Full lungs

Стоит отметить, что с того дня, как Чонгук увидел новости о смерти Шинхо, обстановка в школе значительно изменилась. Во всех отношениях, но больше всего в том, как теперь воспринимали Чонгука. Официальное заявление о самоубийстве никого, конечно, не убедило (это было понятно, Чонгук и сам бы не поверил), так что все взгляды, которые ему посылали, были либо испуганными, либо презрительными. Чонгуку это не доставляло никаких неудобств, даже наоборот: его наконец стали обходить стороной. Но что важнее того — стороной стали обходить Тэхёна. Боялись. Даже Джи Ушин, который вообще-то никогда не упускал возможности кинуть в сторону Чонгука что-нибудь едкое, теперь молчит и благоразумно держится на расстоянии. А с лица Тэхёна постепенно сходят все синяки и ссадины, он улыбается чаще и — Чонгук только начал замечать, — не оглядывается постоянно, будто ожидая чего-то со стороны. Их оставили в покое. Правда, какой ценой? Всё так же неукротимо надвигались выпускные экзамены — и Чонгук понимал, что от них зависит его ближайшее обозримое будущее, но этим пониманием все и ограничивалось. А Чимин свои попытки его образумить уже давно оставил. В школе обстановка накаляется; все напряжены и под постоянным давлением. Этому давлению подвергался и Чонгук, конечно; конец последнего учебного года — не самое лучшее время для того, чтобы влюбляться. По сравнению с теми проблемами, которые давили под собой Чонгука совсем недавно, это были сущие пустяки. Зато появляется ещё кое-что. Точнее, даже «кто» — теперь в их повседневную жизнь вклинивается ещё и Сонми. У нее, оказывается, есть и машина (немного старомодная, но это мелочи), и даже небольшой домик у городской черты. В этом самом доме Тэхён и начинает пропадать, а Чонгук старается подавить вскипающую в себе ревность, потому что — она его мать, и ревновать к ней крайне глупо. Тэхён рассказывает, что в том доме он провел свои первые годы жизни после перерождения. От этого Чонгуку ещё более стыдно за свою ревность и недоверие. Он Сонми все ещё не мог довериться, хоть она и действительно старалась заслужить прощение Тэхёна. Все это продолжается до тех пор, пока она собственной персоной не ждёт его у дома, когда он возвращается домой из школы. Чонгуку немного странно осознавать, что она знает, где он живёт, и ещё страннее — то, как она это выведала. Она ведь наверняка знает всю его подноготную, как и всех людей из окружения Тэхёна. Так или иначе, она ждёт его прямо у подъездной дорожки — такая же неуместно красивая и не вписывающаяся в окружение, как и ее названый сын. Интересно, это одна из особенностей утопленников — привлекательная внешность? — Эм-м… Здравствуйте? — здоровается он, недоуменно хмуря брови. Сонми оборачивается и тепло ему улыбается. — Привет. Не обращайся ко мне так формально, мне аж неловко. Чонгук пожимает плечами; она и впрямь выглядит, как его сверстница, так что это проблемой не будет. — Окей, так вам… то есть тебе что-то нужно? Она чуть склоняет голову вбок, внимательно изучая выражение его лица, и чуть прищуривается. — Просто поговорить хотела. Без чужих глаз и ушей. Надо же: кажется, его догадки не были просто догадками. — Отлично. Зайдёшь? Сонми улыбается. — Не отказалась бы. А потом, когда Чонгук уже отпирает дверь, то понимает, что приглашать ее в дом было не лучшей идеей, и в голове опять всплывает тот день, когда она грозилась перерезать ему горло. Беседа за обеденным столом с чашечкой чая — какое-то не слишком правильное время, чтобы угрожать или выяснять отношения, и этого как раз не происходит. Чонгук впервые замечает, что у нее мелко дрожат плечи. — Ты мёрзнешь? — Немного, — улыбается она. — То есть, много, но это должно пройти через неделю-другую. Когда выходишь из воды, особенно после того, как был в ней слишком долго, такое всегда происходит. Чонгук ведёт себя, как гостеприимный хозяин, когда приносит ей чашку горячего чая и плед. Сонми улыбается ему благодарно. — Так о чем ты хотела поговорить? — Ты торопишься? — Не особенно, просто родители скоро придут. — А-а… Ну, тогда я хотела поговорить с тобой о Тэхёне, как ты догадался. Я вижу то, насколько ты не доверяешь мне. Да и знаешь… я бы сама чувствовала недоверие к тому человеку, кто бы делал такое. Сонми, качает головой и опускает взгляд на чашку. — Извини ещё раз, я не хочу оправдываться, но вода, кажется, действительно