Full lungs

Когда родители появляются дома, то оба не говорят и слова — у обоих на лицах потрясение. — Мам, — начинает Чонгук тут же, глубоко вздохнув. — Я хотел бы, чтобы вы не волновались за меня, я возьмусь за ум и попытаюсь найти какую-нибудь работу, чтобы наработать стаж, а там и… Мама жестом прерывает его заготовленную речь и опускается на стул с совершенно шокированным видом. Молчит, будто собираясь с мыслями. — Что произошло? — спрашивает Чонгук у отчима, снимающего пальто с плеч жены. — Ты остаёшься в школе, — сухо поясняет тот. — Но… почему? — Он замолкает, тут же растеряв все слова. Он ожидал чего угодно, но только не такого. — Я имею в виду, во что это вам обошлось? — Ни во что. — На лице отчима отражается смятение. — Нам сказали, что педагогический совет пересмотрел своё решение. Чонгук молчит. Быть не может, чтобы они просто так разрешили ему вернуться в школу. Наконец мама прерывает молчание: — Завтра с восьми идёшь на занятия. А сейчас поднимайся в свою комнату, я клянусь чем угодно, ты не выйдешь оттуда, пока я не разрешу. О, мои нервы… — Мам, я… — Ты слышал, что я сказала? Вообще-то, Чонгук уже взрослый и состоявшийся человек, и даже мама не может ограничивать его свободу, потому что это ущемление его человеческих прав и гордости… Он разворачивается и, не сказав ни слова, поднимается к себе. Заслужил. Но получается так, что он сидит в комнате ровно до того момента, пока мама не сжаливается и не зовёт его к ужину. Она треплет его по щеке, стараясь не задевать багровый кровоподтёк, и вздыхает. — Знал бы ты, как сильно ты меня напугал. А когда я твоё лицо увидела… Эх, Чонгуки, зачем ты это сделал? — Были причины, мам. На часах восемь, и гостей ждать в такое время они не привыкли. Когда в прихожей раздается звонок в дверь, то мама встаёт из-за стола. — Ешь, я открою. Чонгук пожимает плечами. Щёлкает дверной замок, а за этим следует: — Здравствуйте, госпожа Чон, Чонгук сейчас дома? Знакомый голос тут же заставляет его отставить от себя тарелку и подорваться со стола, вылетая в прихожую. — Чимин? Ты что тут делаешь? Чимин выглядывает из-за плеча его мамы и улыбается со всей невинностью. — Ты пропустил несколько дней в школе, а сейчас нам дают необходимые для экзаменов материалы. Я просто подумал, что неплохо бы по ним позаниматься. И они оба выжидающе глядят на маму, пока она не пожимает плечами. Конечно, экзамены — это святое. Дело как раз идёт к ночи, из-за чего Чимин остаётся с ночевкой. Напоминало те старые добрые времена, когда у них кроме друг друга никого не было, и Чимин днями напролет пропадал в комнате Чонгука. И когда они успели настолько отдалиться? — Чтобы ты знал, — говорит Чонгук, стоит только двери в комнату закрыться, — я учиться не собираюсь. Чимин падает на его кровать, вытягиваясь во весь рост, и ухмыляется. — Дай прояснить, тебе дали второй шанс, а ты не хочешь им пользоваться? Я и не думал с тобой заниматься, я даже тетрадей с собой не взял. — А зачем пришел тогда? Чонгук едва успевает поймать перед своим лицом брошенную подушку. — Вот что ты за человек такой? Помнишь, когда мы в последний раз с тобой зависали? И я не помню. Да и тем более, поговорить бы стоило. На самом деле, они и впрямь давным-давно не разговаривали как следует. Они устраиваются в кровати (у них достаточно близкие отношения для этого, да и места на ней много), и атмосфера становится самой располагающей к разговору. Чимин устраивается на подушке поудобнее и внимательно на него смотрит, а огни проезжающих