Грань между нами

ТОГДА По вполне понятным причинам следующий день полнится неловкостью и смущением. Ни один из близнецов не знал наверняка, что другой думает обо всем случившемся, а поскольку они уславливались лишь об одной ночи – и только об одной, – говорить об этом обоим казалось не правильным. Так что они ходили мимо друг друга с деланным безразличием, обращались друг к другу скованно, формально и подчеркнуто вежливо. И это было сущей пыткой. Но они из кожи вон лезли, чтобы сделать вид, что все в порядке, словно ничего необычного вчера и не случилось. Форд старался изо всех сил. Он начинал пустячные диалоги, отпускал плохие шутки, но только он собрался сопроводить хохму дружеским тычком в плечо Стэна, как засомневался. Засомневался он потому, что не был уверен, в праве ли он прикасаться к Стэну. Он тут же почувствовал себя несчастным. Ему стало стыдно, ведь всё это – только его вина. Да, это Стэн выступил с такой инициативой, но Форду не зачем было идти у него на поводу. И Стэн уж точно не переживал так сильно, как Форд. В конце концов, у Стэна раньше была девушка. Множество разных девушек, каждую из которых он, шутя, называл «той самой». Он любил пофлиртовать и вообще был очень открытым человеком, так что, скорее всего, и к тому, что было, он не отнесся серьезно. Само собой, сейчас ему было также неловко, как и Форду, но, в конце концов, он продолжит жить, как раньше. Для него это не составить трудности. Сказать такое про себя Форд не мог. Дня не прошло, а он уже был готов пойти на попятный и умолять Стэна о поцелуе. Да что же с ним было не так? Как он мог быть таким… таким неправильным? Таким ненормальным? Он сидит за кухонным столом и прокручивает эти мысли в своей голове, слепо таращась к учебник по физике. Он в шестой раз читает одно и то же предложение, а Стэн тем временем сидит в гостиной, играясь со своей ракеткой. Ритмичный стук, с которым мячик встречается с деревом, затягивает Форда в грёзу, в которой он встает из-за стола, идет в гостиную и смотрит на Стэна. Просто смотрит. На Стэна приятно смотреть. Теперь-то Форд об этом знает. У Стэна волевой подбородок, и симпатичный нос, и теплые глаза, и губы такие мягкие, и ему так приятно было чувствовать их своими, чувствовать, как они касались его тела, и он видел Стэна без одежды, и… – Мы дома! Фантазия Форда развеивается, и он садится прямо; на кухню ветерком впархивает мама. В ее руках большие пакеты с едой из китайского ресторана. Следом за ней заходит отец; в его руках только газета. Он едва заметно кивает сыну в знак приветствия, а затем садится за стол и погружается в чтение. Миссис Пайнс ставит пакеты и достает тарелки. – Как вам повезло, мальчики, что вы остались дома. На обратной дороге мы попали в ужасную пробку. Я ругалась без остановки. Форд прочищает горло и пытается взять себя в руки. Родители не знают. Нет причин нервничать. Они не знают и не смогут узнать. Так что, он старается не пускать в голос панику и спрашивает: – Ты вела? – Конечно, нет! – фыркает мама. – Ты же знаешь, что твой отец никого не пустит за руль своей машины, кроме себя. Что за глупый вопрос! Вопрос не просто глупый – он наитупейший, Форду ли не знать. Он откашливается. – А, ну да. Нет, я знаю, просто… Ты сказала, что пробка была ужасная, и я… я просто предположил… Миссис Пайнс, кажется, даже не замечает, как он заикается. – Ну, твой отец никогда не реагирует на всех этих болванов на дороге, но, честно говоря, должен же этим заниматься хоть кто-то. Не то, что бы я не предсказывала этого. Я говорила ему перед отъездом домой, сказала: «Филбрик, на девятом шоссе будет пробка, лучше поехать в объезд», но ты сам знаешь, он никого не слушает. Мистер Пайнс отвечает вздохом и переворачивает страницу газеты. Миссис Пайнс закатывает глаза, но смотрит на мужа с нежностью. – И все же, его гороскоп сказал, что он сегодня молодец и заслуживает похвалы за то, что сохранял спокойствие. – О, эм, молодцом, пап. Единственным знаком, что мистер Пайнс вообще услышал Форда, служит легкое трепетание газетных страниц в его руках, будто он морзянкой выбивает благодарность сыну. Миссис Пайнс раскладывает еду по тарелкам и снова щебечет: – Вам, мальчики, я взяла курицу в кисло-сладком соусе, немного говядины и брокколи. Важно, чтобы вы кушали овощи. Особенно Стэнли, у меня было видение, где он… Ее слова обрываются резким вздохом, и она мгновенно оказывается рядом с Фордом. Он вздрагивает, когда она оттягивает воротник его футболки одной рукой, а второй – отводит ему голову. – Бог мой! Стэнфорд Пайнс! Что с тобой стряслось? Сперва Форд не может взять в толк, о чем она говорит, но вдруг вспоминает – остался след. Весьма заметная отметина, которую оставил ему прошлой ночью Стэн. Он заливается краской, осознав, что его мать смотрит и, в данный момент времени, трогает пальцем засос на его шее. Голос предательски трещит, когда он спешит ответить: – Ох! Это! Э-э, это… ах, это… это… – Это засос, ма, – сообщает Стэн, проходя на кухню. Он подмигивает Форду и садится на стул рядом с отцом. – Не хватайся за сердце, все в порядке. – Я буду хвататься за все, за что захочу, молодой человек! Я поверить не могу… Филбрик! Ты это видел? Видел, что стало с твоим сыном? Филбрик выглядывает из-за своей газеты ровно на секунду. Он смотрит на шею Форда, затем хмыкает и возвращается к чтению. Миссис Пайнс шумно выдыхает и всплескивает руками: – Не могу поверить, что это удивляет только меня! Тебя словно вампир укусил! Это случилось вчера на танцах? Форду кажется, что он вот-вот потеряет сознание, нервозность взвивается до рекордной отметки. – Н-ну, п-понимаешь… то-то что… то, что произошло… – Ты ведь упоминал какую-то девочку, да? Как, стало быть, ее имя? Энджи? – Нет, в-вообще-то… – Ли, – припечатывает Стэн, и Форд потрясенно замирает. Ему кажется, что сердце сейчас разорвется. А Стэнли, черт бы его побрал, сидит себе бодренький, как огурчик. – Зовут ее Ли. – Ли? – повторяет миссис Пайнс. Мистер Пайнс слегка опускает газету, а над темными очками вопросительно выгибается бровь. – Ли? Это ведь женское имя? Миссис Пайнс от неожиданности поворачивается к мужу. – Пф-ф! Разумеется, женское, Филбрик! Не говори глупостей! Наверное, это просто сокращенно от Эшли, да, родной? Она смотрит на Форда, пока говорит, но тот не может ответить. Он зол. Он не понимает, что происходит. Не понимает, что затеял Стэнли. И он не понимает, почему земля под ним до сих пор не разверзлась, чтобы поглотить его. Стэн тем временем продолжает говорить. – Да-да, Эшли, та еще лиса. Я аж обзавидовался. Видела бы ты своего маленького мальчика, ма. Форд оказался невероятно хорош, то есть ну ты же видишь? – он указывает на фордов засос; от взгляда, каким его награждает Форд замертво упал бы кто угодно. Только не Стэн, тот вообще выглядит так, будто проживает лучшей момент в своей жизни. Миссис Пайнс вздыхает и упирается руками в бока. – Хм-м, – тянет она, – что ж, думаю, причин для беспокойства и впрямь нет. Лишь бы она не спешила. – Что ж, значит, все-таки девушка, – говорит свое веское слово Филбрик, принимает умиротворенный вид и снова возвращается к газете. – Какое облегчение. Форд щурится