Full lungs

Честно говоря, Чонгук и сам понимал, что вокруг Тэхёна происходили странные вещи, но на подсознательном уровне отторгал это понимание. Казалось, если он поверит в то, что это сверхъестественно, и этому нельзя найти объяснения, то все станет еще хуже. В тот день он возвращается домой, тщательно прикрывая порез на шее, сказав, что упал и ушибся. Мама верит безоговорочно, заметив кровь на руках; Чонгуку больших трудов стоит убедить ее, что ничего страшного не произошло, и что он может обработать все сам. Он благодарит богов за то, что день выдался прохладным, и он пришел в куртке. Если бы мама увидела его школьную рубашку в кровавых потеках, то вряд ли он смог бы объясниться. На второй день он говорит, что ужасно себя чувствует, и лучше бы ему остаться дома, и вид у него, наверное, такой кошмарный, что мама позволяет ему отлежаться. И Чонгук отлеживается, хоть в любом другом случае воспользовался бы шансом, чтобы провести день за видеоигрой или в интернете. Но он только лежит на кровати и думает. Это, оказывается, отнимает очень много сил. Кем была та женщина, которую Тэхён называл матерью? Он никогда не упоминал своих настоящих родителей, и Чонгук думал, что он их попросту не помнит. Если можно допустить хоть малейшую вероятность, что его биологическая мать умерла, то что тогда? Утонула, наверное, в озере за городом — все на это указывало. Тогда становится понятно, почему Тэхён предпочитал обходить это озеро стороной. Она приходила за ним. Просила вернуться, но значило ли это то, что Тэхён, фактически, был уже мертв? Нет-нет-нет, глупейшая мысль: он дышит, его кожа по-человечески теплая, а по жилам у него течет кровь. В этой теории Чонгука было слишком много прорех, но ничего логичнее придумать он не мог. Стоило бы выслушать Тэхёна и не надумывать себе всякого, но Чонгук слишком боялся, что услышанное будет еще хуже того, что могло подкинуть ему его воображение. Кажется, в тот момент он оказался ближе всего к смерти с того случая, когда он едва не захлебнулся в том же самом озере. А что бы стало, если бы он умер?.. Чонгук смотрит на часы и мысленно прикидывает, что у обоих классов уроки уже закончились. Он осторожно касается перебинтованной шеи кончиками пальцев и долго и тщательно раздумывает. Мимо родителей приходится пройти, подняв воротник куртки, чтобы те ничего не заподозрили. — Куда ты? — интересуется мама. — Опять к Тэхёну? — Не-а, к Чимину. Туда и обратно, мам, это не займет много времени. Мать тут же расцветает в улыбке и кивает. Конечно, как не одобрять его дружбу с Чимином: лучший ученик, отличник и умница, которого всем ставили в пример на родительских собраниях. До нее, наверное, те слухи еще не дошли. Чонгук не знал, проводит ли Чимин время с Юнги после школы — слишком много было таких случаев, что до него вечерами нельзя было дозвониться. Он стучит в дверь и нервно сжимает пальцы в карманах. Только бы Чимин оказался дома, иначе у Чонгука на второй раз не хватило бы смелости. Дверь распахивается, являя ему бледное лицо Чимина. — О, — только и говорит он. Чонгук мысленно соглашается. — Привет, — криво улыбается он. — Я тут извиниться пришел. — С чего бы это вдруг? В голосе Чимина нет ни яда, ни сарказма, только одна бесконечная усталость. — Я… Я просто подумал, что повел себя по-скотски, ты ведь совсем такого не заслужил. Прости. Не знаю, что на меня нашло. Чимин вдруг испуганно оборачивается, и из-за его плеча появляется Мин Юнги. Чонгук смотрит на него в растерянности, получая в ответ холодное презрение. — Кто пришел, — тянет он хрипло. — Поздновато ты спохватился. — Хён, — вздыхает Чимин. — Спасибо, мы сами разберемся. Юнги опирается о дверной косяк рядом с Чимином и пожимает плечом. — Дерьмовый из тебя друг, знаешь ли, — кривит он губы. — Чимин отзывался о тебе с таким обожанием, что мне аж противно было. А ты наглядно показал мне, что ни капли этого обожания не стоишь. Чонгук немедленно вспыхивает злостью и цедит сквозь зубы, приближаясь ближе. — Кажется, он сам сказал тебе, чтобы ты не вмешивался. — Я слышал это, но если подвернулась возможность высказать тебе все, что я думаю, так почему я должен молчать? Юнги ниже него, да и по телосложению уступает, но есть в его взгляде что-то спокойно-мрачное, давящее; такое, что Чонгуку неуютно становится. — Потому что это не наш с тобой разговор. Будь добр, дай мне поговорить с ним нормально, и… — Ты думаешь, что имеешь на него больше прав, чем я? — интересуется Юнги вкрадчиво, таким голосом, что ничего хорошего не сулит. — Я знаком с ним почти три года, а ты? — рычит Чонгук и стискивает руки в кулаки. — Ты предлагаешь мне отступиться от него только потому, что вы встречаетесь? — Вау, — усмехается Юнги. — Ты собираешься набить мне морду? Прежде чем Чонгук успевает ответить, Чимин толкает Юнги в плечо и возмущается: — Никто из вас не имеет на меня права, вы поняли? Я вам не вещь какая, чтобы ее делить. Ты, хён, мог бы найти время получше, чтобы помериться с Чонгуком уровнем тестостерона. А ты, — он тычет в грудь Чонгука пальцем и шипит, — научись уже держать себя в руках. Я тебя прощаю, но я пиздецки на тебя зол. Хоть дверь и захлопывается прямо перед носом Чонгука, но он все равно улыбается. Это стоило того. Правда, только дома он успевает удивиться тому, что Юнги теперь проводит у Чимина время. Раньше, когда Чонгук еще не встречался с Тэхёном, они проводили дни напролет вместе. У него не было ни единой причины ревновать.

