Full lungs

К вечеру выходит официальное заявление от полиции — самоубийство. Ни свидетелей, ни официальных подозреваемых, ни следов сопротивления или чего-нибудь такого, что не позволяло бы закрыть дело, не найдено. Слишком уж быстро все это прошло — наверное, никому просто не хотелось возиться с делом сложного психически неуравновешенного подростка. Всегда легче свалить все на самоубийство. Чонгук не знает, что и чувствовать по этому поводу. Сожаления или тем более скорби нет в помине, а виноватым он себя не ощущает вообще; один только шок от того, что смерть прошлась от него крайне близко. Мама, стоило ему только прийти из школы, устраивает психологическую родительскую беседу: обсуждает с ним, что самоубийство — ни в коем случае не выход. Объясняет ему, что в любом случае можно найти лучшее решение, что это — эгоизм и трусость, потому что думать нужно в первую очередь не о себе, а об окружающих. Чонгук стоически терпит эту лекцию, как и множество похожих до нее. Он понимает, что мама волнуется и все дела, но у него ведь раньше и мыслей о таком не возникало. А теперь вот — возникли. Это можно понять, если на человека внезапно навалилось столько проблем, сколько он не в силах выдержать. Но это — слабость. Чонгук бы себе такого не позволил. Хотя проблемы на него свалились ничего такие — от них он испытывал постоянное давление, словно бы их разрешение было только в его руках. Решить стоило хотя бы то, что теперь у него с Тэхёном — предпринимать ли что-то или оставить все, как есть? Нет, он однозначно должен был что-нибудь сделать. Сначала он звонит ему, но получает в ответ «абонент недоступен» от автоответчика. От этого ему становится ещё тревожнее, и тем же вечером он отправляется к Тэхёну домой. На стук в дверь никто очень долго не отвечает, а потом происходит то, чего он всегда боялся — дверь ему открывает госпожа Ким. Она выше него на полголовы, и Чонгуку кажется, что она нависает над ним, как неживая статуя. — Здравствуйте, — давит он из себя, опомнившись, и кланяется. — Я могу поговорить с Тэхёном? Госпожа Ким окидывает его взглядом с ног до головы, а потом распахивает перед ним дверь пошире. — Проходите. Голос у нее глубокий и грудной, будто у оперной певицы, прямо под стать внешности. Чонгуку очень, очень не хочется идти за ней в темный неосвещенный коридор, но деваться некуда. Но в гостиной оказывается на удивление светло — все шторы раздвинуты, а окна открыты нараспашку, из-за чего по просторной комнате гуляет запах расцветающей акации, растущей на заднем дворе. Госпожа Ким жестом приглашает его сесть на диван у журнального столика и интересуется: — Чаю? — Было бы неплохо. Они молчат до тех пор, пока на столе не появляются чайные чашки, сахар и сливки. Госпожа Ким закидывает ногу на ногу, изящно поднося к губам чашку, а Чонгук чувствует себя неотёсанным неуклюжим увальнем рядом с ней. Наверняка такие же безукоризненные манеры прививались и сыну — Чонгук этого, правда, совсем не замечал. — Итак, — начинает она. — Вы же друг моего сына? Чон Чонгук? — Именно. — А когда вы в таком случае в последний раз виделись с ним? Чонгук сглатывает неприятный ком в горле. — В пятницу. Почти ровно пять дней назад. — И он вам не говорил ничего? Не упоминал, что собирается делать? Вы как-нибудь общались с ним с пятницы? — Нет, — хмурится Чонгук. — Что-то произошло? Госпожа Ким вздыхает и опускает голову. — Я надеялась, вы скажете мне, что. Сегодня утром я нашла в комнате Тэхёна записку, что он уезжает в Сеул на пару дней с друзьями, чтобы я ни о чем не беспокоилась, и… Я думала, он дружит только с вами. Зачем ему вообще понадобилось ехать в Сеул без моего ведома? — А телефон? Вы звонили ему? — Конечно, звонила. Он оставил его дома. Чонгук и подумать не мог, что в ее строгих резких чертах лица может отражаться настолько сильное смятение. И он внезапно холодеет, вспомнив то, что говорила Тэхёну его настоящая мать. То, что он пожалеет, если не вернётся к ней как можно скорее. — Может, нам… — бормочет он, — стоит подождать? Если он обещал вернуться, то мне кажется, что так оно и будет. — Вы думаете? — Он не стал бы вас обманывать. Так он, судя по всему, и сделал. — Вы же знаете, насколько он несамостоятельный. Я боюсь, что у него могут появиться с этим проблемы. Госпожа Ким замолкает, а он пытается