Танго самоубийц

      — Здесь больше нет других пассажиров? — спросила авантажная дама, протискиваясь в их третьеклассные нищебродные апартаменты, откатывая чемоданчик к двери и заталкивая его впритык под стену. Похлопала ладонью в черной лайковой перчатке по свободному диванчику и предупредительно поинтересовалась: — Я могу занять это место?       Уайт утло и неуютно поерзал, собирая в гармошку открытый еще секунду назад рюкзак, где уже ворочались с явственно зарождающимся недовольством, и бессловесно кивнул, выражая согласие, которое с него спрашивали исключительно из вежливости. Рядом завозился господин Валентайн, пробуждаясь — вот же напасть! — так несвоевременно, когда в непосредственной близости нарисовалась отчего-то настраивающая всем своим обликом на ревнивый лад попутчица. Быть может, все дело было в ее мальчишеском наряде, а может, в том, что вела она себя несвойственным девушкам образом, демонстрируя излишне мужские, волевые и самостоятельные качества — этого Кей в точности не знал, но чувствовал себя ужасно уязвимо, неуместно и никчемно на фоне белокурой леди пиковой масти, возомнив, будто сударь Шляпник, к женщинам не тяготеющий, может зачем-то увлечься подобной незаурядной андрогиней. Ему захотелось вцепиться Лэндону в рукав пальто, отчаянно его затрясти, крикнуть, чтобы не смел никем интересоваться, чтобы не вздумал затевать с ней разговоров, чтобы не причинял — пожалуйста, не сейчас, когда сердце и без того измотанное и слабое, — нечаянно лишнюю боль, но ничего из этого он, конечно же, не сделал, продолжая восседать на месте подавившимся шпагоглотателем и душить рвущуюся из рюкзака химеру, всего минуту назад нареченную Лилак.       Видя, что второй пассажир доставшейся ей каюты проснулся, дама сдержанно улыбнулась, а затем совершенно неожиданным манером, едва не роняя укомплектованного моноклем кота и повергая в изумленный ступор как одного, так и другого участника этой сцены, поочередно протянула им машинально принятую руку, стиснула, на миг обдавая ровным шпарящим теплом, и энергично потрясла, сообщая:       — Меня зовут Саманта Саванна, приятно познакомиться! А это мой компаньон, мсье Кисье.       — Э-э-э… — выдал единственно возможное Кей, не успевший сочинить себе имя и в принципе не способный генерировать их с такой немыслимой скоростью.       — Лэрри Нолан, — не сморгнув и глазом, вяло, простуженно и полусонно соврал Лэндон, взбираясь повыше на сиденье, с которого успел неприлично и развязно сползти, привольно выпростав ноги и заняв собой почти все место, рассчитанное на шестерых. — А это мой младший братишка, Лэйн. Мы вместе путешествуем… — и вдруг замялся, застопорился, застрял на половине так и не выведенного губами слова, будто что-то припоминая и прикидывая, а затем вкрадчиво предположил: — Простите, вы сказали: «Саванна»? Я не ослышался? Не вы ли, случайно, дочь известного изобретателя…       — Дочь известного идиота, ага, — довольно резко оборвала его Саманта, присаживаясь на диванчик, выпуская своего котяру, пытаясь устроиться в немыслимой тесноте и при этом извернуться так, чтобы закинуть под невысоким столиком ногу на ногу. — Не очень-то я люблю обсуждать своего papá: все его сразу начинают оголтело хвалить, а мне приходится давить фальшивые улыбки, чтобы при них же не протошниться.       Кей метался взглядом от одного к другому, от Лэндона к этой малознакомой девушке, и топился в чернейшей горечи, подступающей под горло, будто желтая желудочная желчь; охваченный разбушевавшимся в груди чувством, он напрочь позабыл свое новое имя, выпорхнувшее вольной птицей из головы, и уточнить теперь уже никак не мог.       — Ваше право, — с изрядным безразличием пожал плечами господин Валентайн, немножко успокоив своей реакцией заранее разревновавшегося мальчика-ключика. — Стало быть, мы только что сделали остановку… я так полагаю, то был Париж?       — Париж, да, — ответила ему рубленым кивком попутчица, доставая из кармана смятый сверток, при ближайшем рассмотрении оказавшийся сложенными воедино и скрученными в рулон тетрадью, блокнотом и загадочной серой брошюркой без названия. Потрясла этим свертком, высыпая пару автоматических чернильных перьев, совершенно одинаковых, стеклянных и наполовину исписанных, и небрежно сгрудила все это богатство на стол.       Ее кот-компаньон в это время с любопытством все обнюхивал, тычась носом в потертый флок да примериваясь поточить об него бесстыжие когти, задирал хвост трубой с таким видом, будто собирался пустить пахучую струю, пометив причитающееся ему по билету место, разгуливал по сиденью туда-сюда и изредка таращил на побледневшего Уайта свою лупу-монокль.       Господин Валентайн провел пятерней по измятому от бесконечных дорог и плохого отдыха лицу, скрывая зевок и собирая в горсть подселившуюся усталость, покосился за окно, где даже не думало брезжить отдаленным рассветом, и перевел все внимание на Кея, тайком нащупывая его прохладные пальцы и легонько их стискивая. Метнул быстрый взгляд в сторону кота, многозначительным и лишь им одним понятным кивком указал на рюкзак, где их дивная зверушка возилась с нарастающим недовольством, никак не умея улечься в сгустившейся духоте, и Кей, вконец растерявшийся, напуганный, смятенный и даже близко не представляющий, как им одолеть этот путь до Ливерпуля, превратившийся вдруг во что-то невообразимо сложное и до бесконечности долгое, в ответ только обреченно придавил забрыкавшийся пуще прежнего куль.       На их счастье, леди Саванна как будто не замечала ничего вокруг себя: склонившись над столом в потемках, она развернула тетрадь с блокнотом на недописанных страницах и сощурилась, с трудом разбирая пьяно скачущие во все стороны буквы. Снова порылась в безразмерном кармане-хранилище и извлекла из самого дна, мелькнувшего бордовой подкладкой, некий предмет, отдаленно похожий на громоздкую гильзу и песочные часы одновременно: колбу, отлитую из плотного стекла и запаянную с обеих сторон, с округлой ровной подставкой в нижней части и цилиндрическим отростком, укомплектованным таким же медным шнуром, в части верхней. Стекляшка была замутненной, по чернёному временем корпусу разбега́лись шестеренчатые узоры, шнур казался потертым и изношенным, однако, невзирая на это, хватило лишь прикосновения к его навершию и легкого нажатия, чтобы устройство вспыхнуло глубоко внутри голубоватым огоньком и засветило, медленно разгораясь и отвоевывая у темноты пару окружных дюймов.       Уайт расположения к девице по-прежнему не испытывал, но на карманный фонарь уставился во все глаза с неприкрытым изумлением, чуть не разжав замечтавшиеся пальцы и не устроив нежеланное кулуарное представление юродивых циркачей.       Саманта, впрочем, ничего не почуяла; ей бы сделать в череде необычайностей хоть что-нибудь относительно обыденное, да вместо этого она раскрыла брошюру, придавила переплет посередке увесистым гильзовым фонарем и, подхватив в обе руки по ручке, сноровисто и бойко, будто так оно и должно быть у нормальных людей, принялась одновременно выводить в тетради и блокноте одни и те же слова, списывая их под копирку не хуже знаменитого диплографа Клоксуорта, бесследно сгинувшего в морской пучине.       — Как вы… как вы это делаете? — не удержавшись, в священном трепете прошептал Уайт, слишком обескураженный, чтобы суметь промолчать. Поверженно покосился на господина Валентайна, тоже не без интереса наблюдающего за умениями их необычайной попутчицы, всем своим видом признавая полнейшее и безоговорочное поражение перед дочерью знаменитого механика, и повторил, заметив, что леди Саванна отняла взгляд от линованных листов: — Как у вас это получается?       — «Это»? — переспросила Саманта, моментами соображая откровенно натужно, со скрипом несмазанных шестерней. Через секунду-другую додумавшись, просияла: — А, письмо! Все просто: я амбидекстр.       — Амби-кто?.. — не понял Кей, от потрясения едва ворочая губами.       — Амбидекстр, — неожиданно отозвался слева Лэндон, повторяя уже озвученное слово, импульсивным рывком поднимаясь с места и сгребая Уайта за шиворот. — Тот, кто одинаково хорошо пользуется обеими руками. Пойдем-ка, мой славный Лэйн, прогуляемся по дирижаблю и не будем отвлекать мадмуазель от ее занятия. Прошу нас извинить, — с дрожащим от еле сдерживаемого бешенства голосом прибавил он, чуть уловимо склонив голову в галантном кивке. А после этого, не слушая возражений, вытолкал Уайта вместе с бушующим рюкзаком прочь из каюты.

⚙️⚙️⚙️

      — Лэндон, что… — начал было Уайт, когда его вывели и потащили петляющими змейками коридоров вслед за стрелками, указывающими пассажирам расположение курительной комнаты. — Что ты… что происходит?       — Что происходит, спрашиваешь? — злостно отозвался сударь Шляпник, скрипя зубами и задыхаясь последним астматиком без свежего глотка успокоительных ядов и смол. — Это я хотел бы тебя спросить, мой Ключик: что, твою распоследнюю мать, происходит? Какого дьявола ты сидишь и таращишься, раскрыв рот, с таким неподдельным восхищением, будто еще секунда — и рухнешь в ноги новоявленной королеве? Стало быть, я недостаточно хорош для тебя? Меня ты, помнится, не спрашивал, как я так управляюсь двумя руками с виолончелью, а это, поверь мне, ничуть не легче!       — Что?.. О чем ты?.. — путанно пролепетал Кей, до сих пор ровным счетом ничего не понимающий, но перепугавшийся до панических чертиков, и тогда Лэндон, окончательно психанув, приложил его к стенке так, что воздух вышибло из легких, а у кого-то в каюте затряслись шаткие створки и оскорбленно звякнули переполненные багажные сетки. Ухватил рукой за ворот дубленки, заставляя приподняться на носочках и занырнуть в окрасившиеся бушующей морской зеленью глаза — лютые, осатаневшие и обещающие, если немедленно не принести щедрую жертву скорому на расправу подводному царю, потопить вместе со всеми мачтами и крылатыми парусами.       — Хватит! — прорычал господин Валентайн, хорошенько встряхивая захлебывающегося неподдельным ужасом мальчишку, впервые — что, в общем-то, было неудивительно, учитывая, что и сам Уайт тоже в первый раз за время их путешествия осмелился, пускай по-детски непосредственно и наивно, но при этом столь откровенно и неприкрыто кем-то восхититься, — раскрывая себя ревнивого и оказываясь поистине устрашающим в этой ревности. — Еще раз попытаешься, еще раз я засеку хотя бы проблеск вот этого щенячьего восторга в твоих блудливых глазах, гадёныш, и пеняй не себя!.. Я тебя высеку уже по-настоящему, до самой крови, чтобы навсегда рубцы остались, понял меня?!       — Но я не… — попытался оправдаться Уайт, непростительно поздно осознав, что творится с рассвирепевшим мужчиной и в какую ловушку, сам того не подозревая, ненароком угодил. — Я не потому же… Господи, Лэн, да выслушай ты меня! — Он почти плакал, он молил его, хватаясь пальцами за удушливый ворот; где-то сбоку брыкалась химера, истерически сражаясь с рюкзаком, и от новой катастрофы их отделял ровно дюйм сосборенной ткани под сомкнувшимся и неуклонно сдающим кулаком.       — Что я должен выслушать? — все еще испепеляемый яростью, уточнил сударь Шляпник, наседая на несчастного мальчишку и болезненно вдавливая его в коридорную переборку нижней палубы, замершей и навострившей бессонные уши в предвкушении чужого аморального скандала. — Твои оправдания? — Каким-то немыслимым чудом взяв себя в руки, он с огромным трудом согласно кивнул: — Валяй. Я слушаю.       — Не здесь же… — в отчаянии просипел Кей, впиваясь ногтями в его жесткую руку, но не находя в себе права даже попробовать сорвать ее с лацканов скомканной курточки. — Пожалуйста, не здесь, Лэн… ты с ума сошел! Кругом же люди спят…       Осаженный его словами, господин Валентайн ругнулся, но малость протрезвел и, не выпуская юношу из хватки, поволок за собой сквозь мутный полумрак одинаковых пролетов, обитых фальшивым деревом и разлинованных через равные промежутки алюминиевыми вставками; пока они шли, Уайт подыхал от страха, заполнившего каждую клеточку его существа, и загодя подыскивал подходящие слова, чтобы как-нибудь все объяснить и потушить пробудившийся вулкан, грозящий вот-вот похоронить все под раскаленной лавой. Кое-как они добрались до курительной каюты, затоптанной следами чужих грязных ног, окутанной завитками густого дыма, плавающего под потолком, и в столь глухой час, на их удачу, пустующей. Озверевший Лэндон безжалостным швырком втолкнул мальчика-ключика в эту зловонную камеру пыток, и рюкзак, давно уже норовящий устроить маленький цирковой фокус наподобие тех, где из цилиндра появляется невинный белый кролик, выскользнул из разжавшихся пальцев, сдулся и опал на пол, а Лилак вырвалась на желанную свободу, окунаясь в прогорклый смог всех возможных дешевых табачных сортов, взмыла ввысь и столь уморительно там расчихалась, что Уайта невольно перекосило искривленной нервической усмешкой.       Господин Валентайн, и так слишком во многом подозревающий юношу, усмешку эту истолковал по-своему, в корне перверсивно и неверно: быстрым шагом пересек пространство квадратной комнатушки, расталкивая ногами подворачивающиеся приземистые стулья из легковесного металла, заваливающиеся набок практически без звука, и навис над зажмурившимся Уайтом, неосознанно сжавшимся в комок и влипшим в невысокие стены, вымазанные синеватой сепией и разукрашенные всевозможными моделями дирижаблей. Еле сдерживая красную пелену, заволакивающую сознание, мужчина вздернул его поникшую голову за подбородок, вынуждая глядеть строго в глаза, и потребовал с нехорошим придыхом:       — Ну же, малёк, давай. Я жду твоих объяснений. Им лучше быть убедительными.       Уайт всхлипнул, попытался взобраться потряхиваемыми лопатками чуть выше по стене и выпрямиться, не смог, окончательно сник и, урывая для себя последний шанс на спасение, вместо этого беспомощно осел, забившись в самый угол, и уже оттуда простонал, не особенно надеясь на то, что его услышат:       — Ты совсем идиот, Лэн… ты слепой идиот…       — Что-о?.. — протянул Валентайн, вынужденно присаживаясь перед ним на корточки и стараясь не обращать внимания на химеру, скачущую прямо за его спиной и пытающуюся испортить всю серьезность момента, комично вскарабкавшись ему на плечи. — У тебя еще язык поворачивается…       — Да как ты не понимаешь, что это я тебя ревновал к ней, я! — отчаявшись достучаться до чужого отключившегося рассудка, угодившим в капкан волчонком взвыл Кей. Закрыл лицо от унижения ладонями и уже из-под них продолжил выталкивать сжигающие добела слова: — Я не хотел этого говорить… это ужасно стыдно, ты и представить себе не можешь, насколько… Тебе же легче, ты волен на меня злиться, волен, если уж я того заслуживаю, высечь, а что остается мне? Я могу только мучиться этим чувством и… все остальное в моем исполнении было бы откровенно смехотворным, Лэн… ты же должен это понимать…       Химера, нагло вторгаясь и разряжая обстановку, раскинула крылья, впилась когтистыми лапами в замызганное серое пальто мужчины, покорила никак не дающуюся вершину, протоптавшись по спине, и практически плюхнулась ему на голову всей своей осклизлой тушей, на радостях зачем-то прикусив мелкими передними зубами прядь волос, с восторгом ее всасывая и изъявляя явственное намерение отожрать.       — Ах же ты, дрянь паршивая! — взревел Валентайн, отмахиваясь от зверюги и раздраженно скидывая ее с себя. Снова уставился на мальчика-ключика, не способного сдержать спазматическую улыбку, без спросу проступающую на его лице, и резонно напомнил:       — Допустим, мой Пьеро, но это бред: тебе прекрасно известно мое отношение к женскому полу. Леди, нацепившая брюки, от этого не перестает являться леди, точно так же как и ты, милый мальчик, если вдруг удумаешь нарядиться в платье, естества своего от такого преображения не поменяешь.       — Я не… — Уайт поневоле вспыхнул на нарисованной сударем Шляпником гипотетической картине с переодеванием, но как следует откреститься от нее не успел.       — А вот твоего отношения к дамам я так до конца и не понял, — не давая ему и рта раскрыть, продолжал наседать Валентайн, с обманчивой лаской оправляя на мальчишке воротник: руки его заботливо и бережно расправляли еще мгновенье назад ими же измятые складки, но Кей почему-то ощущал затаенную в них дрожь, будто сейчас они плясали свою умалишенную пляску на бритвенном острие, за которым, если только дать достаточный повод, ласка эта сменится пощечиной или же полноценным, до сочащейся из десен крови, ударом; Уайта никогда за его скромные восемнадцать лет так не били, чтобы со всей сердечной злости да по лицу, зато сам он единожды в своей жизни съездил сударю Шляпнику на прощальном, едва не разлучившем их амстердамском корабле, а потому прекрасно понимал, какой силы безумие должно пульсировать в самовольничающих руках для подобного, на первый только взгляд непростительного, поступка. Ладони Лэндона продолжали гладить, надеясь, что их ответно успокоят и помогут улечься вздыбленной шерсти, но голос его звучал так, будто в нем звенели и перекатывались сложенные в банку на зиму молнии: — Я так и не понял, что ты питаешь к женщинам, Ключик, и ты ни разу не удосужился этот спорный момент прояснить.       — Да ничего я не питаю, — тихо и с поистине детской честностью проговорил Кей, колеблясь все там же, на их общей ревнивой грани, вдруг перехватывая его ладонь своей, поднося к губам и целуя насквозь протравленные сигаретным дымом судьбоносные линии. — Я просто никогда не видел, чтобы люди писали обеими руками одновременно, Лэн, пойми ты это. Я просто удивился, только и всего!       Лэндон прерывисто вдохнул-выдохнул, усмиряя внутренних демонов, и с такой же искренностью — только дурной, взрослой, поломанной и извращенной, — предупредил:       — На будущее: если ты и впредь попытаешься при мне столь бурно проявлять свое удивление, не обижайся потом, что я из раза в раз воспринимаю его несколько… превратно. А сейчас, пожалуйста, загони свою животину…       — Лилак, — оживился Уайт, за всей этой кутерьмой позабыв, каким важным известием собирался поделиться с господином Валентайном перед тем, как в их устоявшийся маленький мирок косвенно вторглись посторонние личности. — Я придумал ей имя!       — Поздравляю, — без особого энтузиазма отозвался сударь Шляпник, до кучи умудряющийся ревновать еще и к химере, которая к моменту их примирения устала скакать по пустующей курилке, заволоченной смогом, и от недостатка внимания принялась надоедливо впиваться ему в ботинки и брюки, раздирая ткань на лохмотья, надкусывая задники туфель и иногда оставляя на голенях нечаянные царапины. — Тот случай, когда имя неоспоримо превосходит своего владельца. Держи ее, а я попытаюсь накинуть мешок.       Пока они возились с бедной химерой, вынужденной путешествовать в неприглядном качестве багажа, но уже притершейся, смирившейся и только слезно таращащей на своих спутников печальные малиновые глаза, Кей наконец-то во всей полноте осознал, что они находятся на самом настоящем дирижабле, что вокруг колышется воздух, переплетаются в шутливом танце ветра, тянутся географическими картами лоскутные шкуры полей, седые линии рек, верхушки гор — иней и седое серебро, — свалки городов, нагромождения куполов, шпилей и невзрачных квадратных крыш, что где-то там, за немыслимой высотой, безлюдные еловые чащобы, сухостойные равнины, облетевшие лиственные рощи, приютившие воронье, и что прямо под ногами, с боков и над головой подрагивает фюзеляж золотистого цеппелина, его каркас, поперечные шпангоуты и продольные стрингеры, поют хоровым гулом пустоты, расчаленные тугой проволокой, и дышат легковесным газом гигантские баллонеты, обтянутые просмоленным телячьим бодрюшем.       — Лэн, — виновато оглаживая морду расстроенно пыхтящей химеры, неуверенно позвал он мужчину, присевшего рядом с ним и удерживающего точеные крылья зверя от бессмысленного порыва раскрыться прямиком в мешке. — Лэн, я никогда не видел дирижабля внутри.       — Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, какой фурор произведет эта твоя скользкая гадина, если только прорвется, — предостерег Валентайн, застегивая рюкзак. Поймал разочарование в синих глазах, осекся, моментально передумал: — Так и быть, малёк, давай ее сюда, я прослежу, чтобы она не испортила нашу ознакомительную экскурсию. Большинство сейчас дрыхнет праведным сном, и нас там, скорее всего, встретят пустующие залы.       Сказавши так, он без жалости скрутил в тугой жгут горловину рюкзака, давно уже пестрящего мелкими дырами, будто решето, и вывел, легонько подталкивая в спину, взбудораженного Уайта в коридор, проводя потемками нижней палубы, где ютился третьеклассный люд, к лестнице в светлый мир палубы верхней, предназначенной преимущественно для обеспеченных пассажиров.       Стальные ступени, отлитые из легковесных полых трубок, тонко позвякивали под ногами, пока поднимались по ним, а мерклый и матовый свет по мере продвижения становился насыщеннее, резал глаза; когда же ступени закончились, на смену им растянулось в обе стороны ковровое покрытие, ровным ворсом устилающее рукава разветвленного коридора. Прямо по курсу маячила бежевая стена, украшенная старинными плакатами и крупными диахромными фотографиями — на плакатах то плясали акробаты и гимнасты из лионского цирка Франкони, то господин в деловом костюме и с подкрученными усами рекламировал немецкий лагер, то огненная дама в нахлобученном набекрень плюмаже из перьев и в рыжей балетной пачке экспрессивно прижимала к груди охапки ночных фиалок на фоне горного озера, приглашая всех посетить знаменитый савойский курорт Экс-ле-Бен, а фотоснимки были преимущественно с воздушными шарами, полупрозрачными фантастическими стратостатами и дирижаблями. Коридорчики огибали выставочную стенку с двух сторон, уходя глубже в каютный квартал, справа и слева зияли сквозными проемами приглашающе открытые двери, за ними виднелись огромные окна, а за окнами переливалось приглушенной на полтона вайдовой чернотой звездное небо.       — Туда можно? — против воли робея и замедляя шаг, спросил Кей, вытягивая шею в надежде заглянуть за дверную коробку.       — Отчего же нет? — пожал плечами сударь Шляпник. — Там прогулочные галереи и, должно быть, столовая или лаунж. Идем, Ключик! Не ты ли жаждал поближе познакомиться с планировкой нашего летучего шарика?       Химера, словно чуя, что без нее там творится что-то до невозможности увлекательное и интересное, как с цепи сорвалась, яростным клубком кувыркаясь внутри мешка и едва не ломая самой себе косточки нетопырьих крыльев, и Лэндону стоило отдельных усилий удерживать ее от побега. Коварная мысль о том, что они только зазря мучают живое существо, неотступно стучалась ему в виски, умоляя впустить и договориться по-хорошему, а он без конца отгонял ее, напоминая себе, что существо это прицепилось к ним само, тогда как никто его силой не удерживал и вообще поначалу рьяно гнал взашей.       — Идем, — почему-то шепотом вымолвил Кей и уже сам потянул господина Валентайна за рукав, утаскивая навстречу прямоугольнику парящего заоконного неба.       Лэндон, за свою жизнь повидавший таких цеппелинов не один и не два и перелеты привыкший совершать люксовым классом, в догадках не ошибся: за дверью действительно оказалась галерея, проложенная вдоль левого борта гондолы и отделенная от столовой тонкой ширмой наподобие китайской. Скошенные окна, отгороженные широким подоконником, тянулись сплошным полотном, размежеванным лишь вездесущими дюралевыми переборками, столовая с округлыми столиками дремала, буфетные створки были закрыты до завтрака, и тишина перекатывалась гулом в такт стрекочущим моторам, откатываясь от внутренних стен и до внешней обшивки.       Ободренный этой всеобъемлющей тишиной, Уайт двинулся вдоль длинного окна, касаясь подушечками пальцев поверхности подоконника и собирая с него редчайшую небесную пыль, а Валентайн последовал за ним неотъемлемым эскортом. Скошенные окна охватывали не только край заоблачного мира, но и видимый горизонт с ландкартой стелющейся под ними земли: та сейчас была укрыта непроницаемым пологом, и только тонкие россыпи золотого песка поблескивали там, где горели слабым светом огни спящих городов.       Дирижабль плыл неторопливо и величественно, будто мудрый синий кит, надрезающий океаническую гладь. Его отлаженный механический ход был настолько ровным и выверенным, что практически не ощущался: казалось, будто находишься в подвесном доме, прицепленном к нарядному Мировому древу, украшенному в честь Рождества бесчисленным множеством таких вот праздничных шариков.       — Лэн, — позвал Кей, захлебываясь от восторга, хватая мужчину за руку, исступленно его тормоша и подтягивая за собой к оконцу. — Лэн, смотри! — И Валентайн покорно шел, смотрел, незаметно поддаваясь мальчишескому восхищению, причащаясь кипучей энергии и духу молодости: зеленому, словно народившаяся по апрелю вешняя трава.       Он даже по просьбе Уайта позволил Лилак высунуться из рюкзака и насладиться видами, хотя, по его сугубому ощущению, душевная организация химеры едва ли позволяла той испытывать эстетическое удовольствие, будучи даже не столько примитивной, сколько филистерской: заоконные красоты зверюгу интересовали куда меньше, чем тончайшие запахи, доносящиеся от буфетной стойки.       Побродив еще немного по галерее и заглянув в примыкающую к ней столовую, они направились обратно через коридор и мимо спальных кают на противоположную сторону, где должен был находиться озвученный Лэндоном лаунж.       Вдоль правого борта там обнаружился в точности такой же прогулочный променад и однотипные ширмы, только отделяющие на сей раз не обеденные столы, а небольшие чайные столики, окруженные диванчиками; большинство столиков пустовало, и иногда на них бесхозно лежали позабытые пассажирами книги, газеты или журналы, но некоторые места оказались заняты такими же одинокими полуночниками или парами, коротающими время в беседе. Порой кто-нибудь из этих людей приподнимал голову, отрываясь от чтения, и учтиво приветствовал новоприбывших лунатиков-шатунов, получая в ответ такой же вежливый кивок, другие даже не удостаивали их и взгляда, что было для Лэндона с Кеем гораздо предпочтительнее, но ни один, к величайшему облегчению юноши, не приставал с праздными расспросами. Женщин среди них не было, кроме одной сухопарой дамы крайне преклонных лет в широкополой шляпе, темно-красной, как спелый гранат, и таком же приталенном платье; дама склонялась над стопкой документов, изучая их сквозь монокль, а какой-то пухлый клерк ей старательно ассистировал, подсовывая все новые листы и при этом что-то торопливо приговаривая.       — Тебе не показалась странной наша попутчица? — с понятной опаской, недаром предугадывая новый ревностный приступ и в свою очередь тоже терзаясь взаимной ревностью, рискнул спросить тихонько Кей, подтекая ближе к Валентайну и приподнимаясь на цыпочки, чтобы шепнуть на ухо.       — Не страннее нас с тобой, — отрезал мужчина. И напомнил: — К тому же, не забывай, Ключик: она дочь мистера Арчибальда Саванны…       — …И почему же она тогда путешествует третьим классом? — усомнился Кей. — Если она дочь настолько известного человека…       — И что с того? — недовольно огрызнулся Валентайн, снова чувствуя себя уязвленным и незаслуженно приниженным в значимости. — Мой отец был куда известнее, просто поверь мне на слово. Он изобрел топливо, на котором сейчас работает практически все, что движется с помощью механики и пара, а мистер Саванна всего лишь собирает автоматоны. Разницу чувствуешь? Однако я, как ты видишь, тоже путешествую вместе с тобой третьим классом. — И добавил уже проще, чуточку остывая и успокаиваясь: — У нее банально могли закончиться деньги в пути.       Его слова дошли до Кея далеко не сразу, застревая в голове, набитой и переполненной примелькавшимися образами беспутного бродяги-ирландца; лишь с третьей или четвертой попытки он кое-как осознал услышанное, запнулся, сбившись с выверенного шага, и уставился на Лэндона примерно с тем же шокированным озарением, с каким их химера таращилась на людей, всякий раз будто впервые их видя.       — Так твой отец изобрел топливо?.. Выходит, он во многом тот, благодаря кому существует наша эпоха… — медленно, буква за буквой постигая эту запоздалую новость, проговорил он и возмущенно, с долей понятной досады вопросил: — Почему же ты мне раньше никогда об этом не рассказывал, Лэн?!       — К слову не приходилось, — с изрядным безразличием пожал плечами Лэндон. — Да и что мне до отцовских заслуг? Ко мне они если и имеют отношение, то косвенное, а теперь, когда на мой банковский счет наложен негласный арест, вернее, на меня при попытке им воспользоваться, можно сказать, что наши родственные связи практически оборвались: видишь ли, я не могу воспользоваться ни фамилией отца в силу личных причин, ни плодами его трудов в силу обстоятельств, от меня не зависящих, поэтому какая разница, кем он там был и что изобрел? Реальность такова, что я путешествую третьим классом, ты путешествуешь третьим классом и дама эта тоже путешествует третьим классом. Все остальное значения не имеет.       Кей пристыженно помолчал, помялся немного, не зная, как заставить язык с прежней бойкостью выталкивать заученные слова, и сконфуженно произнес, внезапно испытывая немалое стеснение:       — Я и не знал, что ты из настолько именитой семьи, Лэн… Лэндон, — почему-то осекся он, на мгновение ощутив самолично урезанное имя, родное, сердечное и теплое, недостаточно почтительным.       — Вот и славно, правда же? — хмыкнул тот, безупречно уловив это короткое замешательство и игриво подмигнув. — А иначе я бы решил, что ты со мной только из-за пресловутых наследных лавров. Неплохо иногда скрывать такие существенные детали. К тому же, я мог бы быть гораздо известнее и богаче, не унаследуй мой дядя всего состояния Браунов… Впрочем, какое это имеет значение сейчас? На данный момент я настолько же бесславен и нищ, как и ты, мальчик-ключик. Я говорил тебе когда-то о том, что суть такое все эти атрибуты достатка, всё дорогостоящее барахло и общественное положение — быть может, ты помнишь тот день, проведенный в моем отроческом древесном домике посреди ирландского леса за откровенными беседами? — так вот, все они преходящи и не значат ровным счетом ничего. Мне ли, лишившемуся на семнадцатом году жизни всего в одночасье, этого не знать.       Огорошенный новыми сведениями о знакомой вроде бы личности Лэндона Брауна-Валентайна, Кей все равно никак не мог вернуться в свое прежнее состояние, в равной степени наполненное меланхолией и вспышками эмоций: косился на сударя Шляпника с немыслимым доселе смущением, спотыкался на ровном месте, пока шли по галерее вдоль правого ряда окон, прятал в карманы руки, начинающие досаждать одним фактом своего несуразного существования, и с нарочитым упорством вымученно таращился на стены, разрисованные фрагментами географических карт и увешанные вездесущими фотографиями, крошащимися плакатами да репродукциями знаменитых картин. В конце концов Лэндон, поначалу изрядно забавлявшийся этой его ментальной кататонией, не выдержал и, ухватив свободной от рюкзака рукой за шиворот, хорошенько встряхнул, так расстаравшись, что даже оторвал невзначай от пола.       — А ну, прекращай это, малёк! — неодобрительно потребовал он. — А иначе мне придется затолкать тебя в туалетную комнату и напомнить одним весьма порочным способом, какими должны быть отношения между тобой и мной. Все бы ничего, да закончится это наверняка тем, что твоя химерья пакость опять вырвется, пойдет топиться где-нибудь в унитазе и добьется-таки, что ее неминуемо смоет в открытое небо.       Уайт прыснул, не удержался, хохотнул и, не представляя, как ему сдержать рвущиеся из легких приступы заполуночного веселья, принялся давиться смехом, зажимая ладонью рот и покрываясь красными пятнами.       — Ох, Лэн, — отсмеявшись, сказал он, избавляясь от лишних сомнений и снова становясь самим собой: — Когда ты так говоришь, я сразу вспоминаю, что ты мой… мой близкий человек. Давай пройдем эту галерею до конца и вернемся в каюту? Я самую капельку устал, и меня клонит в сон…       Им на глаза попадались легкие полки с книгами, протянутые вдоль стены, небольшой постамент с миниатюрным пианино, сияющим так, будто его отлили из невесомой ангельской стали, невостребованная конторка с письменными принадлежностями и часами; цеппелин, ныряющий в воздушные ямы и выплывающий из них обратно вместе с попутной волной, убаюкивал, и Кей, поначалу оживленный перелетом и новой обстановкой, незаметно привыкал, что их кочующий дом мерно покачивается на одной из ветвей исполинского ясеня, а сам ясень куда-то движется, переступая канатами бесплотных корней.       — А ты сумел бы сыграть что-нибудь на пианино? — легкомысленно спрашивал он на обратном пути первое, что приходило в ветреную голову, сонливо при этом зевая и щуря глаза.       — Как бы я тебе должен играть еще и на пианино? — возмущенный подобными ребяческими допущениями, отзывался Лэндон. — Но изволь, кое-чему я в своем детстве обучался и мог бы, скажем, изобразить убогую детскую считалочку. Что-нибудь из разряда «Джек и Джил пошли на холм принести ведро воды, Джек корону разбил, упав ничком, Джил за ним летит кувырком…» — такая игра тебя устроит?       — О, Лэн, это было бы забавно! — радостно откликался приноровившийся насмешничать Уайт. — Я бы много отдал, чтобы только послушать это в твоем исполнении…       — Боюсь, что подобные забавы дорого тебе обойдутся, — с многозначительным намеком, нисколько его издевками не смущенный и на подростковые уловки попадаться категорически отказывающийся, спокойно отвечал Валентайн, приподняв брови. — Надеюсь, ты понимаешь, что я вовсе не о деньгах сейчас говорю?       — Ага, — на диво покладисто соглашался Кей, его недотрога-Пьеро, пугливая певчая птица, пойманная на задворках пражских улиц и за время, проведенное в неволе, успевшая сменить скромный воробьиный окрас на дивное оперенье маленького цветочного колибри. — И во сколько же мне это обойдется, если ты прямо сейчас пойдешь и сыграешь там хотя бы один куплет?       В результате Лэндон, недовольно прорычав что-то о том, что за такой прилюдный позор в лаунже дирижабля на виду у тех, кто мается там инсомнией, и на слуху у тех, кто дрыхнет в люксовых каютах, созерцая сладкие сны, Уайту придется выплачивать свой неденежный долг до конца жизни, впихнул его, кемарящего на ходу, но по какой-то разошедшейся малолетней дурости застрявшего у раздвижных тридцать восьмых дверей и собравшегося устроить там игривые выкрутасы, внутрь их каюты, только в этот миг наново припоминая, что путешествовали они на сей раз не в одиночку.       Саманта, все еще корпеющая над брошюрой, отняла белобрысую голову от исписанных листов и поприветствовала их вежливой улыбкой. Цилиндр с заткнутым за тулью пиковым тузом она к этому времени успела снять и отставить в сторону, на пустующее сиденье, по большей части занятое пока котом. Мсье Кисье тоже приподнял отягощенную моноклем башку, отрываясь от важного дела и ненадолго прекращая вылизывать себе яйца, и окинул вошедших фосфорным прищуром, полным всепоглощающего презрения. После этого он быстро сменил неподобающую позу, улегшись египетским сфинксом и обвив себя подвижным хвостом, а Кея посетило навязчивое параноидальное ощущение, что котяра этот за ними следит.       Медный гильзовый фонарик за то время, что они прогуливались по дирижаблю, малость угас, но зато за окном наконец-то начало светлеть четвертым дорассветным часом, смывающим цвета и неизменно погружающим землю в призрачное царство берилловых теней. На городских улицах в час этот можно было порой увидеть что-нибудь сильно не то: темную фигуру, колышущуюся в углу у водостока, старый отпечаток Белой Дамы, сбежавшей из родового замка и тающей с каждым лучом, как восковый негатив, зловещие крылья воронов, хлопающие на излете обманутого сознания. Кей помнил, что по Карловой часто разгуливал призрак влюбленного канатоходца, оседлывающего карнизы и рельсовые пути, и сумасшедший брадобрей, срезающий молоденьким девушкам косы — брадобрея отрастивший от лени волосы Кей по понятной причине побаивался тогда и сам, переживая не столько за даром не нужную длину, сколько за саму нежеланную встречу, — но высоко над приютившей истлевающие прахом кости землей все было иначе: голубоватое сияние фонарика плясало вместе с резвой скачкой ветров, терзающих снаружи цеппелин, из соседних комнат доносился приглушенный храп, чей-то разговор, ведущийся в настолько выверенной темперации, что тело от него смаривало, охватывало дремотным оцепенением, и эфемерные небожители, если только они попадались летучей махине на пути, обходили «Ромула и Рема» стороной. Зато иногда можно было встретить небожителей других: пару раз мимо них проносились, слабо поблескивая корпусом, встречные птичьи монопланы дю Тампля со стреловидным свободнонесущим крылом и тянущим воздушным винтом, оседланные одинокими летчиками в авиаторских шлемах и непроницаемых тонированных очках, призванных уберегать глаза от слепящего солнца, а в отдалении, за облачными массивами, кучно и порожисто переваливающимися в руслах ветряной розы, Кей заприметил другие дирижабли, движущиеся так плавно и незаметно, что казались зависшими в вакууме.       Как и прежде, господин Валентайн пропустил Уайта к окну, а сам уселся рядом, ближе к двери, чтобы можно было устроить, закинув одну на другую, утомленные ноги, слишком длинные и оттого не вмещающиеся под приземистым столом. После этого в каюте установилась тишина, изнурительная и выматывающая: необоснованная ревность истлела, не получив ни малейшей подпитки ни с одной из сторон, говорить им в таком составе было не о чем, леди Саванна усердно скрипела парой перьев, выводя на бумаге двумя руками одинаковые буквы, Лилак в рюкзаке продолжала бесноваться, Кей отчаянно давил ее, заталкивая себе под бок и накрывая, как мог, короткой полой дубленой куртки, а мсье Кисье давно уже засёк эти манипуляции и таращил сквозь лупообразный монокль на непоседливый рюкзак зеленые лупешки, морщил шерстистый нос и многозначительно шевелил завитками длинных усов. Закончилась эта напряженная пантомима тем, что уже и попутчица стала все чаще поглядывать на подозрительную парочку, безуспешно пытаясь понять, в чем тут было дело и почему так волнуется кот, и этого Лэндон не выдержал: выпрямился во весь рост, рывком поднимаясь с места, вытащил из кармана сигаретную пачку, без лишних слов демонстрируя свои намерения, предупредительно извинился и — сволочь эгоистичная! — выскользнул из каюты, бросив Уайта одного во всем этом кошмаре.       Тогда бедолага, не представляя, как ему спастись от недоуменного внимании леди Саванны, перетащил несносный рюкзак ближе к стене, навалился на него, вжав химеру в обшарпанную фанерную панель, влип лицом в стекло, от усердия перестаравшись и громко треснувшись об него лбом, и стал молиться о том, чтобы увидеть еще одного залетного моноплана-тамплиера, походящего на хищную Рух, пестрящий лоскутами яркой материи аэростат или хотя бы скучную дыню какого-нибудь цеппелина — что угодно, только бы нарочитая увлеченность заоконными видами стала чуточку более правдивой и живой, но, как назло, никто больше в расчистившемся небе, с каждой секундой светлеющем аврорной зарей, не показывался.       Лилак у него под локтем так мощно и отчаянно билась, умоляя ее выпустить и подарить глоток свежего воздуха, что Уайту стало дурно, фанерный лист ходил ходуном, сотрясаясь вместе с атаками химеры, вслед за фанерой начинал подрагивать стол, а уже на столе медный фонарик заходился беспричинной дрожью, норовя соскользнуть с помещенной под него брошюры; было бы ложью сказать, что хуже ситуацию не придумаешь, и все-таки эта конкретная уже складывалась весьма и весьма погано — даже рокот моторов, отчасти стирающий звуки, больше не мог в ней выручить.       Не зная, куда ему деться и от цепких глаз Саманты, и от одержимого, отнюдь не льстящего интереса ее кота, и чем занять себя так, чтобы выглядеть со стороны по-настоящему занятым, Кей в панике зашарил взглядом по их скудному багажу, в котором не имелось ни книги, ни чистого блокнота с простым карандашом, и остановился на худом саквояже, припоминая о единственном, что могло бы, как ему представлялось, создать иллюзию дела.       Извернувшись, опустив правую руку локтем на разбушевавшегося питомца, а пятерней прихватив горловину рюкзака, он рукой левой кое-как расстегнул саквояж, порылся в нем, с тоскливым ужасом натыкаясь на редкие разрозненные денежные купюры и дареные гогглы с компасом, отыскал кубик Клоксуорта и ухватился за него пальцами с той же надеждой, с какой утопающий хватается за спасательный круг.       Кубик звякнул заблудившимся подшипником, хрустнул трещиной на одном из боков, от небрежительного отношения только углубляющейся и разрастающейся с каждым днем, проведенным в бесконечном пути, и отразил мглистый каютный свет стеклянными гранями; Уайт столько раз брался за него, мечтая разгадать сокрытый в его лабиринтах секрет, что, пожалуй, знал наизусть все ходы-выходы, повороты и тупики, но ровно до середины, до центральной точки, где дорога обрывалась и не находила продолжения. Всё так же усмиряя химеру правой рукой и топясь в безрадостных размышлениях о том, что перед Ливерпулем их ожидает остановка в Лондоне, а значит, количество пассажиров их маленького и тесного купе может возрасти на недостающую треть от положенных шести мест, он поудобнее взял кубик свободной кистью и покатил шарик привычной — и, по сути, единственной доступной, — линией к злополучной срединной точке.       Уверенность, что это отведет от него пускай и вполне объяснимое, но оттого не менее досаждающее и пристрастное внимание попутчиков, растаяла, едва успев зародиться: как только пальцы его коснулись прозрачного куба, а тот поймал надколотыми плоскостями рассеянные лучи восходящего солнца, в каюте моментально затих скрип железных перьев и воцарилась тишина настолько страшная, что к горлу юноши подкатила ни разу до этого не беспокоившая дорожная тошнота.       — Что… что?.. — не выдержав, спросил он, приподнимая голову, и столкнулся с шокированной Самантой практически лицом к лицу: та не поленилась перевалиться через разделяющую их преграду, чтобы влипнуть чуть вздернутым острым носом едва не в самый кубик.       — Откуда у вас это? — спросила она, пораженно хлопая широко раскрытыми глазами и неверяще таращась на ту из стеклянных стенок, где виднелась кривоватая подпись, собственноручно выведенная почившим изобретателем. Повторила, вкладывая в слова непонимание, обиду на вселенскую несправедливость и — возможно, только померещившуюся Кею, — угрозу: — Откуда. У вас. Это. Откуда?! — Проявляя себя истинную, чуждую невыносимых приличий, даром никому не нужных, спросила уже с потрясающей прямотой: — Ты хоть представляешь, что держишь в своих руках? Такая вещь не должна находиться у какого-то… никчемного недоростка, не представляющего даже, что с ней делать! — И под конец, основательно разошедшись, потребовала настолько напористо и категорично, что Кей впервые в жизни испугался девчонки, едва ли превосходящей его по возрасту более, чем на пять лет: — Дай сюда!       — Что?! — возмущенно взвился и отпрыгнул он, убирая руки из-под бесцеремонных пальцев, вхолостую мазнувших по воздуху. Отшатнулся, подался назад, вжался лопатками в просаженную диванную спинку, разразившуюся горестным пружинным стоном, и взвыл: — Какое вы имеете право? Это не ваш кубик, он принадлежит Лэн… Лэрри, моему брату!       — Как он может ему принадлежать, если давно уже не принадлежит никому?! — продолжала наседать леди Саванна, которую, впрочем, после всего увиденного язык не поворачивался звать «леди»: перегнулась через стол, выпростав не по-девичьи сильные руки, без малейших стеснений вцепилась ему в предплечье, подтащила к себе, болезненно выкручивая суставы, и попыталась заново отобрать изрядно потасканный легендарный предмет. — Изобретения Клоксуорта объявлены всемирным достоянием!       На озвученном имени великого Сэра Уайту поплохело уже основательно: если до этого он еще питал какие-либо иллюзии относительно ушлой девицы, то теперь растаяли и они, а давешнее спасение обернулось настоящим бедствием. Он вскинул руку вверх, спасая кубик, но Саманта взгромоздилась на столешницу, опираясь сперва одним коленом, потом другим; накинулась, обрушилась сверху — юноша еле успел отвести конечность в сторону и сделать единственное возможное в подобной ситуации: выронил кубик на диванное сиденье, а сам перехватил нахальные руки, метнувшиеся следом, удерживая их, ввязываясь в состязание и почему-то, к вящему собственному ужасу, в нем неуклонно проигрывая.       — Мой брат сейчас вернется! — крикнул он, глядя в пепел сощуренных глаз, обрамленных черной подводкой. — Думаете, он позволит вам забрать кубик?       — Мне хватит тридцати секунд, чтобы решить задачку, — с непостижимой самонадеянностью заявила Саманта, морально подавляя Кея так, как никому еще не удавалось в его недолгой жизни. — А после этого уже плевать будет на твоего брата.       Мсье Кисье вздыбил шерсть и агрессивно зашипел, происходящее более всего напоминало зачинающуюся драку; Уайт, драться совершенно не умеющий и не представляющий, что ему делать с этой девушкой, заламывающей ему запястья, мысленно взмолился кому-нибудь, чтобы сюда поскорее возвратился господин Валентайн и прекратил творящийся беспредел, но в этот миг произошло нечто худшее, о чем он за борьбой напрочь успел позабыть.       Лилак, почуяв слабину и поначалу не поверив возвращенной свободе, воспрянула, протиснула нос сквозь стянутую горловину мешка, принюхалась, обнаружила странно знакомые запахи, будоражащие память собачьих предков, и вырвалась из рюкзака, так ожесточенно протаскивая мышиные крылья, словно считала те лишней деталью и мечтала поскорее отломать.       Саманта замерла, так округлив и выпучив глаза, что сделалась похожей на точную копию своего кота, только без монокля. Ошарашенно повернула голову, ослабляя хватку и проседая под встречным натиском мальчишки, не удержала равновесия и опрокинулась назад, соскальзывая со стола и плюхаясь задницей на диван. Проводила потрясенным взглядом обалдевшую от заточения химеру: та радостно свесила язык, расправила крылья и — безобразие продолжалось, набирая обороты, — без отлагательств набросилась на кота, вздыбившего шерсть и выгнувшего спину дикой дугой.       Громадный скачок химеры смел фонарик, блокноты и ручки, мсье Кисье издал напуганный косный мяв и стремительно полез вверх по флоковой обивке, по фанере, по багажной сетке, каким-то чудом даже по потолку, перебегая на противоположную сторону каюты и чуть не роняя катающийся там кубик, а леди Саванна, застрявшая кверху ногами и едва не провалившаяся под стол, взбрыкнула рассыпающими грязь сапогами, злобно сузила глаза, скрежетнула зубами и заорала придушенным шепотом, выталкивая слова сквозь ощеренные губы:       — Откуда у вас эта химера?! Я же знаю ее, я могу поклясться, что знаю эту слабоумную крылатую псину!.. Неужели это вы спалили лабораторию господина Магистериуса?..       — Кого?! — обреченно простонал Уайт, притворяясь непричастным, но на деле всё кристально понимая и только глубже погрязая в безнадеге, пополз по дивану, пытаясь одновременно схватить кубик, химеру и кота, но успел спасти только кубик, накрыв собою прежде, чем по нему прошлись четыре пары когтистых лап, увлеченных догонялками.       — Господина Паскье! Паскаля Паскье, если так тебе лучше понятно! — рявкнула Саманта, хватаясь за боковину стола, за диванную ручку, и возвращая вертикальное положение. — Это из-за вас, значит, я впустую моталась в Марсель, а потом делала крюк до Парижа…       — Не понимаю, о чем ты! — закрывая уши руками и почти плача, пискнул Кей, мечтая прямо сейчас провалиться сквозь пол и уйти куда-нибудь в машинное отделение цеппелина, да там и просидеть вплоть до самого прибытия в Ливерпуль.       — Не делай вид, будто не знаешь, о чем я! — прорычала леди Саванна, стискивая кулаки так, будто еще немного — и врежет. — Откуда бы вам еще ее было взять?       — Мы нашли ее! — безуспешно отбиваясь, топясь во лжи, звучащей до истерического смеха неестественно, открестился Уайт, подтаскивая к себе саквояж, запихивая внутрь едва не сменивший хозяина кубик и провожая заметно косящими от нервов глазами сцепившийся звериный ком, катающийся по каюте и разбрасывающий в разные стороны то перья, то пластинки чешуи, то клочки выдранной шерсти. — Надо их скорее как-нибудь разнять!       — Давай! — велела Саманта, игнорируя заманчивое предложение. — Разнимай!       В этот беспросветный миг дверца взвизгнула, стремительно отъезжая в сторону, и на пороге, ошеломленно замирая и теряя выскользнувшие из руки сигареты, возник Лэндон, возвратившийся как раз к апогею непоправимой сцены, чтобы заслуженно пожинать плоды легкомысленной отлучки.

