Грань между нами

ТОГДА Форд таращится на дверь, ведущую в ванную и грызет ноготь. Он слышит, как включается душ и чувствует, как его сердце делает сальто. Стэн, то есть Ли, - да как бы он ни назвался, - был серьезен. И разум Форда словно разделился на две враждующие фракции. Одна категорично против и решительно приводит очевидные и логичные причины, почему все это — очень плохая идея. Вторая же являет собой нервный вибрирующий комок энергии и едва сдерживаемого восторга. И эта часть его разума с гиканьем и воплями нарезает воображаемые круги внутри него и скандирует: «Зайди! Зайди! Зайди! Не упусти этот шанс!». Он сам себе удивляется, когда понимает, что принимает сторону второй фракции. Если сейчас он вернется в спальню, если сделает вид, будто ничего и не было, то его неустанно будет терзать неугомонное любопытство, - а что было бы, если... Что, если бы он зашел туда? Что было бы, дай он себе притвориться всего на одну ночь? Форд никогда не считал себя смельчаком, но сейчас он чувствует прилив храбрости и открывает дверь. За которой стоит голый Ли; на Форда словно выливают ведро красной краски, так стремительно и густо он краснеет от макушки до кончиков пальцев. Он резко отворачивается, чувствуя, как полыхает все его тело. - Ты так покраснел, что тебя, наверное, видно из космоса, - смеется Ли над такой реакцией. - Т-ты же голый. - Ну, знаешь, я так и впрямь начну думать, что ты всех как-то провел, заставив поверить в собственную гениальность. - Я просто, - сбивчиво отвечает Форд, - я... я не был готов. - Подумаешь, какое дело. Мы и раньше видели друг друга голыми. - Да, но тогда нам было по три года. - Неужто там все настолько сильно изменилось с тех пор? - Прошу, скажи, что ты шутишь. - Что ж, значит, ты еще более стеснительный и зажатый, чем я предполагал, - Ли только плечами пожимает, хотя Форд этого и не видит. - Ну прибавилось у нас с тобой волос в некоторых местах, но в остальном... - Стэн... - Эй, я же говорил, - Ли. Давай, произнеси это вместе со мной, «Ли», - он тянет гласную, чем подстегивает Форда наконец-то обернуться и увидеть его, но только с тыла; Ли как раз проверяет температуру воды, просунув одну руку за шторку, что дает Форду возможность неприкрыто разглядывать своего близнеца. У Ли широкие плечи, сильные руки, пусть и без вздутых буграми мышц. Идеальная ложбинка вдоль позвоночника ведет к ямочкам на пояснице и ягодицам, - стоит взгляду Форда достичь этой части тела, и он уже не может отвести глаза. Задница Ли такая... Он не может даже найти подходящих слов для описания. В целом, он и не хочет. Ему хочется прикоснуться, ладони аж зудят от одной только мысли, а от идеи стиснуть эти неописуемые ягодицы его лицо вспыхивает еще сильнее. Щеки горят так сильно, что это кажется противоестественным. Он словно тает, превращается в желе или что-то вроде этого и, чтобы убедиться, что не горит, он украдкой трогает щеки руками. А потом Ли оборачивается, и Форд снова не может отвести взгляд. Вид сзади впечатлил его, но Ли идеальный со всех сторон. Его грудь покрывают темные волоски; Форд уверен, что этот нюанс будет ему неприятен, но вместо отвращения его охватывает любопытство — интересно, каково будет ощутить их под пальцами. У него бледно-розовые соски, которые торчат напряженными горошинками; язык Форда присоединяется к его пальцам в параде «хочу потрогать». Он стискивает зубы и пытается успокоиться. На его животе волосы не растут. Хоть у Ли не идеальные шесть кубков пресса, но невооруженным глазом видно, что он занимается собой, пусть и недостаточно, чтобы достичь идеальной мышечной формы. От пупка снова появляется темная поросль и спускается вниз до самого его... и тут Форд теряется, не зная, какое слово он хочет использовать. «Пенис» слишком технический термин, заставляет думать о рисунках в учебнике по анатомии и неловких уроках сексуального образования. «Ствол» навевает воспоминания о тех книжках, что он таскал у матери, и, честно говоря, он всегда считал этот термин слишком глупым. Может, «член»? Он останавливается на этом варианте; нужно же хоть как-то называть то, на что он сейчас смотрит. И «смотрит» это еще мягко сказано, потому как