We're going to kill Hitler!

Почему он? Нет, правда, почему? Олив вздыхает, вставляя закладку между страницами "Гордости и Предубеждения". Она держит книгу в руках, сжимает её и проводит пальцем по складочке на корешке — она уже на середине, и не мудрено, что мягкий переплёт не удержался. Элефанта не понимает Эмму, которая ныла, что книга слишком трудно читается, не понимает и Милларда, который считает её слишком "женской". Эта книга всегда спасала и расслабляла, заставляла работать потаённые шестерёнки мозга, но не сейчас. Почему он? Почему именно он — такой скрытный, колкий, злой и прямолинейный? Это чувство не нравится Оливии. Оно переполняет её, затуманивает и нервирует. В голове мысли верятся однообразные мысли и вопрос, которая она себе задаёт вот уже семьдесят два года часа подряд — "почему?" Она боится. Боится, что ошиблась. Боится, что не справится. — Чем занимаешься? Енох склоняет голову, что бы прочесть название на обложке книги. Он неопределённо мычит и поджимает губы — наверняка в его арсенале найдётся колкое замечание по поводу литературного вкуса Элефанты, но парень сдерживается. Два часа дня, столовая пустует. Можно свободно занять место за длинным обеденным столом, открыть окна настеж, разрешая лёгкому сентябрьскому ветру освежить просторную комнату, и надеяться, что он также очистит разум от истертых мыслей. Енох скрылся за проемом кухни. Послышалась возня — парень поставил чайник. Открыл холодильник, но через секунду закрыл его. Поочерёдно дергал дверцы шкафов. Олив услышала лязг посудомойки и её содержимого, скрежет тарелок о поверхность. Затем О'Коннор вновь нарушил её и без того хрупкий покой. Сев прямо перед ней, он опустил на стол поднос вместе с пиалой чая и тарелкой чизкейка. — Ты останешься? — Удивлённо спросила Оливия. Енох воззрился на неё непонятным взглядом. Тупая или притворяется? — Я тут живу, — мягко ответил он. — Ты никогда раньше сюда не приходил. В принципе, это было правдой. Все эти месяцы, что они живут здесь, в новом времени, в новом доме, на новой земле, почти все время Енох коротал в своей комнате. Возможно, так он выражал свой протест ситуации, а возможно... Возможно, он просто не привык. Два месяца... Целых два месяца она не может понять, что между ними происходит. Друг или любовник? — Ты хочешь, что бы я ушёл? Енох поднялся с места. — Нет! — Громче, чем следовало, произнесла девушка. Её рука инстинктивно потянулась к нему через стол. Оливия бросила обречённый взгляд в зажатую в руке книгу и захлопнула её. Взяв в руки кружку, она сделал глоток. — Господи! Сколько сахара ты сюда угрохал? — Три ложки, — он не смог сдержать улыбки. — У тебя поталогическая любовь к сахару, — недовольная, она отдала ему напиток. — Скорее, его поталогическая нехватка. — Енох отпил точно в том месте, где несколько секунд коснулись её губы. Он ответил крышку баночки джема, хорошенько полил им кусок десерта. Заметив её пристальный взгяд, он сощурил глаза. — Хочешь поговорить о чем-то? — Нет, — Оливия слишком быстро ответила на вопрос. ... Это походило на какую-то игру. Все — его взгляды, её дрожащие руки, его редкие, но глубокие влажные поцелуи, мягкое касание ее потрескавшихся губ. Все выходило само собой. Не так романтично, как у Джейка с Эммой, не так постепенно, как у Хью с Фионой. Будто кто-то сказал танцуйте!, а они не знают движений. Как будто нужно говорить на языке, а они не знают его... Енох поддался вперёд. Он оперся на стол и потянулся к её лицу. Он смотрел на её глаза, на её ресницы, на её щеки и губы. Он наклонился еще и коснулся губами её виска. — Почему ты? — тихо произносит Енох О'Коннор. ___________________________________________