Нулевой километр

Вечером субботы Женя сидел на лавке у входа в Парк Горького, допивая вторую бутылку энергетика. Его штормило, и хотя он выпил «Алказельцер», похмелье было чудовищным. Кончики пальцев подрагивали, от порывистого ветра знобило, и в целом, вид у него, наверное, был тот еще. Не хватало только футболки с принтом «Алкоголик из Москвы». – Женя. Уткнувшись в мобильник, он не заметил, как подошел Вадим. – Привет. Сейчас, по трезвяку, идея встретиться в парке уже не казалась Гордееву такой классной. Потому что он даже не знал, нужно ли ему подать руку Вадиму для рукопожатия, или лучше обнять его, вроде как друга, или вообще не делать ничего? Вокруг были люди, и становиться объектом для косых взглядов совершенно не хотелось. – Как ты себя чувствуешь? Вадим красноречиво посмотрел на банку «Рэдбулла». – Как говно, – Женя улыбнулся и встал на ноги, надеясь, что жвачка хотя бы немного перебивает запах перегара. – А ты? В общем–то, ответ был очевиден. Сегодня Стрелецкого тоже можно было снимать в рекламе – например, об отдыхе в скандинавских странах, потому как вместо делового костюма и пальто Вадим был одет в теплый белый свитер, твидовые брюки и замшевую куртку, а двухдневная щетина придавала ему как раз необходимую для какой–нибудь Норвегии расслабленность. – Ты выглядишь значительно лучше, чем говно, – сказал ему Вадим. Они вошли в парк, грязно–серый от обнажившейся под растаявшим снегом земли, и Женя уже собирался сказать, что это так себе комплимент – но не успел. У Стрелецкого зазвонил мобильник. – Привет, – сказал он в трубку, мельком посмотрел на экран, где высветилась одна только фамилия звонившего ему абонента: «Логинов». Женя вытащил свой «Айфон» и открыл Инстаграмм. – Мы все уже обсудили. Он успел пролистать с десяток скучных фотографий, пока Стрелецкий слушал собеседника. – Я не собираюсь повторять два раза. Женя нахмурился, проматывая новостную ленту вниз. Разговор смахивал на какие–то разборки. Это было странно, но не хватало ему еще заморачиваться над телефонными звонками Вадима. Так ведь и до паранойи недалеко, да? Особенно учитывая то, что он уже прошерстил страницу Киры Стрелецкой вдоль и поперек. – Извини, – сказал ему Вадим, убрав телефон обратно в карман куртки. – Как ты смотришь на то, чтобы съесть по хот–догу? Следующие пятнадцать минут все Женины мысли были заняты тем, что хот–дог – это самая неприличная еда в мире. Смотреть на то, как Стрелецкий засовывает в рот сосиску, зажатую с двух сторон булками, было невыносимо. Губы Вадима перепачкались в кетчупе, и он облизал их, попутно рассказывая Жене о том, что Пушкинский мост раньше стоял в Лужниках. – Видишь, арка не дотягивается до берега с одной стороны? Какая, к хуям, арка? Женя с трудом перевел взгляд на чугунную конструкцию, стоящую враспор на каменных пилонах моста и кивнул, пытаясь не потерять нить разговора. – Здесь русло шире, чем в Лужниках. Поэтому на левом берегу мост нарастили. – А мы здесь катались на выпускной на теплоходе, – Женя доел свой хот–дог и вытер пальцы салфеткой. – Полкласса блевало через борт. Стрелецкий рассмеялся, посмотрев на него. В этой одежде, с фаст–фудом в руке и рассказами о перемещениях моста по реке Вадим обрастал какими–то новыми чертами, которые Женя раньше не замечал. Живыми чертами, человеческими, непохожими на жесткий, идеальный образ топ–менеджера нефтяной компании. И это притягивало еще сильнее. Он щурился, когда улыбался. И эта улыбка была до странного похожа на ту, которую Женя видел на его фотографии с дочерью. – А ты блевал? – Нет, – Женя усмехнулся, вспоминая, как в разгар выпускного они подливали друг другу в стаканчики с соком протащенную под видом минералки водку. – Но мне было херово. – Мы, кстати, тоже на теплоходе катались, – Вадим смял в пальцах пустой пакет из–под хот–дога и остановился взглядом на утке, скользнувшей с тонкой льдины в воду. – Только по Волге. Я ничего не помню кроме того, что мы выкинули за борт золотого медалиста. – Специально? – спросил