подавить в себе вспышку паники. — Спасибо за чай, — говорит Чонгук, поднимаясь. — Но мне пора. — Вы к нему даже не притронулись, — усмехается она. — И все же. И, знаете… Спасибо вам за то, что вы для меня сделали. За то, что я остался в школе. Госпожа Ким поднимается, и Чонгук впервые может видеть улыбку на ее лице — сдержанную и слабую, но все же улыбку. — О, это? Вам стоит поблагодарить Тэхёна, он рассказал нам всю ситуацию. От этого Чонгуку становится ещё хуже, хотя, теоретически, он достиг своего предела. Он зарекается, что если на следующий день не будет никаких новостей, то он отправится на озеро — а он мог поставить что угодно на то, что Тэхён был именно там. На следующее утро история повторяется — в школе его все так же преследуют десятки взглядов, и никто не осмеливается сказать ему и слова. Кто-то соблюдает траур — в коридоре вот-вот и наткнешься на закутанного в чёрное ученика. Смерть Шинхо всё ещё на слуху у каждого, и учителям иногда даже приходится прикрикивать на класс, чтобы прекратить вышедшие из-под контроля споры. Чонгук уже догадывался, что через неделю-другую все это забудется и отойдет в архив историй, которые обычно рассказывают впечатлительным новичкам. Это не единичный случай в их школе — в прошлом году выпускница, не сдавшая экзамены на достаточный балл, повесилась на дверной ручке прямо в кабинете географии. Пересуды в школе его перестали волновать, но причина для тревоги была одна и довольно серьезная — Тэхёна он так нигде и не нашел. Он сбегает с последних уроков — да-да, второй шанс и все такое, но на фоне беспорядка в школе его бы все равно никто не хватился. Родителей дома еще нет, так что никто не может помешать ему или отвлечь от важных мыслей. Если раньше он понятия не имел, что делать, то теперь был твердо уверен в своих действиях. Он собирает сухую одежду на случай, если ему опять придется лезть в воду — а он был уверен, что ему придется. Все указывало только на то, что Тэхёну пришлось вернуться к матери в то самое озеро, куда он предпочел бы никогда не возвращаться. Он стаскивает из семейной аптечки целую упаковку успокоительного, потому что если на него нападет паническая атака, спасать придется уже его. У него нет никакого плана действий, да и без машины туда соваться крайне неразумно, но у него не остаётся другого выбора. Да и терять ему нечего. Он подхватывает рюкзак, накидывает куртку на плечи, как слышит неуверенный стук в дверь. Родители? Быть не может, чтобы они вернулись домой так рано… Чонгук распахивает дверь и немедленно застывает, крепко сжав дверную ручку в пальцах. На пороге — Тэхён: грязный, мокрый и дрожащий от холода, розовые волосы словно поблекли и выцвели, а глаза без линз. — Привет, — криво улыбается он. — Я знаю, что не совсем имею права заявляться к тебе после того, что сказал, но… И он замолкает, глядя на протянутую Чонгуком руку. Колеблется, смотрит ему в глаза с неуверенностью, но все же вкладывает свою ладонь (ледяную и скользкую) в его. Чонгук тянет его на себя, жестом призывая молчать, закрывает дверь и тут же вжимает его в стену и прижимается губами к его. Ему плевать на то, что губы у Тэхёна на вкус, как мокрый песок, что он под руками весь холодный, сырой и мелко дрожит — слишком уж соскучился. Чонгук притягивает его к себе и роняет голову на его плечо. — Я и не знал, что думать, — бормочет он глухо. — О том, что с тобой случилось. Я… поверить не могу, что ты вернулся. Тэхён жмется к нему ближе, в пальцах комкая ткань его толстовки, и шепчет: — Я тоже. Он дрожит так сильно, что Чонгук инстинктивно обнимает его крепче, чтобы согреть. Неправильно это — он же почти никогда не мёрзнет, так почему сейчас так трясётся? — А теперь я хочу узнать о тебе всю правду от начала и до конца. Сейчас ты готов? — Готов, — усмехается Тэхён. — Только… можно мне принять душ сначала? Ноги его, кажется, совсем не держат, так что Чонгуку приходится довести его до ванной комнаты; от дальнейшей помощи Тэхён настойчиво отказывается, но Чонгук все равно не может удержать себя от того, чтобы сидеть под дверью и вслушиваться в каждый звук. Ему всё ещё слишком тревожно и до сих пор не верится. Чонгук кутает Тэхёна в свою тёплую одежду (хоть на улице почти жарко) и высушивает его мокрые волосы собственноручно — у того сил нет даже на то, чтобы удержать фен