Full lungs

Раньше Чонгук не горел энтузиазмом при мысли, что придется провести в доме семьи Ким больше, чем полчаса. Правда, в последнее время слишком часто получается так, что они проводят ночи в почти пустом огромном особняке. Была у этого всего особая атмосфера — Чонгук ощущал себя героем какой-нибудь книги. Мама, если честно, уже давно привыкла отпускать его едва ли не каждую ночь — раньше были с этим проблемы. Погода выдаётся пасмурной и сероватой, совершенно идеально подходящей для прогулки; идти далеко не приходится — они выбираются в сад (весьма и весьма большой, кстати) на заднем дворе. Там мрачновато и довольно темно из-за густых крон деревьев, но зато все выглядит ухоженным и аккуратным. Трава аккуратно подстрижена, а все дорожки тщательно выметены — конечно, семья Ким настолько обеспечена, чтобы позволить себе личного садовника. Все это выглядит так, будто они перенеслись на полвека назад — да и Тэхён рядом выглядит, как юный аристократ. На нем белая свободная рубашка, расстёгнутая на две верхние пуговицы, и светлые шорты ниже колена. Чонгук откровенно любуется. Они садятся в тень раскидистого дерева, устраиваясь прямо на аккуратно подстриженной траве, и у него выдаётся отличная возможность для того, чтобы беззастенчиво Тэхёна разглядывать. У него на шее до сих пор бинтовая повязка, скрывающая заживающие следы от жабр; по словам Тэхёна, снять ее он сможет совсем не скоро. После того, как он вернулся, они эту тему больше не поднимали, так что Чонгуку пришлось все додумывать самому. Ему казалось, что теперь нужно дождаться правильного времени, прежде чем узнавать правду. — Ты уверен в том, куда собираешься поступать? — внезапно интересуется Тэхён. Чонгук опускает взгляд на свои пальцы, в которых крутил сорванную травинку. Надо же, раны на сбитых костяшках никак не хотели заживать, грозясь остаться некрасивыми шрамами. — Не уверен, — вздыхает он после долгого молчания. — Я даже не знаю, куда. — Ты совсем не думаешь о будущем? А кем ты хочешь быть, ты тоже не знаешь? — Не знаю. Я запутался. Тэхён откидывается на спину, ложась на траву, а потом тянет Чонгука на себя. — У тебя хотя бы есть выбор. Родители уже точно собираются запихнуть меня в бизнес… Кажется, у меня даже нет права голоса. Чонгук падает рядом и закидывает на него руку. — А кем бы ты хотел стать? — Фотографом. Художником. Певцом, актером, моделью… Кем угодно, только бы не возиться с цифрами и не придумывать, как бы загрести побольше денег. — Все, что я могу сказать, — усмехается Чонгук, — так это то, что из тебя бы вышла потрясающая модель. Я бы стал фотографом ради тебя. — Ох, да прекрати ты, — ворчит Тэхён и скидывает с себя его руку. Правда, потом переплетает их пальцы, немного помедлив. — А куда ты уезжать собираешься? Чонгук задумывается. — Конечно, я хотел бы в Сеул. Но с моими-то знаниями это черта с два получится. — Сеул. Представь, что бы было, если бы мы уехали туда вместе? — Они встречаются взглядами, и Тэхён мечтательно улыбается. — Одни в этом огромном городе. Мы бы гуляли по ночам вдоль реки, ходили вместе на концерты и сняли бы квартиру в многоэтажке, чтобы весь район, как на ладони… Звучит очень сладко и многообещающе, как то, во что Чонгуку хотелось бы верить. Правда, он слишком хорошо усвоил, что жизнь в конечном счёте все равно ткнет его лицом в грязь и заставит этим довольствоваться. — Надеюсь, так оно и произойдет. Никто из них не говорит о том, что будет, если они разъедутся по разным городам. Тэхён поднимается с травы, лениво