Грань между нами

ТОГДА Они выходят из ванной на подгибающихся коленях и чрезвычайно довольные. Они одеваются и заваливаются на диван посмотреть телевизор, спорят, что же им смотреть: Форд хочет посмотреть вечерние новости, а Ли — что угодно другое. Щелкая по каналам, они находят какой-то старый научно-фантастический фильм и выбирают его в качестве компромисса. Приготовив попкорн, Форд ставит глубокую миску на полу между ними. Ли, пребывающий в обнимательном настроении, немедленно приваливается к боку Форда, и в конце концов сползает вниз, устраивая голову у него на коленях. Форд же сперва настораживается, но постепенно расслабляется и даже начинает играть с волосами Ли; тот готов признать, что попал в рай. Ли и подумать не мог, что события сегодняшнего вечера примут такой оборот, но он доволен, что все случилось именно так: он счастлив и разгорячен двумя более, чем удачными контактами сексуального толка. Всё, что было между ним и Карлой, блекло в сравнении с тем, что сейчас происходит между ним и Фордом. Глядя на Форда, сложно поверить, что из всех людей именно этот ботаник заставил его чувствовать себя так. И это чувство всё не отпускает, особенно, когда тот смотрит вниз, на него, и лицо у него становится придурочное, будто он стесняется. Хотя, возможно, и стесняется. Даже после всего того, что они сделали, он робеет. Форд всегда был неловок во всем, что касается... Ладно, Ли все-таки не девочка, так что вернее будет сказать, что он всегда теряется, когда дело касается кого-то, к кому он испытывает симпатию. Ли уверен на все сто, что нравится Форду. Ну или тот, по меньшей мере, увлечен им. Может, даже чуточку запал? Одна только мысль, что брат запал на него, заставляет Ли улыбаться еще шире, даже щеки начинают ныть. И ни до чего ему нет дела: он слишком взбудоражен, чтобы испытывать какие-то другие эмоции, кроме чистого блаженства. Вдали глухо бухают раскаты грома, и они оба вздрагивают от неожиданности. — Похоже, будет шторм, — вздыхает Форд. Стэн лишь согласно мычит. Штормы — обычное дело для городка на побережье. Он представляет себе, как сейчас выглядит океан, — неспокойный, тёмный, изборождённый волнами. Должно быть, великолепное зрелище. — Ага, — отвечает Форд, и Ли осознает, что последнее сказал вслух. — Может, что-нибудь интересное вынесет на берег, — продолжает говорить Форд, всё ещё ероша волосы Ли. — Например, сокровище? — Или бутылку с запечатанной внутри картой. — Или русалку. — О, ты был бы просто счастлив. — А что? Нет ничего такого в том, что парень восхищается голой русалкой выброшенной штормом на берег. — С чего это она голая? — А с чего бы ей быть одетой? Форд смеётся в ответ и качает головой. — Что ж, сходим завтра на пляж, проверим. — Да, — у Ли ёкает сердце. — Завтра. Движение пальцев Форда замедляется, и Ли понимает, что он думает о том же. Завтра всё это закончится, не будет больше никакого Ли Пайнсбери. Останется лишь Стэнли Пайнс, брат-близнец Стэнфорда Пайнса. Просто двое братьев, которые совершенно точно никогда не стали бы целоваться, ни трогать друг друга, ни обниматься на диване, ни... Ли переворачивается на бок и утыкается лицом Форду в живот. Он вдыхает его запах. Даже если не брать в учет то, что они только что из душа, Форд всегда пахнет чистотой с толикой неистребимого аромата древесного дыма, — наверняка это из-за его различных химических экспериментов, — а может это его естественный запах. Ли любопытно как пахнет он сам: наверняка солеными тянучками, или арахисом, или чем-то еще, даже близко не таким классным. Он чувствует, как шестерня Форда снова зарывается ему в волосы, и осознает, что у него дрожат губы, а глаза как-то подозрительно увлажнились. Боже, ну и чего он расклеился? Ничего такого же. Всего одна ночь. Одна потрясающая ночь, он радоваться должен, а не бояться, что после её окончания всё станет как раньше, и они будут притворяться, словно ничего и не было. А может и притворяться не придется. Может, Форд