Женя, представив себе картину выброса в Волгу зачмыренного ботаника. – Вы его не любили? – Нет, наоборот, – возразил Стрелецкий с улыбкой. – Мы решили покачать его на руках и случайно уронили. – Надеюсь, с ним все было хорошо. Утка забралась на другой обломок льда, недовольно крякнув. – Да, – сказал Вадим. – Но не долго. Он спился к тридцати и умер. Женя промолчал, неуверенный в том, что стоит отвечать в таких случаях. – Это плохая история. Стрелецкий закурил, прислонившись бедром к каменному парапету набережной. Несколько секунд он тоже молчал, выдыхая белесый дым, а потом, поморщившись, ответил: – Это жизнь. – Думаю, это нужно перекурить. Вадим коротко улыбнулся, посмотрев на Женю. И поднес к его сигарете зажигалку прежде, чем он успел сделать это сам. Огонек сбивало ветром. Женя поднял левую руку, прикрывая зажигалку и коснувшись тыльной стороны ладони Вадима. Стрелецкий смотрел ему в глаза. Если бы не люди, прогуливающиеся по набережной, Женя поцеловал бы его прямо сейчас, потому что от накатывающего возбуждения сводило даже кончики пальцев. Он провел ими по ребру ладони Вадима вниз, к браслету металлических часов. Сделал глубокую затяжку. У Стрелецкого был шрам на брови. Тонкий, прерывающий линию роста волос на какие–то пару миллиметров. Странно, а он не замечал раньше. Вадим убрал зажигалку в карман куртки. И Женя, затянувшись еще раз, выдохнул вместе с дымом: – Поехали к тебе. На этот раз все было по–другому. Он целовался со Стрелецким в машине, припаркованной на стоянке перед Крымским Мостом. После мучительно долгой поездки по городу возбуждение никуда не делось, только стало острее – и Вадим прижал его к стене прямо в холле своей квартиры. Женя стянул с его плеч куртку. И засунул правую руку Стрелецкому под свитер, трогая гладкую, твердую грудь. У него, наверное, была холодная после улицы ладонь – потому что Вадим шумно вздохнул, перехватив его запястье. В спальне от ощущения мягкого, полувозбужденного члена в руке Женю повело еще сильнее. Он сжал кулак крепче, следя за реакцией на лице Стрелецкого; Вадим провел языком по своей нижней губе, выжидающе глядя на него. Поцелуй вышел грубоватым. Стрелецкий оборвал его первым – скользнул губами по Жениной щеке, прикусил мочку уха, расстегивая пуговицу на ширинке его джинсов. От прикосновения через ткань боксеров Женя резко выдохнул, прижавшись виском ко лбу Вадима. И услышал произнесенную низким, хриплым голосом просьбу: – Я хочу, чтобы ты взял в рот. Пару месяцев назад Женя без раздумий двинул бы по морде тому, кто предложил бы ему такое. Но сейчас он даже не подумал об этом – только сухо сглотнул, упершись руками в постель по обе стороны от головы Вадима. Стрелецкий настойчиво давил ему свободной рукой на плечо. И Женя опустился вниз, не представляя от слова «совсем» что ему нужно делать. Он попробовал лизнуть вдоль ствола языком – и счел прерывистый выдох за одобрение. Где–то на задворках сознания мелькнула и мысль о том, как так вышло, что он сидит на коленях между ног лежащего перед ним на кровати мужика и собирается ему отсосать; вопрос был хорошим, но окей, а как тогда быть с тем, что он хотел засунуть в рот член? И засунул же. Дыхание Стрелецкого заметно сбилось, став прерывистым и шумным; и хотя держать во рту крупную, скользкую головку, стараясь не задевать ее зубами, было не так уж и удобно, Женя постарался выжать максимум из своих нулевых навыков. – Хватит, – коротко остановил его Вадим. Женя остановился. Вытер мокрый от слюны рот и подбородок рукой, глядя на Стрелецкого снизу вверх. Он уже подумал, что сейчас Стрелецкий заявит ему, что это был самый ужасный минет в его жизни – Женя был уверен, с него бы сталось в очередной раз залепить свое мнение прямо в рожу. Но Вадим улыбнулся. И Гордееву пришлось закрыть собственный рот рукой, потому что в следующую минуту он уже лежал на спине, а Стрелецкий сосал его член так хорошо, что от кайфа поджимались пальцы на ногах. Женя кусал ребро своей ладони. Толкался