И знамя его надо мною — любовь

Гарри старательно пытался сосредоточиться. Не то чтобы это было совсем сложно — когда Найл увлекался, его приятно было послушать да и рассказывал он интересно, с упоением, будто проживал все сам, все видел, все чувствовал. Его глаза сияли, как солнечные лучи на поверхности воды, он словно весь вспыхивал чем-то светлым, будто пламя церковной свечи, а его речь размеренно текла, словно равнинная река, нежно обтачивая грешную голову Стайлса, точно гальку. Но все же это не отменяло тот факт, что Стайлс периодически отвлекался, самозабвенно думая о том, как они с Хораном все-таки могли бы остаться в укромном местечке чуть дольше, чем это положено, когда изучаешь Слово Божие. Особенно когда его взгляд падал на изящные колени Найла и пленительные бедра, заставляющие его чувствовать себя грехотворником, чего раньше с ним никогда не случалось. Он и слова такого не знал, пока с Найлом не познакомился. А этот день вообще готов был благословить. Уютный церковный садик идеально подходил для их занятий. Уже знакомая удобная скамеечка, раскидистая гостеприимная яблоня, журчание маленького фонтанчика, щебетание крошечных веселых птичек, прилетающих к фонтану напиться и искупаться в жаркий день, аккуратно подстриженные кустики, трепещущие листиками, аромат недавно раскрывшихся цветов, а также плодовых деревьев — все это настраивало на нужный лад, особенно когда Найл, раскрыв молитвенник, проверял, как хорошо Гарри выучил псалмы. Для Стайлса это было почти не сложно — за свою жизнь он запомнил массу различных песен, и ему нужно было лишь представить, что это те же самые песни, разве что на религиозную тематику, тогда все шло, как надо. Но нужно было еще понимать смысл того, что учишь, и верить в то, что говоришь, всем сердцем. А с этим было сложнее, пока Найл своим бархатным голосом все ему не разъяснял, помогая понять, почувствовать, даже в каком-то смысле полюбить, чутко переспрашивая, все ли запомнил его необычайно старательный ученик. Конечно, в саду с каждым днем становилось все жарче — близилось лето, солнышко пригревало и пригревало, и ветер был совсем не прохладным, а каким-то очень теплым, почти горячим, будто нес в себе солнечные лучи, но Найл говорил, что это очень хорошо: в такую погоду можно высаживать рассаду и не волноваться, что её побьет градом или она не примется. Однажды Гарри, по обыкновению заглянувший в церковный садик чуть раньше, чем следовало, даже застал Найла за этим делом: Хоран был в глубине сада и рыхлил грядки, склонившись к самой земле и не стесняясь запачкать одежду. Стайлс тогда совсем залюбовался, не зная, как оторвать взгляд от этого невинного, но очень притягательного зрелища. А Найл еще и повернулся к нему и одарил такой нежной, ласковой улыбкой, что Гарри пришлось поспешно расстегнуть верхнюю пуговицу рубашки, потому что воздух застрял в горле и предательски заставил закашляться. Зато Хоран подоспел и похлопал его по спине нежной ладонью, и Стайлс еще несколько секунд симулировал непроходящий кашель. Гарри подозревал, что, как-только станет совсем жарко, они переместятся в прохладную церковь (может, даже куда-то в подсобные помещения вроде церковной кладовой, но всё равно в церковь), и надеялся, что это произойдет нескоро. В глубине души он почему-то побаивался церкви, побаивался пастыря, хотя это был отец Найла, что автоматически делало его хорошим человеком, несмотря на духовный сан. Даже прихожан, большинство из которых оказались его соседями, входящих в Дом Божий со счастливыми улыбками и какими-то сокровенными ожиданиями, Гарри тоже заметно побаивался. Когда он мельком сказал об этом Найлу, Хоран по обыкновению не стал над ним смеяться. «Дал нам Бог духа не боязни, но силы и любви и целомудрия», – сказал он своим обычным чутким голосом, полным любви ко всему, что его окружало, и Гарри вдруг полегчало. Мама была довольна. Гарри не мог сказать, когда видел её такой счастливой в последний раз, с тех пор, как он вошел в фазу взросления. Она с радостью стирала и гладила ему рубашки для походов в церковь почти каждый день. А когда узнала, что сын священника предложил ему совместно навещать прихожан, чуть не расплакалась от радости — её сын наконец-то взялся за ум, её сын наконец-то приобщился к церкви и к богу, на что она на самом деле не смела надеяться. Это давало ей возможность немного похвастаться соседям, что Гарри теперь прежний хороший мальчик — тем более они сами это видели, когда он приходил к ним вместе с Найлом, свежей выпечкой и церковными брошюрами. Сначала Гарри чувствовал себя неловко. Старался встать чуть позади Найла или вжаться в кресло, если их гостеприимно приглашали в дом. Некоторые из прихожан помнили его как полупьяного парня, который все время им дерзил, швырялся бутылками в мимо проезжающие машины, вечно ошиваясь около старой заправки с другими такими же бездельниками, и вообще вел себя неподобающе во всех отношениях, но при Найле — лучике света, чистоты и искренности — они не решались высказать что-то в его сторону, а позднее привыкли к его постоянному присутствию и даже приветствовали вполне благодушными улыбками, будто думали, что сын пастыря уж точно