озадаченно, смотрит на отца. – П-прости… В-в каком смысле «облегчение»? Миссис Пайнс возвращается к столу с полными тарелками, ставит их перед каждым из своих мальчиков, и вздыхает преувеличенной снисходительностью. – Ничего такого, Стэнфорд, милый. У твоего отца просто были некоторые… странные мысли насчет тебя, и только. Он просто переживал. – О чем? – Ни о чем. Это и не важно. Это в любом случае не имело бы никакого значения, верно, Филбрик? Однако мистер Пайнс ей не отвечает. Он откладывает газету в сторону и приступает к сосредоточенному поглощению пищи. Миссис Пайнс и сама садится за стол, попутно оглядывая Форда с головы до ног. – Я лучше проверю твой гороскоп. На всякий случай, – она берет в руки отложенную мужем газету, быстро пролистывает страницы и бормочет, – это моя вина. Обычно, я каждое утро проверяю его для вас, мальчики, но сегодня что-то забыла и… ага! Вот он! Она встряхивает газету, страницы щелкают, удобнее ложась ей в руки, и она начинает зачитывать в слух: – Пишут, что «Подавление и сдерживание истинных чувств весьма энергозатратное дело. Сами того не подозревая, вы страдаете от бушующей внутри вас эмоционально бури, пока пытаетесь игнорировать их. Выразите свои чувства – это придаст вам сил и дарует свободу». – Ух ты, вау. Неужели прямо так и написано? – Стэн опускает взгляд в тарелку. – Прям точь-в-точь про тебя, Форд. Наверное, тебе стоит поступить так, как советует гороскоп. Как Форд до сих пор не прикончил его – загадка. Он до боли сжимает руки в кулаки и представляет, как душит брата. Миссис Пайнс, пребывающая в счастливом неведении о его внутренней борьбе, едва не сияет. – Я согласна. Позволь своим чувствам захватить тебя. Кажется, что твоим отношениям с Ли благоволят звезды. Просто… ну, знаешь, – она обеспокоенно смотрит на засос, – будь поосторожнее. Остаток ужина проходит в относительном спокойствии, но после, когда близнецы поднимаются к себе в комнату, и дверь за ними закрывается, Форд поворачивается к брату и шипит: – Ты из ума выжил? Судя по всему, Форд попадает с догадкой в яблочко, потому что Стэн запирает дверь (громадное табу в доме Пайнсов с тех пор, как Филбрик установил жесткое правило «никаких закрытых дверей в моем доме») и небрежно толкает к ней Форда, и накрывает его рот своим. Форд издает звук изумления, заглушенный чужим языком. В какой-то миг он сопротивляется, пытается оттолкнуть Стэна, упираясь руками в его плечи. Но руки предают, цепляются пальцами за ткань футболки брата, до треска натягивая ее в попытке притянуть его ближе, ближе и еще немного. Комната наполняется приглушенными звуками их сбитого дыхания, звонкими поцелуями, а Форда захлестывает бешеное разнообразие противоречивых чувств. Самым сильным среди них оказывается желание, и он не сдерживает жаркого стона удовольствия. Стэн тут же отстраняется и закрывает ему рот ладонью. – Тш-ш-ш! Боже, Шестопал! Не шуми так! Форд буравит его взглядом, но Стэн склоняет голову на бок и касается губами метки, оставленной им на шее, шепчет, опаляя дыханием кожу: – То есть, я в восторге, но кто-нибудь может услышать тебя. Форд мелко дрожит, а Стэн выдыхает смешок и слегка втягивает в рот уже помеченную им кожу. – А я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь слышал тебя. Не здесь. Но, знаешь, мы могли бы иногда куда-нибудь выбираться … Свободной рукой он оглаживает подрагивающий живот Форда и спускается ниже, чтобы остановиться между его ног, сжать ладонью через домашние штаны. Форд позорно и тонко пищит в закрывающую рот руку. – … и ты сможешь больше не сдерживаться. Тебе бы этого