Full lungs

Дом на углу перекрасили. Продуктового через квартал от дома теперь нет — на его месте какой-то новомодный салон красоты. Кажется, перестелили мостовую, но не полностью — какими-то участками. Чонгук смотрит под ноги и с появляющейся ухмылкой думает, что ничего, по факту, и не меняется — в их городе никогда ничего не делали полностью и как следует. Даже спустя два года все оставалось ровно таким, как и было раньше — будто бы всего два дня прошло, и он вернулся домой из короткой поездки. Правда, загвоздка была в том, что теперь его дом был не здесь. Родители успели переехать в город покрупнее (не мегаполис, но хоть что-то), чтобы заняться карьерой, освободившись от бремени воспитания сына. Если честно, если в конце последнего учебного года кто-нибудь сказал бы ему, что спустя два года он придет на встречу выпускников, он бы плюнул этому человеку в лицо. Тогда бы эта мысль казалась ему дикой донельзя: тогда он лелеял надежду на то, что больше никогда не встретится с одноклассниками. Но вот на дворе снова июль, и он, получив звонок от одноклассницы, практически сразу же покупает билет от Пусана. (он убеждает сам себя в том, что это все только ради встречи выпускников, но даже мысль о таком — самообман) Его дом, в котором он родился и вырос, уже обжит кем-то другим. Он долго стоит на тротуаре у забора и с недоумением смотрит на то, как он изменился. Вроде бы, ничего особенного, только вот на подъездной дорожке стоит чужая машина, двери и окна заменены, а черепица на невысокой покатой крыше теперь совершенно другая. Это странно. Он ощущает какое-то неприятное ощущение в желудке, словно бы он потерял кого-то близкого. Потом он планирует зайти в школу, чтобы поприветствовать по старой памяти медсестру Пак, которая делала его учебные дни не такими кошмарными. (но, конечно, не в такой степени, как…) Наверное, он даже не зря приехал, растратив значительную часть стипендии на билеты в оба конца. Это чувство стоило того. Правда, до ужаса странным было ощущение, что он не может вернуться домой. Он выходит со школы и по привычке хочет было пойти по направлению к дому. (вместе с…) И он совершенно случайно выходит к дому семьи Ким — тому наводящему страх особняку за каменным забором, вампирскому жилищу. К дому Тэхёна. Тэхён. И стоит ему позволить этому имени проскользнуть в мысли, то замок ломается. Дамба прорывается. Цепи лопаются. И выпускают они наружу все то, что он старался запереть подальше. Все эти два года — сплошные прояснения и помутнения, зависящие лишь от того, как часто на глаза ему попадалось что-то, связанное с Тэхёном. В Пусане его не ждал никто: хмурый двоюродный дядюшка даже не приехал встречать его. Чонгук и не ожидал ничего, если честно. На работе он изначально воспринимается в штыки, и тому был целый ряд причин: у него даже нет высшего образования, но его уже устроили по связям; он абсолютно ни с кем не налаживает контакт; у него нет никакой мотивации работать. Проходит полгода, его зарплата из неприемлемо низкой становится нормальной, и он может позволить себе снимать собственную квартиру. В этой квартире пусто, совершенно необжито, и его никто не ждет по вечерам. Он проходит курс лечения от затяжной депрессии, и, кажется, это помогает. Семья поддерживает его, как может: мать постоянно отправляет ему фотографии, подписывая: «Мы в Албании, тебе бы тут понравилось», «Венеция, но тут тебе не понравилось бы точно, сынок», «хотелось