Габриэль

Решение было принято. Марк согласился, полностью доверившись уверенному во всем Марату. И стало легче даже дышать. Снова иметь возможность на кого-то положиться, расслабиться и плыть по течению. Мысли об отъезде ушли на задний план, и в последние дни, когда Марат усиленно вел переговоры с другом по поводу участия Габи в шоу, всякая дурь вообще больше не лезла в голову. Только Тео перестал сниться и разговаривать с братом. Марк ездил на кладбище, как и раньше, пару раз в неделю. Подолгу сидел у могилы, обращаясь к глухому постаменту с просьбой поговорить с ним, как обычно, присниться или подбросить мысль, но Тео молчал. И расценивая это молчание как знак согласия и где-то даже благословение на новую жизнь, Марк пытался приободрить себя и радоваться определенности, но увы — вопреки всем оправданиям, молчание брата наводило лишь тоску и тревогу. Он вернулся домой позже обычного, Марат в гостиной разговаривал по телефону, окинув недовольным взглядом фигуру в дверях, начал закруглять диалог, расставляя последние акценты в договоренности. — Где ты был? — нажав «отбой», Марат обратился к разувающемуся в прихожей Марку. — Гулял, — ответил тот, проходя и садясь на диван. — Что-то случилось?  — Марат поспешил сесть рядом, — выглядишь уставшим, — не дожидаясь ответа, он обнял его за плечи, привлекая к себе, и бегло поцеловал в лоб, уже на автопилоте проверяя температуру. Марк прикрыл глаза и, обхватив руками сильное тело, только крепче прижался, позволяя себя целовать и обнимать так жарко и долго, как того хотел заявляющий на него права мужчина. «Получилось?» — Марк старался, как его и просили, перестать всё анализировать, просто разрешить себе снять поводок странных обязательств и жить дальше, но все же что-то его останавливало. Было страшно, очень страшно кому-то довериться, кому-то, уже однажды разочаровавшему, тем более сейчас, когда нет главной опоры — Тео, когда он, Марк, остался совсем один. Но, зажмурив глаза, он лишь еще крепче обнял Марата, вдавливая кончики пальцев в его широкую, сильную спину. «И все же, кто я без них? Без Тео, без своего шейха?» — давно гложущий вопрос снова всплыл в мыслях: — «Смогу ли один, найду ли себя? Или все время вот так — с оглядкой на того, кто сильнее, кто умнее, кто все за тебя решит?» В очередной раз он гнал эти мысли, вдыхая такой горячий, терпкий запах желанного тела, понимая, что продаст свою свободу за один лишь его добрый взгляд: «А нужна ли эта свобода выбора, зачем что-то искать, куда-то бежать, если можно вот так сидеть, пропуская через себя его тепло. Зачем усложнять себе жизнь?.. Зачем?.. Зачем?..» Но жрущие изнутри сомнения возвращались вновь и вновь: «А если снова один? Вдруг передумает, разочаруется, разлюбит? Если предаст, тогда что? Все сначала? Собираться по осколкам, выстраивать себя заново. Сколько боли еще? Сколько сил? А может, стоит отказаться, уйти, как и планировал, пока еще не срослись корнями, пока связи эластичны, непрочны? Искать свой путь самостоятельно, чтобы никто не мешал, не сбивал, не душил заботой… привязанностью… любовью?» — Я сделаю кофе, тебе нужно согреться, — предложил Марат, но встать ему никто не дал, Марку расцеплять объятия совершенно не хотелось, было и так хорошо. — Я не замерз, там конец апреля уже, или ты не в курсе? — Ты дрожишь, — Марат произнес тихо, как-то задумчиво, он не смотрел на него, лишь перебирал волосы на светлой макушке, в душе разбираясь уже со своими демонами. — Ты не здесь, — обжег дыханием шею. — Что? — Марат, будто пробудился. — Вот я и говорю: ты не здесь. Думаешь о чем-то своем. — Просто… Мысли расползаются… Так что насчет кофе? — Не нужно, хватит суеты, я побыть с тобой хочу, просто… в тишине. — Он положил голову Марату на плечо и, подумав, добавил: — Расскажи мне что-нибудь. — Что именно? — Что угодно, как дела на работе, как прошел день? Мне все интересно, только говори со мной. — Ладно, только, пожалуй, я начну с важных для тебя новостей. Я сегодня весь день на телефоне с Глебом. — Я заметил. — Он согласился обеспечить тебе место там, конечно, если ты сам решишь, что условия участия тебе подходят. — На что именно я должен обратить внимание? — Прежде