○○○

На следующий день Чонгуку все же приходится идти в школу, потому что симуляция симуляцией, но играть с маминым доверием уже становилось неприлично. Ему опять выпадает дежурство в медкабинете — последнее в этом году. Наверное, именно по ним он будет скучать больше всего, когда выпустится: ему успели полюбиться стерильно-белые стены, размеренное тиканье настенных часов и запах медикаментов. Медсестра Пак предупреждает, что посидит с ним в кабинете до третьего урока, и Чонгуку, в принципе, это даже не мешает. Они успели друг к другу привыкнуть. — Ты прости меня за плохое зрение, — говорит она, когда звонок ознаменовывает начало второго урока. — Но я только что заметила повязку у тебя на шее. Что произошло? — Ничего, нуна, — вздыхает Чонгук. — Не волнуйтесь. — Не похоже на «ничего», Чон Чонгук. Опять с кем-то подрался? Формально, да. — Нет. Я же говорю, не волнуйтесь, просто случайно порезался… — Девушку что ли завел? — хихикает медсестра, а Чонгук от неожиданности давится и едва ли не роняет телефон из рук. — Нуна, — тянет он, чувствуя, как загораются щеки. — Какая девушка, у меня нет на такое времени. — Ты можешь обманывать кого угодно, но не меня. Можешь не говорить, если не хочешь, но куда ваши девочки смотрят? Такого красавца проглядеть-то… Чонгук прячет лицо в ладонях и качает головой. Ну, раньше к нему стабильно подходили девушки, предлагали если не познакомиться, то хотя бы просто пообщаться. А потом его репутация опустилась ниже плинтуса, все усвоили, что к нему подходить не стоит, и с тех пор такие случаи стали единичными. С тех пор, как они с Тэхёном начали встречаться, это перестало его волновать. — Ничего. Тебе уже можно, — подводит как итог медсестра Пак. — Хотя мог бы и не прятаться. Кажется, оправдываться перед ней бесполезно. Спустя, наверное, пятнадцать минут (за весь день зашла только одна девушка, пришедшая за таблетками от головной боли) Чонгук вспоминает кое-что, о чем хотел бы узнать. — Нуна, а вы знаете Ю Шинхо? Медсестра тут же поднимает на него посерьезневший взгляд от документов. — А что? Вы с ним дружите? — Нет, всего лишь знакомы. Она очевидно напрягается, хоть Чонгук задает вполне себе безобидный вопрос. — В любом случае, держись от него подальше. Не думаю, что он может научить тебя чему-то хорошему. — А что с ним такое? — интересуется Чонгук, готовясь к длительным расспросам. — Он нестабилен психически и вообще-то должен содержаться на домашнем обучении, и я даже не понимаю, как его вообще в школу приняли… — И она внезапно ахает, качая головой. — И зачем я тебе это говорю? Тебе не нужно такого знать. Язык мой — враг мой. Чонгук не эксперт во всем, что касается психиатрии, но это даже ему понятно. Можно было, наверное, догадаться по его поведению, только если следить очень внимательно. Он так многозначительно молчит, что медсестра качает головой и продолжает: — Это не единичный случай. В нашей школе, я имею в виду. На то она и есть школа для трудных детей. Не школа, а кошмар. И как меня сюда вообще занесло? — Хорошо, что занесло, нуна, — вздыхает Чонгук. — Без вас тут было бы слишком тошно. — Ах ты подлиза, — восхищается медсестра Пак. — Я не подлизываюсь, — оскорбляется Чонгук. — Как вам вообще такое в голову пришло? Настроение у Чонгука до сих пор хуже некуда, а когда медсестра оставляет его в кабинете в одиночестве — портится до невообразимого. Он надеется на то, что сможет просидеть смену без происшествий и выкроит наконец время на то, чтобы подойти к Тэхёну и с ним поговорить, а не вести себя, как последний трус. Правда, в прогнозировании будущего он не слишком хорош. Когда в кабинет заглядывает учитель алгебры, обычно дежурящий по школе (и подбирающий избитых учеников), то Чонгук понимает, что ничего хорошего не будет. — Заходи, — устало говорит господин Ким. — Иначе к директору пойдем разбираться. Видно, что его проблемы с учениками давным-давно достали. — Не надо, учитель Ким. Я же говорю, что все в порядке. От этого голоса у Чонгука все обрывается и резко ухает вниз, и он не сдерживает себя от того, чтобы вскочить с места. — В порядке