Full lungs

Грань они пересекают как-то незаметно — Чимин не понимает, когда это успело произойти. Он действительно не мог себе представить, что они вот так вот сблизятся — надеялся на то, что они хотя бы разговаривать иногда будут. Все было относительно мирно: они целомудренно соблюдали расстояние, рассаживались по разным краям дивана. Потом Чимин как-то случайно засыпает, устав от бесконечных дат и имен, а просыпается с головой на коленях Юнги. Тот так же читает книгу, и на недоуменно-смущенный взгляд Чимина никак не реагирует, будто так и должно быть. Признаться, это было очень даже удобно. В следующий раз, когда Чимин уже намеренно откладывает конспекты и намеревается вздремнуть, Юнги хлопает себя по коленям в намекающем жесте. — Ты уверен, что это обязательно? Юнги смотрит на него долгим взглядом и слегка выгибает бровь. — Необязательно. Но так спать же неудобно, не порть себе шею. Аргумент весьма логичный, так что Чимин неловко подтягивается и укладывает голову ему на колени и еще очень долго не может уснуть. А сквозь сон уже чувствует, как холодные пальцы перебирают его волосы на виске. Чимин не совсем осознает, что к Юнги чувствует, но зато понимает, что это все ему нравится. Подозрительно сильно. Потом как-то само собой получается, что Юнги дремлет на его плече, и Чимину очень неловко и волнительно. На прикосновения они переходят как-то совершенно незаметно, так, что это комфортно и не вызывает смущения — инициатором в этом выступает Юнги. Сначала они начинают садиться друг к другу ближе, опираются о плечи и спины, и становится совершенно нормальным положить подбородок на чужое плечо, чтобы заглянуть в страницы книги. Очень удобно, потому что всю неделю идут дожди, а вдвоем так только теплее. Чимин совершенно этим всем шокирован: касаться Юнги непосредственно и ощущать тепло его тела было тем, что он представлял себе и о чем воображал. Он быстро привыкает, потому что это чертовски уютно и комфортно, так и весь день просидеть можно. Потом — все уже менее безобидно, но они тоже делают вид, что все в порядке вещей. Юнги переплетает с ним пальцы, касается его запястий, перебирает волосы или ненароком гладит по плечам. И все с невозмутимым лицом — так все и должно быть, им незачем об этом волноваться. У него настолько холодные пальцы, словно вместо крови в них жидкий кислород. Все догадки Чимина оказались верными — они и впрямь сухие, с грубоватой шершавой кожей, и безумно приятные на ощупь. Когда Юнги впервые касается его ладони и берет ее в свою, то Чимину кажется, что сердце вот-вот из груди выскочит — так сильно оно колотится. Он то и дело отвлекается от чтения, чтобы поразглядывать тайком их руки — его собственная ладонь, как он и думал, выглядит по-девичьи маленькой в длинных пальцах Юнги. И он спрашивает совершенно не к месту: — Ты играешь на пианино? Юнги поднимает взгляд, посмотрев на него с совершенно непонятным выражением. — С чего ты взял? — Пальцы у тебя такие. Пальцы пианиста, если понимаешь. — Чимин краснеет, неосознанно сильнее сжимая его пальцы. — Наверное, чушь сморозил. Извини. Юнги поднимает руку, рассматривая их сцепленные ладони. — Да нет, не чушь. Очень проницательно. Я с детства играю, и это, наверное, единственное нормальное хобби, которое у меня есть. — Это классно, — пожимает плечами Чимин. — Я бы ни за что не подумал, что ты можешь заниматься таким… — То есть, — улыбается Юнги, — ты считаешь, что это слишком интеллигентное занятие для меня? А чем тогда я могу заниматься? Отжимать мелочь у малолеток? Прекрасное занятие для свободного времени. — Да нет, — мотает головой Чимин. — Ты просто выглядишь… жёстким. Не таким человеком, который с детства играет на пианино и живёт книгами. — Это называется «неправильное первое впечатление». — То есть, ты не жёсткий? — Нет, я ужасно чувствительный. — Сарказм? — Неужели ты научился отличать сарказм от правды? Чимин пожимает плечами, улыбаясь, и Юнги неожиданно улыбается ему в ответ. Их руки до сих пор сцеплены, и в мыслях снова всплывает: «черт, я влюбился». Осознавать это раз за разом было чрезвычайно приятно. А еще приятнее было воображать, что — возможно — Юнги тоже может к нему что-то чувствовать. Даже самую малость.

