Габриэль

Он уехал из больницы около девяти. Он совершенно не знал, как жить, что делать и куда теперь идти. Возвращаться в пустую квартиру совершенно не хотелось. Оставаться один на один со своим отчаянием было страшно. Марат открыл не сразу, но даже, если бы его не оказалось дома, Габриэль никуда бы не ушел, а просто, сев на лестничные ступеньки или тот самый холодный подоконник, на котором сейчас играли глянцевые блики фонаря, остался бы ждать непонятно чего. Но дверь все же распахнулась. Марат окинул раздраженным взглядом стоявшую на пороге фигуру, хозяин явно был не в духе, но, увидев, как неловко Габи прячет дерганые пальцы в карманы пальто, все же сменил гнев, не на совсем еще милость, но что-то к ней близкое. — Ты не можешь вот так, без приглашения, заявляться ко мне, особенно, если несколько дней подряд не отвечал на мои звонки. Габи ответил не сразу, в какой-то трансовой прострации он сделал шаг вперед и повис на шее у неприветливого, возможно, уже бывшего любовника. — Не прогоняй… Я не знаю, куда идти. — Как насчет «домой»? Он проигнорировал колкость, вместо ответной шпильки положил голову на крепкое плечо. И Марат почувствовал, что соскучился. Габи пропал на неделю: в клубе взял отгулы, на телефон не отвечал, точнее, номер был отключен. Марат решил, что на этом все и закончилось, и почти уже смирился, только все равно нутро разъедала червоточина — он вспоминал о нем слишком часто для того, чтобы окончательно выкинуть из головы. Невольно руки обняли прильнувшее тело, и только тогда Марат отчетливо ощутил, что парня бьет сильная дрожь. — Что случилось? — спросил, смягчившись. — Это из области «ни о чем личном», ты не хочешь этого знать. — Может, всё-таки расскажешь? — Марат сам не понял, как просьба сорвалась с языка. Он нарушал собственные правила, в то время как Габи, несмотря на душевный раздрай, пытался сохранить неприкосновенность их личных пространств. — Ни к чему это, поверь. Долгая история, к тому же она подходит к концу, — он всхлипнул, и теперь Марат ясно понял — ему не показалось — Габи плакал. — Мне нужно было тебя увидеть, — продолжил он, жадно втягивая горьковатый запах его волос, обреченно закрывая глаза. — Прости, что пропал, но так было нужно. Марат крепче обхватил его плечи, но все-таки ответил: — У меня люди… Это с работы, и мы еще долго будем заняты. Габи отшатнулся — чуда не произошло, все как и предполагалось — он не нужен, всего лишь какое-то неодушевленное имя существительное. — Прости, я догадывался, что нельзя, но… Почему-то подумал… — он усмехнулся, отчего из раскрасневшихся глаз по щекам пролегли новые прозрачные дорожки, которые он тут же смахнул рукой. — Ладно… — не закончив мысль, он как-то нервно передернул плечами и, развернувшись к лестнице, замер, будто собираясь с силами, чтобы уйти. Марат тут же поймал за руку, не давая ступить и шага. — Совсем дурак? Реально думаешь, что отпущу тебя?.. Такого? Габи молчал, просто всматривался куда-то в лестничный полумрак. Он все понимал: Марат сейчас из жалости его останавливает, все это ему чертовски неудобно, да и не к месту; но Габриэль продолжал стоять, не в силах заставить себя высвободить руку — уже от одного только ощущения на запястье твердого кольца его пальцев становилось легче. — Почему ты стыдишься меня? — не нужно, знал, что сейчас не место и не время, и, вообще, сейчас это лишнее, как никогда, но оно само вырвалось, просто он устал сомневаться в себе. — Что со мной не так? Черные глаза подозрительно сузились. Марат не оправдывался, не опровергал, ничего не пытался объяснить, просто смотрел на него, размышляя, что же все-таки происходит в том самом «личном» этого парня, которое они договорились никогда не обсуждать. Неужели перемены настолько глобальны, что Габи решился все же найти ответы, на жрущие изнутри вопросы? — Ни от кого я тебя не прячу. Просто тебе самому эти люди не интересны, поверь, — он потянул его за собой, заставляя зайти в квартиру. — Иди в мою комнату. Я сделаю чай с коньяком, потом провожу гостей и приду. Габи виновато опустил глаза — его вызов был с достоинством парирован, но слова Марата, несмотря на вполне внушительную убедительность, все же веры не вселили. — Есть хочешь? — спросил уже, выходя из комнаты. Габи отрицательно качнул головой. От нормальной еды он уже успел отвыкнуть — эти дни питался в основном шоколадными батончиками и кофе, что выдавали автоматы, установленные в больничном