направит эту заблудшую овцу на путь истинный. Однажды Гарри даже прошелся по округе без Найла — Хоран был занят на курсах вождения и попросил его занести брошюры да пару подарков от церкви пожилым, если Гарри, конечно, не сложно, потому что сын пастыря никак не хотел затруднять его — и все восприняли Стайлса так приветливо, будто если имеешь какое-то отношение к Найлу, даже весьма отдаленное, то одарен по меньшей мере благословением самого Господа бога. В тот день Гарри был таким радостным, таким довольным и счастливым, будто, наконец, сделал что-то значимое в своей жизни. Это было довольно странно. С одной стороны, Гарри будто был в своей среде, ему нравилось гулять в скромно цветущем церковном саду, читать Библию вместе с Найлом и заниматься её осмыслением, даже начало нравиться общение с некоторыми прихожанами, которые уже относились к нему куда лучше, чем раньше, особенно когда рядом был сын священника — уж очень умиротворенным в такие моменты был Гарри, и они это прекрасно видели. Он чувствовал невероятный, чистый, искренний свет, искрящийся вокруг сына пастыря, и упивался с нескрываемым удовольствием. С другой стороны, для Стайлса было странно видеть себя в такой одежде, без пива в руках и сигареты в зубах, ходить святошей, не демонстрируя свои тату, и не зажимать парней с заправки в туалете близлежащего бара. И еще он немного скучал по друзьям, с которыми обычно проводил свободное время. Луи, Лиам и Зейн были его компанией. Кто-то (весь приход) мог бы сказать, что они бездельники и хулиганье, но Гарри знал, какие они на самом деле. Да, у них были изъяны, но даже Найл говорил, что они есть у всех, а не верить Хорану у него резона не было. И, конечно, Стайлс заметно тосковал по тому, как они раньше общались. Занятия с Найлом занимали все его свободное время. Сначала он пропадал в церковном саду, потом сидел дома и пытался вникнуть в смысл того, что они успели пройти во время изучения писания. Поэтому развлечения с ребятами и отошли немного на задний план, хотя они и продолжали часто созваниваться и обмениваться последними новостями. Многие парни, с которыми он имел удовольствие познакомиться в интимной обстановке туалета, очень тосковали по нему и его члену, но Гарри не особенно переживал из-за этого: перед ним все время был очень сексуальный сын пастыря, одни мысли о котором были уже в некотором роде удовольствием. Во всяком случае, раньше он так часто не рукоблудил, представляя кого-то — у него всегда была возможность получить свое немедленно и удовлетворить потребность в сексе в полной мере. В случае с Найлом это очень походило на игру в охотника и жертву. Чем дольше выслеживаешь дичь, тем приятнее потом наброситься на нее. Тем более к Найлу прилагался приятный бонус в виде его незаурядного ума и хриплого голоса, который очень приятно контрастировал с почти кукольной внешностью. Бог определенно знал, как приманить на свою сторону таких, как Гарри, но Стайлс был готов простить ему это жульничество, когда Найл подсаживался близко и случайно касался его локтем. Гарри был почти уверен, что друзья поймут его новое увлечение и, возможно, воспримут с некоторым энтузиазмом. Во-всяком случае, когда он поделился этой мыслью с Найлом перед занятием, Хоран искренне поддержал его. Он не стал говорить, что его друзья бездельники и грешники, которым место в адском пекле, если они не возьмутся за ум по примеру Гарри, а с какой-то особой радостью подчеркнул, что будет очень рад видеть их всех в церкви в воскресенье. И его отец, конечно, тоже. Не говоря уже о самом боге. А Гарри вдруг почувствовал, как гостеприимен Дом Божий. Для всех. Не только для его набожной матери и его соседок. Однако сейчас лучше было сосредоточиться на том, что ему с упоением рассказывал Найл, иначе он мог сильно расстроиться. Гарри уже заметил, что сын священника воспринимает его промахи, как личные упущения, слишком близко к сердцу и часто винит именно себя в том, что объясняет недостаточно доходчиво. Но сегодня занятие проходило удачно. Они заканчивали Бытие. Когда Гарри услышал об этом, он очень обрадовался, но потом Найл объяснил ему, что помимо Бытия, есть еще Исход, Левит, Числа, Второзаконие — и это только Пятикнижие. И только начало Ветхого Завета. А есть еще Новый Завет, такой же длинный, сложный и трудный. Правда, Найл сказал, обычно верующие знакомятся сначала с Новым Заветом, но у его отца была какая-то очень интересная методика, и он решил придерживаться именно её, чтобы ничего не перепутать. – Самое интересное, – продолжал Найл, вдохновенно глядя вперед себя. – Что в самом Бытие нет ни слова о том, кто её автор. Однако другие книги Библии утверждают, что написал Пятикнижие именно Моисей. Нам еще предстоит познакомиться с остальными четырьмя его частями, – Хоран широко улыбнулся, показывая жемчужно белые зубы. Гарри все еще боролся с наваждением, но каждый раз получалось все успешнее — надо просто наслаждаться не только тем, что видишь, но и тем, что слышишь. А голос у Найла был просто волшебный. Как капли росы на серебряной паутинке рано утром, когда прохлада приятно окружает сонное тело, наполняя его странной бодростью. – Есть какие-то ощущения по этому