хотелось? Спорить готов, что да. Это и мне бы понравилось, я бы с радостью тебя послушал. Каждый твой стон, каждый вздох, каждый вскрик. Форд закатывает глаза, его трясет. Ох, он и правда хочет. Очень-очень хочет. А Стэн убирает ладонь с его рта и снова целует. Форд двигает бедрами навстречу руке Стэна, пока тот жадно целует его. Он старается быть тихим, но как же это трудно! Ему так хорошо сейчас, и он отказывал себе в этом целый день. Но вдруг Форд слышит шорох за дверью и подпрыгивает, тем самым эффективно прекращая и действия Стэна. Тот тяжело вздыхает и делает шаг назад. Форд опирается на дверь ладонями, не давая себе упасть, у него дрожат колени. – Мне казалось, что мы договаривались только об одной ночи. Стэн прикусывает щеку изнутри. – Да, я помню. – То-тогда… по-почему ты… Стэн пожимает плечами и очень старается выглядеть крутым и уверенным. – Ну, я подумал, – чешет он затылок, – что мы можем позволить себе еще одну. – Еще… одну? – Да, – Стэн тянет к нему руку, и пальцы замирают у самого лица Форда, словно он боится дотронуться, но все же касается, нежно гладит его щеку, а потом и вовсе накрывает всей ладонью. – Еще одну. Только одну. – С-сегодня? – Нет, что ты. Конечно же, не сегодня. Только не когда Ма и Па здесь. Слова о родителях напоминают Форду о том, что они у него есть. У них обоих есть родители. Одни и те же родители. Форд гулко сглатывает и отворачивается к двери, смотрит на замок. Он закрывает глаза. – Нам не следует этого делать. Человек, стоящий позади него, не кажется убежденным. – Но… ты ведь хочешь? Форд думает, что это самый идиотский вопрос, который он слышал за всю жизнь. Но всё равно тихо отвечает: – Да. И тут же Стэн шагает обратно, обнимает его крепко, и столько в этом жесте заботы и тепла, что Форд чувствует в углах глаз непрошеные слёзы. Стэн трется носом о его щеку. – И я тоже хочу. – Никто… никто не должен узнать… – Никто никогда и не узнает. – И только… только еще одна ночь, да? – Да, я обещаю. Всего лишь одна. Они оба врут, и оба изо всех сил стараются поверить в сказанное. ТАМ – Кажется, оно снова потеряло сознание, – замечает высокий звонкий голос. – «Он», это «он», – отвечает голос пониже. – Кто? – Существо, которое ты называешь «оно». – А почему именно «он»? – Уж такая классификация там, откуда он пришел. Его измерение – настоящий цирк уродов. – Это оного имя? – Не «оного», а «его», и нет. Его зовут Стэнфорд. – Пф-ф-ф. Какой дурацкое имя. – Согласен. – И все-таки, он снова отключился. Голос пониже усмехается. – Может, это потому, что ты вырвал ему все зубы? – Я вернул их на место! – взвивается высокий голос, как будто глупо было со стороны Форда терять сознание от такой малости. Форд балансирует на тонкой грани реальности. Ему адски больно. Ничего не осталось, кроме мучительной боли. Он едва слышит голоса, едва понимает, о чем они переговариваются, из-за нескончаемой, неослабевающей агонии. Его глаза ничего не видят, он словно ослеп, однако вместо непроглядной черноты вокруг всепоглощающий белый свет, такой яркий, что от него больно. Но вдруг взгляд все-таки начинает фокусироваться, и он видит… красное. И розовое. И темно-синее, и лиловое, и все это мокро блестит. Он думает, что это его внутренности. Которые теперь «наружности». Органы находятся вне его тела, разбросаны перед ним, но по какой-то причине он до сих пор жив. Есть тут что-то еще, что-то острое, зазубренное. Это кость? Кость изогнутая, торчит из него. Это… часть его грудной клетки? Но она вывернута под неправильным углом, так не долно быть. Его глотка конвульсивно сокращается, он