Full lungs

Пустота. Мысли мечутся в голове беспорядочно, подгоняемые страхом, он старается вспомнить о себе хотя бы что-то, но никак не может сосредоточиться. Чонгук. Его зовут Чон Чонгук. В начале сентября ему исполняется девятнадцать, и он почти выпустился из старшей школы. Ещё у него есть лучший друг — Пак Чимин, а ещё… Ещё… Дышать и так сложно — лёгкие болят при каждом вдохе, да и горло тоже. Словно бы вместо воздуха он вдыхает металлическую стружку. Но после того, как возвращаются поздние воспоминания, грудь сдавливает почти до невозможности вдохнуть. Тэхён. Драка на стадионе, мокрые подушки, Хосок, смерть Шинхо, исключение из школы… Сонми. Кажется, эти неполные четыре месяца обособились в отдельную жизнь, за которую произошло слишком много всего — настолько много, что и в голове не умещалось. Казалось, он смотрел на все со стороны. Будто кто-то другой позаимствовал его тело и пережил все это. — Сынок, ты меня слышишь? Мама. Ее голос Чонгука сразу успокаивает, даже несмотря на то, что в нем слышатся слезы. Слышу, конечно, я слышу. Но он даже пошевелиться не может, не может открыть глаза, сказать ей что-нибудь… Эй, пожалуйста, не плачь. И он снова проваливается в темноту, потеряв даже способность думать — единственную, которая у него была. Во второй раз, когда Чонгук просыпается осознанно, то на него медленно накатывает осознание того, что произошло в последний день. Грудь все ещё болит, расцарапанная изнутри металлической стружкой, и он просто лежит на своей больничной койке, рассматривая неровно покрашенный потолок воспалёнными глазами. Болит практически всё, а в особенности — голова, и Чонгук догадывается, что от удара по затылку он получил сотрясение мозга. Что произошло? Почему он проснулся тут, хотя потерял сознание от недостатка кислорода? Чего он не знает или чего не помнит? Так или иначе, он подозревал, что ничего хорошего наверняка не случилось. Пока он ждёт, что кто-нибудь придет и объяснит ему, что произошло (и даст ему воды, чтобы смочить горящее горло), то соскальзывает в сон. Безболезненно и тихо — именно то, что ему и требовалось. — Мудила. Чонгук раскрывает тяжёлые веки и тут же понимает, кому принадлежит хриплый голос. — Сам такой. Чимин подскакивает на месте, тут же запихивает смартфон в карман и придвигается на стуле ближе к койке. — Я не тебе. Но ты тоже мудила, кстати. Чонгук устало закатывает глаза, трёт висок и натыкается пальцами на бинтовую повязку. Неудивительно; если вспомнить, сколько крови текло с затылка и заливалось за шиворот, то наверняка был поврежден череп. Думать об этом как-то странно. — Что случилось? — Это я, блять, хотел у тебя спросить, — рычит Чимин. — Если бы ты не был в таком состоянии, я бы тебе врезал. — Хватит, а? Что ты знаешь? — То, что ты был с Сонми — я оказался там, поблизости. Заметил кровь, понял, что что-то не так. И ты там, на берегу — под головой кровь, губы синие… Ты не дышал, понимаешь? И сердце у тебя не билось. Если бы меня не заставили год назад посещать курсы первой помощи, ты бы умер. Чонгук обдумывает его слова, уставившись в потолок. — А. — А? Это все, что ты скажешь? — Нет. Спасибо тебе. Я теперь… типа жизнью тебе обязан? — А что с тобой произошло, ты сказать не хочешь? Чонгук находит его взгляд и сводит брови к переносице. — Скажу, но сначала один вопрос. Ты говорил кому-нибудь о том, что видел меня с Сонми? Говорил ли что-то вообще? — Нет, — отвечает он, поколебавшись. — Я сказал, что не расскажу ничего, пока ты не проснёшься. — Черт, — выдыхает Чонгук с облегчением. — Черт возьми, Пак Чимин, я так тебя люблю. А… Тэхён приходил? Вы с ним пересекались? Чимин собирается что-то сказать, но прерывается и смотрит на него с недоумением. — Я думал, ты расскажешь мне об этом. — О чём? — О том, где сейчас Тэхён. Его родители приходили, сказали о том, что он так и не вернулся домой утром понедельника. Чонгук холодеет. — Какой сегодня день недели? — Среда. И осознание накатывает на него одной мощной волной, и если бы он стоял на ногах, наверное, его бы сбило. Чуда не произошло, как он думал: Сонми не решила оставить его просто так. Это все Тэхён — он пошел вместо него. — Нет, — шепчет он, закрывая глаза. — Нет, быть не может. Но он и сам понимал, что может. Теперь всего лишь нужно всё исправить, только как? — Что такое? — Я расскажу тебе потом, хорошо? Во всех подробностях. Тут не слишком безопасно. И ещё… Машину Сонми нашли? Чимин пожимает плечами. — Нет, судя по всему. — Тогда скажешь, что спустился к озеру и нашел меня там, ладно? Я поскользнулся, ударился затылком и упал в воду, а ты меня оттуда вытащил. Расскажешь всем об этом? — Чонгук, это что-то серьезное?.. — Ради бога, не сейчас, — взмаливается Чонгук, срываясь на шепот. Потому что чувствует — ещё немного и он позорно расплачется. Почему всё всегда идёт наперекосяк? Ну почему?