в горячий, мокрый рот Вадима. Стрелецкий засунул ему в зад два пальца, и это было охуеть как круто. Он не сдержал разочарованного стона, когда все вдруг прекратилось. Он открыл глаза – и увидел перед собой Стрелецкого, раскатывающего по своему члену презерватив. В висках у Жени стучала кровь. Вадим поцеловал его в губы, упершись рукой в лежащую рядом с жениной головой подушку. – Повернись на живот. Какое–то время Женя просто молча смотрел ему в глаза, пытаясь справиться с болезненным, невыносимым возбуждением. Стрелецкий не отводил взгляд. – Женя, – его голос прозвучал низко и спокойно. – Я жду. Он провел кончиками пальцев свободной руки по жениному лицу, от виска к скуле. Возбуждение никуда не уходило – только становилось сильнее от того, как Стрелецкий смотрел на него. Трогал. Говорил. Дразнил пальцами головку его члена. И Женя повернулся, подставляя ему спину и зад. Уткнулся лбом в сгиб своего локтя, с трудом сдержав желание потереться стояком о простыни. Пожалуй, так было лучше. Так можно было спрятать горящее от обжигающего стыда лицо в подушку, когда Вадим просунул руку ему под живот. И закусить край наволочки, чувствуя, как к заднице прижимается чужой член. – Расслабься, – хрипло сказал Вадим ему на ухо. Он думал, сначала это будет пиздец как больно. Танин говорил, что Настюха выскочила из–под него с воплями, когда он решил зайти со двора. Но ничего такого не случилось. Вадим подался внутрь медленно, одновременно тягуче зажав его член в кулаке, и Женю бросило в жар. Он закрыл глаза, прислушиваясь к себе; Стрелецкий мягко погладил его спину, несильно сжал предплечье и накрыл Женину ладонь своей. Кажется, это было слишком. Женя подавился собственным вздохом, теряясь в накативших на него ощущениях, и стиснул пальцы Вадима в своих. Потом был только жгучий, отсекающий все лишнее кайф, наполненный сбитым дыханием и острым запахом пота. Не нужно было ни бутылки виски, ни вина – Женя извернулся на постели, сжав зубами запястье левой руки Вадима, и кончил ему в правую. Какое–то время он просто лежал, слушая тяжелое дыхание рядом. Стрелецкий закурил, щелкнув зажигалкой, и Женя приподнялся на локтях, убирая пятерней назад выбившиеся из прически волосы. И перекатился на спину, подминая под себя сбитое одеяло и подушку. В стеклянной пепельнице, которую Стрелецкий поставил между ними, влажно блестел смятый использованный презерватив; неспешно выдохнувший клуб белесого дыма Вадим протянул ему сигарету. – Будешь? Женя затянулся, глядя в потолок спальни. Тело ломило от приятной усталости. Он повернул голову к Вадиму, но тот уже поднялся с кровати. Гордеев был уверен, что люди ведут себя как–то иначе после секса. Он не ждал, конечно, романтической хуйни типа объятий, поцелуев и разговоров в постели – но и никак не предполагал, что Стрелецкий просто уйдет в ванную, оставив его наедине с сигаретой. К тому моменту, как Вадим вернулся в спальню, Женя успел докурить. – Идем вниз, - сказал ему Стрелецкий. - Выпьем вина. Женя огляделся в поисках своих вещей. Они были разбросаны по полу, как бомбы на минном поле: джинсы – у постели, футболка – рядом с низким комодом из темного потертого дерева, носки – черт знает, где был второй, но один валялся прямо посреди ковра. Вадим подал ему джинсы. Утром, проснувшись от заигравшей в спальне мелодии, Женя потянулся к своему мобильнику на автомате, чтобы отключить звук. Он ткнул на отбой, не открывая глаз, но музыка не прекратилась. Кажется, спросонья он даже пробормотал какое–то проклятье в адрес телефона, а потом вдруг понял, что не ставил будильник. – Доброе утро, Женя. Голос Стрелецкого был хрипловатым после сна. Вчера они выпили две бутылки вина, и концу второй идея о бомбах и саперах окончательно вылетела у Жени из головы. Ну, серьезно, он же не был бабой, чтобы Вадим, трахнув его, носился с ним до конца жизни как с хрустальной вазой? – Привет. Вадим внимательно смотрел на него. Женя потянулся к нему первым, мягко прихватил зубами нижнюю губу – и