Full lungs

Чонгук просыпается от противной сырости и того запаха, который преследовал его на протяжении последних нескольких дней. Он садится, морщась от холода, и хочет было по привычке взъерошить волосы пятерней, как осознает что-то совершенно неправильное. Волосы мокрые, как и наволочка подушки. Чонгук в онемении рассматривает грязные серо-зеленые пятна на белой ткани, с рукой, застывшей в слипшихся от влаги волосах, и не знает, что и думать. — Наверное, — шепчет он, вытаскивая из волос водоросли, — я принес это из сна. Вслух звучит еще бредовее, чем звучало в голове, но наверняка так оно и есть: снилось-то ему то же самое. Он распахивает окна пошире, чтобы выветрился запах сырости и стоялой воды — от этого голова кругом шла. Рассказывать ли Тэхёну? У этого ведь могло быть гораздо более логичное и прозаичное объяснение — к примеру, может, его лунатизм. То, что он, например, во сне добрался до ближайшей открытой воды, намочил в ней голову и прихваченную подушку. Какая глупость. Нет, наверное, у Тэхёна есть и свои проблемы помимо этих, значит, этого ему знать необязательно. Но он стягивает с подушки наволочку и идет с ней в ванную на первом этаже, где, как он запомнил, была стиральная машинка. В комнате Тэхёна, куда он заглядывает по пути, того нет, и в этом огромном пустом доме ему странно и неуютно. Чонгук кидает наволочку в барабан и ставит на быструю стирку, пока вымывает из волос водоросли и устоявшийся сырой запах. Он тщательно вытирает волосы и долго следит за тем, как стирается белая ткань, потому что выходить из ванной совсем не хочется. В конце концов он все-таки отправляется на поиски Тэхёна, бродя по дому и ероша ладонью волосы, чтобы быстрее высохли. Интерьер поражает — все будто специально сделано так, чтобы поддерживать темноту и тишину в доме. Ковролин заглушает шаги, а деревянные панели на стенах словно призваны для того, чтобы поглощать больше света. Все очевидно дорого, но совсем не вычурно и со вкусом. Больше походит на музей жизни какой-то исторической личности, чем на жилой дом. Тэхёна он все-таки находит — но не дома, а на крыльце. Утренний свет режет глаза с непривычки, так что приходится долго привыкать к другому освещению. Тэхён сидит на краю крыльца, рядом с ним мокрое оставшееся пятно, его плечи крупно вздрагивают. Чонгук абсолютно не понимает, что делать и как кого-то можно утешить, так что он просто садится рядом и обнимает его за плечи, прижимая к себе. На руку падают его теплые слезы; у Чонгука на уме вообще нет ничего, что можно было сказать. — Тш-ш, — только и шепчет он, поглаживая его по волосам. — Не надо. Тэхён судорожно вздыхает, пытаясь успокоиться, и глубоко дышит, прижимаясь к его боку сильнее. — Ты же знаешь, что в линзах плакать нельзя? Тэхён невнятно бубнит из-за ладоней, закрывающих лицо: — Я и без них. — Ох, вот оно как. Я думал, ты и спишь в них. И он за подбородок поворачивает лицо Тэхёна к себе и вытирает большими пальцами его щеки, как бы интимно это ни было. У того глаза еще закрыты, мокрые ресницы подрагивают, а брови сведены к переносице. — Чего ты от меня хочешь? — Я тебя тут вообще-то поддерживаю, — оскорбляется Чонгук. — Мне не очень уютно, когда кто-то рядом со мной плачет. Тэхён криво усмехается, а Чонгук хоть и пытается придать голосу обиженный оттенок, но ему сложно на таком сосредоточиться, потому что он все еще держит лицо Тэхёна в ладонях, а кончики его пальцев как-то невзначай касаются его шеи. — Спасибо. Не знаю, что на меня нашло. — Может, откроешь глаза наконец? Тэхён опять хмурится и высвобождается из его рук, отодвигаясь подальше. — Иди в дом, я скоро подойду. Завтракать будем. Чонгук вздыхает. Вот вам и благодарность. На самом деле Чонгуку приходится мириться со своей новоявленной нежностью. Он словно открыл шлюз, сорвал