помрачает рассудок. Чонгук недолго молчит, отведя глаза, а потом неожиданно для самого себя спрашивает: — Как это? — Что именно? — Умирать. Сонми смотрит на него долгим серьезным взглядом; если хорошенько приглядеться, то можно увидеть слегка отросшие белые корни ее волос. — Я не помню. Тэхён не рассказывал тебе, как это происходит? Я очнулась уже в воде, на самом дне озера, и это был, фактически, день моего рождения. Да я и сама рада, что ничего не помню. Не самое приятное чувство, наверное — ощущать свою смерть. Чонгук приподнимает брови, болтая ложкой в чае, и задаёт ещё один неудобный вопрос: — А Тэхён? Ты видела его смерть? — Да, — отвечает та после долгого молчания. — Ему было лет девять, когда он утонул. Я не буду рассказывать все подробности, но… — Ты не могла его спасти? Ее глаза тут же расширяются в удивлении. — Я… — Ты могла, не так ли? Но ты этого не сделала. — Поверь, там были такие обстоятельства… — Какие именно? — голос у Чонгука жёсткий и беспристрастный, наверное, даже слишком. И она не находится с ответом, быстро опуская взгляд в стол, ее плечи почти отчаянно поникают. — Слушай, вот поэтому я и не могу доверять тебе в полной степени. То, как ты относишься к Тэхёну — эгоистично. Ты просто не хотела оставаться в одиночестве, из-за этого и позволила ему умереть? А теперь ты пытаешься привязать его к себе после того, как у тебя не получилось вернуть его в воду. Я не говорю ничего против, но дай ему жить своей жизнью и найди себе кого-нибудь ещё, если не можешь терпеть одиночество. Сонми молчит, обдумывая его слова, и ресницы ее слегка трепещут. — Говоришь, как взрослый. — Нет такого понятия, «как взрослый». Можно говорить логично, и необязательно для этого достигать какого-то возраста. Взрослые часто несут всякое дерьмо. Он ожидает услышать в ответ что угодно, но только не: — Я рада, что Тэхён с таким человеком, как ты. Неуверенная улыбка с ее стороны, практически совсем не веселая. — С чего это? — Ты можешь позаботиться о себе, кажется. И о нем тоже. Я могу быть спокойной. Чонгук хочет было ответить, но в этот момент слышится звук открывающейся двери, шагов, и в комнате появляется мама. — Чонгук-а? — спрашивает она в растерянности, переведя взгляд с него на Сонми. — Здравствуйте, госпожа Чон. — Сонми тут же встаёт и уважительно кланяется, потом снимает с плеч плед и аккуратно его складывает. Мама расплывается в улыбке и кивает в ответ. — Чонгук-а, не познакомишь нас? — Извините, я уже ухожу, может, в другой раз? — Обязательно. Чонгук поднимается вслед и вызывается проводить ее до порога. И только входная дверь захлопывается и они оказываются на крыльце, вежливая улыбка с ее лица пропадает. — Знаешь, я осознаю, сколько всего натворила в прошлом. Но не лучше ли не просто это все забыть, а попытаться исправить ошибки? Я не собираюсь перед тобой оправдываться, но и не хочу, чтобы между нами были разногласия. — Понимаю. — Я рада этому, — говорит она и искренне улыбается. — Вы придёте на ужин ко мне завтра? Было бы чудесно. Чонгук пожимает плечами. На этой точке их разговор и заканчивается.

○○○

Тэхён по пути к ней, пока они сидят в попутке, смотрит в окно то ли задумчиво, то ли пытается что-то выглядеть в пейзаже у дороги. Ближе к черте города почти ничего нет: только редкие частные домики, дорожные знаки и деревья. — О чем думаешь? — спрашивает Чонгук негромко. — Да так… — Тот отворачивается от окна и кидает на него короткий взгляд. — Вспоминаю то, что было тут шесть лет назад. И замолкает. Шесть лет назад, когда Чонгук был двенадцатилетним, (еще) невинным ребенком, то эта история была едва ли не общественным достоянием. Ее мусолили в выпусках местных новостей, потому что — Чонгук догадывался, — давно не происходило ничего интересного, и городу нужны были сплетни. Мама тогда смотрела новости с прижатой ко рту ладонью, и сказала: «Гуки, а он ведь твой ровесник», и «что за бедный мальчик». Чонгук ни за что в жизни тогда не подумал бы, что через шесть лет в этого самого мальчика будет влюблен. — Можете тут остановить? — внезапно просит Тэхён. Машина тормозит у обочины, и водитель интересуется с подозрением. — Прямо тут? Тут же один глухой лес. — Так и надо, — улыбается он. — Для жертвоприношений много глаз не нужно. Шутка. Конечно, я шучу, можете не вызывать полицию. Водитель ещё раз окидывает их недоверчивым взглядом, когда