потягивается и протягивает ему ладонь. — Пойдем в место поуединеннее? Тут нас можно увидеть из окон пристройки для прислуги. Чонгук усмехается. — Мы собираемся заняться чем-то, что не должны увидеть чужие глаза? — Зависит от твоей инициативы. — Почему именно от моей? Ты же не моя девушка. — Поднимайся уже, — фыркает Тэхён. — На месте разберёмся. Звучит так, будто они обсуждают какую-то деловую сделку. Абсурдно. «Местечко поуединеннее» обнаруживается почти в самом дальнем углу сада — оттуда видно высокую каменную изгородь, отделяющую сад от дороги. Дом оттуда и впрямь не проглядывается — деревья засажены настолько густо, что если бы не шум машин за ограждением и ухоженные дорожки, можно было бы подумать, что они находятся где-то за городом. Тэхён сразу же усаживается на землю, прислоняясь спиной к старому дереву, и тянет к нему руку. — Садись. Они долго молчат, но не в неловкости, а потому что молчать сейчас удобнее всего; Чонгук зависает в телефоне, а Тэхён что-то негромко мурлычет себе под нос. Чонгук отвлекается от экрана телефона, когда Тэхён подтягивается поближе и опирается о его грудь спиной. — Твоя шея… это очень болезненно? — Что именно? — Жабры. Тэхён молчит с полминуты, а потом запрокидывает голову на его плечо. — Это то же самое, что и спросить, больно ли иметь руки. Это часть меня, ты сам как думаешь? — Ты никогда не позволял мне касаться твоей шеи, я и подумал… Чонгук успел привыкнуть к тому, что Тэхён каждый раз негативно реагировал на самые незначительные прикосновения. Привык, правда, но не смирился. — Это не больно, у меня просто чертовски чувствительная шея. Из-за жабр, наверное. Правда, заживают эти раны болезненно, а когда прорезаются жабры — вообще от боли помереть можно. Чонгук удивлённо охает. — Прорезаются? — А ты что думал? Что они появляются в магической пыльце благодаря волшебству? Они вспарывают кожу, когда выдвигаются. Это дьявольски больно. — Тэхён оборачивается и смотрит ему в глаза, добавляя проникновенным голосом: — Ты так хотел бы касаться моей шеи? Чонгук опускает взгляд и чуть вздергивает брови. — Допустим. Очень мягко сказано: он всегда думал о том, что бы было, если бы у него была такая возможность. Его всегда тянуло невзначай легко коснуться, оставить мягкие поцелуи или багровые темные засосы… Тэхён поворачивается так, что они оказываются лицом друг к другу, экстремально близко. Он склоняет голову к плечу и осторожно касается шеи Чонгука, тут же вскидывая взгляд и проверяя его реакцию. — Так странно, что ты не реагируешь на это так же, как я. Чонгук усмехается. Неуверенные лёгкие движения тем не менее заставляют его затаить дыхание; Тэхён водит по коже под челюстью костяшками пальцев, очерчивает кадык кончиком указательного пальца и в конце концов опускает ладонь на его плечо. Мнется. А потом внезапно наклоняется к нему и жмется губами к коже чуть пониже челюсти. Чонгук вздрагивает и неслышно ахает — даже от такого незначительного прикосновения по спине бегут мурашки, а в кончиках пальцев собирается возбуждение. Он подхватывает Тэхёна под бедра и опускает его на траву, подминая под себя и глубоко его целуя; Тэхён закидывает руки на его плечи и улыбается, шепча в перерыве между влажными поцелуями: — Вот поэтому нам и не нужны были чужие глаза. — Очень предусмотрительно. Чонгук сминает в пальцах тонкую ткань его рубашки и задирает ее вверх, обнажая его живот и резинку белья, торчащую из-под пояса шорт. Поцелуи выходят за грань целомудрия; это и сжимающие бедра пальцы, и