пломбу, когда признал за собой симпатию, а теперь вот это все под собой его топит. Безоговорочно так. Ему остается только этому подчиняться — да он и не против, если быть честным. То, что он ощущал раньше, только усиливается, но к этому прибавляется желание целоваться — ужасное такое, до ломоты в пальцах. За завтраком они почти не разговаривают, и Чонгук не понимает даже, хорошо это или плохо. С одной стороны, ему бы самому было бы слишком неловко говорить о вчерашнем, а с другой — обсудить это было необходимо. Непонятно. Но они продолжают молчать, а Чонгук так и не высказывает то, что у него крутится на языке. Ближе к обеду, когда они занимаются кто чем в комнате Тэхёна, Чонгуку звонит мама и просит вернуться домой, чтобы помочь по хозяйству. Так, наверное, даже лучше: неловкость и недосказанность между ними можно было хоть ножом резать. — Мне нужно домой, — говорит он Тэхёну потом чуть хриплым от долгого молчания голосом. — Мама просит прийти и помочь ей кое с чем. Тэхён поднимает на него глаза от томика манхвы и пожимает плечами. — Окей. Ты вернешься? — А ты хочешь, чтобы я вернулся? Это больше похоже на неумелый флирт, чем на шутку, как Чонгук задумывал. — Ты же знаешь, что да, зачем спрашиваешь? — бормочет Тэхён, снова утыкаясь в страницы. Чонгук безбожно краснеет, словно застенчивая школьница, которой сделали комплимент. Отчасти то, что он возвращается домой, хорошо, потому что было время на то, чтобы освежить мозги и привести мысли в норму, которые за эти два дня пришли в полнейший бардак. Возвращается он скорее не ближе к вечеру, как обещал, а ночью, потому что "ты что, не хочешь проводить время со своей семьей?". Дом Тэхёна в темноте смотрится как вампирское жилище какое-нибудь; во всех окнах, кроме окна на втором этаже не горел свет. Чонгук впервые задумывается, не было ли страшно Тэхёну расти в таких условиях — в громадном практически пустом особняке в вечной полутьме. Неудивительно, что он вырос со своими странностями. Они наконец разговаривают по-человечески, когда ужинают на веранде. Скорее, ужинает один только Тэхён, потому что Чонгука мама успела откормить на несколько дней вперед, заявив, что "я не знаю, как тебя там кормят". Что ожидаемо, про вчерашнее никто опять не вспоминает.

○○○

Чонгук еще не спит, когда слышит шаги внизу; экранные часы смартфона показывают час ночи, но ему абсолютно не спится. В темных коридорах он ориентируется уже лучше и даже не врезается в стены, когда спускается вниз. На кухне зажжена неяркая лампа, в свете которой видно сидящего на столешнице Тэхёна. Со спины его плечи выглядят какими-то уж слишком поникшими. — Хэй? — окликает его Чонгук. — Чего не спишь? Тэхён тут оборачивается и буравит его бездонными черными глазами. — Ничего такого, я редко могу заснуть сразу. — Что-то серьезное? Может, выпьешь снотворного и ляжешь? Темные глаза на лице Тэхёна выглядят так непривычно, насколько вообще могут, и это резко контрастирует со светлыми волосами и болезненно бледной кожей. — Не стоит. Иди спать, а то режим собьешь. — Ким Тэхён, если это как-то связано с... — взгляд исподлобья заставляет Чонгука немедленно заткнуться, и он, вздохнув и мысленно подобрав нужные слова, предлагает: — Мне не спится. Так что, если ты не против, я потусуюсь тут с тобой. И он с непоколебимым выражением достает из холодильника бутылку воды и прислоняется рядом с ним к столешнице. — Зачем тебе это? — наконец спрашивает Тэхён негромко. — Затем, что я действительно заснуть не могу. — Я не про это. Зачем тебе... какой смысл с таким вот общаться? Тебе же это только в убыток. Чонгук хмурится и переводит на него взгляд. — "В убыток". Ты так говоришь, будто у нас с тобой деловые отношения. Мне просто классно рядом с тобой. Удобно. Интересно. Так что, если по-твоему, то я тоже извлекаю