под окнами машин отражаются в его глазах. — Я подумал, — говорит он наконец полушепотом, — что такие разговоры нужно вести лицом к лицу. В общем, дядя рассказал мне, почему тебя так и не исключили. Чонгук тут же напрягается и приподнимается на локте, тут же нетерпеливо его подгоняя: — Почему? Слушай, я ценю твою способность выдерживать драматические паузы, но… — Это родители Тэхёна. Они предложили профинансировать школу с условием того, что ты остаёшься. Я знаю, что половина этих денег уйдет в карман директора, но все же… Не думал, что они могут так поступить. Чонгук молчит, обдумывая услышанное. Он вспоминает тот единственный раз, когда видел чету Ким — они представились ему жёсткими людьми, совсем не способными на такие поступки. — Вот оно как, — вздыхает он. — Я им обязан. — Из-за чего, как думаешь? Тэхён мог попросить? Чонгуку хотелось бы об этом думать, но, кажется, он не имел на это права. — Знаешь, обо мне и Шинхо трубили все, кому не лень. А вот о том, что он сделал Тэхёну, никто и не заикнулся. Ты думаешь, я просто так к нему сунулся? Чимин молчит и внимательно на него смотрит. Улыбается уголком губ. — Тэхён. — Ах, да. Прежде чем ты скажешь что-нибудь ещё, у нас уже ничего нет. Мы расстались. — Почему? — Не знаю. Чимин вздыхает, переворачивается на спину, уставляясь в потолок. — Вот знаешь, когда встречаешься с таким лично, то понимаешь, что в жизни все не так, как в фильмах. Там все показывается без несчастливого конца, подразумевается, что все будут жить долго и счастливо. Я думал, у вас все будет так же. Не понимаю, почему чувствую такое разочарование. Чонгук может рассмотреть его ресницы на фоне окна. — Жизнь — это такое дело. Люди сходятся и расходятся. — Ты же… м-да, в нашем возрасте это звучит глупо, но ты же чувствовал к нему что-то? Говорить об этом оказалось почему-то очень легко. Чонгук не мог поймать себя на том, чтобы испытывать грусть/тоску/печаль или что обычно ощущают эмоциональные подростки во время разрыва, хоть и очень старался. Наверное, он просто никак не мог этого принять. Он скучал по Тэхёну. Очень. — Чувствую, — вздыхает Чонгук. — И вообще, что за заморочки по поводу возраста? Чувства могут прийти в любой момент, а эти мерзкие стереотипы пускают взрослые, чтобы держать нас под контролем. И он хмурится, замолкая и обдумывая то, что только что сказал. — О. Глубокомысленно. Они молчат, вслушиваясь в шелест листьев под порывами легкого ветра, и думают каждый о своем. Час уже поздний, а наутро (хоть Чонгук рад бы и дальше оставаться дома) нужно рано вставать, так что они желают друг другу спокойной ночи. Но у Чонгука осталось еще невысказанное. — Я так и не извинился по-человечески, кстати. — Заткнись и спи, — бормочет Чимин сердито. — Забудь про это. — Я… поверить до сих пор не могу, что это произошло с тобой. Бывает такое, когда ты видишь сводки по новостям, знаешь, что такое случается, но почему-то думаешь, что это никогда не коснется тебя или твоих близких, а вот так… Он запинается и глубоко выдыхает, не в силах закончить мысль. — Я тоже думал, что такое меня никогда не коснется, — усмехается Чимин. — И погляди, что произошло. — А… как это было? Словами движет болезненное любопытство, хоть он и понимает, что спрашивать о таком неэтично и неуважительно. — О, ты хочешь узнать о том, как он лишил меня девственности? Это было мерзко и больно, меня едва не стошнило. Подробности нужны? Чонгук прикрывает глаза, мотает головой, и находит лежащую на подушке ладонь Чимина, крепко