поводу? – участливо спросил сын священника, заметив, что Гарри уже довольно долгое время смотрел на него, не мигая. – Ты рад, что закончил читать Бытие? – уточнил он. Гарри помялся, стараясь думать, о чем положено, а не о том, какой лакомый кусок пирога находится прямо перед ним в такой опасной близости. Начиная от тонких пальцев, заканчивая крепкими ногами, он нравился Стайлсу безумно, будто был сделан из сахара — а Гарри был тем еще сладкоежкой. И Гарри никак не мог избавиться от навязчивого образа, где он сажает этого пылкого мальчика к себе на коленки, и пусть покажет ему, как он умеет скакать. Найл будто был создан для этого. Нет, конечно, Найл создан для молитвы и богослужений, но его тело... уж оно точно было создано для ласки и секса. Гарри мечтал раскрыть его, сделать так, чтобы этот плотно сжатый бутон распустился с ним, в его руках, на его члене. Он безумно хотел сделать его раскрепощенным и, вот уж глупости, только своим. Он сглотнул и попытался сосредоточиться, надеясь, что не выдал себя. Брюки теперь носил ужасно узкие. Больно, зато ничего не видно. И Найл, кажется, так ни разу ничего и не заметил. Наивный одуванчик, пленительный маковый цвет. Как бы он очаровательно напугался, если бы узнал хотя бы самую невинную часть его фантазий. – В общем, да, – ответил он, тяжело выдыхая. – Это была довольно интересная... мм... история. Однако я не совсем понял, зачем мы это читали. Найл не казался расстроенным или удивленным. Он смотрел на него так внимательно, так участливо и чутко, как никто никогда не смотрел на Гарри. А уж у него не было проблем с уличными мальчиками, жаждущими его внимания. Будь это кто-то другой, а не Найл, Гарри бы подумал, что на него запали, но Хоран, похоже, просто был по существу своему добр и очень хорошо воспитан, а еще довольно положительно настроен в его сторону. Для Стайлса это было в новизну. Даже если они отвлекались от библии, Хоран слушал его с интересом, будто на самом деле имело значение то, что он говорит. Гарри хотелось, чтобы это работало в обе стороны. Чтобы Найл хоть что-то о себе рассказывал, и не нужно было вытаскивать это из него окольными путями. Но он, как и все в церкви, невольно окружал себя ореолом таинственности. Его тайна состояла из ненавязчивой, светлой простоты. Будто познать его, все равно что узнать Господне откровение. Но это было именно то откровение, которое Гарри хотел бы постичь в первую очередь. – Бытие — это фундамент для понимания всех остальных книг Моисея, да и всего писания в целом, – благодушно объяснил ему Найл. Его голос будто был насквозь пропитан лаской и сердечностью, которые Стайлс мог почувствовать на себе в полной мере, когда Найл начинал что-то рассказывать. Каждый раз он впитывал это кожей, но не уставал от этого прекрасного, божественного ощущения. – Она описывает происхождение всей Вселенной. Это книга, которая затрагивает тему начала и повествует обо всем самом первом на Земле, понимаешь, Гарри? – добавил Хоран с какой-то странной нежностью. Нежностью к тому, во что он искренне верил, но Гарри громче всего услышал свое имя и никак не мог избавиться от мысли, что ему хочется услышать его еще, но только из уст этого набожного, светлого мальчика. – О первых людях, первой семье, первом рождении, даже о первом убийстве. О том, как потомки Авраама оказались в Египте, а это важно. Он говорил об этом с какой-то волнующей уверенностью, затрагивающей внутри Гарри что-то сокровенное, что, как он думал, умерло, ещё когда он был ребенком. Так выглядела вера, так она чувствовалась. В каждом его слове, даже в дыхании. Его невозможно было не воспринимать всерьез, когда он вот так рассказывал о том, что любил на самом деле. Гарри вдруг искренне захотелось, чтобы Найл полюбил его хотя бы на одну тысячную часть также сильно, как он любит бога. Ему бы хватило с лихвой. – А-а... точно, – припомнил Гарри, прокручивая в голове тему предыдущих занятий. – Мы читали об этом на прошлой неделе. Про Авраама и его жену Сарру, про царя и про то, как Исаак родился, и о том, как отец его в жертву хотел принести. Да? Он взглянул на Найла с надеждой, ожидая подтверждения своих знаний, и даже вздрогнул, внезапно осознавая, что никогда не смотрел с надеждой на того, кого потенциально видел перед собой, уложенного на лопатки. Он уже видел себя, облизывающего это приятно пахнущее смолой и воском тело, доводящего Найла до пикового состояния. Чтобы он вскрикнул: «О, боже!», имея в виду его, а не кого-то, кто есть все. Им было бы чертовски хорошо, окажись они у него в постели. Впрочем, Гарри был уверен, что смог бы сделать все, как надо, даже если бы у них было всего несколько минут на заднем сиденье автомобиля. Даже если бы Найл сказал: «У нас есть всего пять минут на этой скамейке, делай со мной, что хочешь», это было бы лучшее, что с ним случалось за всю жизнь, Гарри был уверен. – Точно, – улыбнулся Найл, источая райское очарование. Всего на мгновение на его плечо приземлилась пролетающая мимо бабочка, но этого было достаточно, чтобы Хоран блаженно выдохнул. – Ты удивительно хорошо все запомнил, Гарри. – От похвалы у Гарри чуть голова не закружилась, и он до побелевших костяшек вцепился