○○○

Чимин всегда необыкновенно стойко сохранял своё мировоззрение и игнорировал то, что могло его пошатнуть. Кажется, такое называется «смотреть на мир через розовые очки», и в его случае было именно так. Ему всегда казалось, что мир на самом деле лучше, чем кажется на первый взгляд, что у каждого ужасного человека есть свои причины и свои оправдания. Чонгук как-то говорил, что человек может быть сволочью, только потому что он — сволочь, а не потому что у него какая-нибудь трагедия за душой. Чонгук, кажется, уже немного побитый жизнью, а потому его пессимизм (или проницательность?) вполне понятны и оправданны. Чимин не осуждал его точку зрения. Теперь ещё есть Юнги с его агрессивным человеконенавистничеством, Юнги, который ему свои взгляды не навязывает, но умудряется раз за разом пошатывать его идеалы. Чимин уверен в чистоте этого мира с самого детства, уверен в ней даже после того, как неоднократно подвергался насилию (самому разноплановому), а теперь Юнги, сам того не зная, меняет его мнение. Это пугало, но и воодушевляло. Влюбленность почему-то выходила у него не такой романтизированной, как ее обычно представляли и описывали. Нет — это всегда было больно. Он пытался верить в то, что Юнги ему боли не причинит (и неважно, каким путем). Был уже неудачный опыт. Чимин уже и не помнил, когда его угораздило влюбиться в Чонгука. Кажется, тогда он принимал свою ориентацию — это было сомнительно и очень трудно, и оптимальным вариантом для влюбленности стал именно лучший друг. Конечно. Мечта гея-неудачника. И были какие-то определенные моменты, когда Чимин свято уверялся в том, что его чувства взаимны. Чонгук себе всегда много позволял — это и какие-то прикосновения на грани дружеских и интимных, и сказанные вскользь фразы, и поцелуи по пьяни… О-о, а Чимин терпел. Терпел и втайне надеялся. Правда, так и побоялся с ним поговорить и все выяснить — ему казалось, что этим он может только разрушить их дружбу. Со временем симпатия сошла на нет, но осталась… обида? Скорее, ее лёгкие отголоски. Когда он узнал о том, что Чонгуку нравится Тэхён, эта самая обида очень больно уколола: надо же, Чимин отступил, будучи уверенным в его гетеросексуальности, а он так просто влюбляется в парня. Да, хоть он сам и был влюблен в Юнги, но в нем ещё оставалось жгучее неприятное чувство собственничества. И ревность в придачу. Ему всегда хотелось влюбиться романтично: чтобы с бабочками в животе, нежными фразами и прикосновениями, но все опять выходит наперекосяк. Это — нервная тошнота, дрожь и не понятные до конца отношения, не обозначенные какой-то гранью. Проводить время с Юнги было классно, — чертовски приятно — но Чимину то и дело хотелось прямо в лоб спросить, что у них происходит. Но он — угадали! — боится. Просто, кажется, Юнги в любом случае его пошлет. Но потом он опять выплёскивает на нем свою тактильность — гладит пальцами ладонь, например, и Чимин уже не так уверен. Потому что если Юнги уже настолько с ним нежен, то что будет, если они начнут встречаться? В тот день пасмурно и прохладно, так что Чимин заранее захватывает тёплую ветровку. Юнги, полуобернувшись, сидит так близко к нему, что Чимин может почувствовать запах сигарет и мятной жвачки, исходящий от него. Может, сказать это сейчас? Была не была? Пока он собирается с духом, Юнги внезапно оборачивается. Без какого-то предупреждения он тянется к нему, ещё ближе и ещё, и их лица уже находятся на расстоянии поцелуя. Чимин застывает, глядя на его губы. Юнги коротко смотрит ему в глаза, улыбается лукаво, а потом тянется через его плечо и снимает со спинки дивана свою кожаную куртку, накидывая ее себе на плечи. Чимин отводит взгляд, разочарованно кусая губы, но у него даже нет времени на то, чтобы все понять — в следующий момент Юнги внезапно берет его лицо в ладони и целует. И он жмется к его губам так аккуратно, словно бы он — какой-то хрустальный музейный экспонат. Ладонь ложится на щеку, и Юнги подбирается чуть ближе, медленно размыкая губы и целуя его тепло, влажно и очень сладко. Чимин остолбневает немедленно, хотя, казалось бы, уже мысленно подготовился — о, кто бы знал, сколько он представлял себе этот момент в мечтах. Он и не думал, что это будет… настолько шокирующе. Губы у Юнги мягкие и непривычно-непредвиденно нежные; холодные пальцы скользят за ухо, губы прижимаются плотнее, а Чимин никак не может отмереть. Он забывает, как дышать. Его бьёт дрожь, когда он ощущает, как язык Юнги проскальзывает между его губ. И он отмирает только тогда, когда Юнги уже отстраняется и откидывается на спинку дивана, снова раскрывая книгу. И ты ничего не скажешь? — кипит в голове у Чимина. — Все так и оставишь? У него просто бешено колотится сердце, и его