всего, ты должен знать, что сами съемки будут проходить в Москве, в Питере просто кастинг, да и то он давно закончился, но с легкой руки Глеба тебя внесли в списки, как участника. Так что мои поздравления. — Спасибо. — Что-то не слышу радости в голосе. — Я не особо про Москву понял. Мне уехать придется? — Да. Будешь жить со всеми остальными в гостинице, репетировать и тренироваться на базе организаторов, участвовать в постановках, работать с хореографами. Потом засветишься на ТВ, может быть, даже выиграешь, кто знает, — Марат усмехнулся, но не сильно весело. — Хотя на это особо рассчитывать не стоит, все же проект коммерческий, и люди там все заинтересованные. — Ты не сможешь со мной поехать, да? — Марк понял, почему красочные описания плюсов участия не производили должного впечатления. Заупокойный тон Марата говорил о том, что тот себя буквально ломает, благословляя его на участие в этой авантюре. — Я часто мотаюсь в Москву, мы сможем видеться. — Сколько длится проект? — Полгода. — И когда начинается? — Вот об этом ты должен сам поговорить с Глебом, поедешь к нему завтра вечером. Он будет тебя ждать, обговорите все нюансы, он подробно все растолкует, о деньгах не думай, все затраты я на себя беру. — Нет, не поеду. — Марк, ты чего? — Не хочу от тебя уезжать, снова разлучаться… Я только все для себя решил, успокоился, и снова… — Малыш… — «шейх» провел рукой по непослушным, но мягким волосам на затылке своего мальчика. — Это уникальная возможность, отличный старт, чтобы выстроить карьеру на будущее, это нужные связи, знакомства, ты станешь своим еще и в нашем шоу-бизнесе. Поверь, я тебе только лучшего желаю и готов даже пожертвовать нашим временем, чтобы ты добился чего-то, ты же мечтал снова танцевать на большой сцене. Я хочу для тебя… только лучшего, пойми, хочу, чтобы ты был счастлив, удовлетворен и реализован. — Так хочешь мне счастья, что даже готов меня отпустить? Марат снова устремил в стену невидящий взгляд, закусывая губу: — Не готов, знал бы ты, как я ко всему этому не готов… Марк не дал закончить, перебив: — Мне с тобой хорошо, здесь, сейчас. Ты не думай, я не капризничаю, как избалованный ребенок, просто мне, правда, очень с тобой хорошо… и спокойно, и я тебя только обрел по-настоящему, и не хочу уезжать, мне тебя каждый день надо — видеть, чувствовать, понимаешь? Марат понимал, Габи даже не догадывался, как хорошо он его понимает. Еще он понимал и то, что Марку сейчас, как никогда, нужна поддержка, понимал, что вдали от него, в чужом городе он фактически снова беззащитен, и как поведет себя после недавнего потрясения, когда случится очередной перепад, оставалось только гадать. Но отказываться от такой возможности… Он помнил, как у Марка загорелись глаза на это предложение, он практически сразу отказался от идеи возвращения в Вильнюс, что не могло не обнадежить. Рунаев был уверен, что все получится, и даже был готов на большее ради того, чтобы Марк начал новую жизнь. Чтобы забыл клуб, в котором приходилось заниматься нелюбимым грязноватым делом, в котором опустили его самооценку, он мечтал снова подарить ему ощущение полета, стремление к мечте, высшей цели, хотел, чтобы Марк снова начал себя уважать и забыл все плохое и печальное. А для таких перемен нужны кардинальные шаги, и он готов был на это пойти вместе с ним. — Я что-нибудь придумаю. Я попробую на время съемок тоже остаться в Москве. У нас там открылся новый дилерский центр, командировки не прекращаются, я смогу оставить здесь заместителя и вести дела оттуда. Надо только все хорошенько продумать. — Ты реально?.. Ради меня? — Марк поднял голову, недоверчиво всматриваясь в серьезное лицо и понимая, что да — Марат готов, и решился он на это прямо сейчас: во взгляде генерация мысли, сосредоточенный на проблеме, умный, надежный мужчина, его мужчина. Внутри от осознания правдивости его слов и намерений потеплело, и становилось совсем уже не страшно. Что страшного, если Марат будет с ним рядом каждый день? На таких условиях, с такой поддержкой, верой любимого в него он сможет снова работать над собой и даже реально поборется за первое место. — Ради тебя я на все готов, — отвлекшись от