Габриэль

Весеннее солнце уже ощутимо растворяло питерскую злую зиму. Захлопнув дверцу машины и пропищав сигнализацией, Марк на секунду завис. От свежего воздуха закружилась голова, приятная слабость во всем теле не дала сделать шаг. Он решил постоять еще немного, прислонившись к дверце большого черного джипа, на котором приехал домой. Серый парадный, бетонные ступеньки, черные кованые перила, грязный снег, но небо… Небо — прозрачное, серебристо-голубое — оно было живым, ярким и обнадеживающим. Он все же нашел силы отстраниться от машины и направился к подъезду. Пакеты с покупками приятно оттягивали руки. Сегодня он решил пошопиться в одиночестве, точнее, Марат не смог составить компанию — несмотря на выходной, возникли дела, но он отдал ему машину с условием, чтобы тот вернулся до вечера, так как на восемь запланирована встреча с Глебом, на которую просто недопустимо опаздывать. Марк и не собирался нарушать договоренность, даже прикупил себе новый свитшот, а Марату бежевый свитер, но вот только все равно в офис к Глебу ехать не хотелось. Честно сказать, душа ко всей этой истории с конкурсом не лежала, но он уже дал согласие и метаться было поздно. Разве что один бы он к Глебу никогда не поехал, вот и уговорил Рунаева принять одно единственное условие — на переговоры они поедут вместе. От мысли, что придется оставаться с Глебом наедине, начинало мутить, в голове всплывал тот допрос, который ему устроили на днюхе Марата. Глеб явно пытался выяснить какие-либо компроментирующие факты его биографии: нестыковки и прочие подозрительные вещи, и Марк не знал, до чего же в итоге додумался лучший друг его парня. Но шестое чувство подсказывало, каким бы кристально чистым ни был его био, Глеб не смягчится, настрой он словил, и это впечатление не исправить. Марк взглянул на часы, заходя в подъезд. До встречи оставалась полтора часа: как раз переодеться, выпить кофе. Он был уверен, что Марат уже давно собран, и ждать, как обычно, придется только его, Марка. Улыбался, думая о том, что вот вроде бы Марат и в армии-то не служил, но характер у него далеко не мирный. Впечатление, что он бы с удовольствием муштровал не только себя, но и за Марка бы принялся, если бы они чуть дольше были вместе, чуть ближе душевно, чуть больше он бы ему позволял. Дверь открыл своим ключом и, сняв куртку, так и замер на пороге. В квартире раздавались два голоса. Да — совершенно точно у Марата были гости, но вот по тону беседы вряд ли можно было бы подумать, что ему нанесли дружественный визит. Габи не понимал, кому именно принадлежит второй голос, но чем дальше вслушивался, тем больше убеждался, что верный Глеб вечера так и не дождался, а решил зачем-то приехать сам. Марк так и стоял у закрытой двери, опустив пакеты с покупками на пол, и нужно бы пройти и дать о себе знать, но ноги отказывались идти. Просто внутри все застыло от первых пойманных фраз, а от услышанного далее он вообще начал сползать по стене — такую «правду» о себе ему еще не доводилось слышать. — Ты действительно вот так уедешь? — спрашивал на повышенных тонах визгливый, нервный голос. — Мы и так из-за него не видимся совсем, а теперь ты еще и в Москву собрался! — Сам знаешь, что съемки всего полгода длятся. Мы вернемся уже осенью домой. — Мы… мы… мы… — только и слышу от тебя. Мы то… Мы это… Нам нужно… Мы решили… — Глеб, да что ты как с цепи сорвался? Неужели тебе не понятно? — Нет, кажется, тебе ни черта не ясно! Когда он пропал, я думал, все улеглось, но нет же — тебе приспичило его найти. — Что за ненависть такая? Что он сделал? — Он тебя у меня забрал. Совсем, понимаешь? С концами! Нет у меня больше друга — Марата, этот… — Поосторожнее в выражениях, я уже предупредил, кажется. — Да открой ты глаза! Когда ты только поймешь? Он использует тебя. — Ах вот, что тебя волнует, что он живет у меня? — Да не только, это всего лишь часть проблемы. Он тебя присвоил, понимаешь?! Одурманил, что ли, чем-то?! Я все никак в толк не возьму, что с тобой происходит? — Я помогаю ему просто встать на ноги, ты близким своим разве не помогаешь? Или что я должен делать? У Марка вообще никого не осталось, не только здесь, в Питере, а вообще нигде, никого. — А ты в этом уверен? — Уверен. — И много ты про него знаешь? — Всё. — И где он сейчас? — Поехал проветриться. — На твоей тачке, разумеется? — Разумеется. — И давно ты ему машину даешь? — Не знаю, не важно — Это гипноз? Ты под