булькает. На языке привкус меди и чего-то еще, может, желчи? Он не может двигаться, не может говорить. Может только чувствовать и это больно, больно, больно… Тонкий голос меж тем, полностью безразличный к мучительному возвращению сознания Форда, продолжает говорить: – К тому же, зубы переоценены. – Хм-м, как и пешеходы*. Ты можешь придумать что-то получше. Используй воображение. – Что ж… у него есть жилы. Много-много жил. Интересно, насколько легко будет вытянуть их из него одну за другой? – А как насчет его кожи? Ты знал, что она слоеная? – Как торт?! Голос пониже вздыхает. – Да, похоже на торт. Можешь снять слои по очереди. Но тебе нужно будет вернуть его в исходное состояние, когда закончишь. Иначе никакого веселья не будет, если игрушка сломается. – Прошу тебя, я и так это знаю, – высокий голос звучит ближе. – О! Кажется, он снова с нами. – Хорошо. Так гораздо интереснее, когда он в сознании. Что-то ударяет Форда, и он издает нечеловеческий вопль. Тот, что пнул его, тот, с высоким голосом, остается равнодушен и продолжает говорить с тем другим, у которого голос ниже: – Эй, ты знаешь, что такое «Стэнли»? – Нет. А что? – Ну, он время от времени бормочет это слово. И плачет. Почему он столько плачет? – Не имею ни малейшего понятия. Но послушай-ка! Это же идея! Глаза! Кто-то звонко хлопает в ладоши. – Ах, как ты прав! Как я мог забыть о глазах! В них же тоже есть жилы? Ну или хотя бы сосуды, да? Спорить готов, с ними тоже можно придумать что-нибудь веселое. Форд старается не проронить ни звука, старается не думать и даже не существовать, но тщетно – внезапная острая боль накрывает все его существо, он слышит громкий трескучий и ломкий звук, и агония проглатывает его окончательно. Он сходит с ума – все его мысли вопят лишь о том, чтобы все это прекратилось, умоляют перестать, уверяют, что он сделает что угодно, если все просто ПРЕКРАТИТСЯ. Он давится чем-то – кровью? А затем его слуха касаются другие звуки – еще более страшные – трещащие, рвущиеся, и их сопровождает нескончаемый вой на высокой ноте, в котором он узнает собственные крики. СЕЙЧАС Стэн тянется за Фордом, но тот дергается прочь, тянет свитер вниз. Он шарит руками по корпусу, разглаживая одежду, будто пытаясь прикрыться сильнее. Его взгляд мечется по спальне, пока он бормочет себе под нос: – Тебе не следовало этого делать. Я не хотел, чтобы ты видел это. Стэн садится, он не знает что ответить. Форд ходит по комнате туда-сюда, и Стэн говорит, стараясь контролировать собственный голос: – Эй, все в порядке. Успокойся, просто… просто расслабься. – Расслабиться? – Форд останавливается и смотрит на него, словно он псих, раз предложил такое. – Как я могу расслабиться, к-когда ты увидел… – Форд, я едва что-то заметил. – Ты видел достаточно. – Стэнфорд… – Я… Я лучше пойду, – бормочет Форд и смотрит на открытую дверь, но не выходит через нее. Просто смотрит и повторяет: – Я лучше пойду. Лучше пойду. Стэн встает с кровати и подходит к нему. Он осторожно кладет руку ему на плечо, но Форд едва не выпрыгивает из кожи от прикосновения. Стэн поднимает обе руки в воздух. – Тише, все в порядке. Хорошо? Я не причиню тебе вреда. Форд кажется потерянным. И испуганным. Почти, как тогда, когда он едва не напал на детей. Стэн не понимает, что послужило причиной на этот раз. Взрыва-то не было, но, кажется, одного взгляда на шрамы, покрывавшие тело Форда, оказалось достаточно, чтобы выбить его из колеи. Стэн облизывает губы, думая о том, что говорить банальности в данной ситуации весьма плохая идея, поэтому он шепчет: – Стэнфорд, я здесь. Если хочешь