дело говорил: такими темпами они никогда друг другу не надоедят. Просто он думал, что это будет чуть легче. Нужно учиться жить, как раньше — жил ведь без нее четыре долбанных десятка? Жить, как жил, выступать, работать, видеться, когда есть возможность. Лето снова оборачивается на загорелые ноги в коротких рваных шортах. Да, все будет, как раньше, это легко. Но она ведь правда никуда не уйдет?