они выходят, и машина уезжает, оставляя их одних на обочине. — Ты уверен, что это прямо тут? — спрашивает Чонгук. — Конечно, уверен. Я эти места знаю, как свои пять пальцев. Он улыбается, берет его за ладонь и тянет за собой в лес. Не колеблется ни секунды даже, ориентируясь между деревьев, как у себя дома. Чонгука уже посещают мысли, что Тэхён действительно хочет принести его в жертву, как среди деревьев показывается небольшой каменный домик. Выглядит он так, словно его построили столетие назад — одна стена полностью утопает в зелёных побегах дикого винограда, над входом висит старомодный фонарь, а окна прикрыты ставнями. Тэхён тут же кричит: — Ма-ам, мы пришли! — и добавляет уже тише, обернувшись. — Проходи, чего стоишь? Внутри тепло (наверное, даже слишком), пахнет чем-то сладким и совсем немного пылью. Очевидно, что это место было долго заброшено. Сонми встречает их на пороге и тут же заключает Тэхёна в крепкие объятия; она ему едва достает до плеча. Чонгуку же она просто улыбается. — Рада вас видеть. Чонгук всё ещё относится к этому всему неодобрительно, но, наверное, он смог бы побороть предубеждение. Кажется, у нее и впрямь нет дурных помыслов. За столом разговаривают, фактически, только Сонми и Тэхён, а Чонгук без особенного аппетита ковыряет вилкой еду, подперев голову рукой. — Дела идут совсем неплохо, правда? Он вскидывает голову, встречаясь сразу с двумя направленными на него взглядами. — Чего? — Я говорю, с экзаменами дела неплохо. Так ведь? — Не-а, — отвечает он с неохотой. — Все отвратительно. Тэхён закатывает глаза. — Ты слишком пессимистичный. — Я реалист. Для тебя все нормально — тебя наверняка примут в любой универ даже с самыми плохими результатами. У меня все не так радужно. И он опускает взгляд обратно в тарелку, пожав плечами. Тэхён касается его ладони под столом и заглядывает в глаза. — Что-то произошло? — Нет, — отвечает тот, но против воли вскидывает глаза на Сонми. Она резко поднимается из-за стола и без улыбки говорит: — Чонгук, я уже показывала тебе сад? — О! — восклицает Тэхён воодушевленно. — Я мог бы… — Лучше это сделаю я, Тэхён-а. Ты посиди тут, окей? Намек он понимает, и вскоре они вдвоем оказываются снаружи дома, под светом фонаря и в полной тишине. — Ты ревнуешь? — спрашивает Сонми в лоб. — Так очевидно? — Это у тебя в глазах написано. Ты сам говорил, что я веду себя эгоистично, когда пытаюсь удержать его около себя. А ты сам? Что ты собираешься делать со своей ревностью? — Ах, ты хочешь поговорить со мной о ревности? — вскидывает Чонгук брови. — Нет, я хочу сказать тебе, что ты можешь ревновать к кому угодно, но не ко мне. Он же мне как сын, понимаешь? Если тебя это не убедило, то, на минуточку, между нами разница в двадцать лет. Они замолкают. Чонгук удивленно оглядывает ее, пытаясь выискать признаки того, что ей почти сорок, но не может. Сонми выглядит максимум на двадцать два: у нее совершенно гладкая кожа без намека на морщины, правда, взгляд выдает то, что она старше, чем выглядит. Она красивая. Чертовски, невозможно красивая — это Чонгук воспринимает объективно. — Ты не выглядишь на свой возраст. Сонми усмехается. — Спасибо. На самом деле это из-за того, что в воде практически все развитие или старение замедляется. Не понимаю, почему. Чонгук трёт переносицу пальцами. — То есть… Не понимаю. — Черт, это сложно объяснить. Получается, я прожила дольше тебя, но физически мы с тобой ровесники. А если считать с момента моего второго рождения, то я, наверное, даже чуть младше. Он обдумывает это, а потом бормочет: — Мне не нравится такое измерение — «с момента второго рождения». Тэхёну тогда… Девять? Нет-нет-нет, я даже думать об этом не буду. Сонми улыбается. — Он до сих пор по-детски непосредственный. Наверное, из-за этого. — Черт, — стонет Чонгук, закрывая глаза рукой. — Че-ерт, это ужасно. Это же практически педофилия. — Брось, — закатывает глаза Сонми. — Второе рождение не значит, что он опять превратился в младенца и проходил детство заново. Он действительно твой ровесник. Чонгук смотрит ей в глаза и хмыкает. — Это меня утешило. И они просто улыбаются, глядя друг на друга, пока Сонми не говорит: — А теперь пошли обратно в дом, окей? Я не против поболтать еще, но мне жутко холодно. Она легонько хлопает его по плечу и переступает порог, исчезая в коридоре. А Чонгук долго смотрит ей вслед, раздумывая.