поговорить, то я готов слушать, если нет – то ладно, я не стану настаивать, если хочешь уйти вниз, потому что тебе нужно прийти в себя, то я пойму. – Столько вариантов, – резко выдыхает Форд, и Стэн чувствует себя круглым идиотом. Боже, ну почему он так плох в этом? Форд сжимает и разжимает кулаки несколько раз, стоит, глядя в пол. – Нет. Нет, ты уже… уже видел некоторые из них. Должен увидеть и все остальные. И покончим с этим. – Эй, ты не должен… – но Стэн не успевает закончить предложение, слова умирают, когда Форд хватается за край свитера и с остервенением тащит его через голову. Форд тяжело дышит, не смотрит на брата. – Подойди. Взгляни поближе. И Стэн подходит, не может отказаться. Потому, что Форд попросил его. И то, что он видит, – а теперь он видит все сразу – настоящая катастрофа. Тело Форда выглядит, как беспорядочно сложенный паззл. Местами кожу словно выдирали целыми кусками – шрамы внахлест других шрамов, растянутые рубцы, тонкие и бледные. Местами в него словно кто-то (или что-то) вгрызался: плоть была будто прорезана, затянулась келоидом, словно и не зажила как следует. Рубцы выступают бугорками и волнами, есть тут и странные отметины, и ожоги. – Лицо они пожалели. И руки. Они им нравились, поэтому их оставили… чистыми, – говорит Форд безэмоциональным тоном. Стэн же молчит и просто смотрит. Форд отворачивается, показывает ему спину, на которой Стэн видит еще больше шрамов, расчертивших позвоночник и плечи, которые, к слову, сейчас понуро опущены. – Не то, чтобы они их не трогали… им доставалось не меньше, чем всему остальному. Но они возвращали им пристойный вид. Об остальном особо не заботились. Форд снова поворачивается к нему, поправляет очки. – Есть и другие шрамы. На бедрах, ногах. Они оставили мой… – он махнул рукой в области ширинки. – В общем, оставили. Опять же, потому что он им нравился. Они сочли его… забавным. Стэн с трудом сглатывает ком в горле, потрясенно прикрывает рот рукой, а Форд продолжает: – Ступни тоже в порядке. А вот остальное… остальное было им на потеху, как видишь. Рвать на части и… Форд замолкает на полуслове и не находит сил говорить дальше. Или, что более вероятно, просто не хочет. А Стэна словно раздирает изнутри. Умом он понимает, что Форду станет лучше, если он выговорится. Но он морально не готов слушать его дальше. Ему невыносима сама мысль о том, через что пришлось пройти Форду, что тот страдал. Да, бывало, что Форд страшно злил его, приводил в бешенство, они даже подрались – и на словах, и на деле, – но он бы никогда, ни за что на свете не пожелал бы ему такой судьбы. Стэн чувствует себя ответственным за это. За все случившееся. Если бы он только сумел взять себя в руки, когда Форд пытался поговорить с ним тридцать лет назад, – если бы он сохранил спокойствие и объяснил Форду, что убежать с дневником на край света это не выход, то сумел бы предотвратить такой исход. Форд оказался прав. Он по глупости закатил скандал, поддался эмоциям – и посмотрите, к чему все это привело их обоих. Когда Форд только вышел из портала, он не понял за что должен сказать Стэну «спасибо». Точнее, он сказал следующее: «Ты действительно считаешь, что я скажу тебе спасибо после того, что ты сделал тридцать лет назад?», и теперь Стэн понимает, почему он так отреагировал. Потому, что тридцать лет назад Стэн был вспыльчивым придурком, который подрался с братом, походя активируя портал, и непреднамеренно толкнул его. Это он отправил Форда туда… где с ним случилось страшное. Да, Стэн вытащил его оттуда, но сделал это десятилетия спустя. Десятилетия… Возможно, Форда