в скамейку. – Тебе, наверное, не терпится перейти к теме Спасения и прочитать первые две главы Исхода, но у тебя и так достаточно тем для размышления на сегодня, так что нам лучше закончить, – сказал Найл, бережно убирая молитвенник и прикрывая глаза на мгновение. Когда его веки снова приоткрылись, он уже смотрел вверх, будто небо тянуло его. «Конечно, тянет, – думал Гарри. – Ты же прямо оттуда». Слышал бы его Найл. Засмеялся бы. Так чисто и искренне. Стайлсу бы даже не было обидно. Бархатный смех Хорана, будто нежная сердцевина ириса, цветка Девы Марии, ласкал его слух каждый раз, когда ему удавалось насмешить Найла. И пусть бы он смеялся над ним, только продолжал бы бесконечно, Гарри бы не стал жаловаться. Ведь ему на самом деле всегда было мало их занятий. – Да. Пожалуй, было бы неплохо переосмыслить то, что мы только что прочитали, – ответил Гарри, делая невинное лицо. – Когда мы теперь увидимся? Он надеялся, Найл не заметил, что он прослушал последнюю главу. Так у него будет возможность перечитать её дома и попытаться понять все самостоятельно. На худой конец, даже у матери можно было спросить, уж она в этом кое-что понимает. – Я могу найти для тебя время в любой день, ты же знаешь, – улыбнулся Хоран, распространяя вокруг себя трепетное тепло. Гарри одернул себя. Это звучало не в том контексте, в котором ему хотелось бы. Но они хотя бы стали друзьями. Не совсем близкими, но это было уже что-то, несмотря на то, что на десерт Гарри рассчитывать так и не мог. И это было для него все равно, что Страсти Христовы. Но Христос претерпел все страдания, муки и испытания, и Гарри мог попробовать, следуя его примеру. Тем более что награда его ожидала куда более материальная. Они встали вместе: Найл всегда провожал его до калитки, делая кружок по скромному церковному саду, чтобы лишний раз полюбоваться на чудесные маргаритки, незабудки и фиалки. Гарри нравилось, когда они размеренным шагом шли близко друг к другу, ветер доносил легкий запах груш, нежно чирикали птицы, даже бабочки порхали вокруг, разнося сладкую пыльцу. К древесному запаху Найла примешивался легкий аромат цветущих кустов и свежих, зеленых листьев. В его бархатном голосе он мог различить звон колокола, струны гитары, тревожный плач скрипки, легкий трепет поднимающихся колосьев и даже блеск мягкой шерстки сурка. Найл казался ему олицетворением всего прекрасного, что могло быть в мире, как гудящая, вкрадчивая виолончель, как нежная колыбельная, как свежий яблочный сок, тяжелые и величественные облака, распускающиеся розы или смутные образы снов. В нем было даже что-то от стука каблуков по мостовой и хлопанья крыльев чаек, скрежета любимой пластинки или знакомого дверного скрипа. Гарри хотел протянуть руку и положить её на талию Найла, но ему казалось, он ускользнет от него, как смутный образ, оставляя древесно-яблочный запах и еле слышно звенящий в воздухе смех, как тугое брюшко шмеля. – Я думаю, мне стоит повидать приятелей завтра, – сказал он медленно. – Может, встретимся через день? Он звучал так, будто извинялся. Если бы было возможно, Гарри, конечно, предпочел видеть Найла каждый божий день, много чаще, чем сейчас. Но ему было просто необходимо увидеться с друзьями. Найл взглянул на него со своим обычным мудрым пониманием. Если бы он увидел этот взгляд у другого парня, то подумал, что на него смотрят свысока. Но Найл, будто каштан, символизировал своим существованием непорочность и добрые помыслы, и Гарри не мог да и не хотел ни в чем его обвинять. – Отлично, – кивнул Найл. – Значит, я могу позвонить инструктору и сдать на права уже завтра. Покатаемся на церковном фургоне, как ты и хотел, – Найл засмеялся, трогая в душе Гарри какие-то особые ноты. Солнце так причудливо подсветило его волосы, будто это был нимб. Гарри нравилось, как золотились эти непослушные волосы, и втайне мечтал коснуться их, а лучше нырнуть всем лицом. – Я очень рад за тебя, – искренне проговорил Гарри. – Не сомневаюсь в твоих успехах. Найл уже успел мельком обмолвиться, что при удачном раскладе они смогут навещать прихожан уже на фургоне, если Гарри, конечно, это вдруг будет интересно. Стайлс давно решил для себя, что будет соглашаться на все, даже если Хоран пригласит его на церковную ярмарку, от которой Гарри в обычное время старался держаться подальше. Они прошли мимо огромного куста рододендронов, пышно цветущего и распространяющего вокруг приятный волнующий аромат. Найл остановился и наклонился к цветам, с упоением вдыхая в себя этот запах. Гарри отдал бы левую руку, чтобы Найл склонился к нему с таким же блаженным видом, также томно вздохнул, также задержался рядом, не отрываясь несколько секунд. Мешкая, он последовал его примеру. Они случайно коснулись друг друга локтями, и Найл вежливо подвинулся в сторону, давая Стайлсу возможность насладиться ароматным шлейфом цветов. Гарри еле подавил желание схватить его за запястье и вернуть на место. Терпение. Спокойствие. Умиротворение. Запах рододендрона немного привел его в чувство, и он смог продолжить иди дальше, хотя и с некоторым трудом. Нереализованное желание по-прежнему оттягивало ему штаны, и Гарри попытался отвлечься. – Давно хотел