он беспардонно пялится. Член Ли еще не возбужден полностью, но это явно лишь вопрос времени. Он темнее, чем Форд предполагал, и визуально выглядит тяжелым. Форд чувствует себя полным идиотом: и за то, о чем думает, и за то, что пялится, - и отводит взгляд, но вдруг чувствует руки Ли у себя на талии. - Ты в порядке? Форд не поднимает взгляда, не может совладать со словами и просто кивает. - Уверен? - у Ли брови ползут вверх. - Ты выглядишь напуганным. - Я... Я не напуган. - Эй, - Ли обнимает ладонями лицо Форда. - Посмотри на меня. И Форд слушается его. - Мы можем остановиться, если хочешь. Ты можешь сказать «нет». В любой момент. Форд чувствует, как его губы растягиваются в глупой улыбке, и ему хочется сказать Ли, что тот ужасно милый, что чувствует себя нужным и важным от этих слов. Вместо этого, он тянется вперед и дарит пару быстрых нежных поцелуев. - Спасибо. - Окей, так что... Хочешь остановиться? - Нет. Я хочу продолжать. - Значит, ты этого хочешь? - Я же сказал «да». - Я знаю, знаю. Просто мне нравится слушать, как ты это произносишь. Тебе следует говорить так почаще. - Да, да, да, - смеется Форд. - Ох, как же сексуально, - Ли подхватывает его веселье и обсыпает Форда легкими поцелуями прежде, чем потянуть его за край футболки. - Может, снимешь? Или хочешь, чтобы я снял ее с тебя? Форд тяжело вздыхает. Ему нужно взять себя в руки. У Ли вот с этим нет никаких проблем. Но, с другой стороны, Ли всегда был гораздо храбрее его. Это Ли давал отпор обидчикам. Это Ли убедил его прокатиться на горках. Ли бы и на монстров кинулся бы с кулаками, если было бы нужно. И даже сейчас у него нет страха перед происходящим; Форду отчаянно хочется перенять у него эту уверенность. Что ж, Ли говорил ему, чтобы он использовал воображение, так? Чтобы он притворился? И Форд решает притвориться. Притвориться, будто ему совсем не страшно. - Я хочу, чтобы меня раздел ты, - говорит он, и в его голосе прорезается неожиданная хрипотца. Форд не ожидал, что его слова прозвучат скорее, как приказ, нежели как пожелание, но во взгляде Ли что-то мелькает. Он выглядит... возбужденным. Ли впивается пальцами в ткань футболки и медленно, буквально по дюйму, тянет вверх. - Как я справляюсь? От пара у Форда запотевают очки. Он накрывает ладонями руки Ли. - Давай-ка я помогу. Совместными усилиями они снимают с Форда футболку и переключаются на его штаны, стягивая их вместе с трусами; одежда остается кучей лежать на полу. Форд снимает очки и, аккуратно сложив дужки, кладет их на полку. Он первым лезет в душ и отводит глаза, глядя прямо перед собой; пульс частит. Он не может поднять глаза на Ли, знает, что тот сейчас наверняка разглядывает его так же, как его самого разглядывал Форд; казалось бы, все честно, только Форд и в половину так хорошо не выглядит. У него нет развитой мускулатуры, а его, э-э-э... член, уже очевидно возбужденный, и вовсе, вероятно, посмешище в сравнении. Он об этом как-то раньше не задумывался, да и особо не разглядывал никогда. Ну член и член, просто часть тела. Такая же, как уши или, скажем, нос. Честно говоря, единственная часть его тела, которая когда-либо занимала его мысли — это его пальцы, и то лишь потому что у него есть парочка лишних (которые он искренне ненавидит). Но сейчас он думает лишь о своем голом теле, как о едином целом, и о том, какое разочаровывающее зрелище оно из себя представляет. Он никогда не представлял себя в подобной ситуации, не думал, что кто-то будет внимательно рассматривать его наготу. А теперь у него голова разрывается от мыслей: о том, какой он худой и жутко бледный, о том, что у него сутулые плечи, а руки тощие и похожи на макаронины, о том, что у него бедра костлявые и ребра торчат, о том, что у него на груди не растут волосы. Серьезно, грудь у него прискорбно гладкая. Он не знает, от чего такая беда, но готов поспорить, что кожа на груди у него болезненно-белая, а соски... - он даже не помнит, как они выглядят, и не смотрит на них, опасаясь, вдруг они не того цвета или формы или вообще странные... Он слышит, что за его спиной в душ забирается Ли. Льющаяся сверху вода была достаточно горячей, однако сказать наверняка сложно, - температура