мучали так долго… Каждую отметину на его теле – каждый шрам, каждый порез и ожог – Стэн все равно, что нанес своими руками. Пусть Форд ответственен за клеймо на спине Стэна, но это всего навсего один шрам, один единственный против сотен на теле самого Форда. Стэн хочет найти их, тех, кто сделал это, и уничтожить, стереть в порошок. Он так сильно этого хочет, что замечает, что сжал руки в кулаки лишь тогда, когда ногти до боли впиваются в ладони. Он слегка расслабляет их и пытается успокоить бушующую в крови ярость. Он медленно выдыхает, старается взять себя в руки. Сейчас ему не добраться до виновников, но он клянется себе, что обязательно найдет их и заставит поплатиться. Но сперва ему нужно подумать о Форде, который стоит перед ним полураздетый, покрытый шрамами. Стэн смотрит на них и хочет прикоснуться к ним, хочет каким-то волшебным образом стереть их своими руками, и он тянется к ним, но немедленно одергивает себя, вспоминая, как брат отреагировал на последнее прикосновение. – Стэнфорд… Можно мне дотронуться до тебя? – тихо спрашивает он. Форд нервно смеется. – Почему ты спрашиваешь? – Потому, что… – Стэн мнется беспомощно и, наконец, признает, – я не хочу сделать все еще хуже. – Не сделаешь… Я не думаю… Я не… – Форд смаргивает, и его взгляд теряет сосредоточенность. Стэн отступает на пару шагов, давая брату пространство. Форд трясет головой и, вроде как, понемногу успокаивается. – Видел бы ты себя… выглядишь таким испуганным. – Я не напуган. – А что ты тогда? – шипит Форд. – А? Что ты чувствуешь? – его гнев сходит на нет так же быстро, как появляется, трансформируясь в полный безнадежности тон: – Я… тебе отвратителен? – Нет. – Я-я не виню тебя. Если ты… то есть… только посмотри на меня. – Я смотрю на тебя, Стэнфорд. И не испытываю отвращения. – Значит, жалость? Те-тебе меня жалко? – Нет. – Тогда что ты чувствуешь? Несколько мгновений Стэн колеблется с ответом. Он не хочет все испортить. Господи, только бы не испортить. В конце концов, он решает сказать правду: – Печаль. Мне грустно. – Да. Мне тоже грустно, – у Форда слабый голос и кривится рот. – Форд, если ты не против, то я… обниму тебя. – Зачем? – Затем, что ты дрожишь. Стэн наблюдает за тем, как Форд оглядывает себя и с удивлением обнаруживает, что его действительно трясет. Форд закрывает глаза, и когда открывает их снова, то смотрит уже более осмысленно. Он переводит взгляд на Стэна и невыразительно кивает. Стэн подходит осторожно и медленно, чтобы Форд видел его движения, выверяет каждое. Он притягивает брата к себе, и тот содрогается в его руках. Один раз. Другой. И затем успокаивается, зарывается лицом в шею Стэна и дышит глубоко. Стэн прижимает его ближе к себе, целует в макушку, и Форд фыркает. – Я не ребенок, Стэнли. – Я знаю. Они остаются в таком положении еще немного. В комнате слышно лишь грозу. Гром уже утратил большую часть своей силы, ливень тоже ослаб, став обычным летним дождем. Форд выпутывается из рук Стэна и подходит к его кровати. Хмурится. – Мы… оба мы тут не поместимся, верно? – Скорее всего, нет. Форд чешет затылок. – Можем… Можем спуститься вниз. Хочешь провести ночь со мной? У меня и кровать побольше будет. Сердце Стэна пропускает удар. И снова, он словно смотрит в прошлое. Внезапно Форд кажется таким же, как когда они были подростками. Смущенным и неловким, и слов нет, каким прекрасным. – Да, – кивает он, – очень хочу. Форд слабо улыбается и оглядывается по сторонам. – Тогда нужно найти тебе какую-нибудь одежду. Стэн смотрит вниз и смеется. – Ох, совсем забыл, что я голый, – он оглаживает рукой