Габриэль

Все было не так, все шло к черту. Вроде, Марк теперь рядом, принимает внимание и заботу, но в то же время, это больше не он: нет контакта, связи оборваны, и теперь будто стена между ними. От прежнего Габи не осталось и следа, разве что иногда взгляд сквозил теплом, когда он думал о чем-то, о чем Марату уже никогда не узнать. И стоило появиться рядом, как Марк менялся: нет, он не напрягался или грубил, он был очень даже благодарным и вежливым, но он больше не улыбался ему, не подпускал к себе, игнорировал тепло и взгляды, никогда теперь не касался сам, и себя не давал касаться. Он будто обморозился или, наоборот, перегорел. Марат думал, что так не бывает: что не может человек настолько меняться и что бред те рассказы про два в одном. Но теперь, вопреки здравому смыслу, все чаще стал ловить себя на мысли - что же в действительности ему известно о раздвоении личности? Он боялся уже за себя, боялся, что у самого дело движется к психозу, ведь всерьез стал подозревать: а не умер ли на самом деле от болезни Габи, а сейчас здесь, в его квартире с ним находится Тео — брат любимого человека, которого он никогда не знал, но с которым уже однажды довелось его спутать? И возможно, Габриэль скрывал от него именно свою болезнь, именно поэтому в какой-то момент исчез, уволился из клуба и разорвал контакты. Возможно, дело было совсем не в той ссоре, не в Феликсе и словах Марата о нелюбви, возможно, все куда сложнее и страшнее, чем он предполагал — его Габи мертв. А этот парень, который сейчас смотрит его телек с чашкой кофе в руках… этот парень просто тень прошлого, след любимого человека в этой вселенной. Марат всерьез заболел подозрением, что ошибся, и болезненно искал ответы на вопросы: любые подтверждения того, что Марк помнит их близость, их отношения. Он хотел опровергнуть сумасшедшую теорию, но лже-Габи, как назло, не давал ему шансов: он будто забыл обо всем, что их когда-то связывало, не поддерживал тем о клубе и общих знакомых. Часть незамутненного болезненными подозрениями сознания все же подсказывала, что, должно быть, травмированному парню просто неприятны все эти воспоминания, и он старается отгородиться от негативного прошлого. Но, несмотря на разумные объяснения, в душу все же стремительно проникал страх того, что Габриэль исчез навсегда, а точнее, похоронен в той могиле, именно так, как Марат видел это в своем сне накануне смерти одного из братьев. И все-таки, если предположить, что пришелец в доме — некогда любивший его Габи, то тогда его неузнаваемое преображение связано с потерей брата, или же глухая стена отчуждения возникла еще со времен их расставания? Марат сходил с ума от неопределенности, он тонул вместе с ним в его потере и ничего не мог поделать, кроме того, как продолжать пытаться помочь, пусть даже и позабывшему его любимому. Он ничего не просил, никогда, даже ездить с ним на кладбище, но Марат, предугадывая желания, предлагал свою помощь, и Марк соглашался. Шел отсчет сорока дней, Марк почти каждый день ездил на могилу, предварительно заезжая в цветочный, купить белых роз, после чего они продолжали путь в полной тишине. Закрывая глаза, Марк молился, это Марат понимал по движению губ и изредка вырывающимся словам на литовском. Рунаев не задавал вопросов, не подгонял, а терпеливо ждал в машине, пока все обряды и ритуалы будут исполнены. Всю обратную дорогу домой Марк почти всегда тихо, но безутешно плакал. Лишь однажды Марат предложил повременить с визитами, пока хоть немного не утихнет боль, и получил острый и холодный, как лезвие, ответ: «Ты не понимаешь, ему приятно, когда я приезжаю, он ждет». Страшно было уточнять, чего же именно ждет ушедший из братьев или кого, поэтому Марат предпочел все оставить, как есть, и больше ни о чем не спрашивал и ничего не предлагал, решив, что Марку просто нужно отскорбеть свое, а ему, Марату, принимать его боль такой, какая есть. Им обоим нужно просто пережить это. *** Проснуться в полной тишине, но чувствовать в голове абсолютную, прозрачную ясность — это что-то новенькое. Обычно мутить начинает, стоит открыть глаза. Ах да — его же заставляют пить какие-то таблетки, вот и эффект. Марк потянулся и, сев в