предпочтёт забыть. Точно, так и будет. Ну, а почему бы нет? Стэнли — пора признать, что он уже может отбросить имя «Ли» и пользоваться своим, всё равно это пришлось бы сделать, так что, чем раньше, тем лучше, — Стэнли, в общем-то, и предложить ему нечего. В нём нет ничего такого, что могло бы привлечь его: он не отличается умом, не сказать, что замечен в творчестве, он даже не самый сильный. Да, он ходил на тренировки по боксу, но он не преследовал цели построить на этом карьеру. Честно говоря, он даже не думал еще о такой вещи как карьера. Колледж? Ага, смех да и только. Да он едва справляется с учебой в школе, чёрта с два он добровольно выберет вариант, предполагающий еще больше учебы. Единственное, о чем он задумывался всерьёз, так это отремонтировать «Боевого Стэна» и сбежать, плавая по морям со своим братом. Там он смог бы найти, чем заняться. Там, в большом, неохватном мире за пределами Джерси. Он бы исследовал новые экзотические места, открывал бы новые культуры и, кто знает, может, сумел бы найти занятие, в котором по-настоящему хорош. А лучшим во всем этом стало бы то, что рядом был бы Стэнфорд. И так было бы всегда, и... Предательская слезинка вероломно покидает уголок глаза, и Стэн замирает от удивления и стыда. Он не плачет. Он же не нюня какой-нибудь. Когда-то он сломал руку и не заплакал... Ладно, может, самую малость, но это к делу не относится. Он же тогда сломал гребаную кость — это был весомый повод развести сырость. А сейчас он из-за чего хнычет? Из-за того, что ночь заканчивается? Из-за того... что новый уровень их с Фордом отношений заканчивается, так толком и не начавшись? Это все равно должно было бы закончиться, верно? Это неправильно, глупо, нездорово и... Еще одна слезинка пытается присоединиться к первой, и Стэн молится, чтобы на футболке Форда не осталось следов. Он делает вдох, старается взять себя руки, как вдруг чувствует, что Форд пытается встать. Чудовищным усилием воли у него получается не цепляться за него покрепче, удерживая на месте силой: он мысленно отдает себе приказ расслабиться и отпустить. Он не позволит себе истерить, у него еще осталась гордость. Форд поднимается и подходит к телевизору. Он выключает его, и Стэн словно леденеет изнутри. Вот и все. Конец. Или нет? Форд ведь никуда не ушел. Он подходит к отцовскому проигрывателю, перебирает пластинки, вытаскивает понравившуюся и ставит на проигрыватель. Приятная неторопливая мелодия плывет по гостиной, и Стэн узнает в ней The Flamingos «I Only Have Eyes For You». Форд оборачивается, смотрит на него. Он явственно нервничает, стучит ладонями по ногам, рассеянно чешет затылок. Он откашливается, но когда начинает говорить его голос дрожит и заикается. — Так, ну, мы-мы же на танцах были и, ну э-э-э-э... не танцевали ни с кем. Вообще. И я тут подумал... может если ты... ну, знаешь, если ты не-не против... Форд протягивает руку, а Стэн таращится. Форд приглашает его танцевать. С ним. Форд хочет потанцевать с ним. Лед внутри стремительно тает, и тепло затапливает Стэна от макушки до пяток. Он смотрит на его ладонь и, к огромному стыду, чувствует, что по щекам вот-вот покатятся слезы. Он шмыгает носом и надеется, что не выдал этим свой душевный раздрай. Но оказывается, что Форд, вмиг принявший разочарованный вид, воспринял этот звук совсем иначе. — То есть, я понимаю, что это тупо. — Нет! — Стэн бросается к нему и хватает за руку. — Нет, Стэнфорд. Вовсе не тупо, ни чуточки. Получив в ответ милейшую, пусть и немного кривоватую, улыбку, Стэн чувствует, как сладко щемит сердце, и какая-то часть него подначивает его за то, что он развел сырость. Остальное его сознание заталкивает эти мысли поглубже, потому что будь он проклят, если упустит такую возможность. Стэн поднимается на ноги, смотрит в глаза брату и не может удержаться — целует его. — Кто поведет, ты или я? — спрашивает он, наконец оторвавшись от него. — Ох, я... не подумал об этом... — Веди ты, — предлагает Стэн, и Форд