⚙️⚙️⚙️

      — И держите ее крепче, — приказала леди Саванна, безрезультатно стараясь успокоить кота. Выглядел тот после короткой стычки с химерой еще более потрепанным, чем прежде: хвост походил на вздыбленный бутылочный ершик, шкура кое-где щеголяла сизыми проплешинами, монокль немного съехал набекрень, оставляя глаз беспомощно слепым, но паскудства в его морде поубавилось на пару градусов, а взамен пришло расстройство и первобытный звериный страх.       — Я держал, — огрызнулся Уайт и колко припечатал, одной незначительной фразой выдавая всё случившееся в отсутствии сударя Шляпника: — До тех пор, пока ты не полезла!       — Эй, эй! — вклинился Лэндон, только успевший доблестно растащить шипящий, плюющийся и вихрящийся клубок и теперь любующийся новыми порезами на и без того истерзанных руках. — Что такое здесь произошло? Я требую объяснений!       — Она пыталась отнять твой кубик! — выпалил Кей, не испытывая ни малейших угрызений совести за порицаемое всеми ябедничество. — Просто хотела его отобрать!       — Ты что, вытащил его при ней? — отчетливо расслышав сказанное, да выводы сделав несколько иные, чем юноша рассчитывал, процедил господин Валентайн, становясь отменно злым. — Пьеро, ты соображаешь хоть иногда своей непутевой башкой?       — Вы не имеете на этот кубик никакого права! — вклинилась Саванна, хотя ее мнения по этому поводу никто и не спрашивал.       — Я имею полное право на этот кубик, уважаемая леди, — резко отчеканил Лэндон, полуобернув к ней лицо и с усилием усмиряя переполняющий его гнев. — Как минимум, я имею прав на него ровно столько же, сколько и любой другой человек, и решительно не понимаю, с чего вы возомнили, будто можете вот так легко и непринужденно его присвоить!       — Вы придурки, и вам он достался по ошибке! — ни капли его речью не впечатленная, спокойно возразила Саманта, продолжая приводить в чувство доведенного до сердечного приступа мсье Кисье: снова порылась в мешковатых карманах пальто, достала неопознанный мутноватый пузырек, вскрыла с характерным щелчком деревянную пробку и поднесла к его носу с часто вздымающимися ноздрями. По каюте разлился знакомый аптечный запах, в котором Уайт угадал обычную лекарственную валериану, кот поплыл заволоченными пленкой глазами, в мгновение ока хмелея, а больничный дух, окутавший их комнатушку, незаметно превратившуюся в палату душевнобольных, как-то разом успокоил всех присутствующих, благотворно влияя на взвинченные нервы.       — Простите? — недовольно переспросил порядком оскорбленный ее нападкой господин Валентайн. — Что это означает?       — А что, можно подумать, у вас он светится? — ехидно предположила Саманта, отставляя пузырек и скрещивая руки на груди.       — Допустим, не светится, — раздражаясь только больше, выдохнул Лэндон, чувствуя, что впервые в жизни хочет ударить женщину. — И что с того?       — О чем я и говорю, — покачала головой наглая дочка изобретателя. — Вам он достался по ошибке.       — Вас это не касается в любом случае, — в очередной раз справляясь с недостойными порывами и призывая на помощь все имеющееся в его распоряжении безразличие, с нажимом произнес мужчина, потирая пальцами усталый лоб и помогая Уайту затолкнуть опечаленную Лилак обратно в ее рюкзак.       — Может быть, это меня и не касается, — вынужденно согласилась с ним Саманта, размеренно и жутко постукивая носком сапога по алюминиевой ножке столика, — но зато меня, определенно, касается кое-что другое. Вам известно, чья это химера? Пускай мои права на кубик так же спорны, как и ваши, но бесспорно одно: химера вам не принадлежит! Мне хорошо известен ее настоящий владелец. Это господин Магистериус, алхимик и ученый… — И тут она перескочила с одного на другое, меняя тон, и продолжила уже в менторском духе: — А знаете, что пишут в газетах? Парочка клиентов, мужчина средних лет и молоденький мальчик, наведались к мсье Фонко с целью сбыть пропавший кубик Сэра Джонатана Клоксуорта, но не сошлись в цене и стали угрожать уважаемому антиквару револьверами. Тот был вынужден обратиться за помощью, ему удалось это сделать благодаря своему подручному Эгберту, прибывшему к нему из Англии для прохождения практики. Юный Эгберт вызвал охрану, и тогда посетители сбежали, воспользовавшись балконом, после чего очутились в лаборатории господина Магистериуса…       Инстинкт самосохранения у нее, судя по всему происходящему, либо напрочь отсутствовал, либо был задавлен напыщенной убежденностью в собственной значимости.       — И как же ваш любимый Магистериус оправдывался перед властями за свою смертельно опасную алхимистрию, оборудованную в жилом доме? — нисколько ее речью не впечатленный, спокойно поинтересовался Лэндон, невозмутимо присаживаясь на диванчик рядом с Кеем, напуганным до столбняка и цепляющимся за своего взрослого спутника как за последний оплот.       — У господина Магистериуса, конечно, возникли после этого происшествия некоторые проблемы с городским главой, посылающим ему теперь гневные телеграммы, — бесстрастно отозвалась леди Саванна. — Однако его проблемы не идут ни в какое сравнение с вашими. Вы сожгли дотла лабораторию и присвоили себе его творение! Если персонал «Ромула и Рема» узнает, что на его борту находятся двое преступников с опасной тварью…       — А хотите, уважаемая леди, я вас высажу из дирижабля, не дожидаясь прибытия в ближайший порт? — учтиво предложил Лэндон на такое дерзкое заявление, и глаза его при этом не улыбались, а смотрели холодно и недобро. Воплощать подобное в жизнь ему совершенно не хотелось, пускай он и не представлял, как еще разрешить конфликтную ситуацию, в которой эта малознакомая девица внезапно обернулась для них не меньшей угрозой, чем покойный Джилрой Келли — а с Келли, надо заметить, он разобрался безо всяких колебаний, даром что тот некогда был ему другом.       — Лэн, так мы преступники?.. — наконец-то сообразил Уайт, медленно переварив и осмыслив полученную информацию, да так переволновавшись, что опять запамятовал их вымышленные имена.       — Не мы, Лэйн, — с нажимом напомнил ему господин Валентайн, тормоша сигаретную пачку, сражаясь с желанием плюнуть на все да закурить прямо здесь и не закуривая только потому, что спички у него отобрали еще на входе. — А двое безымянных клиентов мсье Фонко, мужчина средних лет и молоденький мальчик. Знаешь, сколько народу подойдет под подобное описание? И единственный, кто знает правду — вот эта леди.       Облик его, небритый, бандитский и откровенно недоброжелательный, пугающий даже Кея, сделал свое дело: Саманта захлопнула рот, застыла в неловкой позе, припомнив озвученные револьверы и медленно холодея, уставилась на дверь, на Кисье, которого бросать, очевидно, не собиралась, да так и не решилась предпринять ни малейшей попытки прорваться, прекрасно отдавая себе отчет, что преимущество не на ее стороне.       — Мне нет дела до сгоревшей лаборатории, — облизав языком широкие тонкие губы и сглотнув пересохшую слюну, проговорила она. — Меня интересует только кубик. Мы скоро прибудем в Лондон, это моя остановка, и я никогда больше его не увижу. Он останется у вас, а вы и понятия не имеете, что с ним делать! Какое бессмысленное расточительство! От вашего небрежного обращения у него уже трещина поползла по стенке, и я точно вижу, что вы его угробите, так и не пробудив ото сна, а я — я просто не смогу спокойно жить дальше, думая, что находилась буквально в нескольких дюймах от триумфа… И все потому, что вы — парочка эгоистов, те самые собаки на сене, которые и сами его не жрут, и другим не позволяют тоже!       Как ни странно, в ее горьких словах крылась правота, которую Кей не мог не признать; стушевавшись, он исподтишка перевел взгляд на господина Валентайна и понял, что тот точно так же колеблется, испытывая понятные сомнения.       — Что же, — помявшись немного и с облегчениям ощутив, что разговор уходит в сторону от взаимного запугивания и шантажа, произнес мужчина, вскинув голову и неотрывно глядя на леди Саванну. — Вы полагаете, будто сможете играючи решить эту головоломку? Откуда такая потрясающая уверенность?       — Оттуда, что я давно уже ее решила, — выдала Саманта, повергая доверчивого Уайта, удивленно хлопающего наивными глазами, в шок и заталкивая на самое дно собственной ничтожности.       — Тогда, быть может, вы желаете выкупить его у нас? — осторожно предположил Лэндон, прощупывая почву. — Как справедливо написали в той статье, которую вы имели несчастье на нашу беду прочесть, мы действительно посетили антиквара, чтобы продать ему эту вещицу, и в цене с ним, как ни странно, даже сошлись — представьте, газеты имеют обыкновение перевирать события и изливать на страницы красочную ложь…       — В таком случае, зачем вы бежали оттуда и сожгли алхимистрию? — с сомнением в стальных глазах перебила его дочка изобретателя. — Что-то в вашей версии не сходится.       — Это потому не сходится, что вы не знаете всех деталей и обстоятельств, — раздраженно отмахнулся, ничего при этом не объясняя, сударь Шляпник. — И вас они, поверьте, не касаются. Хотите купить у нас кубик? Он обойдется вам недешево. Антиквар играючи давал за него два миллиона английских фунтов и даже не торговался.       — Так почему же вы все-таки не продали ему кубик? — уцепившись за эту несостыковку, словно береговой краб клешнями — за подсунутый ему в шутку палец, не отставала Саманта, удерживая своего шального кота, налакавшегося валерьянки, теряющего монокль и порывающегося сползти под стол. Шерсть его плавала в воздухе целыми хлопьями, будто окрашенный порохом снег или пестрая труха, лезла в глаза, в нос, и оседать всё никак не торопилась.       — Какая вам разница, леди? — устало выдохнул Лэндон, изнуренный вынужденной беседой. Кубик был на последнем издыхании, трещина удлинялась с каждым днем, и он готов был от него избавиться, но хоть с какой-то выгодой для себя. — Я не безмозглый коллекционер, собирающий ради самого процесса присвоения ненужного хламья, и готов распрощаться с этой вещицей за достаточное вознаграждение. Мы сейчас испытываем денежные трудности, и у меня нет ни малейшего желания разгадывать чужие головоломки. Понимаю, что два миллиона вы вряд ли способны за него заплатить…       — Пятьсот тысяч фунтов, — одержимо сверкая глазами, пообещала Саманта, вытаскивая из внутреннего кармана пальто чековую книжку. — Это все, что у меня есть. Я выпишу вам чек.       — Не годится, — одним махом погасил ее щедрый порыв сударь Шляпник. — Как только прибудем в лондонский порт, вы сдадите нас властям, и чек этот мы, даже если умудримся ускользнуть, никогда уже не сможем обналичить.       — Но я же не таскаю при себе такую громадную сумму! — в отчаянии всплеснула руками разочарованная девушка, всклокоченная, покрывшаяся лихорадочными пятнами по бледному от природы лицу, и с тушью, потекшей от учиненного совместными усилиями кавардака, напоминающая рыдающего паяца. — У меня — по вашей, между прочим, милости! — и дорожных-то денег не осталось из-за того, что пришлось сперва ехать в Марсель, после — в Париж, а сейчас со всех ног в Лондон, чего же вы от меня хотите теперь…       Закончить свою тираду она не успела: что-то гулко стукнулось снаружи в обшивку дирижабля, будто клювастая птица со всего разгона попыталась протаранить его броню, и плавучая громада покачнулась — плавно, чуть ощутимо, — а вслед за этим толчки продолжились очередью, канонадой, один за другим вонзаясь в облегченный резонирующий металл ниже баллонет, наполненных гремучим огнеопасным газом, строго на уровне литой гондолы.       Каюта пошатнулась, мсье Кисье все-таки скатился с сиденья, плюхнувшись на пол и звонко приложившись обо что-то моноклем, подобранные несколькими минутами ранее блокноты, брошюра и гильзовый фонарик снова посыпались со столешницы, громыхая, шурша страницами и закатываясь под диванные ножки, а цеппелин содрогнулся всем своим сигарообразным туловом так, будто ему осталась секунда до невозвратного взрыва. Кей зажмурился, бессознательно накрывая голову руками, Лилак воспользовалась всеобщим смятением и снова выскочила из рюкзака, виляя хвостом и затевая больные игры с невменяемым мсье Кисье, Саманта ахнула, упала на сиденье и в прострации уставилась на противоположную стену, а Лэндон нахмурился, теряя равновесие и хватаясь за подскакивающий от ударов столик.       Что-то натянулось снаружи с упругостью струн небесной арфы, и дирижабль застопорился, содрогнулся и как будто завис, невесомо проседая на выдохе, сбавляя едва ощутимый ход и застывая теперь уж точно прицепленным на ветвь Мирового ясеня наподобие рождественской игрушки.       — Господи, что это, Лэн, что это?! — заголосил Уайт, в такой ситуации вконец наплевав на лживые имена и взывая к именам понятным, спасительным, родным. — Что происходит?! Мы падаем?       — Да не похоже на то, — непонимающе отозвался Валентайн, впаивая пальцы в столешницу, кое-как приподнимаясь и выглядывая за окно. — Выглядит это так, будто… нас осадили какие-то насекомые, почти как осиный рой возле улья… — Он морщил переносицу, собирая взволнованные складки на лбу, и таращил глаза на прояснившееся небо, налитое розовым сиропом, нежной мимозой и тусклой синевой, проступающей в зените. За квадратом маленького оконца творилось что-то непостижимое, никак не укладывающееся в голове на ровные полочки, отведенные для воздушных путешествий: там мельтешили крошечные желтые монопланы, сверкающие медью пузатых боков и оседланные разодетыми в густой мех и тертую кожу людьми. Монопланы напоминали золотых рыбок, оснащенных подвижным винтом, и этот винт повиновался руке пилота, при необходимости перемещаясь в хвостовой части и меняя вертикальное положение на горизонтальное, что позволяло юрким рыбинам зависать и парить на широком крыле.       — Дайте мне глянуть! — потребовала Саманта, выныривая из оцепенения и присоединяясь к нему, и Кей тоже запоздало встрепенулся, подползая к единственному источнику обзора, заранее всем сердцем страшась увиденного и в то же время желая знать, что происходит снаружи. Пока он трясущимися руками подтягивал самого себя к задраенному окну, девушка успела окинуть взглядом тревожную картину, побелела, спала в лице и отсутствующим голосом потерянно выдала: — Это «жуки».       — «Жуки»? Что за «жуки» такие?.. — в хтоническом ужасе пробормотал Уайт, еле поспевая взглядом за бесстрашными всадниками и их летучей эскадрильей, снующей возле дирижабля и споро опутывающей его веревками. — Почему они здесь? Кто эти люди?       — Воздушные пираты, — обреченно откликнулась леди Саванна, тяжело дыша, откидываясь обратно на сиденье и с каждым новым вдохом всё явственнее испытывая с этим естественным процессом серьезные трудности. — Наш дирижабль захватили.       — Как — захватили?.. — еле слышно пролепетал Кей, ощущая тошноту настолько сильную, что ему под горло подкатил кислый глоток, обжег пищеварительным соком и провалился обратно в желудок. Он поднял опустевшие глаза на Лэндона, доверяя исключительно ему и надеясь получить исчерпывающий и честный ответ, и спросил: — Но как такое возможно?.. Разве такое бывает сейчас, в наше время…       — Бывает, мой Ключик, — поверженно отозвался господин Валентайн, неотрывно наблюдая за ловкими маневрами медных «жуков», вспарывающих обшивку цеппелина абордажными крючьями. Крюки не позволяли дирижаблю ускользнуть из осады: вроде бы он, мощный и громадный, продолжал куда-то целеустремленно плыть, почти незаметно снижая высоту, а пираты тем временем деловито суетились вокруг, готовясь вскрыть его, как ржавую жестянку. Множество монопланов обступало парящую сигару со всех сторон болотной мошкарой, откуда-то прибывали все новые и новые, метали гарпуны с тросами, а после с храбростью, которой невозможно было не восхититься, причаливали к его обтекаемому корпусу и каким-то хитрым образом пришвартовывались, врезаясь боевыми клинками, расположенными в носовой части их резвых машинок. — Как видишь и сам…       — Что… что теперь с нами будет? — все еще в глубине души надеясь, что это какая-то шутка, розыгрыш или скверный сон, выдавил из себя Уайт закономерный вопрос, неотступно пульсирующий в висках.       — Продадут в рабство, — простонала Саманта — ей было хуже, чем мальчику-ключику, привыкшему к заведенному порядку, в котором бедствия следовали друг за другом беспрестанной вереницей, и принимающему такое положение вещей как данность. С легкими девушки творилось что-то неладное, она дышала поверхностно, через раз, грудная клетка часто и надсадно вздымалась, а пальцы вонзались во флоковую обивку и пытались надорвать, будто это могло помочь справиться с упирающимся воздухом, застревающим в глотке. — Или отберут всё ценное, убьют, выкинут где-нибудь над морем, а дирижабль попросту угонят.       — Лэн! — взмолился Кей, хватаясь за пальто господина Валентайна и повисая на нем беспомощной куклой с прищепкой заместо рук, и в смехотворном уповании на то, что его взрослый спутник придумает выход даже из такой безвыходной ситуации, отчаянно взвыл: — Лэн, что нам делать?! Я не хочу умирать! Так глупо умереть, когда мы столько всего пережили, не хочу, что за издевка такая?! Зачем же мы сели на этот дирижабль?! Зачем?! Надо было пить в Лионе! Тогда бы мы наверняка его пропустили и летели бы сейчас в Бухарест!       Сударь Шляпник молчал, точно проглотив язык, и только неотрывно смотрел на то непостижимое, что воочию творилось за их окном: не теряя даром лимитированного времени, «жуки» ровным пунктиром облепляли цеппелин, с одного на другой перебрасывались подвесные дорожки, связывая цепочкой в единое целое, и так до самого причального отсека в носовой части. Пилоты покидали свои кабины, предварительно укрепив на поясе страховочную систему, и устремлялись вперед по этому шаткому полотну; как там дальше воздушные пираты взламывали задраенный люк, отсюда видно не было, но дирижабль отчетливо сотрясался в конвульсиях, будто громадный гибнущий мастодонт, облепленный ядовитыми огненными муравьями.       Всеобщая паника по нарастающей охватывала летучий дом, в соседних каютах раздавались женские крики и плач, рёв грудничков и годовалых детей, взволнованные и теряющиеся мужские голоса; кто-то бежал по коридору, хотя бежать здесь было некуда, в отдалении звучал лестничный топот, люди бросались в обзорные галереи, чтобы с неизъяснимым мазохизмом насладиться последними мгновениями собственной свободы и полюбоваться дорогостоящим редким зрелищем.       — Лэн, — кривя дрожащий рот, позвал своего спутника Уайт, переживая крушение своего с горем пополам устаканившегося мирка. — Лэн, рабства же больше нет!       — Да где это его нет? — ответил Валентайн, напуганный ничуть не меньше всех остальных и погружающийся в точно такую же беспросветность. — На востоке, куда ты, кстати говоря, так мечтал податься, оно процветает до сих пор! Сейчас нам с тобой выпала уникальная возможность туда отправиться, только вот в крайне сомнительном качестве… Проклятье! Да будь же он проклят, этот неладный рейс…       Во всей этой суматохе и кутерьме оба они не сразу поняли, что леди Саванна, почти переставшая к тому моменту подавать признаки жизни и неуклонно сползающая в астматический обморок, пытается позвать своих спутников и что-то им сказать; заметив, что она тянет руку и мучительно распахивает рот, Уайт встрепенулся, бросился к ней, помогая подняться повыше на диванчике и не зная, как оказать в такой ситуации первую помощь.       — Пальто ей расстегни, — торопливо скомандовал Лэндон, склоняясь над девушкой и высматривая в ее лице первые признаки ускользающего сознания, а Кей трясущимися пальцами принялся высвобождать пуговицы, по дурной привычке, приобретенной порочным образом, почти срывая их начисто. Пока он ослаблял стягивающую грудную клетку ткань, сударь Шляпник сообразил подобрать пузырек с валериановой настойкой, которым леди Саванна совсем недавно отхаживала мсье Кисье, выудил его из-под скользкой туши Лилак, рассевшейся неусыпным сторожем над котом, откупорил пробку и поднес к мертвенно бледному лицу их попутчицы.       — Выпить это не получится, — сказал он. — Воды у нас нет, так хотя бы попробуйте подышать.       — Кубик, — с третьего раза справившись и сумев выдавить из себя внятную речь, попросила Саманта. — Дайте мне ваш кубик, если хотите выбраться отсюда живыми!       — Да черт с вами, берите вы этот кубик! — выругался Лэндон, подхватывая саквояж, расстегивая и вынимая на свет уже изрядно всех измучивший артефакт. — Берите, делайте что угодно, если считаете, что это хоть как-то нам поможет! А только мне кажется, что вы бредите или попросту переоцениваете свои способности! Я бы вам советовал лучше пораскинуть мозгами и предложить захватчикам за себя выкуп — уверен, ваш отец его заплатит, — чем страдать бессмысленной ерундой…       Он грубо вручил ей кубик, впихнув в неточные ладони, отступил на два шага и скептически скрестил на груди руки, наблюдая за дальнейшими ее действиями, а леди Саванна с благоговением и величайшей осторожностью стиснула редкую вещицу ослабевшими пальцами, не обращая на слова сударя Шляпника ни малейшего внимания и всецело погружаясь в стеклянные лабиринты. Подняла кубик повыше, оглядывая на расчистившемся свету каждый ход и выход, пристально всмотрелась, сощурив глаза и увлеченно приоткрыв рот, будто начисто позабыла, что прямо в этот миг дверцу причальной каюты «Ромула и Рема» крушат, надрубая ледокольными топориками замок и укрепленные петли.       В их критической ситуации Уайт отмахнулся от ревности, от недавних распрей и угроз, и взволнованно присел рядом с ней, чтобы воочию увидеть, что такого особенного сделает дочка изобретателя, чего не опробовали бы они с Лэндоном, иной раз по нескольку часов кряду насилуя от безделья многострадальную вещицу. Умостился на краешке дивана, извернулся боком и застыл, почти уверовав в грядущее таинство.       — И все-таки она вертится, — произнесла Саманта, осторожно пробуя, как катается подшипник, натыкаясь на прозрачные преграды.       — Светится? — нерешительно поправил Кей, припомнив увиденную и заученную в музее Немо «эпитафию».       — Нет, — упрямо возразила леди Саванна. — Галилей сказал это первым. Всё остальное — не более чем аллюзия и игра слов. Ключ всегда нужно искать в первоисточнике.       Шарик катился резво и споро, словно не раз уже проделывал под ее руками этот путь в сотне безымянных копий, идеально повторяющих своего оригинального собрата, и Уайт следил, как тот перемещается знакомым маршрутом, не выполняя ничего нового, незнакомого или необычного, рисуя набивший оскомину узор зигзагообразных линий и обещая вот-вот натолкнуться на неминуемый затор в самом центре. Он открыл уж было рот, чтобы предупредить о неизбежном препятствии, но Саманта, очевидно, была и сама о нем прекрасно осведомлена: как только подшипник достиг предельной точки, отказываясь продвигаться дальше, она ловким натренированным жестом заправского фокусника подкинула кубик, меняя квадратное положение на ромбическое, собираясь превратить в обманчивое подобие октаэдра и удерживая не за плоскости хрупких граней, а за противолежащие острые углы всего лишь парой указательных пальцев. С этим неординарным, отличным от всего, что оба они не раз пытались осуществить, поступком уже и Лэндон заинтересованно подался вперед, ощущая странное биение в груди, сродни предчувствию первого полета на едва собранном отцовском пароплане, сродни игре на виолончели и верным звукам, после долгих и упорных трудов наконец-то складывающимся под смычком в гармоничную и мягкую мелодию, сродни первому девственному снегу.       — Вам известно, что время существует, только пока вращается земля? — спросила Саманта и, не говоря больше ни слова, двумя большими пальцами крутанула кубик, игнорируя дискомфорт от острых углов, безжалостно врезающихся в мякоть подушечек.       Глубоко в извилистом чреве кубика что-то щелкнуло, внутренние перемычки, образующие непреодолимый тупик, распались, выскакивая из тончайших пазов и рассыпаясь миниатюрным карточным домиком, подшипник играючи проскочил помеху и покатился дальше как по маслу. Дочка изобретателя гнала его так же резво, с помощью все тех же сувенирных копий заранее изучив, продумав и мысленно пройдя следующую половину лабиринта, чтобы малейшая загвоздка не свела достигнутое к нулю.       — Боже, Боже мой, у вас получается! — воскликнул Кей, восторженно вскочив с места и почти подпрыгнув от нетерпения.       — У нее получается, — немножко охладил его пыл сударь Шляпник, тоже немало потрясенный и вдохновленный, но приученный мыслить более прозаично и здраво, нежели его эмоциональный юный спутник. — Но что нам с этого? Он будет светиться, только и всего, и пираты с радостью присвоят себе до кучи столь ценный и, к тому же, работоспособный экспонат.       — Кто вам сказал, что он будет только светиться? — хрипло отозвалась леди Саванна, не сводя очерченных глаз с шарика и ярус за ярусом подводя его к заветному финишу. — Вы так решили только потому, что прочли послание Сэра Клоксуорта, в котором говорится вовсе не о том, как должен работать кубик, а лишь о том, каким образом заставить его работать?       — Я так решил… — начал было Лэндон, сбился на невысказанном порожнем слове, мысленно соглашаясь, что ведь, в сущности, какая малость и глупость, что светиться может и гильзовый фонарик, если только вовремя заправлять его чем-нибудь горючим, махнул рукой, принимая чужую неоспоримую истину, и выдал единственное, в чем еще оставался смысл: — Забудьте. Просто делайте как можете быстрей.       Просьба его была не пустой: тотальная паника, объявшая цеппелин, крепла и нарастала по мере того, как где-то в носовой части «Ромула и Рема» срывали с крепежей невесомую дверцу, выплавленную из легкого металла, единственно пригодного для полетов на дирижаблях, врывались в узкие затемненные коридоры, не встречая ни малейшего сопротивления со стороны беспомощного персонала, покорно сдающегося на сомнительную милость захватчиков и в испуге вскидывающего дрожащие руки. Поочередно и методично заходили во все и каждую каюту, попадающуюся на пути, рассеивались по рукавам коридоров, не оставляя ни малейшей лазейки к отступлению, в сложившейся ситуации практически нереальному, брали на мушку тех, кто самонадеянно выскакивал им навстречу, угрожая салонным пистолетиком, а после — об этом застрявших на нижней палубе пассажиров третьего класса извещал отдаленный хлопок выстрела, заглушенного стенами и переборками, — в назидание остальным без жалости расстреливали на месте, не чураясь пальбы в дерзкой близости от невесомого взрывчатого газа. С этими смертоносными нотами, проигрывающими вступление к похоронной симфонии, даже Лилак и мсье Кисье оставили выяснение от начала времен непримиримых отношений и затихли, дружно вздыбливая шерсть перед общей бедой, надвигающейся на всех без исключения.       Вслушиваясь в какофонию криков, слез, истерики, чьей-то заранее проигранной борьбы, оканчивающейся всегда одинаково, страшным ударом, с которым пуля прошибала мясо, выходила насквозь или застревала в костях, и последующим грузным падением мертвого тела, обитатели особой, тридцать восьмой каюты сгрудились возле танцующего в торопливых тряских пальцах кубика, словно издыхающие от жажды африканские туземцы — вокруг покрывшегося паутиной и плесенью жреца.       — Там кого-то убили… Господи, они же убивают всех подряд!.. — причитал Уайт, остервенело вгрызаясь себе в губы, пока леди Саванна с упорством, дающимся ей непросто и отнимающим немало духовных сил, целенаправленно тащила шарик с одного стеклянного этажа на другой, все ближе подводя к конечной нижней точке лабиринта. Кей метался от кубика, в который верил и не верил одновременно, к Лэндону, утыкался ему в плечо, прижимался трепещущим осиновым листом и монотонно повторял, как упомянутые туземцы твердят потрескавшимися ртами утратившие силу заклинания вуду: — Пожалуйста, пусть все получится! Пожалуйста, только бы получилось!..       — Всё, — выдохнула Саманта, загоняя шарик в мелкую лунку, выточенную в самом конце заковыристого и долгого пути, и на короткий миг Кею показалось, что она и сама сомневается, что готова сокрушенно опустить руки и сложить опустошенную голову…       …А потом по глазам садануло ярким сиянием, ударившим из сердцевины артефакта: ослепило, разлилось падшей кометой до условной линии отдаленного горизонта, застывшего театральной декорацией, хлестнуло белыми лучами из окон каюты и под дверь, в пронзительно узкие щели, и вдруг все погасло, столь же стремительно, как и вспыхнуло. Посторонние звуки исчезли, схлынув до оглушительной тишины, а Уайт осмелился приоткрыть инстинктивно зажмуренные глаза и понял, что их карманная сверхновая за кратчайшую секунду полыхнула и остыла. Остался только мерный огонек, самостийно тлеющий в глубине кубика без подпитки и источника, да искаженный мир, обернувшийся сплошной двумерной картинкой: двумерностей было много, все они ощущались, как слоеный пирог, и разрезали пространство тесной комнаты, поделив его одинаковыми, на первый взгляд ничем не отличимыми промежутками, но в каждой следующей прослойке этого вселенского пирога всё менялось, всё выглядело чуточку иным. С цветом тоже происходило что-то необъяснимое: в одном из слоев он был невообразимо ярким, кислым, насыщенным настолько, что начинало болезненно резать в затылке, однако стоило только невольно шарахнуться в сторону от этой шаманской мистерии, как кто-то невидимый поворачивал ручку лубочного ящика, картинка перепрыгивала, резко становилась черно-белой, и от таких противоестественных скачек делалось неуютно, жутко, откровенно не по себе. Он повернулся к Лэндону — мир окрасился сепией, а мужчина сделался похожим на вылепленную из глины божественной рукой заготовку для первого Адама.       Перепугавшись, что этот обновленный мир может схлопнуться, растянуться в Абсолют, навсегда разлучить их или вместе с хамелеоновым перевоплощениями уничтожить, полностью обесцветив, юноша протянул руку, намертво вцепился в рукав господина Валентайна и подполз, преодолевая еще четыре расщепленные палитры, доводящие сознание до наркотической комы, вызванной бесконтрольным злоупотреблением волшебной индейской аяуаски.       Саманта потрясенно сжимала кубик, все тараща в него округленные глаза и пребывая в подобии молитвенного транса: так монахини теряют разум, когда к ним вдруг нисходит святой дух, которому они поклоняются каждый божий день, но в который до конца, до последней клеточки своего проспиртованного теософией существа, так и не верят. Кубик светил почти равномерно, за исключением той покалеченной грани, где обосновалась трещина — там он выстреливал сполохами невыносимо-белых искр, остывающих до позолоты и опадающих на пол медвяной цветочной пыльцой.       — Мне кажется, долго он не протянет, — с сожалением покосившись на светоч, озвучил терзающую всех мысль Лэндон, и слова его, первыми разбившие совершенное безмолвие, прозвучали пустынно и глухо, будто пропущенные сквозь ватный фильтр: звук жил в радиусе двух слоев, а на третьем угасал бесследно. Он приблизился к окну, насильно протаскивая себя с ухватившимся за пальто мальчиком-ключиком через давящие на мозг вертикальные пласты, и выглянул наружу в надежде понять, какие еще кардинальные изменения претерпело пространство, всего секунду назад бывшее стабильным и понятным.       Кей вместе с ним рискнул и прижался к стеклу, находя его все таким же плотным и прочным, ничуть не утратившим своих фундаментальных физических свойств. Коснулся мерзлявыми пальцами, распознавая константную прохладу, тоже не пережившую никаких метаморфоз, и уставился в монохромное поднебесье, растерявшее всю давешнюю суетливую оживленность.       Монопланы все так же торчали бесцветными медными дротиками, понатыканными в боковину гондолы, мобильный трап, протянутый вдоль всего корпуса до носового шпиля, болтался на положенном ему месте, только уже не колыхался и не трепетал крыльями бабочки под ударами ветряных порывов, да и самого ветра больше не существовало: он затих, вынужденно смолк в идеальный штиль, затерявшись где-то в иллюзорном наслоении фотографических отпечатков и опав на землю прошлогодним листопадом.       Уайт проследил глазами подвесную дорожку и вдруг увидел то, что его до крайности, до полноценного осмысления потрясло.       В самом конце этой дорожки стоял человек; впрочем, было бы ошибкой сказать, что он стоял — скорее, завис в гротескном прыжке бегущей фигурой, оторвав одновременно обе ноги от непрочной и шаткой опоры. Всколыхнувшиеся полы распахнутой авиаторской куртки неестественно топорщились, застежка гогглов выступала указующим флюгером, вихры черных волос, выбившиеся из-под шлема, торчали острыми сосульками — каменное изваяние, выточенное рукой умелого скульптора, детская игрушка на витрине магазина, идентичный памятный дубликат, повторивший весь облик до мельчайшей детали; мозг долго и упорно отказывался признавать в этой статуе одного из членов пиратской шайки, но под конец сдался, вместе с этим принимая и царство безвременья.       — Они застыли… — проговорил Уайт, вздрагивая от собственного искаженного голоса. Спросил, повернув голову к мужчине и натыкаясь на такой скарлатно-алый, что поневоле померещился выходец из преисподней, и отрешенно подумалось, а каким же видит его сам Лэндон. — Но почему они застыли, а мы — нет?       — Очевидно, потому что мы находились в момент вот этого… переустройства в непосредственной близости от кубика, я полагаю, — неуверенно предположил господин Валентайн и в поисках верного ответа перевел испытующий взгляд на дочку изобретателя, все еще гипнотизирующую кубик взглядом влюбленной кобры. — Нам лучше спросить леди Саванну: уж если кому и знать, так ей.       — Я не знаю, — зачарованно откликнулась та, с сожалением стряхивая на стол сочащуюся в трещину пыльцу. — Наверное, причина в том, что мы видели вспышку, а все эти люди — нет. Впрочем, всё это не важно, а важно другое: отныне и до тех пор, пока кубик светится, мы — повелители времени.       Осмысливая ее гипотезу, Кей заполз под стол, попутно преодолев три четверти психоделических превращений, варьирующихся от переливов павлиньего хвоста до радужного спектра, и выволок оттуда за лапы Лилак с мсье Кисье, ставших точными неподвижными копиями самих себя.       Господин Валентайн окинул понимающим взглядом химеру: хроностазис застиг ее в самый удачно-неудачный момент, запечатлев настолько помешанное выражение одурелой морды, что становилось непонятно, как она такая еще живет, а не рассыпается шестеренками, основательно поехавшими в развеселой песьей черепушке.       — Благодать снизошла на наше страшилище, — не удержался от язвы он. — Вот такой она мне по душе, Ключик: сунул набивное чучело в мешок, и никаких тебе неудобств!       — Как тебе не совестно?! — всхлипнул Уайт, ползая на карачках и едва не плача. Бережно уложил мягкие и теплые крылья химеры вдоль боков, совместил широко распяленные лапы и с величайшей заботой поместил ее, недвижимую и неживую, в рюкзак. — А если она никогда уже не очнется?       — Тогда весь наш мир никогда уже не очнется, — резонно возразил ему сударь Шляпник. — И сдохшая химера покажется меньшим из зол.       — Боюсь, что времени у нас не так и много, — встрепенулась леди Саванна, налюбовавшись разгаданным кубиком и теперь с поникшим лицом созерцая, как щербина на его боку ширится, тянется дальше, захватывая и надрезая соседние стороны, и просыпает все больше хроносной пыли. Подорвалась с места, небрежно подбирая с пола и засовывая под мышку своего канувшего в забытье кота, нахлобучила цилиндр и объявила: — Все очнутся очень быстро, нам надо успеть покинуть дирижабль прежде, чем это случится!       — Но как мы покинем дирижабль? — недоуменно и взволнованно уточнил Кей, при столкновении со второй серьезной проблемой моментально сдавая и тушуясь. — Если мы с него спрыгнем, то ведь разобьемся так же верно, как и при обычных условиях?       — Мы не будем с него прыгать, — с хорошо сознаваемым превосходством фыркнула дочка именитого механика, едва ли уступающая своему даром или недаром прославленному отцу. — В дирижаблях всегда имеются лётные спасательные шлюпки для пассажиров первого класса. Правда, в случае крушения воспользоваться ими обычно все равно никто не успевает, так что это не более чем успокоительная обманка… Кто-нибудь, возьмите мой чемодан! — распорядилась она, распахивая раздвижные двери каюты и высовывая в коридор ушлый острый нос. — Я не могу с ним расстаться, его содержимое слишком ценно.       Учитывая, что Кей и так тащил нагруженный рюкзак с химерой, непредвиденно впавшей в анабиоз, господин Валентайн подхватил их сдувшийся саквояж, повесил на локоть верный парашютный зонт, прикорнувший у стены, и взялся за ручку чемодана, замыкая процессию беглецов и с погашенным визгом колесиков выкатывая его из каюты.       В коридоре их обступила та безликая и равномерная темень, от которой повстречавшие рассвет глаза уже успели порядком отвыкнуть, да сутолока неподвижных экспонатов.       Там было страшно.       Люди, остановившиеся фигурами из свечного воска, выставленными на обозрение в музее диковинок, заполонили коридор, порой скучиваясь так тесно, что приходилось сдвигать их с места, оттесняя к стене, ловить себя на мысли, что же почувствует человек через секунду после пробуждения, оказавшись несколько в иной точке пространства, чем был, и поверит ли в произошедшее с ним невероятное событие, или спишет все на расшатанную психику. Млечно-топленые лица выражали эмоции слишком живые, слишком искренние, слишком истошно рвущиеся наружу из стесненной ребрами груди, глаза смотрели расколоченным витражом, и только чувствительный зрачок беспокойно подрагивал, будто схватывал что-то не то, когда приходилось ненароком оказываться в поле чужого зрения.       Зрачок пытался уловить, но отразить и передать картинку в уснувший мозг никак не мог.       Чем дальше продвигалась компания беглецов, тем неотвратимее и сильнее накатывало ощущение вампирского бала, оцепеневшего с наступлением рассветом ровно до следующей полуночи, и полночь почему-то ощущалась возвышающейся на пороге и стучащейся в дверь.       — Где находятся эти шлюпки? — громко окликнул Саманту сударь Шляпник, не питающий доверия к той, что еще четверть часа назад обещала сдать их персоналу, и балансируя на грани подступающей паранойи. — Куда мы направляемся?       — Шлюпки обычно в хвостовой части, — отозвалась леди Саванна — слова ее запутались в слоеной паутине, угасли, не достигнув адресата, и пришлось повторить, возвысив голос: — Я думаю, шлюпки должны быть в хвосте! Поскольку они предназначены для пассажиров первого класса, то кратчайший доступ к ним должен быть устроен с верхней палубы.       — Они здесь точно есть? — присоединяясь сомнениями к господину Валентайну, уточнил Кей.       — Откуда же мне знать?! — огрызнулась Саманта, злобно поведя плечом. — Я не была на верхней палубе «Ромула и Рема» и понятия не имею, что там есть, а чего нет!.. — И после этого предложила совсем уж безумное: — Если их там не окажется, придется угнать у наших захватчиков несколько «жуков».       — Ты разве умеешь ими управлять? — обидевшись на ту легкомысленность, с какой эта нахрапистая дама говорила о сложных и заковыристых вещах, ворчливо усомнился Уайт, хорошо запомнивший, как непросто обращаться даже с паропланом, куда более устойчивым с виду, чем непоседливые винтовые монопланы.       — Умею, — отрезала леди Саванна, тоже в свой черед оскорбившись и поудобнее перехватывая мсье Кисье. Справедливости ради признала: — Не совсем такими, как у них, конечно, но похожими. А вот вам я не завидую.       — Зато у нас есть зонт, а у тебя — нет, — себе под нос мстительно пробубнил Кей, с каждой новой фразой все прочнее уверяющийся, что девицу эту не выносит на дух. — Мы-то выживем, даже если и упадем.       — Что ты сказал? — переспросила Саманта, не расслышав и обернувшись, чтобы метнуть через плечо острый взгляд.       — Ничего, — ответил за юношу Лэндон, непроизвольно припоминая баталию химеры с котом и пресекая на корню зарождающуюся перебранку, чтобы не пришлось потом вторично кого-нибудь разнимать. — Ничего существенного он не говорил.       Саманта не поверила, но только хмыкнула и устремилась дальше, с ловкостью огибая один человеческий манекен, слишком живо и мягко качнувшийся под случайным касанием ее локтя, другой, переступила чью-то ногу, будто бы нарочно злокозненно выставленную поперек прохода, и следующего за ней по пятам Кея охватило ощущение тотальной неправильности всего, что они делают.       — Все эти люди… Какая судьба ждет их? — спросил он упавшим голосом, провожая глазами морщинистую женщину в дымчатой шали, с исступленной тревогой прижимающую к себе русоволосого мальчика лет десяти, высокого интеллигентного мужчину с густыми усами, в таком же черном пальмерстоне, как некогда носил в Ирландии Лэндон, худенькую хорошенькую девушку, не без оснований напуганную буквально до юной седины — даже не нюхавший большого мира Кей понимал, что ожидает в рабстве женщину, — старушку, ребенка, снова девушку и какого-то человека, пропахшего лавровой камфарой и походящего на врача… — Мы-то спасемся, а они?..       — А они пускай разбираются сами, — не допускающим возражений тоном отмахнулся Валентайн. — Что же мы, должны и их всех за собой тащить? Как ты, мой наивный сострадательный Пьеро, это себе представляешь? Я в спасители всего человечества не нанимался, увольте, эта роль мне не по плечу. К тому же, если ты помнишь, Христос плохо кончил. Неблагодарное это дело, спасать тех, кто тебя об этом не просил.       — Они бы попросили, — справедливости ради все-таки попробовал возразить Кей, давно уже осмелевший и взявший за правило высказывать свое мнение, неизменно идущее вразрез с мнением сударя Шляпника. — И мы могли бы хоть попытаться дать им шанс на спасение! Представь себя на их месте!       — Я и так на их месте, — рявкнул господин Валентайн, озлобляясь на назойливый глас совести, вещающий устами юного Уайта. — И если мы не поторопимся, то разделим их участь! — помолчав немного и поварившись в кипятке собственных сомнений, выпалил уже прямо, помещая окольный вопрос ребром: — Как ты предлагаешь им помочь? Может быть, у тебя есть идеи?       Уайт растерялся, сник и потерянно замолчал, перебирая опустевшие мысли, как ворох осеннего мусора.       — Если вам очень надо, то у меня есть идея, — неожиданно высказалась леди Саванна, все это время пробиравшаяся по коридору в молчаливом безразличии и только монотонно перешагивавшая через людские тела. — Раз уж мы всё равно вынуждены идти сквозь обе палубы, предлагаю попутно разоружить тех, кого встретим на пути. Времени на то, чтобы рыскать по закоулкам и вылавливать всех захватчиков без исключения, у нас нет, но ведь речь шла о шансе, не так ли?       — Прекрасная идея, — саркастически подхватил Лэндон и уточнил, заранее зная, каким будет ответ: — И кто же потащит весь конфискованный арсенал?       — Ты и потащишь, — не стала разочаровывать его в ожиданиях Саманта. — Это ведь твой брат порывается вызволять пассажиров дирижабля.       Кей поперхнулся, споткнулся, едва не упал. Виновато покосился на Лэндона — тот дышал вполне объяснимой яростью, а на скулах его различимо перекатывались желваки; от такого зрелища юноше сделалось не по себе, и он тихонько попросил, подбираясь ближе и робко цепляя мужчину под локоть:       — Пожалуйста, Лэн!.. Не сердись…       Тот выругался так заковыристо, что Уайт весь сжался в комок, не отваживаясь больше раскрывать рта, но сударь Шляпник только обвел взглядом стекающийся к лестнице коридор, оглядывая неизвестных ему людей, разделивших с ними одно несчастливое путешествие, затем тяжко выдохнул, обреченно соглашаясь на новую благотворительную миссию мальчика-ключика — последняя, напомнил он себе, закончилась приобретением даром не нужной химеры, — и сцедил сквозь зубы, обращаясь почему-то не к заварившему кашу Кею, априори прощая ему любой каприз, а к ерничающей Саманте:       — Так и быть, леди. Однако чемодан свой в таком случае покатите сами, я вам не носильщик.       В узких закоулках, отданных на попрание малообеспеченным пассажирам, втиснутым по шестеро на одну каюту, ближе к лестницам царило такое столпотворение, что пролезть мимо мужчин в костюмах затрапезных клерков, разбуженных происшествием и щеголяющих помятыми лицами, мимо торговцев среднего достатка или просто скупцов, скрупулезно экономящих каждый пенни, мимо женщин, наседками волокущих за собой ровным счетом ничего не соображающих детей в надежде куда-нибудь их спрятать, было нелегко и с пустыми руками, но с чемоданом, водруженным на колесики, оказалось задачей совсем уж непосильной: Лэндон это понял, едва только подкатил багаж леди Саванны к лестнице и попытался водрузить его на первую ступеньку.       Далеко впереди Саманта уже торопливо карабкалась, зажав под мышкой своего престранного кота, протаскивая себя сквозь жалкие дюймы свободного пространства, рискованно удерживая кубик высоко над головой и неуклонно продвигаясь вперед; за ней поднимался Кей, тоже как-то управляясь с относительно компактным рюкзаком, и никого не волновало, как на эту запруженную народом лестницу должен вкатиться колесный чемодан, не сданный в багажное отделение, очевидно, тоже исключительно по причине своей якобы значительной ценности.       Валентайн чертыхнулся, втиснулся на нижнюю ступеньку, подвинув кого-то плечом, дернул свою ношу за ручку, и та со старческим скрежетом колес, раздающимся и тут же затихающим в многоцветной реальности, взгромоздился следом. Одолел еще один крошечный ярус, стараясь не зашибить никого зонтом — чемодан попытался повторить его маневр, вот только гибкости ему, прямоугольному и закостенелому, на второй заход не хватило. Он покачнулся, соскочил с колес, рухнул на пол и распался надвое, звякнув расхлябанным замком, а из него тотчас же вывалилась черная подставка с ячейками, где в закупоренных колбах плескался розоватый раствор. Ячеек было десять штук, по пять с каждой стороны, и столько же пузырьков с жидкостью помещалось в них. Часть колб от удара вылетела, только чудом не разбившись и не пострадав, и покатилась, наворачивая неровные круги. Лэндон скрипнул зубами, спустился, чтобы поднять и сложить непонятный груз в чемоданную утробу, и в тот же миг Саманта, углядевшая это бедствие с последнего лестничного витка, бросилась обратно, без деликатности расталкивая локтями ни о чем не подозревающий заколдованный люд, отпихивая попавшегося ей на пути Кея и небрежно зацепив моноклем мсье Кисье алюминиевый лестничный столбик, проводивший их сдавленным звоном.       Кубарем слетела вниз, поспешно потеснила Лэндона и, раздраженно отложив безвольную тушку кота, стала бережно укладывать выкатившиеся пузырьки в отведенные им соты.       — Осторожней! — воскликнула она. — Я же предупреждала, что он ценен! Это очень важное вещество.       — А что это такое? — спросил Кей, из любопытства возвращаясь к месту крушения чемодана, попутно аккуратно смещая перекрывших лестницу пассажиров в сторону и расчищая, насколько это было возможно, проход. Присел рядом с Самантой, поднимая одну склянку, и удивленно оглядел ее на тусклый коридорный свет.       — Ассимилярий, — нехотя ответила девушка, быстро отбирая у него из рук последнюю колбу и заталкивая ее в пустую ячейку. — Отец попросил меня привезти. Господин Магистериус сейчас в Лондоне вместе с отцом, а я была в Ницце. — Пояснила, устраняя неизбежную путаницу в городах: — У нас в Ницце дом, а алхимистрия господина Магистериуса в Марселе. Вернее, была, пока вы ее не спалили, а мне из-за этого не пришлось мчаться в другую лабораторию, уже в Париж, и ждать, пока изготовят достаточное количество раствора.       — Простите, — сознавая их непосредственную причастность к мелким бытовым злоключениям дочки изобретателя, запоздало извинился Кей, прекращая затянувшееся оскорбительное фамильярство, активно подпитываемое с обеих сторон. — Я надеюсь, вы благополучно его довезете.       — Довезу, — кивнула Саванна и неожиданно вручила Лэндону все еще тлеющий бирюзовым огоньком кубик. — Несите вы. Вам плевать на мой чемодан, и вы без сожалений его грохнете, так что забирайте свой кубик. Его-то вы будете хранить, как зеницу ока.       Лэндон молчаливо принял артефакт, хмуро оглядел со всех сторон, чуть качнул, получив в ответ упреждающий чих искрящейся световой пыльцы, и быстро зашагал вверх по ступеням, хорошо предчувствуя, что трещина скоро разойдется и кубик распадется пополам точно так же, как мгновение назад — колесная торба.       Прошел последний лестничный виток, добрался до верхней площадки и там сполна хлебнул чего-то недоброго, снежным комом нараставшего еще по мере продвижения: лица людей обманчиво-беспричинно искажались ужасом, тела их меняли позу с устремленной к выходу на пятящуюся и оседающую на пятки, застывали вполоборота, рты раскрывались зависшим в безвременье криком. По спине прокатилась ледяная дрожь, он сделал еще несколько стремительных шагов и столкнулся нос к носу с одним из захватчиков, добравшихся и до нижней палубы.       