даже, кажется, потряхивает немного. А Юнги наоборот, так спокоен, словно все это Чимину только привиделось, и они на самом деле друг к другу даже не прикасались. И до конца дня они так ничего друг другу и не говорят. Чимину до сих пор ничего не понятно, а потому на обеденном перерыве он не привычно выруливает в коридор, ведущий на спортивное поле, а идёт в кафетерий. Если Юнги захочет поговорить, то найдет его сам. Чимин мог поставить что угодно, что он бы этого не сделал. Ну и ладно. Сидеть за одним столом с Чонгуком и Тэхёном ещё более неловко, чем раньше, потому что они, кажется, чертовски друг к другу привязались. Когда Тэхён о чем-то ему рассказывает, то Чонгук его рассматривает мельком, и смотрит так, что даже Чимин невольно краснеет. Он то ли завидует, то ли ревнует, и это одинаково противно. И почему у него все, не как у людей? — Хэй, Чимин? За столиком все немедленно вскидывают глаза, а Чимин и вовсе едва ли не роняет палочки от неожиданности. Он никогда раньше не видел Юнги в кафетерии, но сейчас он стоял около них собственной персоной, засунув руки в карманы. — Что? — Можем поговорить? Чимин зависает, глядя ему в глаза снизу вверх. Юнги поднимает брови и улыбается самым краем губ. — Я… — Тогда приходи на трибуны, как освободишься, окей? Он разворачивается и уходит, не выслушав ответа, а Чимин под чужими удивленными взглядами утыкается взором в собственные руки. — И чего ты сидишь? — спрашивает Чонгук наконец. Чимин спохватывается, отставляет от себя поднос и как попало засовывает учебники в рюкзак, вскакивая со стула. — Простите, — роняет он, прежде чем выбежать из кафетерия. Юнги он нагоняет на выходе на спортивное поле. — Ты мог бы спокойно поесть и прийти, я бы подождал. Чимин пытается выровнять дыхание и давит: — Я уже доел. — У тебя был полный поднос, кого ты обманываешь? Они в молчании поднимаются наверх, на излюбленное место почти на самых задних рядах, и садятся там, так же молча. Если раньше это было уютно и непринужденно, то теперь Чимин ощущает неловкость. — Я хотел поговорить насчёт поцелуя, — говорит Юнги и смотрит на него долгим взглядом, таким, что не по себе становится. Звучит так странно и неловко, что Чимину хочется просто взять и сбежать, не выслушивая его дальше. Мало ли, что он может сказать. — Знаешь, бывают такие моменты, когда ты просто поддаешься импульсу. Поцелуй ради поцелуя, ничего особенного. — Он выдерживает паузу, наблюдая за реакцией Чимина. — Но я давно хотел это сделать. Чимин думает, опустив голову, и старается никак не меняться в лице, но щеки явственно заливает краска. — О. — Просто… Черт, мне не следовало этого делать, да? Но чтобы ты знал, я не жалею. — С чего ты взял, — медленно начинает Чимин, все так же не поднимая взгляда, — что тебе не следовало этого делать? — С того, что ты, черт возьми, теперь меня избегаешь. Чимин смотрит на него с растерянностью. — Я тебя не избегаю. Просто запутался. Мы друзья? Знакомые? Или мы… встречаемся? — Ты хочешь встречаться со мной? — Допустим, — вздыхает Чимин, хотя внутри все заполняется волнением настолько, что, кажется, дышать сложно. — А вот я — нет. И от этих слов волнение в Чимине замирает и резко ухает вниз, превратившись в разочарование. Конечно, у него ведь все должно идти наперекосяк. И он повторяет: — О. — В том смысле, что я никогда ни с кем не встречался, да и не собирался особенно. Притом это — лишняя морока, тебе не кажется? У этой идеи дохрена минусов. — А плюсы ты видишь? Чимин мысленно ругает себя за позорно севший голос. Юнги в ответ на это пристально на него смотрит, и глаза у него черные-черные, кажется, будешь смотреть слишком долго и провалишься. — Вижу. — Ну, ладно. Хорошо, что мы поговорили об этом. Извини, я пойду, окей? — Куда? Чимин теряется, не успев заготовить ложь на случай этого вопроса, и поднимается, пожимая плечами. — К медсестре. У меня голова болит. Он уже собирается спуститься (главное, не упасть на лестнице под тяжестью разочарования), как Юнги внезапно ловит его ладонь. Чимин давит желание выдернуть руку из его ледяных пальцев, оборачивается и поднимает брови. — Что такое? Юнги совершенно не меняется в выражении лица, только взгляд у него совершенно другой. — Пока не поздно. Я подумал, и я чертовски хочу с тобой встречаться. — Что, прости? — Окна второго корпуса выходят прямо на эту сторону трибун, и если кто-то решит посмотреть, что тут творится, то непременно нас увидит. Только из-за этого я не могу поцеловать тебя прямо сейчас. А я хочу. Ужасно. Чимин замирает, пытаясь переварить его слова. Они до сих пор держатся за руки, и он понимает, что с силой сжимает пальцы Юнги. — Я… — Придешь сегодня? — Наверное, но я… Юнги выпускает его руку и слегка улыбается. — Поправляйся.