кивает, притягивая его поближе. Они танцуют, неторопливо качаясь вперед и назад. — Так значит, вот какую песню ты выбрал, — не сдержавшись, ляпает Стэн. — Она... показалась мне подходящей. — Всегда считал ее какой-то жутковатой. — Я могу выключить... — Не смей! — решительно возражает Стэн, теснее прижимая к себе брата. — Теперь это наша песня. — Наша песня? — хватка Форда тоже становится крепче. — Ага, она подходит. У нее... я даже не знаю, такой мистический мотив. А тебе такие штуки нравятся. — Но тебе нет. Стэн лишь пожимает плечами. — Ничего не имею против мистики или научной фантастики, или еще чего такого. Я просто больше люблю все приключенческое, чтоб с драками. — Я не знаю медленных песен с такой тематикой, — тихо и тепло смеется Форд. Сердце Стэна пропускает удар, и он быстро целует Форда прежде, чем положить голову ему на плечо. — То-то и оно. Так что эта лучше. Гораздо. — Ладно, — шепчет Форд, — это наша песня. Стэн крепко зажмуривается, пока они продолжают танцевать, а музыка кружится вокруг них. Снаружи бушует шторм, неистовый и шумный, предвестник грядущих событий, но сейчас они не обращают на него никакого внимания. Прямо сейчас они есть друг у друга, и они вместе.   СЕЙЧАС От внезапно обрушившейся тьмы у Форда перехватило горло, а рука метнулась к бластеру, что он приторочил к поясу. После фиаско с фейерверками он счел за благо всегда иметь под рукой хотя бы одну единицу компактного оружия. Не то что бы оно сильно помогло ему против Вероятника, но само наличие бластера успокаивает Форда. Одной из причин его срыва тогда, с фейерверками, стало оглушающее осознание, что он безоружен. Опасно в его ситуации не иметь возможности защититься. Всегда нужно быть настороже и при оружии. Всегда. Всякая дрянь имеет свойство случаться с тобой, когда ты расслаблен. Не сказать, что он мог забыть об этом: помнить — это его проклятье. Честно говоря, он уже задумывался о том, чтобы позаимствовать у Диппера стиратель памяти и применить на себе. Однако Форд благоразумен. Он не понаслышке знал о побочных эффектах и возникающем болезненном пристрастии. Нет уж, лучше справляться с воспоминаниями, какими бы ужасными они ни были, своими силами. Кроме того, некоторые из измерений, что он посетил, были прекрасны и определенно стоили того, чтобы помнить о них. Он все еще помнит вкус меда Элизии в измерении Религус, помнит цветастое небо, которое видел в измерении 3, D-28. Не везде было, как... там, в том измерении, что он отказывается называть. От одной только мысли о названии его прошибает холодный пот и позорная дрожь прокатывается по телу, но он не позволяет страху взять над собой верх. Он прикасается к бластеру и успокаивается. Это просто гроза. Пробки выбило из-за нее. Но, разобравшись со страхом, он остался один на один с высказанной Стэном болью. Его брату пришлось продавать себя, чтобы выжить. Ему пришлось быть... Форд даже думать об этом слове не может, ни об одном слове, описывающем то, чем приходилось заниматься Стэну. Приходилось, потому что Форд был слишком зациклен на себе, слишком сфокусирован на работе, чтобы думать о брате. Было время, когда Стэн занимал все его мысли. Тогда Форд был поглощен своими чувствами. Однако, поддавшись панике, углядев в тех эмоциях изъян и личные недостатки, он сделал все возможное, чтобы их с братом отношения изменились необратимо. Он так старался оттолкнуть от себя Стэна, чтобы спасти его, чтобы не утянуть за собой в пучину развращенности, где оказался он сам, что упустил из виду единственную свою жизненную цель, — защищать брата. На этом поприще он потерпел поражение. Он подвел его, похерил все так феерично, что не может дышать, осознав это сейчас. Форд не может перестать думать о всех тех безымянных безликих людях, что прикасались к его брату. Тех, кто платил ему за дозволение наложить на него свои грязные руки. Он вдруг понимает, что его сжигает ярость: ему хочется найти их, найти всех и убить. Он бы пытал их, сделал бы с ними