в комнате словно подскочила. Форд едва не до крови прикусывает нижнюю губу и сует голову под воду; нужно побыстрее принять душ и убраться отсюда, потому как быть такого не может, что бы Ли хочет сделать что-нибудь еще. Наверняка, Форд надумал лишнего. Может, Ли предложил принять душ вместе, чтобы сэкономить воду. Может, не было в том никакого сексуального подтекста, просто показалось; он же не маленький, знает, что люди делают это в ванной, что совсем не значит, что... Он вздрагивает от неожиданности, когда Ли трогает его спину; Ли смеется. - Ты пытаешься утопиться? - Нет, - Форд зачесывает пальцами мокрые волосы назад и откашливается. - Прости, задумался. - Я бы сказал, что чересчур, - проницательно замечает Ли, и Форд не может поспорить. Он может представить улыбку своего близнеца, пока тот самыми кончиками пальцев гладит его плечо. У Форда горло перехватывает, когда вдоль позвоночника вдруг проскальзывает что-то холодное; в воздухе разливается свежий запах мыла. Он расслабляется немного, пока Ли мылит ему спину. - Помоешь мне спинку, если я помою твою? - голос Ли расходится эхом. - Мне вовсе не спину надо мыть, - Форд словно со стороны слышит собственные слова и теряет дар речи. Это же совсем не в его привычке вот так вот... выпаливать всякое. Так скорее поступил бы Стэн. Стэн, он же Ли, шумно вдыхает воздух. Звучит так, будто он он удивлен высказыванием Форда не меньше его самого. Ли обхватывает его руками и тянет из-под лейки душа на себя, пока Форд не прижимается спиной к его груди и — ой! Ладно. Хорошо. Раньше Ли не был возбужден. Теперь это не так. Теперь — очень даже. Впечатляющая эрекция Ли трется о ягодицы Форда, прижимается удобно к ложбинке между ними; Форд едва не глотает язык от изумления. Они же практически не касались друг друга. Ли всего лишь увидел его голым, и быть такого не может, чтобы вид его тела вызвал подобную реакцию. Должно быть другое объяснение. Он как раз перебирает в памяти варианты различных стимулов, которые могли бы заставить молодого человека возбудиться так быстро, когда Ли целует его плечо; все мысли вылетают из головы, словно их там и не было. Форд заполошно не то вздыхает, не то стонет, и его мозг отключается окончательно. Языком и губами Ли выводит по его плечу дорожку к шее, находит чувствительное место, где ранее оставил засос, и снова прихватывает кожу губами, втягивая ее в рот; Форд стонет громче, едва не срываясь на скулеж. Он чувствует, как колется щетина на подбородке Ли, и это ощущение заводит его еще сильнее; его собственное возбуждение крепнет, и член поднимается, задираясь куда-то к пупку. Ли тем временем водит скользким мылом по груди Форда, спускаясь все ниже, ниже и господи, боже мой... - Ли, - задыхается Форд, когда Ли начинает двигать мыльными руками по болезненно возбужденному члену. Впервые его там касаются чужие руки. И это так... странно. Но в то же время здорово. Под кожей словно гуляют разряды электричества. У Ли уверенные руки, ладони немного грубые, и они, к неудовольствию Форда, замедляются. - Все в порядке? Тебе нравится? - спрашивает Ли. - Я могу перестать. - Я прибью тебя, если остановишься! - Приму это за «да», но предпочел бы это услышать. - Да, - в голосе Форда свова проступает хрипотца. - Да, да, господи, да, пожалуйста, не останавливайся, Ли! И он не останавливается, снова начинает двигать рукой, осторожно, очевидно, приноравливаясь. В конце концов, насколько Форд знает, это первый раз, когда Ли касается другого парня. Но тот, кажется, быстро привык, практически интуитивно понимая, где лучше погладить, а где сжать покрепче. Форд опускает голову и крепко зажмуривает глаза, отдаваясь захватившим его ощущениям, теряясь в ласке. Ли прихватывает его загривок зубами и дышит тяжело, тянется свободной рукой ниже, накрывая ладонью напряженно поджавшиеся яйца Форда, и легонько их сжимает. И Форд не сдерживается, вскрикивает: - Блядь! Ли моментально убирает руки и разворачивает его к себе лицом. - Что-что ты только что сказал? Форд не знает. Он никогда не чувствовал себя настолько отупевшим, словно у него и вовсе нет мозгов. Сейчас он являет собой сгусток нервов и бушующих гормонов и не