бы, чтобы ты был с нами», «попытайся освободиться на рождественские праздники». Только освободившись от воспитания сына, они продали дом, купили квартирку где-то на севере и отправились в путешествие. Приглашали его с собой постоянно, но Чонгук отговаривался болезнью, завалом на работе или чем-нибудь подобным. На самом деле — не хотел им мешать своим угрюмым видом. Жизнь немного налаживается, он активно готовится к повторной сдаче экзаменов, на курсах вроде даже находит каких-то знакомых… А потом, на Рождество, которое он проводит ожидаемо один, ему приходит посылка от матери. В коробке упаковка с домашним печеньем, на которой лежит записка, и какая-то книга. «Не поверишь, но твой выпускной альбом наконец доделали. Нам выслала его мама твоего одноклассника, прости, но я уже и забыла его имя. Напиши, как получишь посылку. Счастливого Рождества». Чонгук вздыхает, откладывая записку и вытаскивая альбом из коробки. Отложить бы его подальше, спрятать под книгами и не доставать больше, чтобы не ворошил ненужные воспоминания… Чонгук открывает его только для того, чтобы полюбоваться на себя, но по пути рассматривает лица тех, с кем шел бок о бок три года. Нельзя сказать, чтобы он скучал — нет, соскучиться за полгода он точно не успел, но все это вызывало в нем какое-то странное щемящее чувство. Ностальгию, кажется. Вот Хосок; они созванивались несколько недель назад. Кажется, его фотографию делали позже остальных — он перевелся обратно уже после того, как всех снимали. У Чимина выражение лица мягкое, совсем не такое, каким оно стало в самом конце учебного года, после того, как он от Чонгука отдалился. Чонгук рассматривает его рассеянную улыбку и думает, что нужно бы написать хотя бы для приличия, спросить, как дела и все такое… После того, как они разъехались, то поддерживали контакт только сначала, первый, может, месяц, когда у Чонгука дело было совсем худо. Потом — все. Жаль, конечно, но так в жизни все и происходит. Глаза цепляются за Мин Юнги. У него кожа бледная, как мел, а под глазами (хоть, видно, их и пытались замазать ретушью) темные круги. Интересно, как он? Все ли с ним в порядке? Проверять это, конечно, Чонгук бы не стал. И, будем честными, он бы не избежал того, чтобы посмотреть на Тэхёна. Внутри что-то резко ухает вниз. Нет, он был не готов. У Тэхёна тут улыбка мечтательная, мягкая, такой он улыбался Чонгуку каждый раз, когда ловил на себе его беззастенчивый взгляд. Легкие прядки розовых волос аккуратно приглажены наверняка по настоянию фотографа, обычно они лежали как попало. Его кожу опять же пытались отретушировать, но все же видно неровно закрашенный синяк у него на челюсти. Чонгук усмехается, вспоминая предысторию: они тогда только-только начали встречаться, он затащил Тэхёна в туалетную кабинку и опробовал на нем свои несуществующие навыки гримера. А потом они долго целовались там же, пропустив начало урока, за что Чонгуку едва наказание не влепили. Эти воспоминания такие нереальные, словно не с ним происходили, а он так — подсмотрел и теперь считает их своими. Но нет: вот Тэхён, он улыбается ему с глянцевой страницы альбома, словно бы ничего не происходило. Это больно. Очень. Еще через полгода он сдает экзамены на достаточный балл, чтобы поступить на вполне приличную специальность и не в самый плохой университет. Дядюшка горд, он дает ему повышение и позволяет совмещать работу с учебой. Родители горды. Весь рабочий