все те невообразимые вещи, что пережил сам за время своих путешествий. Он знает, как причинить боль. Все способы знает, познавал их на собственной шкуре. Но может ли он подвергнуть тем же ужасам и страданиям кого-то другого? Он смотрит на Стэна и, хоть и не видит его лица в темноте, понимает, что может. Что сделает это без тени сомнения. И все потому, что они осмелились прикоснуться к человеку, которого он... Нужное слово всплывает в его памяти. Очень, очень опасное слово. То, что он никогда прежде не произносил вслух, но иногда пропускал в мысли, пусть и на короткие мгновения, ведь не может же он... просто не может чувствовать такое по отношению к родному брату. Не может тут быть чувств, кроме семейных. Он не может испытывать к нему ничего чувственного и романтичного. А если будет — пропадет окончательно. После всего, через что ему пришлось пройти, после всего, что он вынес, он не мог позволить сломать себя какой-то сентиментальной ерунде. Он отказывался признавать ее. Но, видит бог, он подходит слишком близко к краю. Как когда он пришел в спальню к Стэну и поцеловал его. Ему не следовало этого делать. Спасибо, Стэн попытался залезть ему под рубашку и тем самым выбил его из забытья. Но теперь они ведут этот разговор, и нет в мире способа разрешить всё их недовольство и непонимание за один вечер, но крошечная червоточина начала крошить барьер, который Форд годами возводил вокруг себя. И это стэново признание пускает по его защите самую крупную трещину. Форду требуется вся сила воли, чтобы не сгрести Стэна в охапку, прижавшись потеснее, чтобы не запустить пальцы ему в волосы, чтобы не обнимать его и не шептать на ухо, что все будет хорошо. Но он знает, что прошел бы через все ужасы и боль еще хоть сотню раз к ряду, если бы это помогло вернуться назад во времени и стереть все то, что пришлось пережить Стэну. Он бы в мгновение ока вернулся бы туда, если бы это означало, что Стэну никогда не пришлось бы торговать своим телом. Он бы позволил им творить с собой все, что заблагорассудится, так долго, как им захочется, если взамен он сможет забрать всю боль и унижение, что перенес Стэн. Боже, почему он не подумал о нем? Почему он даже не задумывался над тем, что с ним может случиться после того, как отец выгнал его? Форд знает почему, знает в точности. И ненавидит себя за это. Ведь он прекрасно понимает, что с того дня, как отец выпер Стэна на улицу, он потратил годы — годы — на то, чтобы подавить в себе все лишнее, забыть все, что они делали. То была неловкая попытка защитить их обоих. Форд убеждал себя, что со Стэном все будет в порядке, что он придет в норму. Да, их отец выгнал Стэна, но он был умен, а его приспособляемости можно было позавидовать. Пусть сам он и не считал себя умным, но Форду-то было виднее. Есть разница между уровнем образования и интеллектом. Стэн испытывал трудности с учебой в школе, но обладал особой дикой уличной смекалкой, он был сообразителен и чрезвычайно харизматичен. У Стэна были друзья, кроме Форда. По правде говоря, никто из них не был особо близок с ним, — скорее, они были просто приятелями, но у Форда не было и их. У Форда вообще никого не было, кроме Стэнли. Только в колледже появился Фиддлфорд. Фиддлфорда вообще стоило поблагодарить: он стал единственным, кто пошел с Фордом на сближение, единственным, кто предложил ему дружбу. И только посмотрите, куда это его привело. Бедняге стоило и на пушечный выстрел не приближаться к Форду. Держись он от него подальше, и, кто знает, может, был бы сейчас счастливым человеком в здравом уме, а не полубезумной развалиной. Да, пожалуй, Фиддлфорд прекрасный пример того, что случается с людьми, отважившимися связаться с ним. То же самое могло произойти и со Стэном, и нет никаких гарантий, что не произойдет. Форд разрушает все на своем пути. Он заражает, пачкает все и всех, к кому прикасается. А теперь он вернулся в родной мир и в перспективе может навредить Стэну еще сильнее, и детям... Боже, если по