И знамя его надо мною — любовь

Измерять шагами гостиную оказалось самым времяубивающим занятием. Гарри собирал мысли по частям, словно складывал сложную головоломку, но не мог ни к чему прийти, точно несколько кусочков потерялись. Первым его порывом было немедленно вернуться в церковь, взять оставленный у обочины фургон и поехать к Найлу, чтобы поставить все точки над «i», но почти сразу он понял, что Хоран не будет рад его видеть сейчас. От этой ужасной мысли становилось худо, и живот болезненно ныл, словно Гарри переборщил с крепким алкоголем. Гарри прошагал час, прошагал два, три, и когда мама вернулась с работы, он всё еще ходил кругами вокруг узенького дивана с выцветшим покрывалом. За своими мыслями он даже не услышал, как Энн поздоровалась с ним, и когда его позвали на ужин, не обратил на это внимание. Уже когда стемнело, поздно ночью, Гарри, мельком взглянув на часы, поднялся в свою комнату и упал на кровать без сил. Ужасные мысли, подтачивающие разум, и бесцельное хождение кругами выбили его из колеи. Стайлс чувствовал себя разбитым на мелкие части и только осколками резался, когда пытался собрать себя. Сон всё равно не шел, и Гарри лежал просто на животе, слушая, как гулко стучит сердце. Он было настолько быстрым, что у Стайлса болело в груди. В его голове был Найл, непривычно шарахающийся от него, как от прокаженного, и его громом звучащие слова. «Просто оставь меня, ладно?». Что это значило? Оставь навсегда? Мысли становились слишком дикими и угнетающими, Гарри даже не понял, как он уснул. Но снилось ему что-то неприятное, тревожное, заставляющее вздрагивать во сне, как собаку, а под утро и вовсе стало тяжело дышать. Шея затекла, и Стайлс, закашлявшись, открыл глаза, сползая с кровати вместе с мятым покрывалом. Вчера они впервые за долгое время не созвонились с Найлом, да и на утренний разговор Гарри тоже не мог рассчитывать. Ему было так паршиво, что он простоял под душем целый час и даже не заметил этого. По времени уже начиналась месса, и Гарри помолился у себя в комнате, надеясь, что бог подскажет ему верный путь. Раскаяние жгло грудь, потому что среди тонны лжи в его жизни, ложь Найлу казалась самой кошмарной, как первородный грех. Если бы Найл с самого начала знал правду о нем, он отреагировал бы иначе, а сейчас Хоран скорее всего думал, что Стайлс намеренно скрывал прошлое, чтобы втереться в доверие и затащить его в постель. Тем ужаснее была мысль, что сперва Гарри и правда хотел это сделать. План развалился почти сразу, стоило им поговорить в первый раз — Стайлс уже чувствовал, что оболочка начала трескаться, как яичная скорлупа, и его сердце потянулось к сыну священника, отбивая быстрые ритмы, словно палочки в руках умелого ударника. Из кухни доносились приятные запахи — матушка приготовила омлет и гренки, обыкновенно Гарри мог съесть несколько порций, но сейчас у него совсем не было аппетита. Он медленно спустился вниз, пытаясь быть, где угодно, но только не в одинокой комнате, где молчал телефон, и сел на диван, обхватив голову руками. Очередной день самобичевания и ярости на самого себя, что Найл тоже назвал бы грехом, однако не винить себя не получалось. Если бы только можно было занять себя, но у Стайлса даже работы не было, чтобы отправиться туда и выбить всю дурь из головы. Прохладная рука матери опустилась на его плечо, несильно сжимая и почти врезаясь ногтями — Гарри вздрогнул всем телом и невнимательно обернулся, рассматривая участливое лицо. Бедная мама! Мало ей проблем с ним, он снова заставил её переживать. – Ты уже второй день сам не свой, – мягко сказала Энн, аккуратно обходя диван и присаживаясь рядом с сыном, намеренно выдерживая небольшую дистанцию. – Что у тебя случилось? Поссорились с Найлом? О, эта материнская проницательность. Гарри готов был обнять маму уже за это, но чувствовал себя таким слабым, что просто не мог пошевелиться. Ему так хотелось поговорить, обсудить эту проблему, но он знал, что не может прийти с этим на заправку или в автомастерскую. И вот к нему пришла мама, как всегда готовая выслушать и помочь, несмотря на то, что он не раз позорил её перед соседями, заваливался домой под утро и оставлял содержимое желудка на покрывале этого самого дивана. На месте матери Гарри уже давно выставил бы себя из дома. Однако Энн была здесь, и её терпеливое лицо