понимает, почему они больше не касаются друг друга. Ему не хватает ощущения рук Ли, не хватает его стояка, прижимавшегося к пояснице Форда; но он опускает глаза и видит его, как тот покачивается прямо на линии его взгляда, большой и впечатляющий. Форд ловит себя на том, что готов закричать, настолько сильно он хочет его. Настолько, что не может определиться, как именно его хочет — взять в руки? Или в рот? Он никогда даже не предполагал, что когда-нибудь придет в восторг от идеи дотронуться до чужого члена, но вот он — изнемогает от желания; и почему Ли портит все болтовней? Это его прерогатива — говорить, он здесь мыслитель. Не Ли. И Форд просто качает головой. - Ты что, выругался? - спрашивает Ли. - Ты никогда не ругаешься. И это правда. Форд старается не ругаться. Не потому, что он ханжа в этом вопросе; он искренне считает, что крепкие словечки лишь демонстрируют ограниченность словарного запаса. Есть масса других слов, которые можно использовать не менее эффективно, чем обсценные эпитеты, но прямо сейчас это было не важно. Важность имеет лишь происходящее прямо сейчас; Ли возвращается к прерванному занятию и снова обхватывает ладонью член Форда, медленно двигая по нему рукой. - Скажи это снова, - у него мягкий голос. - Хочу услышать еще раз. - Блядь, - выдыхает Форд; от желания у него кружится голова. - Боже, как же мне нравится, - почти рычит Ли. - Нравится слушать, как ты это произносишь своим грязным ртом. - Г-грязным? - Ты ведь считаешь ругательства чем-то грязным, да? - Н-нет... в-вовсе нет... - А что, если я тоже скажу что-то подобное? - воодушевляется Ли и прижимается ближе, касаясь губами уха Форда. - Например, что, если я скажу, что ты можешь трахнуть мою руку? Стон, что срывается с губ Форда, не похож на человеческий; это глухой надсадный звук, что вырывается у него снова и снова, пока он толкается бедрами в столь любезно предложенную ладонь. И Ли позволяет ему, позволяет толкаться в свой скользкий кулак. У Форда не достает сил закрыть рот, и (что хуже всего) по ванной гулко расходится эхо, и он слышит себя и подмечает, что он очень громкий. Он стонет и задыхается, а слова сами продолжают беспорядочно вылетать из его рта. И «еще», и «блядь, и «мммхбоже, да, да, пожалуйста!», и что-то еще, что менялось до не неузнаваемости, когда их губы встречались, или когда Форд утыкался в плечо Ли; совершенно невозможно было к нему не тянуться. Форд почти валится на него, колени практически не держат; пойманный между прикосновениями Ли и льющейся сверху водой, он почти что перегружен ощущениями. Ли рычит в ответ, бормочет что-то о том, что не нужно торопиться, что у них впереди вся ночь, но Форд его словно не слышит. Он нетерпелив, ему хочется всего, сразу и прямо сейчас. Он почти ничего не соображает от захлестнувшего разум «хочухочухочу» и готов кончить в любую минуту, но какая-то крохотная часть его сознания прорывается сквозь пелену желания, буквально крича, что Ли должен быть частью его удовольствия, и он делает глубокий шумный вдох, пытается успокоиться, замедлиться и отлипает от плеча Ли. - Вместе. Ли останавливается и убирает от него свои руки, и Форд стонет от такой потери, но, когда он смотрит на него, то видит, что Ли сбит с толку. - Вместе? Форд оглядывается и видит, что Ли вернул мыло на подставку. Он берет брусок и намыливает обе руки; он, наверное, впервые жизни радуется наличию лишних пальцев, дающих более широкую хватку, когда обхватывает ладонью одновременно оба их члена и начинает двигать рукой. - Вместе, - выдыхает он. И настает черед Ли издавать бессвязные звуки, но Форд пресекает их, порывисто целуя его; они сталкиваются зубами, борются языками, и все это жутко неловко и мокро, но одновременно с тем — просто идеально. Ли запускает одну руку Форду в волосы, а второй накрывает его ладони. Они оба движутся неловко, рвано, без всякой системы; они так близко, что буквально дышат друг другом, а звуки, издаваемые ими, переплетаются. Все это похоже одновременно и на глупое соревнование, и на акт небывалого единства; они настолько теряются в ощущениях, что путаются, кто же из них кончил первым. Форд чувствует себя вконец одуревшим и счастливым, пока