его вине с детьми что-то случится... Он вздрагивает от глухих ругательств: Стэн пытается встать из-за стола и ударяется о ножку. Форд абсолютно уверен, что он сейчас растирает себе коленку. Форд встает куда более плавно и говорит тихо: — Оставайся тут. Я схожу проверю предохранители. — Э-э, брось, — ворчит Стэн, — не поможет. Помнишь, ты говорил, что я не плачу Сусу за ремонт и тут чинить-неперечинить всего? Ну, предохранители относятся к тому, что не чинилось. Лучше обойтись свечами. — Тогда я пойду принесу. — Как будто ты знаешь, где они лежат. Форд тяжело вздыхает. — Не похоже, что ты в состоянии их искать. Я уверен, что ты в таких условиях слеп, как летучая мышь. А я провел достаточно много времени в Неро Вейл*. — Это что за хрень такая? Типа, рок-группа? — Нет, это измерение, которое характеризуется преобладанием темноты и теней. В связи с чем у меня развилось превосходное ночное видение. — Ла-ла-ла, ну ты и воображала. — Уткнись, — коротко отвечает Форд. Он проверяет несколько кухонных шкафчиков, и каждый раз, когда поиски оказываются безрезультатными, Стэн припечатывает — «не там». На пятом ящике Форд огрызается: — Да где они, черт возьми?! — Спокойствие, только спокойствие, — отвечает Стэн и осторожно идет вперед, но все равно бьется голенью об стул, на котором сидел Форд, и яростно шипит, растирая ушибленное место. Форд закатывает глаза и подходит к нему, придерживает за локоть и видит, что брат поворачивает голову, чтобы взглянуть на него. Форд прочищает горло. — Я могу вести тебя. — Что, слепой поведет слепого? — Просто скажи, куда идти. — В мой кабинет. У меня там фонарик есть, а потом найдем и свечи. Пока Форд ведет Стэна в кабинет, гроза демонстрирует свою силу: снаружи протяжно завывает ветер, оглушительно грохочет гром. С другой стороны, сверкающие молнии даже помогают, освещают им дорогу. — Надеюсь, дети в безопасности, — беспокоится Форд. — Все с ними в порядке. Они же с отцом Венди. Ты же помнишь Мужика Дэна? — А, да! Он помогал ставить этот дом. — Ну так вот, он забрал их в поход. Не думаю, что они далеко ушли от его хижины. С ними все будет нормально. Может, вымокнут только немного, но он позаботится о них. Беспокойство отпускает Форда. Оказавшись в кабинете, Стэн чувствует себя уверенней — знает эту берлогу, как свои пять пальцев. Он подходит к столу и выуживает из ящика два фонарика, один из которых передает Форду. — Во, — он включает свой и светит по углам, — куда лучше. — Не обязательно им так размахивать. — А чего нет? Мы как будто на рейве. — На чем? — Не бери в голову, — усмехается Стэн. — Так, кое-что, что ты пропустил за время своего отсутствия. — Звучит знакомо. Это что-то важное? — Да не особо. Рейвы были популярны в 90-х. — Диппер сказал, что тогда были тёмные времена. — И он не шутил, — смеется Стэн. — Пойдем отсюда. Он проводит Форда в сувенирную лавку, где обнаруживается целая полка со свечами. Стэн становится у прилавка, хватает со стойки коробок спичек и зажигает несколько свечей. — А это разве не товар на продажу? — хмурится Форд. — Ну, учитывая твои пожелания, Хижина закроется в конце лета. Так что мне не в убыток. Пока Стэн зажигает свечи, Форд кладет свой фонарик на прилавок, чтобы потереть лицо обеими ладонями, унимая досаду и разочарование. — Ты так и не понял, почему мне не нравится это место, да? — Нет, я понял тебя, и, насколько помню, твое предположение, что я стал бы зарабатывать на одной из твоих лучших черт, было оскорбительным. Форд выдает что-то среднее между возмущенным аханьем и смехом. — Хочешь сказать, что моя полидактилия — одна из моих лучших черт? — Не хочу, я говорю прямо. — Ах да, как глупо с моей стороны. Как я мог забыть, какое это потрясающее чувство — иметь шестые пальцы? Просто великолепно же было. Стэн зажигает последнюю, седьмую, свечу, — магазин теперь хорошо освещен, — и оборачивается к Форду с хмурым видом. — Единственный, у кого действительно были претензии к твоим дополнительным