Это был мужчина приблизительно одного с ним возраста, плечистый, с иссеченным несколькими белесоватыми рубцами лицом, в потертой куртке — однообразный лётный фасон примелькался еще во время маневров жуков-монопланов за окном, — и утепленных кожаных штанах, с косматой русой гривой, потраченной зимней сединой, в сдвинутых на макушку авиаторских очках и вооруженный, что называется, до зубов: в одной руке он удерживал кривой нож, дополненный сверху крюком, чтобы повреждать при ударе больше сосудов и тканей, а в другой сжимал обыкновенный револьвер, отдаленно напоминающий пары почившего в марсельском пожаре «Дуэта».       Застигнутый появлением этого типа врасплох, Лэндон застопорился, застрял на месте, волей-неволей изучая воздушного флибустьера с головы до ног, а после, ведомый уже не столько даже настойчивой просьбой милосердного мальчика-ключика, сколько собственным гуманным порывом, аккуратно извлек, поочередно разжимая пальцы, чтобы ненароком не соскочили и не сдавили спускового крючка, сперва наставленный на безоружных людей револьвер, а следом уж и нож. Еще раз оглядел экипировку пирата, панибратски похлопал его по бокам, наглея от собственной безнаказанности и проверяя, не осталось ли у того чего смертоносного в запасе, а потом вдруг, озарившись приблудной мыслью и сознавая себя при этом недостойным ублюдком, конченной мразью и кем угодно еще, но никак уж не джентльменом в третьем колене, поджал сосредоточенно губы и с невозмутимым видом запустил пятерню в чужой карман, выискивая там нечто, одному ему известное, но уж точно не оружие.       — Лэн?.. — недоуменно и с понятным трепетом позвал Кей, буквально упершийся ему в лопатки, тоже бешено таращась на пирата и воспринимая его чудовищной диковинкой навроде разгуливающего по улицам без намордника аллигатора. — Что ты там нашел?       — Ничего не нашел, — недовольно цыкнул Лэндон. — А рассчитывал найти хоть какие-нибудь деньги.       — Ты что, хотел его обобрать?! — выпучил глаза Уайт, не веря тому, что услышал, и пропуская меж пальцев осколки некогда незыблемых авторитетов.       — Отнюдь, мой Ключик, — преспокойно покачал головой господин Валентайн. — Во-первых, я по твоему настоятельному указанию и так его обобрал, — он красноречиво помахал в воздухе конфискованным револьвером. — А во-вторых, позволь напомнить тебе, что до Ливерпуля мы не добрались — и уже не доберемся — исключительно по вине этих джентльменов удачи, нагрянувших, когда никто их не ждал, и оборвавших нашу поездку на середине. Насколько мне подсказывает мое чутье, мы еще даже не достигли берегов Британии, а наши деньги уже улетели в трубу! Я всего лишь пытаюсь возвратить то, что мы потеряли их милостью. Плюс компенсация морального ущерба.       — Во сколько же ты оцениваешь наш моральный ущерб? — подозрительно сощурившись и мысленно подлавливая себя на том, что его частично испорченной натуре где-то в запечатанных безднах сознания затея эта приходится очень даже по вкусу, а незримый внутренний советчик радостно уверяет, будто нет ничего предосудительного, если вор украдет у вора, с видом склочной жены уточнил Кей.       Где-то за его спиной тихонько сопела Саманта, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, но не встревая в обсуждение финансовых вопросов.       — Во столько, сколько найду, — отчеканил Лэндон и вручил юноше кубик, передавая по кругу эстафету негасимого огня. — Держи, а иначе у меня попросту не хватит на все рук.       После этого он, прикрывая воспаленные веки и морально готовясь к тому малоприятному зрелищу, что неминуемо поджидало их за порогом, ступил на верхнюю палубу.       Она была им с Кеем детально знакома: плакаты с цирком Франкони, лагер, савойская дама в плиссированной пачке, стратостаты, дирижабли, шары, галереи с панорамными окнами, ширмы, столики, погруженные в сон каюты, одиночки в лаунже…       …Первым, на что натолкнулся его взгляд, был ровный беж стены, забрызганный венозным густым бордо с вкраплениями отталкивающей желтоватой кашицы, в следующий миг теряющим насыщенность и спадающим в стабильную угольную серость. Печатные лица циркачей стекали застывшими каплями, клоун в плоеной крахмаленной горгере больше не веселил, вызывая только жуть налипшими ошметками мозговой гущи. Под оклеенной плакатами переборкой лежал человек, широко раскинув руки, смотрел опустевшими глазами в потолок, и остро угадывалось, что из все недвижимых здесь этот — самый старательный. Одет он был в двубортное черное пальто, из-под задранных пол торчали выпростанные длинные ноги в отутюженных стрелками брюках и указывали носками кверху начищенные ботинки. Человек был мертв, голова его покоилась в липкой лужице, уже изрядно натекшей и устремившейся по набрякшему ковру под уклоном к лестнице, а во лбу зияла кровавыми ошметками, прослойкой белой кости и внутренней чернотой сквозная дыра от пули.       Кей увидел это тоже, прерывисто вдохнул, насильно прогоняя морозное оцепенение в жилах и подавляя накатывающую морским прибоем тошноту, сглотнул и, не говоря не слова, двинулся за господином Валентайном, пытаясь на труп не смотреть.       Сцена, развернувшаяся перед ними в фойе верхней палубы, сильнее всего напоминала полотна итальянских живописцев эпохи Возрождения: народ, много народа, скученные группки пленных, красноречивые позы, воздетые руки, изуродованные гримасами ужаса лица, мольба, посланная на Небо срочной телеграммой, и центровая фигура сюжета у расстрелянной стены. Всё это не вызывало у случайных зрителей ничего, кроме тягчайшей мрачной черноты, наползающей из распахнутых дверей, из прозрачных окон, за которыми уже четверть часа занимался один и тот же бесконечный рассвет, и из подернутых пленкой глаз лежащего посреди холла мертвеца.       Господин Валентайн подошел к убитому, присел перед ним на корточки, приподнял безжизненное тело, переворачивая, и, к вящему ужасу Уайта, принялся стаскивать с того пальто.       — Что ты делаешь? — как наяву ощущая холодное подземное дыхание хальштаттских копей и вспоминая, что почтения к умершим у сударя Шляпника не имелось ни на грош, беспокойно спросил Кей, вынужденный поневоле смотреть, как тело с задавленным чавканьем отлипает простреленным затылком от ворсистого пола, переваливается, вместе с разводами на стене перетекает цветом в канареечную желтизну и вдруг моментально прекращает пугать, утратив половину покойницкого антуража. Мазки желтой краски оставались у Лэндона на пальцах, на запястьях, на рукавах, пока он деловито и быстро стягивал верхнюю одежду с неизвестного господина, но Уайта эта расцветка хотя бы не так страшила, и он старался не двигаться, чтобы не угодить в следующий слой, в котором все могло вернуться к исконным мерзостным оттенкам.       — Ему оно уже без надобности, — пояснил Валентайн, встряхнул пальто — капли разлетелись по полу, усеивая поверхность густой желтушной росой и застывая просыпанным бисером, — ухватил его за три условных края, по обеим сторонам бортов и у горловины, превратил в бесформенный куль и сложил внутрь отобранное у одного из вторженцев оружие. — А нам еще послужит.       Уайт понятливо кивнул, неловко переступил, теряя обретенную точку комфорта и возвращаясь обратно в отвратительную реальность с кровью и черепными осколками, где только растекшиеся по полу мозги оставались все такими же неизменно-желтыми, а Лэндон постоял немного над потревоженным неизвестным господином, в замешательстве разглядывая свою ладонь и не понимая, почему капля чужой крови, соприкоснувшись с ней, обретает утерянные свойства, разжижается и начинает стекать, снова повинуясь временному ходу, мотнул головой, сгоняя лишние мысли, и быстрым шагом направился в обзорные галереи, имея личный корыстный интерес в разоружении пиратской команды.       — Где находится проход к шлюпкам? — спросил Кей, втайне все еще ожидая от Саманты какой-нибудь подлости и остерегаясь выпускать ее из виду, а потому замирая возле девушки праздным истуканом.       — Сразу за жилыми каютами, — не обращая ни малейшего внимания ни на собеседника, ни на постороннее тело с размозженной головой, без запинки ответила ему леди Саванна, задумчиво приглаживая шерстку на лбу погруженного в беспробудный сон мсье Кисье.       — Откуда ты это знаешь? — отчетливо улавливая беспрестанно источаемое по отношению к нему пренебрежение, с ревизорским подозрением уцепился Уайт, так и не сумев заставить себя обращаться к ней на «вы».       — Оттуда, что на стене у лестницы висит схема с расположением всех помещений дирижабля, — обладая властью уничижать мальчишку всякий раз, как открывала рот, пояснила леди. — Пока вы там возились с убитым, я ее изучила.       Ошеломленный тем, с какой потрясающей простотой складывается их бегство, Уайт осекся и заткнулся, погружаясь в почтительное молчание; они терпеливо дожидались Лэндона, и тот довольно быстро возвратился, расторопно обыскав обе галереи и не теряя драгоценного времени впустую.       — Мы с тобой можем открывать оружейную лавку, Ключик! — объявил он, аккуратно удерживая на вытянутой руке отягощенное смертоносной сталью пальто. И разочарованно прибавил: — Жаль, что наличности наши лихие приятели с собой не взяли, отправляясь на корсарский промысел…       Кей не разделял его энтузиазма ни в чем. Его мутило, перед глазами плыло от беспрестанно сменяющих друг друга палитр, кровь убитого становилась то изумрудной, то голубой, будто ее с усердием подновляло беличьей кистью гремящее кандалами кентервильское привидение, кубик вяло тлел невесомым газовым огоньком, время от времени похрустывая крошащимися стеклами, а узкий отросток коридора, уводящий в теснящиеся секции люксовых кают, на поверку оказался чем-то куда более страшным, нежели изуродованное кровавой сценой фойе, чем-то более…       …Тошнота усилилась, обещая вскорости закончиться полноценной рвотой, когда он монотонно проходил мимо джентльмена в дорожной светлой пижаме, прикорнувшего у стены, вытянувшего ноги поперек прохода и безвольно уронившего голову на грудь: у джентльмена этого верхняя часть пижамы была изрешеченной, вязкой от густой юшки, просочившейся из простреленных артерий и вен, а часть нижняя, обнажая неэстетичный и равнодушный лик смерти, напиталась темной мокрото́й от самопроизвольно испражнившегося в момент гибели кишечника. В спертом воздухе разило фекалиями и кровью, но только на пространстве двух соседствующих цветовых слоев, дальше ужасающий запах распространиться не успел. Близость обморока крепла, Кей шел дальше, мимо распахнутой настежь двери, за которой на фоне смятых белых простыней застыла, скорчившись от страха, абсолютно обнаженная фигурка чуточку полнотелой женщины, очевидно, имеющей маленькую интимную привычку засыпать без ночной рубашки. Женщина хваталась за одеяло, безуспешно пытаясь спрятать оголенное тело от ворвавшегося к ней в каюту пирата, но было отчетливо видно и ее округлые плечи, и крупные венерины бедра с картины Боттичелли, и треугольник рыжеватых волос, и чуть обвислую грудь со сморщенными под утренней прохладой сосцами. От увиденного Кею сделалось стыдно и неловко, и он отвел смущенный взгляд, не желая больше смотреть на слишком личные вещи: ни на наготу, ни на смерть.       Лэндон перед каютой притормозил, глухо выдохнул: «Ну, это уж совсем никуда не годится!», вошел внутрь, сдернул с узкой постели, размерами в точности повторяющей их третьеклассный диванчик, одеяло и накинул даме на плечи, тщательно ее укутывая. После этого заученными механическими движениями извлек у захватчика всё имеющееся в руках, карманах и за голенищами сапог оружие, сложил в свое самобранное пальто и небрежно вытолкнул его прочь из чужого номера, не особо заботясь, насколько удачно тот приземлится, а дверь за собой притворил.       Из них троих единственным, кто оставался абсолютно безучастным ко всему окружающему, была леди Саванна: она только целеустремленно катила свой чемоданчик по коридору да заботливо придерживала мсье Кисье, чтобы тот не выскользнул ненароком из-под локтя. Ни во что не ввязывалась, выбирая роль стороннего наблюдателя, и Кея, хорошо запомнившего, как ее перекосило недавно в каюте, пока все они находились в эпицентре драмы, развернувшейся на «Ромуле и Реме», такое эгоистичное бессердечие изрядно возмущало.       Ближе к концу их коридорчик перпендикулярно упирался в другой проход, пошире и попросторней. Там находились туалеты и несколько душевых — мужские в левом крыле, женские в правом, — а кроме того, пара опечатанных служебных дверей. Возле этих дверей сгрудилась толпа тех немногочисленных посвященных, что обладали чуть более чем поверхностными познаниями об устройстве дирижаблей и первыми бросились к спасательным шлюпкам, но потерпели неудачу: проход оказался закрыт, и отпереть его без помощи владеющего ключами персонала не представлялось возможным.       — Вот об этом я и говорила, — произнесла Саманта, вместе со своими случайными спутниками замирая в хвосте этого сборища. — Воспользоваться шлюпками никто не успевает, потому что двери всегда заперты.       — Но почему они заперты? — воззвал к кому-то невидимому Уайт, незаметно утрачивая последнее понимание человеческой логики.       — Потому что, если их не запирать, любой ребенок с радостью угонит эту шлюпку и устроит дорогостоящую шалость, — пожала плечами дочка изобретателя. — В этом не заинтересованы ни воздушные компании, ни сами пассажиры. Поэтому двери неизменно, к обоюдному удовольствию, закрыты.       — Давайте-ка переместим этих господ, — сказал Лэндон, выступая вперед, расталкивая отравленных кудесным хроностазисом пассажиров и пробираясь к двери. — Они потом скажут нам спасибо, обнаружив дверцу волшебным образом отворившейся.       Двигать людей было жутко, словно тягаешь в магазине готового платья искусно выполненные манекены, только не легковесные, жесткие и хладные, а неподъемные, мягкие и согретые. Кей машинально бормотал им извинения, когда вынужденно касался ладонями чужой поясницы или спины, ловил себя на этом предвестии безумия, прикусывал сконфуженно язык и сталкивал в сторону увесистые тела, ощущая палящее под одеждой тепло и обмерший пульс, замкнувшийся под кожей и норовящий в любую секунду сорваться на прежний учащенный бег.       Господин Валентайн развернул снятое с убитого джентльмена пальто, выудил наудачу один револьвер, выкатил барабан, обнаруживая его наполовину полным — очевидно, часть пуль уже успела отыскать своего адресата, — прицелился, не видя иного способа устранить преграду, и, понадеявшись, что «Ромул и Рем» нигде не давал взрывоопасную течь, с двух выстрелов сшиб замыкающий дверцу замок.       За дверцей дирижабль дышал.       Нависал заспиртованным гулом двигателей по обе стороны от открывшейся сквозистой лесенки, уводящей куда-то вниз, в кромешную подсобную ночь, перемигивался лампами, тлеющими чуточку хитрее, чем городские керосиновые фонари, и чуточку проще, нежели чародейный Клоксуортов куб, и порывался вибрировать литыми пластинами, устилающими дно длинного туннеля, тянущегося удавом в пробирающее до костей никуда.       Лестница отражала каждый шаг, резонировала, пока спускались на самое дно, пахнущее кожей, смолой, каучуком и механическим маслом; остро чувствовалось, что коридор этот подвешен в пустоте и ведет от одного обитаемого островка до другого, а кругом, за пределами сплошного листового металла и фанеры, ветвится скелет цеппелина, его внутренний остов, состоящий из многочисленных перемычек, полых трубок, креплений, винтиков, тросов и вспомогательных отзывчивых нитей, непостижимым образом реагирующих на команды техников.       В этом коридоре им не встретилось уже ни единой погруженной в сонную кому души; их троица беспрепятственно продвигалась вперед, а неуловимый раскатистый треск, прорывающий хроностазис одной гортанной нотой, обтекал, усиливался, наваливался, как волнообразная лавина, сходящая с космических гор, и истаивал в отдалении. Сразу же ощущалось, что все обман, что никакого звука в остановившемся мире не было и быть не могло, что звук просто заполнил воздух, словно туман — болотистую низину, и теперь сочится в уши, оседая на барабанные перепонки. Иногда на пути им встречались овальные боковые дверцы, стерегущие поперечные ходы в моторные отделения, некоторые из них были пронумерованы яркой краской, другие же оставались безымянно-безликими.       