кровати, все же решил проверить — в какой именно реальности он проснулся сегодня. Накинув на плечи одеяло, он вышел из комнаты, яркий утренний свет ослепил глаза. Было тихо, но Марк чувствовал, что дома он все же не один. Подозрение подтвердилось — он был в том из миров, в котором жил с Маратом. Темноволосый, заросший, небритый, в домашних штанах и футболке хозяин дома сейчас сидел на диване в большой комнате, выполняющей функцию гостиной. Марк обвел взглядом сильные татуированные руки и про себя отметил, что даже когда Марат расслаблен, рельеф мышц все равно четко проступает под смуглой матовой кожей. Он подумал, что сам так никогда не мог накачаться, только зря тратил время в зале — его мышцы становились крепче от занятий, но никогда не приобретали объем. Будто почувствовав на себе внимательный взгляд, Марат оторвался от монитора ноутбука, стоящего на коленях, и поднял голову. Заспанный и помятый, завернутый в одеяло, Марк переминался в дверях, не решаясь или не желая подойти. — Доброе… — нужно было выглядеть естественно, что означает не выдать удивления от того, что парень сегодня проснулся так рано, бегло посмотрел на часы в углу монитора и, убедившись, что сейчас действительно только начало восьмого, Марат закончил фразу: — Утро. Ты что-то рановато. — Есть кофе? — хрипловато спросил пробудившийся. — Да, в кофеварке, еще горячий. Марк кивнул, но на кухню не торопился, все еще продолжая подпирать откос. — Что-то не так? Хочешь, я сам налью? — хозяин быстро встал, отставляя ноутбук на широкий деревянный подлокотник дивана. — Нет, не нужно, просто вдруг подумал… Сколько я здесь? — Сегодня восемь, нет - девять дней, — Марат подозрительно сощурил глаза, отвечая на странный вопрос. — И все это время ты не ходишь на работу? — Ну, у меня есть такая возможность. — Из-за меня не ходишь? — Я думаю, не стоит отрицать, что моя помощь и присутствие для тебя пока необходимы. — Или ты думаешь, что я могу сбежать, и попросту караулишь? Такие подозрения оскорбили не на шутку. Марат отвел взгляд, подавляя раздражение, но от Марка недовольство, вызванное неосторожно брошенной фразой, не ускользнуло. — Ты прав, прости, я не понимаю, что несу. Просто я хочу сказать, что ты не должен менять из-за меня свою жизнь. — Серьезно? — Рунаев снова посмотрел на мальчишку. — И что я должен, по-твоему, делать? Марк давно заметил, что не может долго выносить его взгляд, раньше такого не было, но сейчас почему-то было сложно разговаривать, когда на него вот так прямо смотрели. Складывалось впечатление, что Марат пытается выудить ответ непосредственно из его мозга, проникая туда по-шпионски, без спроса. И тогда казалось, что он уже все знает, а слова просто застревали в горле, и иногда Марк останавливался на полуслове, подозревая, что ответ вслух произносить не имеет смысла, что Марат и так уже прочитал всё в его мыслях. Но сейчас объяснений ждали, и он произнес: — Ходить на работу… Общаться с друзьями… Не знаю… планировать отпуск, а не сидеть дома целыми днями со мной. — А ты не задумываешься, что мне просто приятно быть рядом? Что это, прежде всего, в моих интересах? — прозвучало слишком легко и открыто, а оттого неправдоподобно, потому что естественность слов противоречила тяжести взгляда. Захотелось крикнуть: «Хватит читать меня! Хватит меня изучать, довольствуйся тем, куда я тебя пускаю!» Но Марк ровным голосом произнес: — Не нужно привыкать ко мне, Марат. Не стоит. — Почему ты так говоришь? — Мы уже это обсуждали. Я не собираюсь задерживаться здесь надолго. У меня своя жизнь, у тебя — своя. Марат подошел ближе, несмотря на то что слова резали по-живому, он все же сохранил самообладание. Немного сдавив плечи, провел руками вниз по его рукам. — Я знаю: ты в курсе — я могу быть полным мудаком, я это умею — факт. Но сейчас я ничего не замышляю, не планирую тебя переубеждать в твоем решении, поэтому… Я хочу сказать: ты можешь чувствовать себя нормально здесь, можешь расслабиться, давай общаться без оглядки на твое заточение, которого нет. Ты волен делать, что хочешь, я не собираюсь тебя ни к чему принуждать, манипулировать и все такое. Да, я умею, но не собираюсь этого делать. Я согласен, что перевез твои