пальцам, это ты сам, Стэнфорд. — Скажи это всем тем, кто дразнил меня в детстве. Как насчет того, чтобы вернуться в прошлое и объяснить это нашему отцу? Или еще лучше — всем тем сволочам, что я встречал, пока прыгал из измерения в измерение, которые хотели отрезать мне лишние пальцы, потому что это было охренеть как занимательно! — Знаешь, что действительно занимательно? — Стэн скрещивает руки на груди и прислоняется к стойке. — То, что ты был более, чем в одном измерении. Потому что мне это говорит о том, что ты пытался попасть домой! Форд ничего не отвечает, в глаза ему не смотрит, но чувствует на себе его взгляд. — Ну? — Что ну? — Ты пытался? — Пытался что? — Иисусе! Избавь меня от своей версии остроумия! Ты пытался вернуться домой или нет? Форд закрывает глаза и шумно дышит через нос. — Да. — Ага! — ликующе каркает Стэн и, прежде чем он успевает сказать что-то еще, Форд продолжает: — По началу! По началу я пытался, но, спустя несколько лет безуспешных попыток, я начал искать место, где мог бы... осесть. — Осесть? Погоди... ты собирался...? — Я не врал тебе, Стэнли. Я не ждал, что снова окажусь дома. Да, когда я только выяснил, что могу прыгать между измерениями, когда обнаружил целую мультивселенную, я пытался вернуться. Пытался множество раз. Но время шло, и я наконец смирился с тем, что никогда не вернусь домой. Так что я стал искать себе место, которое смог бы назвать домом. — Здесь твой дом, Стэнфорд! - шипит Стэн, выведенный из себя озвученной близнецом идеей, но Форд лишь качает головой. — Разве? — Как ты можешь задавать такие вопросы? — Да бога ради! Ты посмотри вокруг, Стэнли! — Форд обводит рукой комнату. — Я не оставлял свой дом в таком виде. И прошли десятилетия, десятилетия, Стэн, с тех пор, как я был здесь в последний раз! — И что? Хочешь сказать, что не хотел вернуться домой? Хочешь сказать, что я все это сделал НАПРАСНО? — последние слова он кричит в запале, выглядит так, будто вот-вот взорвется. Форд тоже зол, но совершенно по иной причине, и из последних сил старается держать себя в руках. — Я уже говорил тебе, и не раз... Не стоило открывать портал! Это был опрометчивый поступок! Несколько секунд Стэн свирепо сопит, принимается ходить по сувенирной лавке, а том словно... сдувается: опускаются плечи и голова, повисают руки. Он отворачивается от Форда, избегая встречаться с ним взглядом. — Ты нашел его? Это так? — шепотом спрашивает он. — Что я нашел? — Ну... дом, — безжизненным голосом уточняет Стэн. — Место, где ты мог быть... счастлив. Место, где нет меня. Форд напрягается: вопрос такой, что внутри словно нож проворачивают. — Нет. — Прости. Форд сводит вместе брови. — За что? — Прости, — повторяет Стэн, все еще не глядя на него, тем же блеклым голосом. — Мне жаль, что ты не нашел, что искал. Мне... Мне жаль, что я насильно вернул тебя обратно. Слова повисают в воздухе, и Форд кожей чувствует, как Стэн оборачивается, проворачивает тот самый нож и тянется к его груди; чувствует как он вынимает из его груди еще бьющееся сердце и топчет каблуком. Форд не выдерживает этого гнетущего ощущения и начинает отчаянно тараторить: — Стэн, ты не понимаешь. — Нет-нет. Я понимаю. Всё... всё в порядке. Теперь до меня дошло. Форд подходит ближе, тянется, чтобы коснуться его плеча. — Стэнли... Стэн дергается прочь от его руки. — Не смей меня трогать! — Стэн... Стэн лишь мотает головой и отворачивается. Он хватает свой фонарик и быстро уходит, быстрее, чем Форд от него ожидал, — он за ним не поспевает. Стэн направляется в свою спальню, и Форд понимает, что потеряет его в тот самый момент, когда за Стэном закроется дверь. Он бросается вперед и обнимает его, прижимает к себе крепче, когда Стэн начинает вырываться, чувствует, как нарастает в нем самом дурная истерика. — Подожди! Подожди, Стэнли, подожди! Тот выворачивает голову, в его глазах стоят слезы. — Я ДОСТАТОЧНО ЖДАЛ! - практически воет он. У Форда перехватывает дыхание. Стэн внезапно кажется побитым и