в руках. Тэхён заматывается в плед, жмется к боку Чонгука и всё ещё дрожит. Невероятно. Во многих смыслах невероятно — Чонгуку не верится в то, что Тэхён сидит рядом с ним на диване, что он может касаться его и слышать звуки его дыхания. — Иди сюда, — шепчет Тэхён, укрывает его плечи пледом и тянет на себя. — Холодно ведь. А ещё невероятней, что он может обвить его руками и прочувствовать все тепло его тела. — А теперь ты можешь рассказать мне? Тэхён смотрит на него серьезным взглядом глаз-точек, и Чонгука от этого зрелища пробирает невольный инстинктивный страх. — А что бы ты хотел узнать? — Допустим… — и Чонгук вздыхает глубоко-глубоко, готовясь услышать то, чего добивался весь последний месяц. — Кто ты такой? Тэхён приподнимает уголок губ в намеке на улыбку. — Ким Тэхён, приятно познакомиться. Я… в том смысле, в котором ты спрашиваешь, я человек. Только с некоторыми особенностями. — Особенности. Как, например, жабры? Вырвалось само собой, но он успел заметить темнеющие щели на шее Тэхёна, стоило тому переступить порог. Теперь с этого расстояния можно было явно рассмотреть края, покрытые запекшейся кровью. Отрицать очевидное он не мог. — Как они. — Ох. — Чонгук замолкает и тщательно подбирает слова, чтобы не сказать чего-то лишнего. — А сейчас они… — Под кожей. — Откуда они у тебя? Тэхён обхватывает коленки руками, пожимая плечами и усмехаясь не совсем весело. — Ну… Я даже не знаю, как сказать, чтобы прозвучало не слишком дико. Все началось с того, как я умер лет десять назад. Я понимаю, звучит невозможно, но так оно и есть. Помнишь, ты спрашивал, с какого момента я помню свое детство? Тогда я солгал. Мои осознанные воспоминания начинаются с того момента, как я проснулся в воде. Он опускает голову на колени, его прямые длинные ресницы чуть трепещут. — Ты утонул? — спрашивает Чонгук осторожно. — Утонул в том самом озере, да? Кивок в ответ. Чонгук потрясенно выдыхает. — И из-за этого тебе так не хотелось туда ехать? — Нет, — качает Тэхён головой. — Это — мой дом и место моего фактического рождения, но только там я… понимаешь… открываю свою настоящую сущность. Выдвигаются жабры, дышать становится трудно, и я боялся, что просто не выдержу и вернусь обратно. Поверь, выйти обратно на воздух я бы не смог. Слишком трудно. — Но сейчас вернулся. Ты же там был эти два дня, так? Так почему… Тэхён отворачивается от него так, что его лица совсем не видно, и бормочет себе под нос: — Из-за тебя. Чонгук краснеет непозволительно сильно. Тэхён заходится в приступе сухого надрывного кашля, цепляется за кромку одеяла и зажимает рот ладонью; Чонгук может видеть красные капли, выступающие сквозь его пальцы. Он молча встает и идет за салфетками. Тэхён принимает из его руки целый ворох салфеток и бормочет глухое «спасибо», оттирая от крови губы. Чонгук просто не знает, что еще может сделать. — Как ты терпишь меня и то дерьмо, что со мной происходит? — вздыхает Тэхён хрипло. — Какая в этом логика? Чонгук пожимает плечами. — Никакой. Просто… И он закусывает губу, останавливая себя от того, чтобы сказать какую-нибудь глупость. Такой подходящий момент, чтобы признаться в своих чувствах, но он не слишком уверен в том, что должен говорить об этом вслух. — Просто? Так что он отвечает словами Чимина почти месячной давности, накрепко въевшимися в его мысли. — Просто каждому нужен человек, который бы о нем заботился. Тэхён уныло улыбается. — Прости меня. Знаешь, я целиком и полностью понимаю, почему ты тогда отреагировал таким образом. И я подумал, что… лучше бы нам расстаться, чтобы ты не волновался, если я не вернусь. Я не думал, что смогу. Чонгук подбирается ближе к нему и обвивает руками, устраивая голову у него на плече. — Хэй, — шепчет он. — Помнишь мой четвертый совет? — Слушай, я перед тобой вообще-то извиняюсь, а ты свои советы вспоминаешь? Чонгук его слова успешно игнорирует. — Тогда вот тебе пятый совет: забудь все, что с нами произошло за последние несколько дней. Хорошо? — Абсолютно все? — спрашивает Тэхён недоверчиво и смотрит ему в глаза. — И мы… до сих пор вместе? — Если ты этого хочешь. — Хочу. — Тогда, — Чонгук тянется и коротко целует его в висок, — тебе пора домой. Твоя мама, кажется, жутко волнуется. Дай ей знать, что с тобой все в порядке. — Еще немного, — шепчет тот. — Минутку. Я ужасно соскучился.