свой выступающий живот и хлопает по нему, – уф-ф, – фыркает он. – Эй, – упрекает его Форд; он собирает разбросанную одежду Стэна и подходит к нему, – кажется, я уже говорил тебе, что мне он нравится. – Тебе нравится это брюхо? – Это не «брюхо», – спорит Форд, – а здоровый животик. – Что ж, кормил я его на славу. Форд морщится. – О, боже. Прошу тебя, пожалуйста, не говори мне, что ты до сих пор проделываешь ту странную штуку, где ты «говоришь» пупком и пихаешь в него крекеры. Стэн обеими руками сжимает живот снизу и говорит дурашливым писклявым голосом, словно образовавшаяся поперек пупка складка – это рот: – Эй, мистер Форд! У тебя есть крекеры для меня? Ням-ням-ням! Форд повторно кривится и усмехается. – Фу! Что с тобой не так? Стэн смеется, и атмосфера в комнате явственно становится легче. Он надевает халат, найденный в ворохе одежды. Форд тоже натягивает обратно свой свитер, а после буравит взглядом стэнов шкаф. Когда Стэн, наконец, заканчивает одеваться, он смущенно откашливается и спрашивает: – А у тебя… э-э, у тебя, случайно нет ли, ну… ты знаешь, – указывает на верхний ящик тумбочки. Стэн непонятливо хмурится. – Чего случайно нет ли у меня? – Ты знаешь. – Нет, не знаю. – Стэн, – с нажимом произносит Форд, будто Стэну должно быть стыдно за такую неосведомленность, но тот лишь пожимает плечами. – Стэнфорд, я и правда не понимаю, о чем ты говоришь. Форд задумчиво двигает челюстью из стороны в сторону. – Когда мы жили дома, ты всегда хранил ее в верхнем ящике. Стэн морщит лоб, пытаясь понять, что брат имеет в виду, и вспомнить, что он такого хранил… Оу. Ах, ЭТО. Стэн округляет глаза. – Ты спрашиваешь, нет ли у меня смазки? Форд машет на него руками и шикает, призывая к тише, будто кто-то может его услышать. Стэн не выдерживает и смеется. – Умник, мы одни дома, забыл? – Я знаю! Но, это так… – Форд ковыряет пол носком ботинка, прячет руки за спиной. Стэн улыбается, ему нравится видеть Форда таким: смущенным сверх всякой меры. В таком состоянии он кажется ему чрезвычайно очаровательным. Странно, конечно, что Стэн хоть что-то считает очаровательным, – так-то это скорее тема Мэйбл – но, черт возьми, никакое другое слово просто не подходит. Очаровательный Форд, и всё тут. – Да, есть. Не часто ею пользуюсь. – Не часто? – переспрашивает Форд, и Стэн улыбается ему соблазнительно и подмигивает. Форд сглатывает и отворачивается, лезет в верхний ящик, достает оттуда тюбик, который быстро прячет в карман. В том же ящике он замечает пару фольгированных пакетиков и берет их тоже. Все это он проделывает так торопливо, будто боится, что его поймают на горячем. Стэн наблюдает за ним и качает головой: ничуть его брат не изменился, все такой же стыдливый. До сих пор. – Знаешь, нам необязательно делать сегодня что-то еще. – Знаю. Но я… хочу. Стэн оценивающе смотрит на него. – Точно? – Да. – Ты уверен? – Стэнли, – тяжело вздыхает Форд, – помнишь, как буквально недавно я говорил тебе, что не ребенок? – Ладно, ладно. Просто… я не хочу, чтобы ты чувствовал давление. – Я и не чувствую, – заверяет его Форд. – У меня кровать больше, и я хочу увидеть на ней тебя, и… я хочу быть там вместе с тобой. И-и если ты не против и.. ну, если тебе не будет противно, я… хотел бы, чтобы ты смотрел на меня и… трогал меня. Ну, знаешь, когда я буду без одежды. Стэн знает, чего ему стоило всё это озвучить, поэтому он с теплотой отвечает: – Конечно, Стэнфорд. Всё, что пожелаешь. _______________________________________________ * Ват зе фак… честно, нихрена не поняла, к чему это было, но списала на общую припизднутость демонов