коллектив заботится о том, какие у него успехи в учебе и поел ли он. На курсах он даже находит себе девушку: она на какое-то время заполняет пустоту в его крохотной квартирке, встречает его с работы и, как она сама говорит, «любит». По определению, все у него должно быть хорошо, все ведь наладилось. Но нет. Снова возникает ощущение, словно это все — не его, а чужое. Где-то он слышал, что для всего нужно время: неважно, насколько сильные чувства, в конце концов, все должно пройти и забыться. Но проходит два года, и ничего забываться даже не думает. Отчим говорил: «Все проходит и это пройдет». «Это всего лишь такая фаза в жизни». «Он повзрослеет и все изменится». Ну что за лгун. Проходит два года, он прекращает попытки найти себе кого-нибудь, чтобы забыть Тэхёна — как-никак, это было нечестно по отношению к тем, с кем он сходился в поисках тепла, и расходился, потому что «прости, но я не тот, кто тебе нужен». Проходит два года, опять наступило лето, и как-то ему пишет бывшая одноклассница. Ее зовут Чонён, она помогала ему приспосабливаться, когда он только перевелся в их класс. «Привет, — пишет она. — Понимаю, что мы не общались чертову тучу времени, но как твои дела?». Чонгук в недоумении рассматривает фото ее профиля, прежде чем ответить: «Тебе ведь что-то надо, так?». «Фу, как грубо. Всего лишь хотела узнать, где ты». «Пусан. Что-то не так?». «Все в порядке. Всего лишь хочу собрать наши классы на встречу выпускников, так сказать». С этого начинается бесконечная череда «да» и «нет», «за» и «против», заказов билета до родного города и отмен… Этих «нет» и «против» было несоизмеримо много — ему стоит только вспомнить, с какими мыслями он провел последние годы учебы и насколько страстно желал уехать за пределы города. Да и навещать ему некого — родители уехали, друзья тем более; заходить в школу — господи упаси. И еще одно веское «нет»: все наверняка только будет напоминать ему о не самых приятных воспоминаниях. Против этого было всего одно «да»: всякие стариковские ностальгические мысли, которые нет-нет, но посещали его время от времени. Да, Пусан — потрясающий город и все такое, но он ему совершенно чужой. Этого нельзя было отрицать. Но вот на дворе середина июля, жарко, как в аду, и он обнаруживает себя сошедшим с поезда, с одним только рюкзаком за плечами и полным непониманием того, что он тут делает. Чонён, когда он ее окликает, оборачивается и делает такие глаза, словно призрака увидела. — Ох, — бормочет она тихо. — А ты изменился, оппа… — Какой я тебе оппа, мы одногодки, — закатывает Чонгук глаза. — Привет. Рад тебя видеть. Она неловко улыбается. — Ой. Точно. Слушай, мы хотели собраться только завтра, и пока есть свободное время, может, показать тебе город? Чонгук пожимает плечами. — Спасибо, но мне еще нужно в мотель заехать, потом навестить кое-кого… Завтра и встретимся, наверное. — Ты тут надолго? — На три дня. Я уже забронировал билет. Чонён мнется, перекатываясь с пяток на носки, и будто хочет что-то сказать, но не решается. Все-таки, она действительно отличная девчонка. В школе они бы сдружились, если бы не то, как Чонгук активно начал портиться. — Я пойду, наверное, — улыбается он. — Спасибо, что встретила. — Да не за что. Тебе спасибо, что отозвался. Она пожимает плечами, поправляет волосы и отходит уже на несколько шагов, как Чонгук ее окликает: — Чонён? Она оглядывается, кажется, с надеждой в глазах. — Да? — У меня есть девушка.