выгоду. Тэхён чуть кривит губы и постукивает пальцами по поверхности столешницы. — Не знаю почему, но я никак не могу в это поверить. Как он может недооценивать себя таким образом? Быть таким неуверенным в себе? С такой внешностью он с легкостью мог стать нарциссом, зацикленным на себе, как обычно происходит. А внешность ведь у него была... — Почему ты смотришь на меня так? Шепот в полной тишине повисает в воздухе, и Чонгук, как громом пораженный, просто стоит истуканом, сжимая в пальцах до хруста бутылку. — Как? — только и вырывается у него. Тэхён не отвечает, кусая губы с напряженно сведенными у переносицы бровями. Чонгук абсолютно не уверен в том, что собирается делать и собирается ли делать вообще, предупреждать ли об этом или нет, но атмосфера самая подходящая. А еще — хочется до нервной щекотки где-то под коленками. Он чуть подается вперед, надеясь на эффект неожиданности, но за доли секунды до того, как его губы коснулись бы губ Тэхёна, тот строит непонимающее лицо. Подается назад — шарахается прямо, — упирается в столешницу и глядит на него огромными удивленными глазами. — Что ты делаешь? — громко шепчет он, будто дома кроме них кто-то есть. — Пытаюсь тебя поцеловать. Ему хочется отвлечься от всей той непонятной ерунды, что творится повсюду: от мертвых животных под дверью, от мокрой подушки, от всей этой атмосферы в школе... Хочется почувствовать себя обычным подростком, которого угораздило по уши влюбиться. — Зачем? — Знаешь ли, когда люди друг другу нравятся, они целуются. Рискованный шаг; Чонгук внимательно наблюдает за лицом Тэхёна, но внутри все леденеет и скручивается. — Не путай меня, — отчаянно говорит тот все еще вполголоса. — Тебе это чести не делает. Да и к тому же нравиться нужно именно друг другу. Чонгук чувствует, как его рот от удивления приоткрывается. — То есть?.. — Нет, погоди-погоди! Я... я неправильно сформулировал! Ты мне нравишься, очень-очень нравишься, но совсем не в том смысле. Как... брат. Или старший друг. Как хён, хоть я тебя и старше. Чонгук ощущает, как в животе расползается неприятный холодок, а мысли как по щелчку выветриваются из головы. Не такого он ожидал. Что теперь делать, раз к нему у Тэхёна такое отношение? Пытаться выйти из френдзоны? Забыть и переждать? Что его действительно напрягало — как Тэхён отвечал на тот его поцелуй. Совсем не по-братски или дружески, если честно. — Тебя это задело, — с каким-то сожалением констатирует Тэхён. — Да что ты. — Чонгук-а, ну не обижайся, а. Ты мне очень дорог, правда, только вот нужен ли я тебе такой, сам подумай. Чонгук устало трет лоб, а потом с усилием натягивает на лицо спокойное выражение и заключает: — Идем спать. Поздно уже. И он, не дожидаясь ответа, направляется уже в гостевую, как слышит неуверенное: — Слушай... странная просьба, но... ты не мог бы лечь в мою комнату? После того, что происходит, мне не совсем по себе, а засыпать вообще не могу. — Оу, — Чонгук старается, чтобы в появившейся ухмылке было поменьше яда, но не слишком получается. — Когда это начало входить в привилегии старших братьев? Так или иначе, он соглашается — от подавленного выражения лица Тэхёна лучше не становится. Он внимательно наблюдает за тем, как Тэхён снимает линзы и готовится ко сну, потом выключает свет и ложится в постель, и потом уже сам устраивается на жестком диване. — Ты чего? — удивленно спрашивает Тэхён, когда Чонгук берет свое одеяло и ложится к нему в кровать. — Там жестко, я себе спину испорчу. Ты спи, не волнуйся, приставать не буду. Иначе же инцест получится. Тэхён глубоко вздыхает и как-то весь съеживается. — Прости, — шепчет он в темноту. — Пожалуйста. Чонгук не думает, что ему есть за что просить прощения. Не всегда ведь случается такое, как в фильмах про любовь — чтобы сразу взаимно и до самого гроба.