раздумий, Рунаев посмотрел на Марка, который именно сейчас стал тем самым, прежним и любящим Габриэлем, со святящимся во взгляде доверием. Он потихоньку оттаивал, приходя в себя день ото дня, и нарушить этот процесс казалось для Марата кощунством, нужно быть рядом, пока еще очень рано предоставлять ему полную свободу — в этом не было сомнений. — Главное, чтобы ты был счастлив рядом со мной, родной, чтобы снова начал жить. Согласие было закреплено более чем теплым, фактически, семейным ужином перед телеком в домашних штанах и футболках. Марк возился на кухне, готовя излюбленную Маратом пасту с базиликом и каперсами, попивая из бокала вино, которое Марат принес из своих неиссякаемых запасов. На такого Марка смотреть было одно удовольствие: постоянно возвращаясь к Марату за поцелуем, он уже без боязни сказать лишнего озвучивал свои планы на их будущее. Предположения по поводу того, как будет проходить конкурс, как лучше и удобнее будет переехать в Москву, где остановятся и как будут выкраивать время для встреч — Марат соглашался с каждым словом, разбавляя вкус вина вкусом его поцелуев. Марк мечтал, воодушевленный и улыбающийся, голодный до более чем откровенных прикосновений. Перемены в нем, свершившиеся за последнюю неделю, не могли не заставить Марата поверить в то, что все идет правильно, что принятое решение верно и спасительно для них обоих. Покончив с ужином, уставший от долгого дня и впечатлений, но счастливый Марк, устроившись на диване, листал каналы, выбирая, на чем же остановиться, когда горячие руки Марата приняли решение, что на этот вечер с телеком покончено. Отвечая на настойчивые ласки, Марк обнаружил себя уже устроившимся верхом на бедрах по-домашнему непринужденного, даже растрепанного Марата. Он гладил его колючие щеки и подбородок, целуя мягкими и теплыми губами вкусные после пасты губы. Он давно уже не был так счастлив — обрести что-то свое — настоящее, цельное, взаимное и дорогое. Обрести своего человека путем таких испытаний, адских усилий и разочарований, через боль, потери и вину ошибок, но обрести и понимать, что иначе быть просто не может, что любить другого уже не получится, как и доверять кому-то так же сильно, как и целовать кого-то так же горячо и в то же время так нежно. — Да, — ответом на все вопросы, на все порывы тела, разрешение себя любить и принятие чужих чувств, чужих желаний, как своих собственных. Марат задыхался от обжигающих поцелуев, от сладкой тяжести родного тела. Он гладил его лицо и целовал закрытые глаза, проникая все глубже в отзывчиво принимающее тепло. От самозабвенности, с которой отдавался Марк, сносило крышу, и все отчетливее верилось, что они здесь друг для друга. — Я тебя всю жизнь ждал, — прошептал Марат, чувствуя как его рука, сжимающая член Марка под футболкой, становится влажной. — Все стоило того, чтобы тебя встретить. Мальчик мой… маленький… Марк прикрыл глаза, устало улыбаясь ему в плечо. — Я и правда чувствую себя ребенком рядом с тобой. Это все из-за твоего нереализованного отцовского инстинкта. — Знаешь, я мог бы и согласиться, если бы не чувствовал, как из тебя вытекает моя сперма. Марк тихо усмехнулся, прикусывая твердое плечо, давая понять, что сморозил настоящую глупость. Марат взял в ладони его лицо и заглянул в глаза, цепко прошелся по чувственным чертам, особенно задерживаясь на припухших, раздраженных его же щетиной губах, и сосредоточенно добавил: —  Я люблю тебя… иначе. Это что-то совершенно немыслимое, но и не преступное, и, должно быть, ты сведешь меня с ума, но я готов на все, лишь бы ты и дальше хотел оставаться моим. Марк поцеловал его в переносицу, потом коснулся губами прикрытых глаз, его немного напугало их болезненное и какое-то отчаянное выражение, и чтобы успокоить тревоги Марата, о которых можно было только догадываться, он произнес: — Мне ничего особенного не надо. Достаточно совместно приготовленного ужина, бутылки вина, а еще твоей улыбки и спокойствия во взгляде. Я хочу просто быть с тобой, так, как получается… как это у нас уже есть. Я тебя… — почему-то именно сейчас стало чертовски сложно признаться в таком. — Я понял… — Очень… — Я знаю, все знаю. И это немного пугало.