Стрелецкий навалился на него сверху, прижимая к кровати. Секс получился еще лучше, чем ночью. Больнее, потому что теперь Вадим не сдерживал себя. И острее, как будто это тянущее, распирающее жжение внутри открыло какие–то новые грани ощущений. До глухих стонов в закушенную подушку и дрожащих коленей, разъезжавшихся в стороны. Потом Стрелецкий подбросил его домой. Сказал на прощание, поцеловав в губы, что наберет ему вечером. И вот теперь, сидя на кухне за ноутбуком, Женя поймал себя на мысли, что все его общение с друзьями в «Фейсбуке» идет побоку. Он поминутно смотрел на часы в телефоне, ожидая звонка, как полный идиот. Как будто ему больше нечего было делать. – Женя, ты дома? Мамин голос, доносящийся из коридора, отвлек его от размышлений. – Ага, – крикнул он в ответ, поднявшись из–за стола и прихватив с собой пустую кружку и смятую упаковку из–под мармеладных червяков. – Привет, мам. Она устало улыбнулась в ответ, снимая сапоги на высоком каблуке. – А я уже думала, что вы решили отмечать до вторника. – Не, – хмыкнул он, зажигая на кухне свет. – Но было бы классно. Мама ответила что–то из ванной, но за шумом воды Женя ничего не расслышал. Щелкнув кнопкой кипячения на пузатом оранжевом чайнике, он присел на заваленный журналами угловой диванчик – и отложил «Айфон» на подоконник. Мордой вниз, как будто он был в чем–то виноват. – Будешь котлеты по–киевски? – Зашедшая на кухню мама вытащила из пакета, принесенного из прихожей, затянутый в пленку пенопластовый лоток. – Вроде, неплохо выглядят. Женя согласно кивнул, снимая с подставки вскипевший чайник, и едва не плеснул мимо чашки, когда оставленный в изгнании мобильник вдруг ожил. – Привет, – голос Стрелецкого в трубке был негромким. – Не отвлекаю тебя? Ага. От приготовления чая. – Нет, – Женя улыбнулся, искоса глянув на захлопнувшую дверцу микроволновки маму, и выскочил из кухни в коридор. – Как дела? – Отлично, – ответил Стрелецкий. – Увидимся в пятницу? В гостиной Женя не стал включать свет. Просто прошел к двум узким окнам, выходящим во двор, и присел на высокий подоконник, бездумно разглядывая, как внизу кто–то паркуется на истошно орущей парктрониками «Мазде». – Ты так занят на неделе? Женя потеребил пальцами бахрому, пришитую к боковинам темно–красной шторы. Бахрома сворачивалась тугими завитками, потрепанная и пыльная, кажется, заставшая еще времена перестройки. Во всяком случае, эти уродские совковые шторы, совершенно необъяснимо обожаемые мамой, Женя помнил с самого детства. – У меня много работы, – коротко отозвался Стрелецкий. – Хорошо. – Договорились, Женя, – произнес Вадим. – Спокойной ночи. – Спокойной ночи, – Гордеев отпустил издерганную штору и слез с подоконника. – До пятницы. В трубке коротко прозвучал гудок отбоя. Несколько минут Женя простоял у окна, сжимая в руке телефон, как–то запоздало понимая, что, наверное, у Стрелецкого было действительно много работы. И что после трудового дня во благо процветания нефтегазовой отрасли хочется сначала в душ, а потом сразу спать – так ведь, да? На кухне мама листала какой–то глянцевый журнал, не останавливаясь на статьях, под негромкий выпуск новостей по телевизору. – Ну как, вкусные котлеты? – спросил Женя, усаживаясь за стол. – Вполне, – мама перевернула яркую страничку, подперев ладонью щеку, и отпила чай. – Ешь, пока не остыли. Он откусил румяный, хрустящий хвост котлеты, пачкая рот в потекшем масле и краем глаза замечая на себе заинтересованный взгляд мамы. – Жень. В мамином взгляде появилась какая–то задорная хитринка. – Ты случайно не влюбился, а? Где–то в животе екнуло, как перед сдачей экзамена. – Да ну, конечно, – он постарался, чтобы его следующие слова прозвучали как можно небрежнее. – С чего бы? – Ну, это уже тебе виднее, – мама пожала плечами, улыбнувшись. Женя с улыбкой пожал плечами и включил воду, сложив в раковину грязные тарелки. Стоять вот так, спиной к маме, было почему–то проще – только ее вопрос все не выходил из головы. Влюбился? Не знаю. Не знаю, мам?