спросить, – неуверенно проговорил Гарри, размашисто почесывая затылок всей пятерней. – А что ты в детстве читал? – О-о, – Найл мечтательно улыбнулся, предаваясь приятным воспоминаниям, которые, по всей видимости, умиротворяли его. У Найла, похоже, было много приятных воспоминаний о собственном детстве. Гарри даже мог его представить: маленький мальчик, прижимающий к груди детскую библию, бежит за отцом по церковному саду, пока последний со свойственным ему спокойствием рассказывает о Чудесах Христовых. Его маленькие ножки одеты в крошечные сандалики, и он шлепает ими по земле. Иногда он останавливается, чтобы понюхать цветы, тогда еще не такие ухоженные и пышные, или погладить кошку, лежащую прямо на пыльной земле, а потом опять бежит за отцом, и его переполняют счастье и спокойствие. И он уже верит, потому что, наверное, родился таким чистым и ясным. В такие моменты на него смотреть — одно удовольствие, думал Гарри, тайком любуясь. Хотя, по мнению Стайлса, на него всегда было приятно смотреть. Еще приятнее было бы попробовать. Гарри так и видел, как с силой мнет эту аппетитную задницу и натягивает на себя. Нет, это совсем не способствовало делу! Ему только больше хотелось, чтобы Найл влез на его член и хорошенько попрыгал на нем. Сейчас они дойдут до калитки, и Гарри не выдержит и прижмет его к забору. Нельзя было допустить этого. Никак нельзя. Лучше было сосредоточиться на Найле-ребенке — это совсем не возбуждает, больше умиляет, чем на таком Найле, которого он видел сейчас. Такого он бы оттрахал во всех позах. Благо Найл, наконец, оторвался от своих мыслей, рассеянно улыбаясь. В такие минуты Стайлс четко осознавал, кого раньше звали блаженными. – Легенды о Христе, Дитя Марии, Святая ночь, – припомнил он довольным голосом. – Бог в пещере, Дары младенца Христа... – А Винни-Пуха какого-нибудь, нет? – с удивлением спросил Гарри. Его голос был чуть более напряженным, чем ожидалось в такой ситуации, но он надеялся, Найл спишет это на жару. Хоран не высказал удивления, хотя и позволил себе ласково дотронуться до его плеча, пробегаясь по нему пальцами. Этот жест всегда заметно успокаивал Гарри обычно. Он был таким невесомым, будто на плечо Гарри мягко падали розовые лепестки, и казался таким же приятным. Но сейчас Стайлс не чувствовал привычного облегчения. Его возбуждение достигло крайней точки, точки кипения, и он видел в своей голове, как перехватывает запястье Хорана, обнимает второй рукой за талию и, пользуясь замешательством сына священника, целует, целует так крепко, как никто не целовал этого солнечного мальчика. Он делает с его языком грязные вещи, чтобы Хоран понял — так же он будет играть с его членом. И Найл, конечно, отвечает ему, томно шепчет: «Да, возьми меня Гарри, я тоже очень хочу этого», и они прячутся в кустах, не отрываясь друг от друга ни на секунду. Какая же грязная мысль! Наверное, он за все это время согрешил раз триста, воображая в церковном саду, как ублажает Найла всеми известными ему способами. Иногда Найл в его голове был грязным, развратным, стонал и шептал такие вещи, которые не часто услышишь даже от парня с заправки, но Гарри готов был вечно гореть в аду, лишь бы хоть раз Хоран сказал ему что-то подобное. А Найл, ничего не подозревая, шел все это время рядом с ним, даже не догадываясь, в каком ключе о нем думает его новый друг. Он был так добр, так вежлив и ласков. О, как бы он расстроился, узнав, что Гарри хочет с ним сделать! Но Стайлсу нравилось думать, что на самом деле Найлу бы хотелось попробовать все то, что он воображал у себя в голове. – Почему же? И его тоже. Мне нравилась эта книжка, особенно та часть, где Пух и Робин остаются в зачарованном месте, – поделился Найл. Гарри почувствовал в его голосе что-то необъяснимо приятное. – Просто... эти книги были для меня более интересными, – добавил Хоран. – Я ходил в обычную школу и читал все, что положено по программе. Просто она находилась далеко отсюда и в ней был церковный хор. – Ах, точно! – вырвалось у Гарри. – Ты ведь поешь! Хотел бы я снова услышать, как ты заливаешься, Найл. Найл странно улыбнулся. – Если придешь послезавтра на мессу, обязательно услышишь, – мягко шепнул Хоран, наклоняясь к его уху. Его мягкая, почти бархатная ручка, осторожно устроилась на плече Стайлса. Гарри даже отпрянул, удивленно глядя на сына священника. У него в глазах было что-то смешливое, почти игривое, вместе с тем невинное, как забавы щенка, неуклюже переступающего лапками по земле. Теперь его улыбка напоминала сок одуванчика и мягкий лист клевера. Это обескураживало. И вместе с тем Гарри видел, что кончики губ Найла по-прежнему отдают нотками грусти, как весенний дождь, появляющийся на одну ночь, чтобы исчезнуть, оставляя после себя влажный запах мостовой и свежевыкрашенной клумбы. – Так не честно, – Стайлс обиженно засопел, скрещивая руки на груди. – Разве шантаж — это не грех? – Это не шантаж, – невинно проговорил Найл, хотя щечки у него предательски вспыхнули. Гарри понравилось это зрелище. Хоран будет выглядеть так же, когда он в первый раз прижмет его к горизонтальной поверхности и раздвинет ноги коленом. – Я просто рассказываю тебе о том, что может произойти на