горячее и липкое пачкает пальцы, живот и даже грудь; и это потрясающе грязно и чудесно. Он бормочет себе под нос бессвязные ругательства и возвращается обратно в реальность, где они влезали под душ, чтобы помыться, но вместо этого испачкались только сильнее. И Форд понимает для себя, что другого исхода он и не хотел бы. СЕЙЧАС Стэну ужасно хочется сдаться. Он уже даже представляет себе, как это будет. Нужно всего-то встать из-за стола и выйти из кухни. И как он только такую мысль допустил, что этот разговор — хорошая идея? Словно ему нравится раз за разом наступать на одни и те же грабли. Нужно было позвать еще народу на эту вечеринку. Кто там еще любил заставлять его чувствовать себя полным ничтожеством? Карла? Ленивая Сьюзан? Все эти простаки, которых он провел? А еще можно принести доску Уиджи и призвать дух отца. Это же Гравити Фоллз; наверняка, старик явится без промедлений. Но он вдруг понимает, что чужое мнение ему совсем не важно. Ему плевать, что все они думают о нем. Именно это помогало ему справляться со всеми проворачиваемыми им аферами. Сложно чувствовать себя виноватым, если нет у тебя никакой связи с человеком, с которым ты обходишься совсем не милосердно. Но Форд... Вот же черт. Форд всегда был важен для него, словно бы он был жизненно важным элементом Стэна как личности. И как же Стэну хочется, чтобы все было наоборот. Он хочет ненавидеть своего брата. Хочет взять и вышвырнуть того на улицу. И не важно, чему тот научился в своих измерениях, - Стэн твердо уверен, что надерет Форду задницу, если понадобится. Он мог бы волоком вытащить его наружу и велеть проваливать, сказать, что больше не желает того видеть; мог бы стать воплощением человека, в которого всегда боялся превратиться, - их отца. Он мог бы выпнуть Форда волкам на съедение — бездомного, без гроша в кармане и одинокого. На долю секунды он видит все это перед своим внутренним взглядом и, содрогнувшись, немедленно задвигает обратно на задворки сознания; он бы никогда и ни за что так не поступил. И не потому, что он принес священную клятву никогда не уподобляться отцу. А потому, что этот осел, что сидит напротив него, ему больше, чем просто брат. И следует просто сказать ему об этом, но Стэн... просто не может. Стэн Пайнс человек не слишком эмоциональный. Он ни белый, ни пушистый, ни сентиментальный. Он скорее согласится умереть, чем произнести некоторые слова вслух, и пока Форд сам не встал и вышел из комнаты, положив конец этой бесполезной беседе, он останется на месте, потому что есть вещи, гораздо более важные, чем его благополучие. Именно так. Он может быть еще и самоотверженным. Такое случается. - Хижина, знаешь ли, важна не только для меня. У меня есть работники, Стэнфорд. Быть может, ты слышал о них? О Сусе и Венди? - Да, - Форд трет глаза. - Я осведомлен. - Так что? Раз ты их не знаешь, то плевать, если они останутся без работы? - Мне не все равно, - хмурится его брат. - Они кажутся приличными людьми. Я уверен, что они найдут более прибыльную работу в другом месте. Может, даже я сам смогу обеспечить им источник дохода. Стэн издает невеселый короткий смешок. - Собираешься предложить им работу? - Сус парень рукастый, - пожимает плечами Форд. - Этому дому нужен хороший ремонт, на котором ты, как я понимаю, экономил. Вот, например, что тебе мешало попросить его починить сломанную ступеньку на лестнице? Стэн ничего не отрицает. - А Венди кажется мне бесстрашной девушкой с живым умом. Она могла бы стать моим ассистентом. - Эй! Я не дам тебе вовлечь ее во что-то опасное только ради того, чтобы ты мог продолжить свои исследования происходящей здесь сверхъестественной дребедени! Форд закатывает глаза. - Я бы никогда не подверг ее опасности, Стэнли. Я стал куда более сознательным. Я осознал, что нанес Фиддлфорду непоправимый ущерб. И лишь больше в этом убедился, когда увидел, что его состояние... ухудшилось. Я думал о чем-то, более безопасном для Венди. Она бы занималась бумажной работой, помогала бы мне заново обжиться в этом мире, следила бы за домом. Что-то в этом духе. - Я мог бы делать для тебя то же самое, знаешь ли, - сердито ворчит Стэн и жалеет о сказанном. Эти слова