○○○

Сквозь стекло в грязной пластиковой раме видно, как день среды переходит в вечер, а потом и в ночь. Без конца приходят люди, набиваются в палату и что-то у него выясняют — сначала родители, потом врачи, потом медсестра, потом зачем-то одноклассники (вот тут Чонгук удивляется), опять родители, опять врачи… Ему же прописан покой и тишина (доктор поясняет, что у него тяжёлое сотрясение мозга), почему никто не хочет оставить его в покое? Если наступила среда, значит, экзаменационная неделя уже началась. Мама сообщает ему, что получила разрешение на пересдачу по состоянию здоровья, и ему волноваться не о чем. Не о чем, ага. Под ночь опять начинает болеть голова, и получается лежать только повернув голову набок, потому что затылок ломит нечеловечески. Он просит у медсестры обезболивающее — терпеть просто сил нет. Ему приносят поднос с лекарствами, помогают даже сделать ингаляцию — это успокаивает раздраженное горло, и дышать теперь не так больно. Чонгук ещё долго не может уснуть, разглядывая тот маленький кусочек мира, который виден сквозь окно. Это — чёрное небо и ветки, подсвеченные снизу уличными фонарями. Чимин сказал, что он был на грани жизни и смерти. А что бы было, если бы он пришел на минуту, полминуты позже? Получилось бы у Сонми обратить его? Об этом думать сложно и странно, но он не прекращает представлять себя другим. Вот у него раскрываются жабры, вот его глаза теряют свои радужки, а вот и волосы выцветают до белого. Чонгук засыпает, и ему снится, как он заново тонет. Наутро, после принятия очередной дозы препаратов, к нему внезапно заходит госпожа Ким, мать Тэхёна, и он сразу готовит себя к неприятностям. Она выглядит изможденной — под глазами залегли тени, а прежде абсолютно бесстрастное лицо теперь выражает усталость. — Здравствуй, — слабо улыбается она, вручая букет цветов медсестре, чтобы та поставила их в вазу. — Здравствуйте. Ещё ничего не известно? Госпожа Ким молчит, присаживаясь в кресло, и спустя почти минуту отвечает вопросом на вопрос: — Когда вы в последний раз с Тэхёном виделись? — В субботу. Он сказал, что уезжает с вами в Тэгу по делам, и вернётся только в понедельник. Я его с тех пор не видел. — Правда? Скажи мне, ты со мной честен? Чонгук глядит ей прямо в глаза и твердо отвечает: — Абсолютно. — Вы не ссорились? Он не рассказывал тебе ничего такого о том, что… что собирается сбежать? — Сбежать? — переспрашивает Чонгук растерянно. Госпожа Ким только достает из сумочки сложенный лист бумаги и протягивает ему. Чонгуку противопоказано читать и напрягать глаза, но он все же тщательно всматривается в каждое слово. Слова плывут и, кажется, дрожат перед глазами — так, наверное, и ощущается дислексия. «Не ищите меня, все равно ничего не получится. Я уезжаю, чтобы стать тем, кем я хочу, и не знаю, когда вернусь. Люблю». Почерк — его; бумага пошла складками, как бывает, если случайно ее намочить. Чонгук перечитывает каждое слово, пока не начинает гудеть голова. Не знаю, когда вернусь. — Я нашла это сегодня в комнате Тэхёна, хотя могла поклясться, что раньше там ничего не было. Чонгук протягивает ей листок обратно, хотя хочется сложить его и забрать себе насовсем. — Он говорил раньше, знаете… Что вы давите на него всем этим. Что он не хочет заниматься бизнесом, наоборот — чем-то творческим. Но он не говорил, что собирается уйти. Потому что он и не собирался — нет, он не был тем, кто мог бы сбежать и оставить всех позади. Но не мог же он просто рассказать ей, что случилось на самом деле? — А что случилось с тобой? Кто с тобой это сделал? — Только я сам. — Правда? Твоя мать сказала мне, что случилось. Теперь скажи мне честно, это было как-то связано с Тэхёном? Чонгук медленно качает головой. — Нет. Всего лишь случайность. — Ты мне не лжешь? Наверняка она уже давным-давно научилась выявлять ложь, и ему теперь было важнее не выдать свое выражение лица. — Не лгу. Госпожа Ким улыбается одним уголком губ, поднимается и говорит почти ласково: — Поправляйся. Скажешь мне, если узнаешь или вспомнишь что-нибудь, хорошо? — Обязательно. На улице, насколько Чонгук может видеть в своем небольшом окне, идёт дождь с самого раннего утра, и его почти целый день никто не навещает, кроме медсестры, принесшей обед. Родители на работе, друзья как раз на экзаменации, и только один он мается без дела. Это вроде и хорошо — никто не пытается его пожалеть, никто не выспрашивает, что с ним произошло, но с другой стороны ему бесконечно скучно. Все, что он может делать — лежать на койке и плевать в потолок. И, из-за того, что отвлечься не на что, очень