гипнозом? — А здесь что не так? — Да ты тачку свою бережешь, как если бы она одушевленная была, не дай бог что-то переставить в салоне или бардачок без спроса открыть, ты ж звереешь на глазах. Мы же всегда стебались над этой твоей излишней ревностью к металлу, как ты там говорил: «Как человек относится к машине, так он относится и к себе». Все это знают, и все наши тебя подкалывают этим, а тут такое… Ты даже Нику ее не доверял. — Ее нет, у меня была другая тогда, Ника на ней я учил водить, он тренировался ездить только со мной, разумеется. Но Марку я даю машину, хм… потому что… доверяю. Я вообще ему больше, чем себе, доверяю. — Это и пугает. — Я люблю его просто. — Это мы уже слышали. А он вообще, этот твой золотой мальчик, знает, сколько ты за его участие в шоу отдал? — Зачем ему это знать? — Значит, он тебе мозги промыл по поводу своей порядочности. Хорош, крысеныш, хитер. — Почему ты такой мелочный, Глеб, и такой злой? Что случилось? Если ты что-то про него нарыл, скажи, а если нет, то перестань причитать здесь, как старая мамка, которая свою ягодку не для такого растила. Я сам разберусь. Не нужно обо мне беспокоиться, мои деньги считать и все такое. Это мои бабки, мои, понимаешь, моя жизнь, мои решения, мой парень. — Да не твой он. Он ничей. Уедет, вот увидишь. Уедет и о тебе не вспомнит. — Да с чего ты взял? — Я по глазам его видел. Он потерянный, гастролёр. Я этот типаж знаю — сначала они и сами думают, что осели навечно, найдя золотую жилу, а потом зажираются и валят, все побросав — и жилу, и комфорт — главное — это кураж, эмоции, впечатления, они долго на одном месте не живут… с одним человеком не спят, и баб таких полно и пацанов не меньше. — Ты ошибаешься. Он не такой. Он свою большую сознательную часть жизни брата лечил. — И тем не менее гастролировал, или скажешь, что снова я вру? — Он работал, работа такая была, и брат с ним катался, а когда не смог больше, Марк ушел, сюда переехал. Да что я тебе говорю, ты не настроен сейчас слушать. И, вообще, хватит. Это бесполезно все. Я люблю его. И он меня любит, а как мы живем, никого не касается, даже тебя. Звенящая тишина оглушала, Глеб, кажется, присел, голос зазвучал глухо, Марк даже представил, как тот зажимает пальцами переносицу, чтобы сконцентрироваться, потому что головная боль не дает продолжать спор: — Я из кожи вон вылез, чтобы его впихнуть, минуя все обязательные условия, думал, он уедет, а ты… — Что я? Останусь один, тебе на радость? — Со стороны посмотришь на все это. — Уж ты бы постарался открыть мне глаза, я уверен, — голос Марата звучал весело и цинично. — Ты сам со временем все понял, когда бы он на звонки перестал отвечать, перезванивал бы тебе только через два дня. Потом засветился бы где-нибудь, с кем-нибудь… И ты бы понял. — А тут я с ним еду. И такой облом. — Да, едешь! Да. Он тебя у нас забрал. Ты как марионетка загипнотизированная, посмотри на себя. Конкурс — пожалуйста! Бабки — нате, машина — да ради бога. А он хотя бы спросил, скольких трудов тебе стоит всем этим его обеспечить? Я говорил, что так будет, что ради близких ничего не жаль, но что он для тебя делает, что взамен ты получаешь? — Ты серьезно думаешь, что я отвечу? — Да ничего не отвечай, и ежу понятно, что кроме отсоса он дать тебе ничего не может. — Глеб, заткнись, пожалуйста, я пока еще вежливо прошу. — Что, правда глаза колет? — Почему ты считаешь, что все измеряется бабками, почему ты так его ненавидишь? — Да потому что больно смотреть, как эта шлюха из тебя веревки вьет. — Глеб! — Ты, как заколдованный, реального, очевидного не сечешь. И уедешь теперь еще! Ну скажи, скажи мне, чем он лучше? Чем он лучше меня?! Марат! Маратик… Раздался смех, да такой жесткий. Фирменный его, так только он умеет — уничтожать людей одним лишь только звуком своего голоса. Сидя в прихожей, на своей куртке, Марк поморщился даже. — Господи, Глеб. Я догадывался, конечно, что тебя ко мне влечет, но что до такой степени ты мозгами съедешь… Господи, это ж надо! — Смешно, да? Тебе смешно? — Да! Уржаться просто! Грязью человека поливать только потому, что конкуренцию почувствовал. Но он тебе не конкурент. Я спешу развеять твои загоны. Нет, совсем не конкурент, и даже если бы очень захотел, не смог бы им стать, потому что ты мне друг. А друзей я выбираю не по принципу — на низ сойдет, понимаешь?! — А он значит только на низ? — Он… Это совсем другое, я не планировал в него влюбляться. А