блуждающие под одеждой ладони, и жадное дыхание одно на двоих. С тех пор, как они начали встречаться, Тэхён с практикой научился просто умопомрачительно целоваться. Хотя, наверное, даже будь он в этом просто ужасен, Чонгуку не нужно было бы ничего больше. Он внезапно отстраняет от себя Чонгука за плечи (у него влажно блестящие от слюны губы и совершенно развратное выражение лица) и запрокидывает голову набок. Чонгук рассматривает ровные края бинтовой повязки, касается кончиками пальцев на пробу, и Тэхён ахает, вцепляясь в его плечи руками, и шепчет: — Продолжай. — Точно? — Совершенно. Это… мне это нравится. Аккуратное прикосновение губ, и он замирает, ожидая реакции, Тэхён же запускает ладонь в его волосы на затылке и сжимает в пальцах пряди. — Если я захочу остановиться, я скажу тебе, — замечает он хрипловатым шепотом, и Чонгук улыбается. Ведёт по шее губами до самого края повязки, аккуратно целует там, где должны быть заживающие шрамы, и коротко касается языком кожи. В ответ — тягучий низкий стон, от которого по рукам бегут мурашки, и Чонгук тут же отстраняется. — В чем дело? — Пора остановиться. Хочу тебя укусить. Тэхён приглушённо смеётся. — Очень мило с твоей стороны. Они долго лежат в обнимку, не говоря ни слова; момент выдаётся ленивым и таким, что нарушать его ничем не хочется. — Твои родители знают о том, что мы встречаемся? — интересуется Чонгук полушепотом. — Не думаю. — Тэхён откидывает голову назад и смотрит на него сквозь полуопущенные темные ресницы. — Хотя все может быть. Может, кто-нибудь из прислуги проболтался. В любом случае, мы не говорили с ними об этом. — Они кажутся очень консервативными. Тэхён пожимает плечами. — Они такие и есть. Но я думаю… надеюсь, они бы приняли это. Может показаться иначе, но они любят меня — я их единственный сын, как-никак. Раньше в это было сложно поверить, но после того разговора с госпожой Ким мнение Чонгука радикально изменилось. — А что бы сказала твоя настоящая мать? — Она? — Тэхён задумчиво сводит брови к переносице и опускает взгляд. — Я не видел ее с тех пор, как очнулся, и я её совсем не помню. Может у меня вообще не было мамы. А если и была, то не думаю, что она очень уж хорошо справлялась со своими родительскими обязанностями, раз я умер. Слышать такие слова от вполне себе живого человека немного дико — Чонгук до сих пор не привык. — Злишься на нее? Тэхён ложится прямо под его бок и кладет голову на его плечо. — Нет. Ну, разве что немножко. Я часто представлял себе, что бы было, если бы этого не произошло. — Ты бы мерз, у тебя не было бы жабр и у тебя бы были темные волосы. А ещё ты бы жил с настоящими родителями. — Нет, я бы все равно перекрасился. — Правда? — Ага. Чонгук улыбается, пропуская сквозь пальцы мягкие пряди его волос, а потом тянется и аккуратно его целует. Он задумывается о судьбе и всяких таких вещах, о которых вообще-то старался не думать раньше. Действительно: что бы было, если бы Тэхён остался в живых тогда? Встретились бы они? Мог ли он вырасти совершенно другим человеком? Сам Тэхён смотрит ему в глаза с улыбкой, и его лицо настолько близко, что Чонгук может разглядеть каждую голубую прожилку на его линзах. — Слушай, а… Кроме жабр, есть что-нибудь еще? Чем ты отличаешься? — Ну, как ты заметил, глаза. Я думаю, они просто выцветают из-за воды, из-за этого я и чувствителен к свету… Фактически, выцветают и волосы, и брови, и ресницы. Очень муторно подкрашивать это каждый раз, когда отрастают корни. Тэхён зачесывает чёлку назад пальцами, демонстрируя