○○○

В общем, вот мы и возвратились к тому моменту, на котором остановились. Он стоит перед домом семьи Ким, словно вмерзнув ногами в асфальт, и сам не знает, чего ожидает. Глаза сами собой выискивают окно комнаты Тэхёна, будто бы в поисках хоть какого-то намека на то, что комната обжита хозяином, а не пустует уже как два года… У него часто возникали подобные мысли: что, если Тэхён каким-то образом все же вышел из озера и вернулся в семью? А с Чонгуком либо связаться не может, либо банально уже этого не хочет. Думать о таком было довольно больно, но Чонгук не мог удержаться. Когда он решительным шагом направляется к входной двери, то убеждает себя, что просто хочет навестить госпожу Ким, узнать, как дела... Нельзя допускать появления каких-то неоправданных надежд. Когда ему открывает какая-то девочка лет пяти, он сначала думает, что семья Ким могла съехать, продать дом и подобное… Да, это было довольно глупо. Стоило хотя бы позвонить сначала. — Я… — теряется он, глядя на нее сверху вниз, — я, кажется, домом ошибся. Извини. Она таращится на него в ответ круглыми блестящими глазами, а потом расплывается в улыбке и хватается за его руку. — Братик? Боже, нет. — Я не думаю, что… — Хёнджу, радость моя, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не открывала дверь незнакомцам? Просто зови маму, разве это… Госпожа Ким застывает, выходя в коридор и видя перед собой стоящего столбом Чонгука с держащейся за его руку девчушкой. — Ма! Ма, братик вернулся? После этого Чонгук словно отмирает, он глубоко кланяется, по пути осторожно высвобождая руку из цепких пальчиков девочки, и говорит: — Здравствуйте. Ничего больше на ум не приходит. — Не ожидала увидеть тебя, Чонгук, — улыбается она. — Вы сказали ей о Тэхёне? — вырывается у него непроизвольно. — Конечно, — чуть хмурится та. — Как бы я могла об этом не рассказать? Проходи, негоже на пороге разговаривать. По пути в гостиную Хёнджу от него просто не отлипает, глядя сверху вниз зачарованным взглядом круглых глаз. Чонгуку от этого довольно неловко. В гостиной светло и приветливо, все окна незадернуты, из-за чего комнату наполняет яркий дневной свет; Чонгуку с горечью думается, что тут больше не для кого поддерживать темноту. — Хёнджу? — зовет госпожа Ким ласково. — Можешь сходить на кухню и попросить, чтобы принесли чай? Хёнджу щебечет шепелявое «конечно, ма», окидывает Чонгука еще одним очарованным взглядом и убегает. Госпожа Ким жестом приглашает его сесть на диван перед низким журнальным столиком. — Так… — начинает Чонгук неловко, — она приемная? — Насколько я помню, прошло всего два года, а не четыре. Да. Нашему делу все еще нужны наследники, вот и… — Она внезапно прерывается и прикрывает глаза, вздыхая. — Нет, не так. Это слишком неправильно звучит. Нам было слишком одиноко после того, как Тэхён ушел. Чонгук плотно смыкает губы. — Тэхён?.. — Ничего. Ни звонка, ни записки, ни каких-либо новостей вообще. Чонгук вздыхает. Несуществующие надежды ожидаемо разбились в щепки. — А ты?.. — Если бы я знал что-то, то обязательно бы вам сообщил, вы же знаете. Она кивает, вздохнув. — Да. Да, конечно, но я просто не могу перестать надеяться. Чонгуку хочется сказать, что надежда — это последнее дело, но он сдерживается. — Скажи честно… Ты все еще думаешь, что он вернется? «Нет». «Если бы он хотел вернуться, то за два года бы дал о себе знать». Эти мысли появляются сами по себе, так внезапно, что он их пугается. — Конечно. Рано или поздно. Госпожа Ким выглядит совсем неубежденной его фальшивой уверенностью в голосе, но прежде чем она успевает ответить, в комнату вбегает Хёнджу. — Они попросили подождать пару минут, ма, — сообщает она, забирается на диван с ногами и смотрит на Чонгука испытующе. — Хёнджу, поставь ноги на пол, — замечает госпожа Ким укоризненно. — И не смотри так, это невежливо. — Так ты — не мой брат? — спрашивает девочка, прищурив глаза. — Нет. Но я его очень-очень хороший друг. — Правда? — радостно спрашивает та. — Тогда ты должен знать, когда он вернется. Мама говорит, что вот-вот, но я уже столько жду… Чонгук адресует госпоже Ким отчаянный взгляд поверх ее головы, совершенно не зная, что и сказать: с одной стороны, сказать ей то, что он думает, точно нельзя, а обнадеживать — вообще не вариант. — Знаешь, — наконец решается он, — я думаю, что совсем скоро. Просто подожди еще немного. Госпожа Ким отводит взгляд, усмехнувшись, и глаза у нее влажно блестят.