демонстрируют уязвимость, которую он не собирался показывать. Но слово не воробей, а выражение лица Форда, как ни удивительно, смягчается. - Это не та работа, которая может тебе понравиться, Стэн. Она тебе быстро наскучит. Она и Венди, может, наскучит, но я все равно ей предложу работать у меня. Но если она захочет узнать больше о сверхъестественном, я буду не против рассказать ей о чем-нибудь или даже показать ей что-нибудь, как уже показывал Дипперу. И даже Мэйбл. - Погоди, что ты Мэйбл показывал? Форд ерзает на своем месте, а в его чертах внезапно проступает непонятная застенчивость. - Я обнаружил гибридный вид, что-то среднее между кошкой и свиньей. Если судить по ее свитерам, ей нравятся кошки, а в питомцах у нее Ваддлз. Вот я и решил, что ей может быть интересно. Стэну страсть как не хочется признавать, что и ему самому стало интересно. - И как... как ты его назвал? - Я позволил ей самой придумать название. - Серьезно? Форд кивает. - Я сделал все, что касалось научной части — классифицировал по царству, подцарству, классу и так далее, но собственно название, данное ею, останется в истории. Они теперь известны, как хрюномурки. - Да ладно? - на этот раз Стэн не сдерживает искреннего смеха. - Именно. Так и записал в дневнике. Даже дал ей сделать примечания. - Что ж, - в груди у Стэна разливается тепло и он вздыхает. - Это просто нечто. - Не вся сверхъестественная «дребедень», как ты ее называешь, опасна. Те же хрюномурки весьма кроткие. К тому же, они почти все время спят и больше похожи на плюшевые игрушки, которые иногда приходят в движение. Чаще всего, чтобы поесть, а их рацион состоит из неорганических веществ. Просто потрясающие создания. - Хорошо, - Стэн скрещивает руки на груди. - Ты позаботишься о Сусе и Венди, но как быть со мной, черт возьми? Что я, по-твоему, должен делать, когда ты выгонишь меня? Выгонишь так же, как выгнал меня наш отец, должен добавить. Приятно знать, что яблоко от яблони не далеко упало. Форд откидывается на спинку стула. - О чем ты говоришь? - А сам-то как думаешь? Лето заканчивается, дети уедут домой, ты получишь назад свое имя и свой дом, Хижина закроется и я — что? Снова буду жить в своей машине? - Ты жил в машине? - Я тебе об этом говорил. - Нет, не говорил. Стэн припоминает, что рассказывал Форду и детям; там были дети, а значит... - Что ж, - он трет затылок. - Ладно, хорошо. Когда ты вернулся, все, что я рассказал, было правдой, просто не всей. Я бы не хотел, чтобы Диппер и Мэйбл вдруг узнали, что их двоюродный дед Стэн жил в собственной машине. - Я даже не знал... - Конечно, не знал, - огрызается Стэн, когда вскрывает старые раны. - Готов поспорить, ты обо мне даже не вспоминал, а? Па выгнал меня на улицу, и я словно умер для тебя. - Это не так. - Еще и отрицаешь! - шипит Стэн. - Ты ни разу не попытался связаться со мной,Форд! И бог свидетель, отец тоже не пытался! Только мама виделась со мной и мало что говорила. Она дала мне твой номер, рассказала о твоих планах, и я пытался позвонить тебе — сотни раз пытался! Но каждый раз я вешал трубку, потому как знал, что это черт возьми,бесполезно! Если бы я действительно был нужен тебе, ты бы связался со мной. Но ты этого не сделал! - Это не правда! - возражает Форд, наконец-то сумев вставить хоть слово. - я связался с тобой, Стэнли! Ты не помнишь? Тридцать лет назад я вышел с тобой на связь, и это ты устроил тогда истерику! Я написал тебе, когда ты был мне нужнее, чем кто-либо еще, потому что ты был единственным, кому я мог довериться. Я попросил тебя приехать сюда, чтобы помочь мне, попросил увезти дневник и спрятать. И что ты сделал? Ты тут же повел себя неразумно и начал обороняться! - О, как будто я должен был повести себя иначе, когда ты позвал меня только для того, чтобы сделать мне больно. СНОВА. Ты хотел, чтобы я приехал, только ради того, чтобы отослать меня как можно дальше от себя. А я- то думал, что, может быть, ты вдруг захотел вернуть меня! - Вернуть тебя...? - Форд напрягается. - Как брата, Стэнфорд! Как друга! - из голоса Стэна пропадают запальчивость и громкость, сменяясь глубокой печалью. - Как я уже говорил, - нас всегда было двое. И когда ты позвал, я