несколько миллиметров отросших белоснежных корней. Чонгук зависает, рассматривая переход от розового в чистый белый. — Почему бы тебе не оставить их такими, какие они есть? — Я… — Он опускает чёлку обратно на лицо и приглаживает ее пальцами, прикрывая нахмуренные брови. — Понимаешь, я сам — как чистый белый холст. Все, что ты видишь — нарисовано. Ты влюбился в нарисованную картинку. То есть, если ты влюбился, конечно. Тэхён хмурится ещё сильнее и отводит глаза, убирая ладони с его плеч. — Я влюбился не в твою внешность, идиот. Ну, разве что, отчасти. И даже если бы ты не носил линзы и не красил волосы, ты бы мне нравился, понятно? Я готов выслушивать загоны по поводу внешности от кого угодно, но только не от тебя. Тэхён закрывает лицо ладонью. — Это смущает. — Это и должно. Чонгук убирает его ладонь с лица и мягко целует сначала в щеку, а потом и в губы, аккуратно раздвигая их языком. Тэхён улыбается, вздыхает, но обхватывает его лицо ладонями и жмется плотнее, так, что они оказываются друг к другу экстремально, предельно близко. Поцелуй, который задумывался изначально, как относительно невинный, перерастает во что-то развратное и такое, что определенно стоило бы прятать от чужих глаз. Дыхание учащается и утяжеляется, так, что Чонгук и выдыхать забывает, теряясь в чувствах. Все это так остро, так запредельно интимно ощущается, что даже не похоже на реальность. Чонгук раздвигает его ноги коленом и садится между них, расстегивая пуговицы свободной рубашки Тэхёна. На светлой коже отлично видно уже практически сошедшие желтоватые синяки, и Чонгук приникает губами к каждому из них, оставляя осторожные мягкие поцелуи. Он целует и белесые шрамики от царапин, ведёт губами по выступающим рёбрам, касается языком сосков… Им движет огромная всепоглощающая нежность, почти что душащая; он абсолютно уверен в том, что будь у Тэхёна хоть трижды ужасная внешность, он бы все равно влюбился. У него бы не было выбора. Тэхён тянет его на себя за плечи и отчаянно целует, вплетая пальцы в его волосы. Когда ладонь Чонгука ложится на его пах, он громко ахает и запрокидывает голову назад. Это, кажется, первый раз, когда он позволяет Чонгуку такие прикосновения. — Погоди, — внезапно шепчет Тэхён, отстраняясь от его губ и замирая. — Слышишь? Чонгук изо всех сил прислушивается, но может расслышать только глухой шум машин за забором. — Что я должен слышать? — Ворота открываются. Кажется, родители приехали. Чонгук садится, выпуская его из объятий, взъерошивает волосы пятерней и неловко закусывает губу. — Ну-у… И что это значит? — Наверное, нужно их встретить? Пойдешь? — Нет, — пожимает плечами Чонгук, встаёт и помогает встать Тэхёну. — Извини, но я не думаю, что сейчас выгляжу достаточно прилично… Как-нибудь в другой раз. Мне сбежать через забор? — Около будки садовника есть выход, можешь пройти через него. Чонгук наблюдает за тем, как Тэхён застёгивает пуговицы рубашки, и говорит внезапно севшим голосом: — Как-нибудь мы обязательно продолжим это в более подходящее время. Тэхён улыбается, одергивая рубашку, коротко целует его в щеку и без слов утягивает за собой в тень деревьев.

○○○

Ближе к ночи Чонгуку приходит сообщение. «Ты придешь к нам на ужин в воскресенье вечером?». Предложение очень неожиданное и неудобное — Чонгук не особенно хотел бы провести вечер в компании родителей Тэхёна. Да и с чего бы им его приглашать? Вдогонку приходит ещё одно сообщение, которое немедленно развевает все появившиеся вопросы. «Я рассказал родителям о нас».