мессе, если ты вдруг захочешь заглянуть на нее. – Я хочу взглянуть на тебя, – серьезно ответил Гарри. – Мне нравится смотреть на тебя. И я был бы рад не только смотреть, но и... – Стайлс осторожно коснулся руки Хорана и провел пальцами по тыльной стороне его ладони. Найл бросил быстрый взгляд в сторону церкви и поспешно убрал руку в карман. Гарри почти сделал шаг навстречу, чтобы снова завладеть его рукой, но заметил, что по лицу Найла пробежала тень, быстрая, будто силуэт орла на земле, прежде чем он поднимется в облака. Но этого хватило, чтобы Гарри одернул себя. Не сейчас. Слишком рано. – Ты говоришь смущающие вещи, – тихо проговорил Найл. Он прятал глаза, и у него сильно покраснели уши. – Это не самое смущающее, что ты можешь от меня услышать, – сказал Стайлс серьезным голосом. – Когда-нибудь ты увидишь, на что я способен. И почувствуешь. Найл мельком взглянул на него и вдруг засмеялся. В этом нежном, чарующем звуке Гарри услышал неподдельное облегчение. Как бывает обычно, когда долговязая цапля несколько секунд смотрит прямо на лягушку, а потом просто проходит мимо, путая её с зеленым бугристым камнем на кочке. Он снова стал плавным, и Гарри почти зарекся говорить при нем такие вещи. Добраться до чего-то сокровенного внутри Найла было тяжело. Нет, он был искренним, самым искренним человеком, которого Гарри только знал, но это не мешало ему ускользать, медленно и незаметно, как песок сквозь пальцы. Он был как сама вера — чуть только засомневаешься, и её нет и в помине. – Иногда твои шутки вводят меня в легкий ступор, – признался Найл, солнечно улыбнувшись. – Но они не злые, они приносят радость, так что ты делаешь благое дело. И не печальтесь, потому что радость пред Господом — подкрепление для вас. Хотя это и о радости следование заповедям, – добавил он, подумав. Они подошли к калитке. – Пришло время для прощания. Был рад нашей встрече. – Я тоже, – кивнул Гарри. – Буду ждать нашей встречи. Он хотел обнять Найла, но побоялся, что Хоран и в самом деле заметит, как он был рад их встрече, поэтому просто пожал ему руку, задерживая прикосновение чуть дольше, чем нужно. – И я, – тепло проговорил Хоран, чуть-чуть склонив голову. – До скорого. Он приоткрыл калитку, пропуская Гарри вперед. Стайлс остановился посредине и обернулся на Хорана, продолжающего смотреть на него с бесконечным терпением, свойственным только ему одному. Гарри показалось, он влюбляется еще сильнее, как какой-то малолетний дурак. Он снова видел маленькие звездочки, пляшущие в глазах Найла, таких тягучих, будто апельсиновый джем, и чистых, незамутненных, как голубиное перышко. – Боже, не хочу уходить, – вырвалось у него почти со стоном. Он не мог оторвать взгляд от влажного языка Хорана, который облизывал высохшие от жары губы. «Неужели на самом деле можно делать такие вещи, не пытаясь кого-то соблазнить?» – думал Гарри с каким-то тянущим грудную клетку беспокойством. Но спокойное лицо сына пастыря говорило лучше слов. Он не видел в своих действиях ничего предосудительного. Хоран и не делал ничего такого, ведь он не какой-то уличный парнишка, выставляющий напоказ лучшие части своего тела, завлекая имитацией секса движениями рук или бедер. Он всего лишь показал свой язык, но лучше бы и этого не делал, потому что Стайлс чуть не кончил, очень живо представляя, как этот язык бегло скользит по его напряженному члену. – Тебе пора, – качнул головой Найл. – И ты ведь помнишь... – Не поминать имя Господа напрасно, да-да, – кивнул Гарри и помахал ему рукой. Ему срочно нужно было вернуться домой и справиться со своей проблемой холодным душем или агрессивной дрочкой. К своему неудовольствию, уже дома, сжимая свой член в кулаке, Гарри понял, что у него чуть больше двух недель было воздержание, потому что он был слишком занят Хораном и их занятиями, чтобы выйти и трахнуть кого-нибудь. Стайлс представлял Найла в разных позах, в достаточно развратной одежде и без нее, раз за разом пачкал руку спермой, стискивая зубы, чтобы мама внизу не догадалась, чем он там занимается. Перед сном он уже обыкновенно позвонил Найлу, пожелал ему удачи на завтрашнем экзамене по вождению и несколько минут слушал сюжет книги «Молчание» о христианстве в Японии в кратком изложении сына священника. Гарри сделал мысленную пометку посмотреть фильм, если такой имеется, чтобы потом была возможность обсудить его с Найлом. Хоран как всегда почувствовал его волнение, мягко пытая, все ли у него в порядке, на что Стайлс уже по привычке ответил, что очень скучает, зная, что за этим последует медовый смех с примесью черники и снега. На следующее утро Стайлс проснулся в хорошем расположении духа. Он не знал точно, радуется он тому, что собирается навестить сегодня друзей, по которым успел изрядно соскучиться, или что уже завтра он снова встретится с Найлом. Гарри даже собирался на мессу, чтобы послушать, как поет Найл. А потом они снова останутся вдвоем в саду, после Найл вполне мог покатать его на фургоне, и это достаточно много часов, чтобы в полной мере насладиться общением с ним. Гарри чуть по привычке не надел приличную рубашку, но решил не шокировать друзей так сразу — нашел свою старую черную майку, натянул