Спустя некоторое время, которого больше не существовало, они вступили во вторую полосу отвердевшего шума, снова испытывая давление, сжимающее черепную коробку в незримые тиски, но и он погас столь же скоропостижно, возвращая всеобъемлющую тишину. Это означало, что четыре машинные кабины с моторами остались за спиной, а значит, очень скоро коридор должен был уткнуться в ангарное помещение, где хранились спасательные шлюпки, если только создатели цеппелина не пожадничали снабдить ими свое детище.       Лэндон, возглавляющий их процессию, щурил отказывающие глаза, в бесконечной феерии цветов теряя контуры, границы и очертания вроде бы простых и понятных при обычных обстоятельствах предметов, и дошел в своей куриной слепоте до того, что практически ткнулся лбом в неожиданно возникшую на его пути преграду. Та при ближайшем рассмотрении оказалась дверью, свободно поддавшейся под нажимом руки, и в лицо пахнуло головокружительным морозным холодом, не сквозящим и не текущим, а повисшим инистыми облачками, такими удивительными и плотными, что хлебнувший студёного воздуха Кей почуял на языке отчетливо различимый жесткий привкус глетчерного ледника.       Перед взором открылся ангар, просторный, как брюхо исполинского кита, пожравшего пророка Иону; всё те же лампочки под потолком чадили ровным и никуда не льющимся светом, флегматично рассеянным по окружающему пространству и закономерно редеющим в мышеловках острых углов. Слева и справа ровными рядами стояли небольшие шлюпки, более всего походящие на миниатюрные капсулы глубоководных мезоскафов и отчего-то лишенные положенных им крыльев: чуточку ржавые от собственной невостребованности, прозябающие здесь из года в год, пока дирижабль исправно рассекал небесные просторы, они таращили на гостей мутные немигающие зрачки иллюминаторов и приглашающе распахивали боковые люки, которые команда «Ромула и Рема» педантично приводила, следуя инструкции, в открытое положение перед полетом и замыкала, как только заходили на стоянку в эллинг.       — Что это такое? — спросил Кей, изрядно напугавшийся при виде этих гробоподобных устройств, одним своим видом заверяющих терпящих бедствие беглецов в своей отрицательной летучести. — Разве они способны лететь?       — Кажется, это подводные планёры, или батипланы, или что-то похожее на них, — немного оторопев и растерявшись, неуверенно отозвалась Саманта, очевидно, тоже не ожидавшая увидеть здесь такую экзотическую модель. Потом, очухавшись, тряхнула головой и пояснила: — Шлюпки и не должны летать. От них требуется только то, чтобы умели планировать, без помех спускаясь к земле. Но понятно, почему они так напоминают батипланы: часть пути проходит над Ла-Маншем, обыкновенная шлюпка в случае крушения будет бесцельно дрейфовать, и ее с большой вероятностью вынесет в открытые воды Кельтского или Северного моря. А управляемый батиплан без труда доберется до берегов.       Прямо в центре, чуточку дальше к хвосту, меж двух одинаковых шеренг диковинных шлюпок-батипланов оставалось расчищенное пустое пространство, где при старании можно было разглядеть стыки раздвижного люка, вплотную прилегающие друг к дружке и намертво входящие в стальные пазы. Лэндон поозирался кругом, напрягая сдающее зрение, заметил неподалеку от входа в потаенный ангар дирижабля механическую лебедку и быстро направился к ней. Повернул круглый штурвал, похожий на корабельный, с усилием на него налегая и протаскивая лучистые ручки по кругу, и в оцепеневших механизмах что-то пробудилось, подчиняясь живой мысли точно так же, как кровавая капля, стекающая по ладони. Ожило, заворчало шестеренками, используя паровую силу разогретых котлов, томящихся недвижимым огнем, и напольные сочленения щелкнули, расступились, неудержимо поползли в разные стороны, впуская в пузо цеппелина кварцевую белизну загостившегося утра.       Разверстая сквозная рана тоже плавила цвета, играя то в асбестовые белила, то в рифленую грифельную муть, то в кромешный масляный карнавал; недоношенные батипланы все еще пугали своей топорной конструкцией, навскидку не пригодной ни для полета, ни для плавания, ни даже и для планирования, однако к тому моменту, как т-образные створки окончательно раскрылись, освобождая проход для спуска шлюпок, Саманта успела осмотреть несколько из них и остановить свой выбор на той, которая, по ее мнению, сохранилась в относительно годном техническом состоянии.       Она стояла подле шлюпки и глядела на своих спутников с недоумением и искренним непониманием, почему те не торопятся как можно скорее покинуть дирижабль, пока с кубиком не случилось чего-нибудь непоправимого, после чего очнувшиеся пираты — кто же знает наверняка, какими силами они располагают? — смогут играючи призвать кого-нибудь себе на подмогу, сигнализировав об этом световой или дымовой шашкой.       Не испытывая к леди Саванне ни крупицы доверия, Кей уставился на Лэндона с тревогой, и мужчина понимающе вздохнул, пожал плечами, показывая, что и сам ведь совершенно ни в чем не уверен, но другого выхода, кроме как присоединиться к молодой особе, на порядок лучше разбирающейся во всяких механических штуковинах и устройствах, не видит, после чего обнял мальчишку за плечи и повел к батиплану. Широким жестом уступил звание рулевого даме, возящейся со своим алхимическим чемоданчиком, сгрудил саквояж с зонтом на последнюю пару сидений, рядом с бездыханно дрыхнущим зверинцем, и принялся заталкивать туда же оружейный вьюк, повязанный рукавами наискось.       — Ты что, заберешь все это с собой? — хлопая глазами, удивленно спросил Кей. — Но зачем оно нам?..       — Мы с тобой по-прежнему неприлично нищие, малёк, — напомнил Валентайн, надежно уложив и закрепив их сомнительную добычу, вместе с юношей устраиваясь у Саманты за спиной и ощущая над собой и со всех возможных сторон нервирующую замкнутость монолитного катафалка. — Уж поверь, я найду применение этим вещицам.       В каждой шлюпке-батиплане было по шесть сдвоенных мест, обтянутых таким же дешевым флоком, как и диваны в каютах третьего класса, и снабженных потертыми и не внушающими уважения холщовыми ремнями безопасности; чувствовалось, что конструкторы старались предельно сэкономить, скрупулезно выполнив по чертежам и воплотив в железе только самое необходимое для спасения никого в действительности не заботящих жизней, и изнутри спасательная капсула выглядела функциональной и аскетичной.       — Надеюсь, эта развалюха работает, — сказал Валентайн, покосившись на Кея, впившегося в тлеющий кубик так, будто втайне замыслил диверсию и намеревался под шумок его раздавить. — Признаюсь, что никогда не горел желанием делить свой гроб с женщиной, не в обиду вам будет сказано, уважаемая леди, — учтиво прибавил он, хотя всем присутствующим давно уже было ясно, что учтивость его насквозь лживая, притворная и никакой смысловой нагрузки не несет, а пальцы тем временем стискивали набалдашник зонта, без особого, впрочем, расчета на то, что получится воспользоваться им вместе с Кеем в закрытой гильзе, на огромной скорости несущейся навстречу земле.       — Я вообще мизантроп, чтобы вы знали, — резко отозвалась Саманта, отбрасывая в сторону высокий пиковый цилиндр, задраивая маленькую дверцу слева от себя и выискивая обязательную в таких случаях памятку, простое пошаговое руководство по управлению шлюпкой, доступное даже ребенку. Руки ее нервно тряслись, когда она шарила по округлой приборной панели, оборудованной несколькими скудными рычагами, вполне достаточными для того, чтобы сдвинуть с мертвой точки дремлющий батиплан. — И ни с кем не собираюсь делить ни свою смерть, ни жизнь, потому как все вокруг — за редким и почти не существующим исключением — настолько кромешные идиоты, что мне даже в гробу валяться по соседству с ними унизительно.       Уязвленный Уайт вспыхнул от обиды и стыда, приняв слишком близко к сердцу и припомнив, сколько раз уже вынужден был признавать себя круглым дураком рядом с этой кошмарной стервой, а Лэндон ничего не ответил, словно ему заранее было плевать на всё, что бы ни полетело ответной язвой на его треп.       Недостающая инструкция наконец-то обнаружилась, выведенная пирографистом по фанерной поверхности приборной панели. Горячая гравировка, въевшаяся глубокими чайными линиями, демонстрировала три нехитрых действия, и леди Саванна последовательно их проделала, передвигая рычаги один за другим.       Первый рычаг убрал тормозной упор, позволяя батиплану свободно катиться по днищу цеппелина, съезжая под уклоном все ближе к воздушному провалу, страшащему невообразимой высотой. Рычаг второй выдвинул скелет крыльев, расположенных по обеим сторонам шлюпки, а третий, тронутый Самантой почти у самого края обрыва, выкинул полотно, нанизанное на стальную проволоку, раскатил по крылатому каркасу и натянул тугим парусом, готовым встретить ветра…       …Которых за пределами дирижабля все еще не было, как не было и движущего их времени.       — Выключи кубик, — вдруг опомнилась девушка, еще мгновенье назад кичившаяся своим умом, а такую решающую мелочь не продумавшая. — Выключай его скорей!       — Но как мне его выключить? — в священном трепете пролепетал Уайт, неосмысленно таращась на Клоксуортово детище и в панике едва не роняя его из рук.       — Все то же самое, только в обратную сторону! — приказала Саманта, в ужасе бросая рычаги, переваливаясь через спинку сиденья, пытаясь выхватить из трясущихся рук мальчишки издевательский артефакт и слишком хорошо понимая, что даже ей не хватит ни ловкости, ни скорости прокатить обратно шарик до противоположного угла в разгоняющемся с ускорением свободного падения батиплане. Куб искрил, выскальзывал из непослушных пальцев, пропасть близилась, щерилась распахнутой пастью; еще мгновение — и они должны были рухнуть камнем, не способным уцепиться ни за один дышащий воздушный поток, потому что потоков этих не существовало, и планировать, даже при отменной способности к этому их устройства, было категорически не на чем.       Тогда Лэндон, секунды две понаблюдав бессмысленное жонглирование подскакивающим кубиком, очухался первым, выхватил его у обоих из скользких он испарины рук, швырнул себе прямо под ноги и безжалостно, ни секунды не колеблясь и не собираясь над ним вздыхать, с хрустом раздавил подошвой ботинка.       Стекло треснуло, надломилось, просело пористыми ярусами заточенных внутри лабиринтов, брызнуло во все стороны; огонек погас, затоптанный вместе с осколками, и в ту же секунду цветовые слои рассосались, слились воедино, в лобовое стекло ударил встречный ветер, натянул тканые крылья, распахивая их и заставляя полыхать, и их крошечная шлюпка нырнула в открытый проем, вырываясь на хромированные небесные просторы, а на заднем сиденье раздались фырканья и шорохи, красноречиво свидетельствующие о пробуждении химеры с котом. Прямо над ними оживал и цеппелин, продолжая рассказывать свою печальную историю, но никому до него уже не было дела.       — Что ты сделал?! — выла Саманта, хватаясь пальцами за волосы, и без того не настолько густые, чтобы бездумно их дергать, и пялилась очерченными тушью глазами Лэндону под ноги, в колотые обломки кубика, окончившего свой извилистый и причудливый путь в спасательной шлюпке где-то на подступах к исконной родине. — Что ты натворил?! Ты хоть представляешь, какую ценность только что уничтожил?!       — Куда меньшую, чем моя жизнь, — грубо отзывался Валентайн, испытывая немалый неприязненный дискомфорт от близости этой девушки, трагично нависающей прямо над его бедрами. — Хватит уже петь по нему панихиды! Если бы я этого не сделал, мы бы попросту разбились, ясно вам, леди? И следите лучше за управлением, а то мы все еще можем разбиться по вашей милости!       В затылок ему уже сопела Лилак, разочаровавшаяся в прискучившем ей мсье Кисье, зато вспомнившая о большом человеке и на радостях принявшаяся вылизывать да зачем-то откусывать всклокоченные волосы, и это тоже хорошему настроению никак не способствовало.       — Безмозглые животные! — совсем уж не по-женски выругалась Саванна, подразумевая при этом отнюдь не химеру — а может, и ее вкупе с новоявленными владельцами, — но все-таки прислушалась к совету, рывком разворачиваясь и хватаясь за гуляющий туда-сюда штурвал, не особенно нуждающийся, судя по его второстепенному виду, в присмотре во время планирования. — Если и есть причина, по которой я так ненавижу людей, то заключается она в том, что свою никчемную обывательскую жизнь они неизменно ставят превыше всего!       — Ну и ради Бога, — возразил ей сударь Шляпник, все еще силясь унять едва не остановившееся от скорого инфаркта сердце. — Жертвуйте своей жизнью, а мы своими жертвовать ради ваших безумных целей не обязаны. Что-то я не заметил, чтобы вы горели особым желанием отправиться в мир иной, когда дирижабль захватили! К тому же, напомню вам, что кубик и сам бы очень скоро сломался, без моей посильной помощи.       Последнее замечание немного остудило пыл Саманты, и она притихла, погрузившись в состояние задумчивого созерцания.       Только теперь, оказавшись в относительной безопасности и некотором подобии покоя, Кей тоже смог выдохнуть и расслабиться. Прильнул к герметично запаянному стеклу справа от себя, вытянул шею, стараясь разглядеть далеко под собой землю, похожую на штопанные шахматные квадратики, неумолимо приближающиеся, растущие, расширяющие и сменяющие друг друга с завидной частотой. Шлюпка их, конечно, не падала, но снижалась довольно быстро, и стремительная посадка обещала быть если и не костедробильной и не смертельной, то в любом случае достаточно ощутимой, болезненной и отнюдь не мягкой. Мысль об этом сильно беспокоила юношу, но лишь до тех пор, пока полоска суши, сперва растеряв палево-зеленые цвета нормандского побережья, а затем промелькнув каменно-серыми крышами неизвестного города, над которыми парила парочка престранных аэростатов в виде синих то ли кракенов, то ли спрутов с полощущими присосками щупалец, вдруг в завершение не раскинулась перед путешественниками сплошной мутно-темной, негостеприимной поверхностью незамерзающего зимнего Ла-Манша.       Кей успел испытать облегчение, по своей наивности почему-то полагая, что посадка на воду должна быть на порядок мягче, и прямо за этим их встретил мощный удар в днище: колышущийся, неровный, волнообразный, подбросивший сперва одним краем, затем другим; тут только до беглецов дошло, что легкомысленно позабытые ремни безопасности следовало все-таки пристегнуть хотя бы напоследок. Крылья батиплана плеснули, зачерпнув горстями воды, залили потоками окна, завибрировали возмущенной трелью; Лэндон, как самый высокий из троих, треснулся макушкой об потолок, Саманта едва не пробила лбом стекло, со всего размаху налетев на него, а Уайт, пострадавший сильнее остальных, врезался в верхушку расположенной прямо перед ним спинки сиденья и расквасил себе нос.       Лицо полоснуло оглушительной болью, он по инерции схватился за него, накрывая ладонью, и почувствовал, как из обеих ноздрей по губам струится липкое и горячее, стекает ниже и отзывается во рту привкусом железной соли. Отнял руку, долго неверяще оглядывал кровавые пятна, пока с кончика носа не закапало частой капелью, и лишь тогда с запозданием осознал, что с ним произошло.       С замыкающих сидений доносилось барахтанье неунывающей Лилак и жалобный мяв кота, впереди Саманта скулила, баюкая лоб, рядом с ним зашипел Лэндон, потирая отбитую макушку, но быстро опомнился, заметив, что с мальчиком-ключиком приключилось нечто худшее, ухватил за запястье, потянул к себе, развернул, столкнулся с ошарашенными глазами, увидел залитые кровью губы и подбородок, перепугался до полусмерти и неточными руками полез по карманам за платком, давно уже там не водящимся.       — Господи, Ключик, как ты? — спрашивал он, тормоша его за плечи и нерешительно пытаясь вытереть окровавленное лицо рукавом своей рубашки. — Только нос или что-то еще?       — Вот, — все еще держась за ушибленный лоб, отозвалась спереди леди Саванна, наугад протягивая им чистую кружевную тряпицу. — Возьмите, если это поможет.       Платок Саманты пах горьким цитрином, маслиновыми туманами и пылью дорожных перегонов, Лэндон всё гладил несчастного Кея по плечам, отирая ему вспухшие губы и зажимая тряпицей давший течь и никак не желающий униматься нос, а послушный правящей руке батиплан, повинуясь запасной инструкции, составленной на случай водной посадки, складывал только мешающие крылья, слишком послушные терзающему их ветру, резвым углом и медленно погружался под воду.