понадеялся, что наконец-то искупил свою вину, что ты все-таки простил меня; что мы сможем все исправить. Что мы снова сможем стать тем, кем были. - Кем мы были? Стэн, - сглатывает Форд. - Те, кем мы были... Это было не правильно. - Я сейчас говорю не об этом, - Стэн качает головой. - Не пойми меня превратно, - я бы хотел и этого тоже, это правда. Но если я не могу этого получить, то, по меньшей мере, я могу вернуть себе свою семью. Ты — моя семья, Стэнфорд. Больше, чем были Ма и Па. Больше, чем кто-либо. Я привязался к нашим племянникам и очень рад, что они у меня есть, но ты... Стэн замолкает, чувствуя себя жалким до невозможности. Он так не делает, не говорит о своих потаенных темных чувствах. Он не показывает своих слабостей. Никогда не показывал. И вот до чего он докатился, сидит сейчас и пытается, - и Форд понимает это, чувствует. - Я не... - он делает глубокий вдох и с видимым дискомфортом говорит. - Я не хотел тебя ранить. Ни тогда. Ни сейчас. - Тогда ты выбрал интересный способ это продемонстрировать. Особенно учитывая твои планы на мое будущее. Скоро я стану одним из тех бездомных парней, живущих под мостом. - Ты не будешь бездомным, - настаивает Форд. - Я никогда не говорил, что я выгоню тебя. - Ты сказал... Форд отрицательно качает головой. - Нет, я сказал, что хочу назад свое имя и свой дом. Я хочу, чтобы Хижина закрылась. Я не говорил, что хочу, чтобы ты уходил. И ты хочешь припомнить наш разговор дословно, - ТЫ сказал, что дети — единственная семья, что у тебя осталась. Так что же получается, их родители совсем ничего для тебя не значат? - Я вовсе не это имел в виду. - Вот именно! - Форд самодовольно улыбается и складывает руки на столе. - Ну, хотя бы с этим мы определились. - Да уж, с одной темой из сотни. Чудно, - ворчит Стэн. - Но ты так и не ответил на мой вопрос. Что же, черт возьми, я должен делать, когда лето закончится? Даже если я останусь здесь, без Хижины я никто! Это моя работа! Это единственное, в чем я хорош! У тебя есть какие-то идеи относительно моего дальнейшего трудоустройства? Вопрос так и повисает в воздухе без ответа, и Стэну чудится, что над ним раскачивается топор, готовый вот-вот сорваться вниз. - Я... ну... я не знаю, - наконец-то говорит Форд. - Ух ты, - горько усмехается Стэн. - А что ты знаешь? Подумать только, я нашел вопрос, на который господин Ученый не может дать ответ. - Не может такого быть, что бы у тебя совсем не было вариантов. - А что за варианты у меня есть, умник? Я не могу вернуться к тому, чем занимался, когда отец выставил меня на улицу. Ну, не ко всему, во всяком случае. Преступник остается преступником, так? Не сказать, что пенсионеру будет трудно получить работу контрабандиста или дилера. Что до воровства, я до сих пор не растерял навыков. Спорить готов, ты наверняка так и думаешь. Форд открывает рот, желая возразить, но Стэн не дает ему сказать ни слова. - Но лучшие мои годы прошли. Я имею в виду, что вряд ли смогу выстоять в драке. Нынешние молокососы на ринге меня пережуют и выплюнут. А если захочу продать себя, то не найдется никого, кто захотел бы заплатить. Я уже совсем не в той форме, что был по молодости лет, разжирел, зарос, да и совсем уже не так привлекателен, как был когда-то. Не то, чтобы это было обязательным условием для того, чтобы торговать собой, то это чертовски помогало. - Торговать... собой... - Форд медленно повторяет каждое слово, думая, что ослышался. - Стэнли, о чем ты говоришь? - А как ты думаешь? - Стэн в упор глазеет на него. - Т-ты... ты, говоришь, что ты... Стэн скрещивает на груди руки и отводит взгляд, громко сопя. - Что ж, очевидно, ты не такой уж всезнайка, да? Тишина в ответ такая, что ее можно резать; от нее у Стэна все тело нервно зудит, и он продолжает говорить. - Я был сам по себе. Я жил в машине. И иногда я не мог найти работу, ну, нормальную, а не ту, что включает в себя отсутствие на тебе одежды. И приходилось делать хоть что-то. Мне нужны были деньги хотя бы на еду, понимаешь? Да, это было не самое простое время, но мне и не должно было нравиться. Никто из парней меня не принуждал, иногда это были женщины, а один раз — дешманская порнушка, но все было