вещи сюда без спроса и забрал тебя, тоже не спросив, но я поступил так, как посчитал нужным на тот момент, и ты от моего решения ничего не потерял. Я просто сейчас пытаюсь поступать правильно, понимаешь? Так, как если бы я был другом, которого у тебя здесь нет. О большем речи не идет, пока слишком рано делать выводы о нас и наших отношениях, поэтому оставим все, как есть, ты сам не забегай вперед, не опережай мои шаги, не делай ложных предположений и тогда не увидишь намеков, которых я не делаю. — Я услышал тебя, и мне тоже есть что сказать. Я останусь здесь и буду благодарен и признателен за все, но при одном условии. — Каком? — Ты возвращаешься к прежней жизни: ходишь на работу, вечером в зал, нормально разговариваешь по телефону, не боясь меня разбудить или как-то нарушить мой покой, в доме ведешь себя, как хозяин, а не ходишь на цыпочках и дергаешься всякий раз, как я захожу в комнату или просыпаюсь. Не нужно меня опекать, по сто раз спрашивать, как я себя чувствую. И вообще… — А ночью? — Что ночью? — Если я не буду ночевать дома? — карие глаза лукаво и самодовольно следили за отражением недоумения в его глазах. Марату нравилось это чувство — всегда оказываться на шаг впереди. — Я не знаю… Если тебе будет нужно где-то остаться, с кем-то… — Прости, я зря это сказал. — Почему? Нет, все нормально, это нормально… — Я же вижу… — Что именно? — Марк вызывающе вскинул голову, его злило, что Марату снова удалось запутать его. Сколько раз одной лишь своей игрой слов он наводил его на неправильные решения? Путем скольких умелых манипуляций он всякий раз оказывался в его постели? — Я неправильно выразился, прости. — Что ты хочешь сказать? — Ничего, что могло бы тебя оскорбить. — Хватит! Ты все время так поступаешь! — Как? — карие глаза с надеждой загорелись. — Все время стараешься преподнести все так, как тебе выгодно! Как удобно только тебе одному! У Марата вспотели ладони: «Значит, помнит, значит, все еще это он, только теперь Габи в бешенстве, обижен и уязвлен». — Хочешь сказать, я всегда так поступал? И раньше? — Ты же мудак — твои слова. Марат услышал, что хотел, на его взгляд, диалог вышел очень даже информативным, поэтому он решил перестать троллить мальчишку, пока конфликт не зашел слишком далеко. — Я всего лишь хотел сказать, что мне нечего делать ночью вне дома, пока ты здесь, даже если ты меня не ждешь, даже если тебе безразлично, где я. Это мое мнение, моя позиция. — Ты хотел сказать другое. — Нет. Просто ты слышишь то, что боишься услышать, — Марат не дал пространства его возмущению, продолжив. — И я принимаю твои условия. Я согласен. — То есть ты с завтрашнего дня начинаешь ходить на работу и вообще жить нормальной жизнью, прекращая слежку за мной? — Посмотрим. У меня отпуск вообще-то еще длится. Но я тебя услышал. — Я не хотел, чтобы вышло грубо. — Нет, нормально. Ты же стремился быть честным. — Будь естественным, как раньше, не нужно мне напоминать еще и своим поведением, что со мной что-то не так. — Я обещаю. Марк не поверил, поэтому промолчал. — А теперь, когда мы все выяснили с наименьшими потерями, можешь выпить кофе и позавтракать. Марат пошел на кухню, но от Марка не ускользнуло, как быстро сменилось выражения его лица с доброжелательного на обычное, даже мрачное. Все же «друга» мучили вопросы, о которых он говорить не хотел и серьезность которых утаивал. — Чем сегодня думаешь заняться? — раздалось с кухни неправдоподобно беззаботным тоном. Марк закатил глаза, проходя за ним следом. Солнце заливало пространство мягким утренним светом, на столе уже стояла чашка дымящегося ароматного кофе, бутерброды разогревались в микроволновке, и все выглядело обычным, даже по-семейному повседневным. — На кладбище съезжу, два дня не был, — Марк проследил за реакцией, убеждаясь в подлинности разыгрываемого спектакля — Марат прятал от него напряженный взгляд, отворачиваясь к окну, и Марк готов был поклясться, что бывший любовник даже тихо матернулся, услышав его планы на день. — Я могу отвезти, но если не хочешь… — Нет, все нормально, давай съездим, — он решил доказать себе, что долго «быть хорошим» у Марата не получится. Люди не меняются и ненужные нужными не становятся.