ты, я смотрю, предпочел бы стать подстилкой на один раз, такая роль тебя больше устраивает? — Меня устраивает то место, на которое ты выбрал совсем не меня. Его место. — Всё это очень глупо. — Марат представил глаза Габи и его губы, голос, потом посмотрел в перекошенное злобой лицо Глеба. — Очень глупо. У нас с тобой никогда ничего быть не могло, ни до Марка, даже ни до Зацепина. Слушай, а ведь Никиту ты тоже люто ненавидел, я только все не мог понять за что. После того, как мы расстались — неприязнь оправдана, но до этого, когда мы были еще с ним вместе, когда я его с вами знакомил, ты ведь тоже его упорно принимать не хотел. — Рад, что до тебя дошло, наконец. Поздравления прими! — Спасибо, конечно, но что-то не слишком в восторге от таких откровений. Ты, как друг, очень хороший, и я к тебе по-своему привязан, я ценил наши отношения, но теперь даже не понимаю, как общаться, когда знаешь такое… Я не готов к подобного рода последствиям, не приветствую тайное обожание, я тогда доверять не могу, и вообще, не на равных мы теперь, ты меня превозносишь, а с друзьями нужно быть на одной волне, в одной плоскости… Ты сам все испортил, прости, но лучше бы ты молчал во всех смыслах: и про чувства, и про Габи. Ничего у нас не будет больше, мне жаль, но… — Это потому, что тебя привлекают всякие ненормальные, конченные уёбки, послужному списку которых позавидует портовая блядь. — Самое печальное во всем этом, Глеб, что ты абсолютно трезвый, был бы хотя бы под кислотой или коксом, тогда бы, возможно, можно было бы еще как-то выправить ситуацию. — Что, отрекаешься от меня? — Уже. — Тогда и про конкурс забудь. — А это теперь не тебе решать, деньги заплачены, я так понимаю. Список участников утвержден, так что свою влиятельность можешь засунуть в свою ушлую задницу. — Когда он тебя бросит, ты будешь скулить, как побитая собака… — Уходи, дорогой друг, мой тебе совет, да поскорее. — Я буду наслаждаться, глядя на руины, которые он оставит после себя. Я буду смотреть и улыбаться тому, как ты зализываешь раны, в пьяном угаре трахая все, что шевелится, возможно, даже баб, сожалея, что в свое время не он лег в могилу вместо своего брата. Послышался звук разбивающегося чего-то. Пелена спала, Марк подорвался с пола и в два счета оказался в гостиной, где замес был уже в самом разгаре. Марат, склонившись над окровавленным лицом Глеба, заносил кулак для очередного удара. — Стой, Марат! Рунаев поднял налитые кровью глаза и слепо уставился на Марка. Тот, перепуганный и какой-то слишком бледный, стоял в дверном проеме и смотрел на них: — Не надо… Он этого не стоит. В зеркале, за ним отражалась светлая взъерошенная макушка и худая, обтянутая белой футболкой спина. «Марк был дома, он был здесь все это время, он был разут, значит, не только что пришел… Он все слышал», — стало еще хуже и даже как-то страшно, нехорошее предчувствие колыхнуло что-то внутри, в области сердца что-то сжалось. Пальцы медленно выпустили воротничок рубашки, на котором уже не было нескольких пуговиц, они лежали на полу, рядом с коленом Марата, здесь же были и несколько обломанных, окровавленных зубов. Марат обессиленно сел на пол. — Ты давно здесь? — зачем-то прошептал он, пока Марк помогал дезориентированному Глебу встать. — Что ты слышал? Марк не ответил, только бегло посмотрел на него, но Марату этого взгляда было достаточно, он знал — Марк слышал все, даже больше, чем надо. Щелкнула входная дверь. Марк вернулся в комнату. Марат уже стоял у окна, растирая разбитые костяшки. — Я ему такси хотел вызвать, но потом передумал, пусть сам разбирается. — Он на машине, кажется. — Не знал, а то бы гвоздем прошелся бы. — Ты шутишь — плохой знак. — Болит? — игнорируя опасения, Марк взял его за руку. — Нет. Не чувствую пока. — Я лед принесу. — Марк… Он обернулся. — Ты все не так понял. — Может, нужно было ему скорую вызвать? — Может, лучше катафалк? — Завтра у тебя в офисе будут менты. — Это вряд ли. — Думаешь? — Уверен. — Уверен? — Любовь так быстро не проходит, — Марат улыбнулся, Габи эта улыбка и не понравилась, и привлекла одновременно. — Ты еще можешь шутить? — А что остается? — Похоже, это твой девиз по жизни. Все-таки я принесу лед, — он снова попытался выйти. — Марк… — Что? — К черту конкурс, полетели на море. Отдыхать… от всего этого. — Ты платишь? Марат осекся, не зная, что ответить: — Ну… я же приглашаю… — Ну да, ну да, — он все-таки вышел за льдом.