очень, очень старым. У него дрожат губы. — Я... ждал, Стэнфорд. Я ждал тебя... боже... я так долго ждал. Годами... и ты... ты даже не... И Форд не выдерживает. Просто сил больше не остается: все внутри крошится и ломается. Он обнимает ладонями лицо Стэна и целует, проглатывая его тихий всхлип. У Стэна мокрые от слез щеки, от слез, причиной которых стал Форд. Что-то внутри него сыплется обломками. Он сломлен. И ужасен. Омерзителен. Он отвратительная паскуда, лишь напрасно тратит воздух. И жизнь. И Стэнли заслуживает лучшего. Он заслуживает гораздо большего. Но... Стэнли плачет. Его. Стэнли. Плачет. И Форд не может этого вынести, это убивает: его пытали, ему причиняли боль, но все это блекнет в сравнении со слезами брата. И он целует Стэна со всем неистовством, что находит в себе. А Стэн ему отвечает. Он роняет фонарик, и тот катится по комнате, рассыпая свет под странными углами. Свободными теперь руками Стэн цепляется за Форда, и тот отстраняется, совсем чуть-чуть, чтобы была возможность вдохнуть. — Не надо. Пожалуйста, не надо... Стэнли, пожалуйста... Стэнли... — Форд, — он произносит его имя так, словно оно ранит его, и Форд целует его снова и снова, гладит по волосам, целует в лоб. — Прости меня. Стэн придушенно всхлипывает и качает головой. — Тебе не за что... — Нет! Есть за что! Я должен! — перебивает его Форд и снова целует его соленые от слез губы. — Есть за что! Я совсем не то имел в виду! Не это хотел сказать! — Но сказал, — всхлипывает Стэн. — Ты не собирался возвращаться. Ты хотел бросить меня здесь. Совсем одного. — Нет, нет, — возражает Форд, но Стэн продолжает говорить: — Я не идиот, Стэнфорд. Я понимал, что опасно открывать портал. Но мне было все равно. Ты понимаешь? Мне было плевать, что я подверг опасности себя, город и целый мир. Блядь, мне же было плевать, что я подвел под удар и детей, да? Последняя фраза становится откровением для него самого, и он продолжает с еще более несчастным видом: — Я о них даже не подумал. Не думал ни о ком, кроме себя, потому что нуждался в тебе, Стэнфорд. И ты мне все еще нужен. Всегда будешь нужен, я не смогу тебя отпустить. Я разорву на части целую вселенную, если это поможет вернуть тебя назад. И если бы из портала вышел бы только твой скелет, то клянусь богом, я бы провел остаток лета с детьми, а потом сунул бы в рот дуло пистолета. Все лучше, чем... — Хватит! Хватит, хватит, перестань, — умоляет его Форд, не в силах слушать такое дальше. Он целует Стэна, лишь бы тот умолк. Тот отвечает, но так слабо, будто растерял последние силы и сдался. Форду не нравится. Он отстраняется от него и ведет глубже в спальню, где толкает на кровать и усаживается сверху, накрывая своим телом. Форд целует его, гладит руками, словно касается самой хрупкой и драгоценной вещи во всей мультивселенной. Потому, что так и есть. Потому, что так всегда было. По крайней мере, лично для Стэнфорда. Форд жмется ближе пока целует его, мягко придавливая своим весом, но потом отстраняется, чтобы стащить со Стэна пиджак и начать расстегивать пуговицы на рубашке: он рвется к коже, к живой плоти, ему необходимо прикоснуться к Стэнли, почувствовать его. Он устраивает ладонь у него на груди, прямо над сердцем, и чувствует как оно бьется. Форд выдыхает, забыв, что задерживал дыхание. Стэн здесь и он жив, Форд тоже. Форд снова целует его, и Стэн тянется к краю его свитера. Форд лишь качает головой: — Нет, не нужно. — Но я хочу видеть тебя, — шепчет Стэн. — Поверь мне, не хочешь. — Форд... — Позволь мне сделать это для тебя, Стэн, — просит Форд и скидывает свой плащ. Он снимает ботинки и отодвигает их в сторону. Форд тянет Стэна на себя, убирает с кровати пиджак, стягивает с него рубашку, галстук и дурацкую золотую цепочку — сбрасывает все на пол, подальше от них двоих. Стэн скрещивает руки на груди. — Я... э-э, уже не тот, что раньше. — Все в порядке. — Нет. Я отвратительно волосат. Мейбл как-то попыталась сбрить это безобразие, но все почти моментально