холле, но все же сейчас организм не принял бы и куска нормальной еды. *** Когда он разобрался с делами, чай, оставленный им же на столе, остыл нетронутым, а Габи спал. Вся поза спящего говорила о том, что парень чертовски вымотан — он так и отключился с подушкой в руках, завалившись на бок. На стуле у стола лежало его пальто, из кармана торчала серая шапка — Марат как-то печально обвел все это взглядом, поправил съехавший на пол конец длинного шарфа, потом посмотрел на неудобно заснувшего Габи и, наклонившись, положил его ноги на кровать. Подумав, снял с него носки, обвел взглядом изгибы узких стоп, потом ослабил ремень на джинсах и, поправив задравшийся на животе свитшот, прикрыл Габи пледом. Снилось что-то страшное: он куда-то бежал и понимал, что опаздывает безвозвратно, навсегда, но останавливаться недопустимо. Остановиться — значит признать, что всё, конец…. Гнетущее ощущение подступающего одиночества тоже было в этом сне. Подступающего, но еще не наступившего, поэтому нужно бежать. Бежать как можно быстрее, как можно дольше… Он вздрогнул и проснулся: смутно знакомая комната, в темноте очертания сглажены, но рядом теплое, надежное тело, а еще правильный запах — его запах. Габи приподнялся на локте, чтобы убедиться в верности предположений. Только сейчас он понял, что спал, уткнувшись лбом в плечо Марата и обхватив руками его руку. Марат лежал на спине, заложив другую за голову. По блеску его глаз в темноте было понятно: он смотрит в потолок. — Сколько времени? — виновато спросил Габриэль. — Начало третьего. Габи сел в кровати, откинув назад волосы, и, потирая лицо, сказал: — Прости… — За что? — За всё. Ты не спишь из-за меня, а уже так поздно, — голос его слегка был надломлен и хрипловат после сна, и почему-то даже за это ему было сейчас жутко стыдно.  Мало того, что приперся без приглашения, напросился в гости, по-наглому влез в личное пространство, нарушая все запреты, так теперь и Марат из-за него скован в собственном доме. Проверил: свитшот и джинсы на месте, Марат тоже одет. Немного, но стало легче, значит, хотя бы секса из сострадания между ними не было. Он окинул его взглядом еще раз, раздумывая, уместно ли будет поцеловать на прощание? Разве только в щеку и очень быстро просто, чтобы сгладить неудобство. Поцеловать, извиниться и уйти, — да, именно в такой последовательности. — Ну, пока? Ты прости, правда… Я знаю… Понимаю все. Не смотри так. Черт, ты злишься. Ладно, я уже сваливаю. Прости, правда, — он наклонился и, отыскав наугад его щеку, бегло чмокнул. Непривычно мягко на затылок опустилась ладонь, Марат не дал отстраниться и поцеловал уже сам сухие, обветренные губы. — Не уходи, — тихо попросил он. — Ты уверен? — уточнил Габи. — Уверен. Ложись, — он поправил для него подушку, и настойчиво притянул обратно. Габи медленно опустился на приготовленное место, не отводя глаз от четко очерченного в полумраке лица Марата, который повернулся на бок, и теперь, как завороженный, медленно убирал с лица Габи волосы: одни пряди заправляя за ухо, другие, зачесывая наверх. Пальцы погружались в выбеленные волны, медленно и ненавязчиво массировали затылок и снова, выпутавшись, играли на поверхности. Марат не стремился, как обычно, прервать их зрительный контакт, а смотрел сейчас даже слишком откровенно. Положив ладонь под щеку, Габи ждал, что же будет дальше. Его глаза казались сейчас еще больше, они гипнотизировали своей настороженной неподвижностью и глубиной. Марат и сам не заметил, как оказался слишком близко. Поцелуй вышел короткий и даже целомудренный. Марат открыл глаза, но отодвигаться не спешил. Оценив реакцию, он снова коснулся губами приоткрытых губ, только в этот раз предварительно спросив: — Можно? В ответ Габи завороженно кивнул. Марат обнял крепко и поцеловал уже по-настоящему — глубоко и влажно. Горячие ладони заскользили по узкой спине, спустились чуть ниже: — Ты как? Не против? — Марат прерывисто дышал, упираясь каменным стояком в бедро парня. — Нет, — так же рвано втягивая воздух, ответил Габи. — Это хорошо, очень хорошо, потому что именно сейчас я хочу тебя… так сильно. Габи не успел ничего ответить, растворившись в новом собственническом поцелуе, чувствуя, как руки Марата уже там внизу, быстро огладив живот, принялись за молнию на джинсах. — Как ты хочешь? Как сейчас нужно? Я буду нежным… — шептал поехавший Марат, обхватывая возбужденный член любовника. Держа в ладонях его лицо, Габи ответил: — Ты никогда не делал мне больно. — Я и это могу, если попросишь, если захочешь… — он снова зарылся пятерней в его волосы, в поцелуе прикусывая нежные губы. — Я не люблю боль. Марат удовлетворенно прижал мальчишку к себе — их настроение в данный момент совпадало, попроси Габи его быть сейчас жестче, он бы просто не смог. Почти два часа он провел рядом со спящим любовником, почти два часа он изучал в тусклом освещении его черты, задаваясь вопросом: что же все-таки происходит там — в настоящей жизни этого мальчика, который потерянный, неизвестно чем перепуганный пришел именно к нему. Пришел по наитию, по какому-то внутреннему, душевному требованию, а теперь так мирно спит на его плече. Марат начинал бояться себя, понимая, что слишком много времени стали отнимать мысли о Габи, слишком далеко он снова позволил другому человеку проникнуть в свою душу. Появлялась эмоциональная зависимость, как с Ником, как с Даней. Но он боялся повторения истории — эти молодые, дикие пташки — они все время улетали в другие, более уютные гнезда, и Габи не станет исключением, однажды он, так же как и остальные, оставит его, предварительно обесточив в ноль душевные ресурсы. Он чувствует, что уже ходит по краю. Но сейчас это не важно, сейчас имеет значение только близость и тепло его тела, все остальное потом, потом он разберется, справится с собой, с зарождающейся привязанностью. Всё потом… А сейчас… Он просто очень сильно по нему соскучился. — Мне всегда хорошо с тобой, Марат… Даже в наш самый первый раз, ты будто уже знал меня, ты понимал, как… — шептали губы опасные слова, и Марат велся на них, как моряк, направляющий корабль на голос сирены. Губы заскользили по обнаженному, нежному телу. Запах юности, запах свободы — вот что источал Габриэль в его восприятии. Губы жестко обхватили упругую головку, и, расслышав там, наверху, жалобные стоны, Марат взял глубже. Как и обещал, он был чутким настолько, насколько умел. Как-то сама собой проявилась в нем эта искренняя нежность — его личный и такой опасный предвестник настоящего чувства, назвать которое даже про себя было страшно. Габриэль не ожидал, он потерялся в сильных руках, растворился в крепких объятиях, таких непривычных для него, откровенных ласках — с ним занимались любовью — искренне, без купюр. Сам того не понимая, Марат показывал ему свои чувства. Весь предыдущий опыт с другими партнерами стирался в пыль и осыпался к ногам Марата. Единственное, что Габи сейчас был способен осознать ясно — происходящее с ним сейчас было лучшим, что вообще с ним случалось в жизни. Влажный кончик проник внутрь. Перед глазами задрожали темные кольца, будто в гладь сознания бросили россыпь драгоценных камней. Марату почему-то захотелось, чтобы эта ночь запомнилась Габи надолго, почему-то именно сегодня это стало очень важно. Он будто почувствовал скорое расставание, а возможно, уже сам себя к нему готовил. Габи что-то шептал и сжимал до боли пальцы на его плечах. — Расслабься… Слышишь? Ты даже язык не принимаешь. Если бы здесь было светло, то Марат бы увидел, как бледные щеки парня стремительно заливает красным. Он шлепнул по маленькой ягодице и, сжав пальцы на разведенных бедрах, шепнул заклинание: «Расслабься, детка, забудь обо всем, отпусти плохие мысли. Думай только обо мне, я хочу тебя, сейчас… всего, полностью. Хочу, чтобы тебе было хорошо. Давай, помоги мне сделать тебя счастливым, расслабься…» Совсем скоро на смену языку пришли пальцы, под натиском которых Габриэль начал выстанывать совершенно бесстыжие признания и просьбы. А когда дошла очередь принимать в себя член, стоны превратились в жалобный, хрипловатый скулеж. Намучившись с позой, а именно с соскальзывающими с плеч обессиленными коленями разнеженного партнера, он перевернул Габи на живот и, даже не ставя на четвереньки, начал трахать его, лежащего лицом вниз. Несмотря на отсутствие ручного доступа к члену, Габи кончил почти сразу, — сыграли роль стресс и физическая усталость, но, в первую очередь, непредсказуемое поведение Марата, который изменил в одно мгновение всем принципам, проявляя свою совершенно иную, чувственную сторону. Кончив в него, он целовал еще долго раздраженные щетиной губы, переплетаясь под одеялом с его телом, ловя кайф от близости, разрешая себе чувствовать снова человеческое присутствие не только в постели, но и в душе. Он не дал ему уйти. Когда на улице уже брезжил ленивый рассвет, сон накрыл обоих легко и быстро.