сжимая в своей. — Из-за чего? — Семейные обстоятельства, — криво усмехается Чимин, но против воли вцепляется в его руку. — И ему за это ничего не будет? — Во-первых, это было по… обоюдному согласию. — Он глубоко вздыхает, а когда продолжает, его голос слегка подрагивает. — Во-вторых, он ясно дал мне понять, что будет, если об этом узнает полиция. А в третьих… ты серьезно думаешь, что ему что-то будет? И я был бы очень признателен, если бы ты не поднимал этой темы больше. Я это, знаешь ли, стараюсь забыть. — Ох, прости. Я понимаю. Чимин улыбается и на мгновение сжимает его пальцы перед тем, как высвободить свою ладонь. — Я ценю это. На следующее утро Чонгук долго и упорно ноет, что не хочет возвращаться в школу, и вообще у него до сих пор сломан нос, и странно гудит голова. Чимин пинает его в голень и велит заткнуться, Чонгук на это дуется, но все же его слушается. Отчим уже успел уехать на работу, и они завтракают втроем, сидя перед кухонным телевизором. Какое-то айдол-шоу сменяется выпуском новостей, и Чонгук, тут же потеряв к экрану интерес, отвлекается на игру в телефоне, затыкая уши наушниками. Когда Чимин толкает его в бок, он хочет было возмутиться, но тот указывает ему на экран. — Это не ваш ли одноклассник? — ахает мама, а Чонгук в недоумении вслушивается в слова диктора и пытается понять, как они связаны с непонятными фотографиями. Больничная палата, мост через перекрытое шоссе, лица какой-то семейной пары. И Ю Шинхо — его фотография из, судя по всему, еще невыпущенного выпускного альбома. Диктор сообщает, что тело было найдено прохожим в полшестого утра по местному времени, что обстоятельства неизвестны, но выясняются полицией… Чонгук роняет из ослабевших рук смартфон и глядит на Чимина — у него на лице написан такой же шок. Диктор упоминает «самоубийство» и «конфликты со сверстниками», отчего Чонгуку еще хуже, чем могло бы быть по теоретике. Выпуск переходит к прогнозу погоды на день, и Чонгук откладывает тарелку от себя подальше, окончательно растеряв аппетит. Все молчат. — Это же… тот мальчик, с которым ты подрался? — спрашивает его мать осторожно, вздыхая. Чонгук молчит. Ему всегда казалось, что смерть — это что-то хоть и трагичное, но вполне себе обыденное и естественное. Он практически никогда не сталкивался (кроме того случая, о котором он ничего не помнил) с ней, но теперь… Было очень сложно осознать то, что тот человек, который думал, дышал, и который собственноручно разбил ему нос, теперь лежал безжизненной грудой костей и мяса в морге. — Ты понимаешь, что это значит? — спрашивает тихо Чимин, когда они подходят к школьной парковке. Чонгуку хочется съязвить, но он только вопросительно вскидывает подбородок. — Они упомянули, что пока непонятно, убийство это или нет, а ты на той неделе как раз… — Нет-нет-нет, — тут же обрывает его Чонгук. — Ты хочешь сказать, что у меня есть для этого мотив? — Я хочу сказать, что это со стороны так и выглядит. Что ты не закончил свое дело и расправился с ним потом. — Заткнись. У меня есть алиби и несколько свидетелей, которые подтвердят, где я был этой ночью. Ты в их числе, если еще не догадался. Тот качает головой и пожимает плечами. — Тогда посмотрим на это с другой стороны. Слышал, что было сказано? То, что он сбежал из палаты, а потом его уже находят под мостом. И еще — что у него были сложные отношения в школе. — И? — Пораскинь мозгами, это был прямой намек на то, что ты хоть и косвенно, но виноват. Чонгук тут же замолкает и утыкается взглядом под ноги.