отросло обратно. И я растолстел, и... что я хочу сказать... тела меняются... — Ты идеален, — уверяет его Форд, подкрепляя слова поцелуями и прикосновениями. — Просто великолепен. Стэн явно готов продолжать спорить, но Форд ему не позволяет: накрывает его рот своим, забивая все его аргументы, и переплетается с ним языками, остро чувствуя, что прошла целая вечность с тех пор, как они делали это. Честно говоря, прошло-то не так много времени, — они уже целовались в этой самой спальне, — но в этот раз все иначе. Лучше. Форд не собирается выяснять почему, не хочет останавливаться. Он стаскивает со Стэна штаны вместе с бельем, и даже в окутавшей их темноте он знает, что его близнец краснеет. Стэн почти никогда не краснеет, и Форда до глубины души трогает понимание, что он стал причиной такой реакции. — Говорю тебе... — у Стэна охрипший голос. — Возраст мне не к лицу. То есть, там всё определенно... ну, ты знаешь... радо, но я не о-о-о-о-ох! Конец фразы утопает в горячечном стоне, потому что Форд падает на колени, и Стэн забывает как говорить, лишь издает бессвязные звуки. Он еще не полностью возбужден, однако это и не важно: под языком Форда его член наливается кровью, становится толще, заполняя жаркий рот. Стэн путается пальцами в густой шевелюре Форда, тянет за пряди, рыча его имя. Рот и руки Форда работают в тандеме, дразнят прикосновениями; от усердия у него ноет челюсть, он не успевает сглатывать слюну, и она ниточкой стекает по подбородку, но все это ему не важно. Он не остановится, не сможет. Только не с этой потрясающей упругой тяжестью на языке. Самым кончиком он обводит мягкую головку, и Стэн задыхается, дергается под ним от мелкой дрожи, умоляет продолжать и предупреждает, что не выдержит долго, что он близко, и Господи боже, что он не знал, что в своем возрасте сможет разогнаться до оргазма так быстро и о боже, Форд, Форд! Я кончаю, кончаю! Горячее и соленое толчками бьется ему в нёбо, и он проглатывает всё. Никогда прежде ему так сильно этого не хотелось. Он выпивает его до последней капли, вылизывает досуха еще вздрагивающего от удовольствия Стэна, прежде чем отпустить его. Форд чувствует, как печет припухшие губы, как ноют натруженные челюстные мышцы. Он смотрит на Стэна: тот лежит, перекинув локоть через лицо, его грудь беспорядочно вздымается и опадает, пока он пытается восстановить дыхание. От такой картины в измученном сердце Форда затягивается болезненная трещина. Он поднимается и снова накрывает Стэна собой. — Ничего, если я тебя поцелую? — спрашивает он у самых губ Стэна. Стэн убирает руку, — у него немного стеклянный взгляд, словно затянутый дымкой от пережитого, — и кивает. Форд осторожно касается его губ, накрывает Стэна одеялом и притягивает поближе, чтобы обнять, и только потом разрывает поцелуй. — Странно, что после случившегося ты попросил разрешения, — сухо замечает Стэн. Форд тут же напрягается: не перегнул ли, не нужно ли было быть настойчивее в получении однозначного согласия. Заметив его беспокойство, Стэн качает головой: — Не бери в голову. Я этого хотел. Честно. — Ты... Тебе понравилось? — Ну, я кончил тебе в рот. Ты мне и скажи. Форд фыркает. — Как грубо. — Зато честно. Форд согласно мычит, слишком занятый очередным поцелуем и порцией прикосновений. Вот и все, чего он всегда хотел. Но постепенно мир начинает проникать в эту идиллию, а реальность поднимает свою уродливую голову; Форд знает, что надо отстраниться. Он даже успевает прийти в движение, когда Стэн хватает его за край свитера и дергает вверх, так быстро, что Форд не успевает среагировать. Форд заполошно ахает. — Нет! Не надо! Но уже слишком поздно. Лежавший на полу фонарик замечательно высвечивает в темноте перевитую рубцами и шрамами кожу Форда. Стэн резко вдыхает, когда видит такое, а Форд старается отодвинуться, выдернуть край свитера, чтобы прикрыть свое искореженное тело, однако Стэн ему не позволяет. — О боже! — потрясенный шепот. — Форд... Что с тобой случилось?