в порядке. Он искоса смотрит на брата, просто чтобы проверить, как он там, и видит, что Форд шокирован. Такое чувство, будто слова Стэна потрошили его живьем; по какой-то причине это злит Стэна и он снова отводит взгляд. - Слушай, не такое уж это и большое дело, ладно? Это было мое решение. Мой выбор. Иногда ты делаешь то, что приходится, чтобы продолжить двигаться вперед. И я не хочу, чтобы ты меня за это осуждал. Никто не вправе меня за это осуждать. Форд не говорит, лишь задушено выдыхает имя Стэна и делает это так душераздирающе, что Стэн не выдерживает и рявкает: - Боже, что ты нюни распустил, а ну хватит! Я же сказал, ничего ужасного не стряслось! Это было всего несколько раз, да, не восторг ситуации были, но по сравнению с тем, через что мне по тем временам приходилось проходить, это сущая ерунда и... Стэн замолкает на полуслове, услышав полный боли и ужаса выдох, вырвавшийся у Форда; он снова смотрит в лицо брата и видит, что тот в полном раздрае. Понимая, что делает только хуже, он меняет тактику. - Послушай меня, во всем этом нет ничего страшного! Плохая хрень случается, хорошая хрень случается. Хрень просто случается. - Я не знал, что... Я никогда не думал... - Форд прячет лицо в ладонях. - Ты прав. Я действительно ебучий кретин! Стэна передергивает от ругательства, и он качает головой. - Не надо винить себя за это, Форд. - Разве? - скептично сопит Форд через ладони. - Да. Все, что произошло... в том не было твоей вины. Ну, не во всем. Уж точно не в этом. Говорю же, я сделал выбор. Никто не наставлял на меня пистолет или еще что-то в этом духе. - Но ты бы никогда не оказался в таком отчаянном положении, если бы чувствовал, что можешь обратиться ко мне! Я бы помог тебе, Стэнли! Действительно помог бы, если бы ты все мне рассказал, если бы я знал, что дошло до такого. Но ты не связался со мной, потому что не мог мне довериться, потому что тебя выгнали из дома, потому что я... - НЕТ! Меня выгнал отец, - категорически возражает Стэн. - И да, получить немного поддержки с твоей стороны тогда было бы не плохо. Было бы здорово, скажи ты нашему старику, что он с ума спятил, но, честно говоря, мы оба знаем, что это не сработало бы! Моя сумка была собрана, Стэнфорд. Он бросил ее мне, когда вышвырнул на улицу. Он был готов; просто ждал подходящего случая. В комнате снова виснет напряженная тишина, пока они оба пытаются осознать сказанное, то, что оставалось не озвученным с тех самых пор, когда они были детьми. Стэн находит в себе силы продолжить. - И ты знаешь не хуже меня, что он бы и тебя выставил вслед за мной, если бы ты не доказал своей финансовой ценности. Он никакой заинтересованности не демонстрировал, пока директор не сказал, что ты — потенциальный миллионер. - Это... не правда. - Ой ли, так ли? - сердится Стэн. - Ну нет же! Он был нашим отцом, он любил нас. - Хрень собачья! Он дал нам одинаковые имена, потому что ничего другого придумать даже не захотел. Ма немного изменила их, иначе все постоянно бы путались. Па считал меня ни на что не годным неудачником и мечтал от меня избавиться. Черт, когда ему, наконец, удалось, это, несомненно, был лучший день в его жизни. Все лежало перед ним на золотом блюдечке. Стэну кажется, что Форд отказывается верить ему. Тот убирает руки от лица и качает головой, но это не важно. Форд не может не поверить ему. Ведь все это правда. Да, Филбрик Пайнс не был абсолютным злом. Он мог быть и добрым, и справедливым, и честным, но как отец... Стэн не ненавидит его. Ладно, иногда ненавидит, но Па помог ему стать тем, кем он является. И в плохом смысле, и в хорошем. Смешно сказать, но этот разговор с Фордом, пусть тяжелый и болезненный, дается ему не в пример легче, чем любая беседа с отцом. Но Стэну не хочется думать о нем и уж точно не хочет вспоминать о том, как однажды был представителем древнейшей профессии. Нет уж, он хочет наконец разобраться в разногласиях со своим близнецом и уже открывает рот, чтобы заговорить, обозначить, так сказать, свою цель, но оглушительный грохот грома перебивает его. Раскаты не успевают утихнуть, как в доме гаснет свет. Стэн задирает голову вверх. - Хех, ну конечно. Просто, блин, идеально.