мешковатые штаны и по-быстрому исчез из дома, чтобы не сталкиваться с матерью. Настроение по-прежнему было приподнятое, поэтому он домчался до заправки в мгновение ока, несмотря на то, что солнечные лучи били его практически плашмя, и Стайлс успел вспотеть. На старых перевернутых шинах у полуразвалившейся заправки Гарри обнаружил лишь Луи и Лиама, гоняющих по кругу бутылку противного теплого пива. Ребят из компании Эштона не было, а их старый друг Зейн, как оказалось, попался с утра на глаза отцу и был вынужден помогать по дому — Малики недавно пристроили гараж для новой машины, и теперь все в доме было в пыли от потолка до пола. Зейн еще накануне догадался, что его наверняка заставят прибираться вместе со всей семьей, поэтому с утра пораньше вылез через окно, а в тени дерева его уже ждал папаша. Рассказывая об этом, Лиам чуть не подавился пивом от смеха. Гарри тоже для приличия похихикал. – А тебя почему давно не было? – наконец, спросил Пейн, закачивая историю и передавая ему бутылку, пустую почти на треть. Гарри это напомнило игру в «жезл оратора», которую раньше очень любила его мама, и в которую он отказался играть, когда ему стукнуло тринадцать. Она была очень расстроена, впрочем, ей только предстояло привыкнуть, что методы воспитания, которые она использовала раньше, больше с сыном не работают. Тогда-то она и переключила почти все внимание на дочь. Это тоже оказалось ошибкой. – Я был в церкви, – просто ответил Гарри, догадываясь, какую реакцию это вызовет. Напрямую он этого никогда не говорил, чтобы по городку не начали ходить сомнительные сплетни, портящие его репутацию. Хотя его уже видели пару раз, когда они с Хораном разносили брошюры, но тогда Гарри знаками успевал намекнуть незадачливым свидетелям, что с ними будет, если хоть кто-то начнет об этом болтать. Найл, за чьей спиной разворачивалось это действие, будто ничего не замечал, беззаботно щебеча о Чудесах Господних. Ребята в один голос заулюлюкали. – В церкви? – удивился Луи, покосившись на его руку, где только несколько недель назад появилось очередное тату. – И тебя там заживо не сожгли? Гарри шутка показалась почти обидной, хотя именно он был тем, кто её придумал. Он вообще раньше особенно не задумывался о том, как обычно звучат его шутки и оскорбления, и в первую очередь потешался даже над матерью, которая любила в свободное время покудахтать о боге и безбожности её сына. Это сильно раздражало Гарри, когда он приходил домой после встречи с друзьями, и напрочь убивало хорошее настроение. Теперь же, познакомившись с прихожанами, святым отцом и Найлом, он понял, что в церковь ходят не такие уж плохие люди, не все из них лицемерные ханжи, а Хоран даже не стал как-то порицать его татуировки, когда Стайлс закатал рукава. Найл вообще оказался замечательным, и Гарри бы очень хотел поделиться с друзьями своим открытием. – Вообще-то там довольно мило, – признался Гарри, прислоняясь спиной к стене. Она была немного прохладной на его радость. – Не только всякие придурки отираются из совсем набожных. Есть вполне адекватные люди, – заверил он друзей. – Тем более сын у пастыря просто что-то с чем-то, – добавил он. Томлинсон как-то сразу оживился. – Погоди... – Луи задумчиво щелкнул пальцами. Было похоже, будто он пытается вспомнить что-то важное. – Сын пастыря... сын пастыря... Найл, что ли? Такой вихрастый? А ведь сытный парнишка! Ты своего не упустишь, – одобрил он. – Ради него стоит иногда поднимать по воскресеньям задницу и слушать эти заунывные проповеди. – Ага, – согласился Лиам, на мгновение прикрыв глаза, видимо, воспроизводя образ Найла в своей голове. – Я даже особенно не быкую, когда мать тащит меня в церковь. Там ведь действительно есть на что посмотреть. – Если бы только смотреть, – фыркнул Томлинсон, насмешливо выгибая брови. – Видели бы вы, как он на меня пялился в прошлый раз, – понизив голос, проговорил он. – На лице все написано. Я бы его трахнул, это стопудово, – заявил Луи, широким жестом показывая, как бы он это сделал. Стайлсу стало неприятно. Жарко, как в Аду. Будто солнце опустилось еще ниже и нависло прямо у него над затылком. Гарри казалось, он в жизни так не потел, хотя однажды они влезли в чужой двор, и их несколько кварталов гнали две огромные псины. Будь Найл сейчас рядом, он бы, конечно, убрал ему со лба кудри, улыбнулся, и Стайлс бы успокоился, но его не было рядом, и пришлось брать себя в руки самостоятельно. – Гонишь, – покачал головой Гарри. – Вообще-то он не из таких. Мы с ним общались, он полностью повернут на своей вере, церкви и подобной лабуде. Очень хорошо так повернут, между прочим. – Ты просто в людях не разбираешься, Хазз, – деловито отрезал Томлинсон, побалтывая остатки теплого пива на дне бутылки. – Пришел я как-то на мессу, проповедь началась, прочая херня. И он сразу подсел ко мне на задний ряд. Всем телом прижался и давай на ухо шептать какую-то херню. Намеки у него недвусмысленные, сразу понятно, еблю хорошую любит. Правда, мне не удалось его к углу прижать, мама не вовремя спохватилась, – добавил он с недовольством и даже зубами скрипнул. Гарри опустил глаза. Это было не очень похоже на Найла. Чтобы приставать и прямо в церкви? Да