○○○

В школьных коридорах его преследуют взгляды — испуганные, осуждающие и любопытные; ученики в коридорах сторонятся его и обсуждают уже в полный голос. Разве его не исключили? Ставлю что угодно, что это он с Шинхо и расправился. Помолчи, а то кто его знает вообще… Чонгуку по большей части на все это плевать — он не обращает на разговоры внимания, ведет себя, как и обычно, но даже учителя смотрят на него с опаской и не осмеливаются спрашивать. Нервирует. Прямо посреди второго урока в класс заявляется представитель полиции и во всеуслышание объявляет, что ему нужен Чон Чонгук. Чонгук собирает тетради и стискивает зубы, чтобы сдерживаться — ропот в классе все нарастает и нарастает, и в спину ему летят: «его арестовывают?» «я же говорила, что он убийца» Это не арест: его всего лишь опрашивают в кабинете директора. Чонгук интересуется, допрос ли это, и имеет ли он право говорить с ними в присутствии посторонних — собравшейся администрации, — на что получает крайне неприятную улыбку. Немолодой коп с противными сальными усиками усаживает его в кресло напротив директорского стола и сам становится над ним. — Это просто разговор. Помощь следствию, так сказать. Чонгук не хочет помогать следствию. — Я ничего не знаю. — В пятницу на прошлой неделе, насколько я знаю, между вами и господином Ю произошел конфликт, так ведь? — Да. — В результате этого господин Ю попал в больницу с переломом ребер, ушибом селезенки, сотрясением мозга и множеством более мелких травм, правильно? — Да. — Почему об этом не знала полиция? Чонгук старается говорить спокойно, но ни нависший над душой коп, ни сгрудившиеся в углу завучи этому не способствуют. — Потому что мы разобрались с этим самостоятельно. Хотите узнать детали — обращайтесь к моим родителям. Я об этом ничего не знаю. — Тогда, — еще одна кривая улыбка из-под усов. — Можете сказать, почему у нас нет оснований подозревать вас? — Потому что тем вечером, ночью и утром я находился дома, будучи под домашним арестом. — Кто может это подтвердить? — Мои родители и друг, оставшийся с ночевкой. — И он находит глазами дядю Чимина — тот на него не смотрит, уставившись в потолок. — Я могу идти? Я пропускаю важный материал, который должен попасться мне на экзамене. Чонгук рывком поднимается со стула, не дождавшись ответа, и покидает кабинет, крепко хлопнув дверью. Так или иначе, на урок он не возвращается, а просиживает его остаток на подоконнике у кабинета. У него есть проблемы поважнее, но за все утро он Тэхёна ни разу не видел. На сообщение Чимин отвечает, что его в классе нет и не было, и это (хоть и не должно уже) вселяет тревогу. С урока физкультуры снимают уже оба класса и собирают на трибунах, чтобы учителя и директор смогли выступить с траурной речью и почтить память ушедшего. Чонгук, только устроившись на месте, тут же распугивает всех учеников вокруг себя — те отсаживаются от него подальше и шарахаются, как от прокаженного. Садится рядом только Чимин, а около него и Мин Юнги. Они не разговаривают вообще, только Чимин замечает: — Мы будто заразные, только поглядите. Юнги щелкает его по лбу. — Что ты несешь? Но так оно и есть: вокруг них сплошь незанятые места, будто мертвая зона вокруг взрыва. Чонгук почти не может слышать, о чем переговариваются вокруг — оно и к лучшему. Директор начинает свою речь со слов: «все мы любили Ю Шинхо, и для всех нас это большая боль и утрата». Чонгук закатывает глаза — ложь такая явная, что аж тошно: Шинхо был едва ли не главным подстрекателем и зачинщиком неприятностей, доводил учителей до нервных срывов и не раз бывал на грани отчисления. — И что бы ни было причиной, по которой он погиб… — Глаза всех присутствующих немедленно обращаются к Чонгуку, — мы обязаны почтить его память. Да будет земля ему пухом. Ученикам позволено расходиться. Чимин хлопает его по плечу, шепчет на ухо, что не надо волноваться по этому поводу, а потом вместе с Юнги быстрым шагом спускается с трибун. Чонгук остается совершенно один. — И как ты вообще посмел сидеть тут? Чонгук удивленно оборачивается на чье-то восклицание и видит девушку на ряд выше него. Она сверлит его откровенно неприязненным взглядом, а ее подруга тянет ее за рукав и что-то лепечет в ужасе. — Прости? — Мы собрались тут, чтобы почтить его, а ты… ты… оскорбление его памяти, вот что! — Очень жаль, — пожимает плечами Чонгук. Он собирается было уйти, как в спину ему летит гневное: — Мы все знаем, что убил его именно ты. Вопрос времени, как скоро об этом узнает полиция, и как скоро ты угодишь за решетку… — Пошли, Дарин, — шепчет ее подруга, бледнея. — Идиотка, пошли, говорю… Дарин с честью выдерживает его тяжелый буравящий взгляд, скрестив руки на груди, и смотрит с вызовом, ожидая, что он ответит. Чего она ожидает? Что он упадет на колени и сознается? — Я не собираюсь перед тобой оправдываться. — Только потому что у тебя нет оправдания, — качает она головой. — Но я клянусь чем угодно… — У меня нет на это времени, — вздыхает Чонгук, подхватывая рюкзак на одно плечо. — Приятно было поболтать. И он быстрым шагом спускается вниз, распугивая вокруг себя учеников, а вслед ему доносится громкое: «убийца».