все, ага, — закатывает глаза учитель, берет Тэхёна за плечо и заводит в кабинет, а потом обращается уже к Чонгуку. — Ты же знаешь, что делать? Тот кивает, и дверь захлопывается, оставляя их наедине. Чонгук не может оторвать глаз от лица Тэхёна, покрытого рваными ссадинами и потеками крови — видеть все это почему-то больно вдвойне. — Думаешь, он ушел? — интересуется Тэхён нейтрально. — Тогда я пойду, чтобы никому на глаза не попасться. — Кто это был? — Неважно. — Ю Шинхо? Тэхён не отвечает, только отводит отсутствующий взгляд в сторону; кровь срывается каплями с его подбородка и впитывается в грязную ткань рубашки. — Садись. Тэхён послушно садится, скрещивая руки на коленях. Это все здорово напоминает то, как они впервые друг с другом заговорили, правда, тогда все было не так сложно. — Я сам могу, — говорит он, когда видит в руках Чонгука ватные шарики и перекись. — А что еще ты можешь? М-м, дай подумать, как насчет того, чтобы дать отпор? — Замолчи. — А если серьезно? Тебе так это все нравится, раз ты слова против не говоришь? Как там это называется, мазохизм? Тэхён широким жестом утирает струящуюся из носа кровь, смотрит на свою ладонь и резко поднимается, направляясь к двери. — Сядь, я сказал. Его словам Тэхён опять же повинуется, но Чонгук от этого себя почему-то ужасно чувствует. Он молча вытирает кровь с кожи, обрабатывает перекисью раны и мелкие порезы непонятно от чего; Тэхён молчит, но так крепко закусывает рассеченную губу, что рана раскрывается и начинает кровоточить. Чонгук все это ненавидит. Ненавидит устои этой чертовой школы, в которой ничего не стоит избить того, кто слабее тебя. Ненавидит то, что с этим столкнулся непосредственно. А особенно ненавидит того, кто это сделал. Когда Чонгук берется за пуговицы его рубашки, то он немедленно вцепляется в его запястья. — Не нужно. — Ким Тэхён, дай мне хоть исполнить свою работу. Эти слова действуют — руки Тэхёна послушно падают вниз, и Чонгук может расстегнуть пуговицы его рубашки полностью. Кроме совершенно свежих багровых синяков есть и застарелые, желто-зеленые, о которых Чонгук не знал. Пара ссадин, оставленных пуговицами, и тонкие белесые шрамы от старых ран заставляют его потрясенно прикрыть глаза. — Скажи. Остальные просто стояли и смотрели, так? Тэхён молчит, и Чонгук непроизвольно сжимает пальцы в кулаки, чтобы хоть как-то усмирить вспышку злости. Ногти больно впиваются в кожу. — Как же меня все это достало. Тэхён застегивает рубашку обратно и отталкивает от себя его руки, а потом с таким же отсутствующим лицом говорит: — Я думаю, нам стоит расстаться.  — Что?  — Нам нужно расстаться, — повторяет Тэхён твердо. Чонгук отлично все расслышал и с первого раза. Он опускает глаза на кусочек ваты в своих пальцах, покрытый красными разводами крови, и хмурится. — Это из-за того, что… Это связано с тем, кто ты такой? — Нет. Я просто думаю, что у нас такими темпами ничего не получится. Даже если хотя бы учесть то, насколько мы разные. — Тэхён, — выдыхает он потрясённо. — Даже если и так, то мне без разницы, понимаешь? Да будь ты хоть кем угодно, я все равно… — Нет. Это неправильно. Лицо у Тэхёна остается таким же каменно-безразличным — Чонгук никогда раньше не видел у него такого выражения. От этого до него никак не хочет доходить понимание. Расстаться? На самом подъёме того, как он начал принимать свою влюбленность? Нет, так же нельзя… — Ты хоть сам этого хочешь? — усмехается Чонгук невесело. Тэхён пропускает вопрос мимо ушей. — Мне было бы спокойней, если бы ты забыл все, что со мной и с нами происходило. И… спасибо тебе за все. Я очень благодарен тебе за то, что ты дал мне все это испытать. И он впервые за весь диалог давит слабое подобие улыбки, поднимается и хлопает дверью. Медсестра Пак приходит спустя полчаса, заставая Чонгука сидящим на койке в той же позе. Она окидывает взглядом капельки крови на полу и упаковку ваты с антисептиком, спрашивая: — Кто-то приходил? Чонгук крепко стискивает зубы, поднимает голову и с усилием натягивает на лицо вежливое выражение. — Нет. Вы не против, если я выйду на минутку?