и вообще, приставать к кому-то? Это совсем не вязалось с его образом. Ведь он такой милый и добрый парень, так солнечно улыбается — не так душно, как сейчас, когда солнце решило их всех изжарить. А очень тепло, с оттенком весеннего ветерка, сосновых иголок и душистого одуванчика. И сразу хорошо становится, и Гарри начинает чувствовать себя каким-то чистым и очень спокойным. Нет, он, конечно, хотел, чтобы Найл оказался таким, каким его описали друзья. Вернее, так он думал, пока Луи не сказал, что они чуть ли не потрахались там. В его голове Найл вроде как был сучонком только для него одного, развратный, но только в его постели. А так оставался таким же светлым и невинным, с широким трепетным сердцем и голосом, по-особому произносящим его имя. – Может, ты не так понял? – спросил он, теша внутри себя подобие надежды. Луи, конечно, мог увидеть то, что хотел бы видеть, подумалось ему. С Томлинсоном это было довольно часто. Луи послушать, так полрайона его хочет. Но ведь это не обязательно должно быть правдой? Ему могло и показаться. А ведь вчера Найл будто намекнул у калитки. Когда они остановились, и Хоран настойчиво стал звать его на мессу. Дотрагиваясь. И он был таким пленительным, таким вкрадчивым. Таким... как змей искуситель. И даже голос у него изменился. И взволновал его почти до дрожи, так что Стайлс еле сдержался. А потом его язычок, скользящий то по верхней, то по нижней губе. Может, Найл не хотел на самом деле, чтобы Стайлс сдерживался, а он повел себя, как девственник? Пейн хмыкнул себе под нос, замечая, как Стайлс застопорился. – Да все я понял, – отмахнулся Томмо. – Он просто цену себе набивает. Сначала ходит и хлопает невинными глазками издалека, а потом оказывается, он тот еще сучонок. Майкл сказал, у них было, – добавил он, задумчиво сливая в рот остатки пива. Гарри показалось, что ему выстрелили в затылок. Во всяком случае, в ушах отгремел такой грохот, как если бы рядом что-то взорвалось. Сердце предательски начало рваться туда-сюда, разрываясь от злобы и недовольства, так, что у него даже кожа на лице начала гореть. – Майкл? – пересыхающим голосом переспросил Гарри. – Кстати, да, – кивнул Лиам, скрещивая на груди руки. – Майкл говорил, они знатно потрахались в кладовке. Сказал, что пиздюк очень громкий, он ему еле пасть захлопнул, а то бы вышвырнули из церкви. Цитата! – резко добавил он, как и всегда, когда пересказывал что-то. – Я вроде от Эша что-то подобное тоже слыхивал, – согласился с другом Луи. Было видно, что он хочет еще пива, потому что Томлинсон даже встал с шин и покосился в сторону придорожного бара. – Он в красках описывал, как мотал его туда-сюда. Ты же знаешь, особо брехать Эш не любит. Гарри почувствовал себя обманутым. В голове как-то сразу возникли их ежедневные разговоры по телефону, звонкий маковый смех, как будто Найлу в самом деле казались смешными его глупые шутки, и все эти псевдо невинные касания, лживые высокие слова и мученические взгляды, где он будто видел тоску и что-то запредельно светлое, как святой лик. Даже больно стало по-своему, потому что Найл — тот Найл, каким он перед ним представился в тот день и которого он играл каждую их встречу — правда ему понравился. Просто Гарри вдруг показалось, что таким не шутят. Конечно, он сам себя верующим не мог назвать, но вот так издеваться, только чтобы цену себе набить — совсем низко. С такой внешностью его бы и так перетрахали все, кому не лень. «И не надо было так западать в душу, не надо было показывать себя настолько удивительным, если ты просто хочешь, чтобы кто-то тебя оприходовал», – почти с ненавистью подумал Стайлс, вспоминая, каким дураком себя выставил перед ним, когда названивал Хорану, искренне нуждаясь в его помощи, в добрых словах, цитатах из библии, псалмах и каких-то преданиях, которые будто показывали Стайлсу, что и он может быть человеком. Найл просто спекулировал богом, демонстрируя свою притворную любовь и фальшивую веру, а на самом деле единственным наивным был здесь именно Гарри. А Хоран просто смеялся за его спиной своим бархатным смехом, думая про себя, как же он глуп. – Мда-а, – протянул Гарри, начиная закипать. – А я, как еблан, купился на все эти его слова о религии, ходил к нему слушать про всю эту околохристианскую хрень, – прошипел он с негодованием. – Вот же сука! Как дурака меня кинул. Давно бы трахнул, яйца уже звенят, когда хожу. – Да ты просто намеки не умеешь понимать, – фыркнул Луи, хотя в его голосе можно было различить сочувствие. – Тебе пока в открытую на коленки не сядешь, ни за что не догадаешься, – покачал головой он. Лиам согласно хмыкнул, и Гарри чуть совсем не приуныл. Ему отчего-то было больно. – Да не парься, – Томлинсон великодушно похлопал друга по плечу. – Ему, видимо, так больше нравится. Не все же любят в открытую себя выставлять. Многим нравятся эти долгие двусмысленные намеки. Стайлс задумался. Ну, если все обстояло таким образом, то завтра после мессы Найл свое получит. Он увидел, как ему машет знакомый парнишка из бара, но в ответ кивать не стал. Лучше воздержаться еще немного, поднакопить сил и желания и завтра так выебать Найла, чтобы он понял, как нехорошо обманывать Гарри Стайлса.