много думать. Раз уж Тэхён написал это письмо, чтобы родители не беспокоились и не стали его искать, значит, он намеревался остаться в озере надолго. «Ты и не представляешь, как сложно покидать воду». Нет, Чонгук просто обязан его оттуда вытащить. Он не может его просто так оставить — не имеет права. Проходят дни, бесконечно тянущиеся и ползущие черепашьим ходом; ему запрещено даже смотреть в экран телефона или в страницы книги. По вечерам иногда заходит Чимин, подолгу с ним разговаривает и рассказывает о том, что попадалось на экзаменах. Чонгук ждёт этих его визитов, как своего дня рождения, потому что хоть как-то может узнать, что творится за пределами его палаты. А как-то он приходит вместе с Хосоком, и Чонгуку кажется, что в палате сразу становится меньше места. — Что ты такого сделал, — ухмыляется он, — что твоя малышка решила тебя угрохать? — Не говори об этом тут, — сразу же шипит Чонгук и смотрит на Чимина. — А он откуда знает? Чимин неловко улыбается. — Мы были вместе. И Хосок дёргает бровями в намекающем жесте, будто говоря: «Я же сказал, что пойду до конца». Странно думать об этом. — Если ты так беспокоишься об этом, то я ничего никому не скажу. Чимин меня просветил в то, что ты не хочешь приплетать в это дело свою малышку… — Хватит называть ее малышкой, идиот, — закатывает Чонгук глаза. — Она тебе в матери годится. Повисает недоуменная тишина. — Сочту это за странную шутку, — заключает Хосок. — Как экзамены проходят? — спешно переводит тему Чонгук. — Все в порядке? Хосок вздыхает. — Тебе почти проломили череп, а ты думаешь об экзаменах? Меня окружают безнадёжные ботаники. Что ты, что он. Чимин закатывает глаза и с произносит с нажимом: — Ещё слово, и этот безнадёжный ботаник не поможет тебе на завтрашнем тесте по истории. Хосок поднимает ладони, сдаваясь, и ужасно довольно улыбается. — Молчу. Чонгук молча наблюдает за их препирательствами и опять же ощущает двойственные чувства. Вроде бы, он рад, что эти двое сошлись — Юнги ему до сих пор не слишком нравился. Но с другой стороны… Кто бы знал, как сильно он завидовал тому, что они могут быть вместе. А потом, на следующий день, они вместе с Чимином выходят в небольшой сад на территории больницы. Уже темнеет, и моросит небольшой дождь, но Чонгук и этому рад. Наконец-то он может увидеть что-то кроме больничной палаты и коридоров и не дышать спертым медикаментозным воздухом. Чимин закуривает, когда они сидят на скамье подальше от чужих глаз, и смотрит на него с усталым выражением. — Бросал бы ты, — выгибает бровь Чонгук. — Бросал бы ты лезть в мою жизнь и указывать, что мне делать. Если ты не заметил, все наши разногласия появляются именно из-за этого. Чонгук качает головой. Когда Чимин успел так измениться? — Я же о тебе беспокоюсь, кретин. Стал бы я говорить об этом, если бы мне было на тебя плевать? Чимин смотрит на сигарету в своих руках, затягивается и усмехается одним уголком губ; в холодном сине-сизом воздухе видно темные круги под его глазами. — Это время уже прошло. Год назад я бы тебя послушался, ведь не зря же ты мне это говоришь. Но теперь спасибо — у меня есть своя голова на плечах. Они молчат, пока Чимин курит — Чонгук один раз берет сигарету из его пальцев и затягивается, но дым обжигает лёгкие изнутри, и он надрывно закашливается. Голова от этого опять наполняется гудящей тяжёлой болью, такой, что отдает в глаза и в позвоночник. Чимин качает головой, всматриваясь вдаль. — Ты хотел рассказать мне о том, что произошло с тобой на самом деле. Я жду рассказа в самых полных подробностях. И Чонгук, поколебавшись, действительно рассказывает обо всем. И о том, кем на самом деле являлись Сонми с Тэхёном, и о том, что произошло в утро выпускного, и даже о том, что случилось с Шинхо. Наверное, он не должен был рассказывать этого, но он теперь не был частью этой истории, так? Чонгук пугается этой внезапной мысли: нет, он до сих пор в главных действующих лицах, ему ещё нужно вытащить Тэхёна из этого всего и увезти подальше. Чимин выслушивает все без единого слова, плотно сцепив ладони и уткнувшись в них взглядом, и только потом заключает: — Крепко тебя по голове приложило. — Не веришь? — Верю. Просто… Как-то слишком все странно: утопление, жабры, эта твоя Сонми… Ты понимаешь, как это дико звучит с первого раза? Чонгук пожимает плечами. — Я тоже долго осознать все не мог. Мир устроен не так просто, как мы думали. — М-да, — тянет Чимин, достает из пачки ещё одну сигарету и говорит: — Я не знаю всех деталей, да и до сих пор не понимаю всей картины, но… Он вернётся. Просто поверь мне.