вселяло надежду. Гарри почувствовал прилив благодарности. Она была здесь. Она всегда была рядом, когда ему нужно. – Не могу назвать это ссорой, – проговорил Гарри, кусая губы. Дышать было тяжело, как будто кто-то накидал в легкие острых камней, и когда Стайлс открывал рот, можно было услышать странный свист. Как же ему было тошно с себя! – У нас не было никаких... разногласий. Просто Найл... узнал про меня кое-что... – Про твои похождения? – спросила Энн спокойным голосом. – Мама? – удивленно проговорил Гарри. От изумления он даже выпрямился. У него так участилось сердцебиение, словно мама узнала про родительское собрание, которое он тщательно скрывал от нее, потому что в который раз проставил на табели ненастоящую подпись. Или про вызов к классному руководителю, потому что его и других мальчишек (конечно, это были Луи, Лиам и Зейн) впервые поймали на заправке с одной бутылкой на троих. Или что их же вытащили за шкирку из туалета с пачкой дешевых сигарет. Или... но она действительно говорила про это? – Не слепая же я, в самом деле, – игнорируя его ошеломленное лицо проговорила женщина удобно сложила руки на коленях. – Почему ты не рассказал ему сразу? – Сперва это казалось неважным, – ответил Гарри, пытаясь придти в себя. Ему всё еще казалось, что сейчас мама накричит на него за то, что он в который раз опозорил её, однако она была удивительно спокойна, а это сбивало с толку. – Потом слишком важным, чтобы заявить об этом просто так. А теперь он видеть меня не хочет, и вся правда ему не известна. И я не знаю, что мне делать, – сокрушенно проговорил Стайлс. – Обычно Найл говорил мне, что делать. А сейчас он не станет со мной разговаривать и помогать. – Ты всегда можешь поговорить с отцом Хораном, – подсказала Энн, касаясь его руки. Милая мама! Она всегда, всегда думает, что священник может помочь в любой ситуации! У Гарри даже в груди защемило от нежности, и он порывисто обнял женщину, устраиваясь лбом на её плече. Так они сидели раньше, когда Гарри был маленьким мальчиком и мог рассказать ей о всем, что его волновало. Она всегда выслушивала его, по-доброму журила, если нужно, давала дельный совет. – Чем он мне поможет? – спросил Гарри, вдыхая знакомый аромат маминых духов. От нее всегда пахло лилиями, и этот запах с детства успокаивал Гарри. По этому же запаху он узнавал, дома ли мама, возвращаясь домой поздно ночью. – Ты забываешь, что Найл всё-таки сын отца Хорана, – напомнила ему мама. – И, если кто и сможет помочь тебе в этой ситуации, то только он. Он знает Найла лучше всех на свете. И как сына, и как прихожанина. Найл особенный мальчик с большой-большой душой, и в случае с ним тебе нужен и его отец, и его духовный наставник. К счастью, это одно лицо, – Энн отстранила сына от себя и нежно поцеловала лоб. Это напомнило ему те времена, когда любую ссадину можно было вылечить маминым поцелуем. И почему-то, по старой памяти, чуть легче стало и сейчас. – А ты... – Гарри почесал затылок. – Ну, не против того, что я... э-э... ну, знаешь... – Знаешь, я еще в детстве поняла, что девочки тебя не интересуют, – мама откинулась на спинку и задумчиво качнула ногой, словно не замечая, как вытягивается лицо Гарри. – О, поверь, дорогой, это произошло еще до того, как ты сам это понял. Я просто не хочу, чтобы ты меня обманывал, – взгляд матери стал знакомо-строгим, и Гарри моментально замер на месте, боясь пошевелиться. – И я не хочу, чтобы ты закончил свою жизнь с бутылкой пива в картонной коробке. – Я хочу найти работу, – быстро сказал Гарри, взглянув на маму в поисках поддержки. Энн улыбалась одним уголком губ, полувопросительно, полуутвердительно. – Не хочу больше сидеть на твоей шее, родителям напротив надо помогать, – объяснил он. – Так что на коробке я точно не закончу. Энн с благодарностью улыбнулась, словно сам порыв уже достаточно её осчастливил, и её прохладная рука прошлась по растрепанным кудряшкам, слегка приглаживая их. У нее было странное лицо, словно она давно его видела. – Ты хороший мальчик, – уверенно проговорила Энн. – Все совершают ошибки, даже хорошие люди. Я всегда волновалась за тебя, а теперь знаю, что всё будет хорошо. Я знаю, что Найл тебя обязательно поймет. И буду за это молиться. С улыбкой кивнув, Гарри встал с дивана и вернулся в свою комнату, чтобы найти одежду поприличнее. Мятая футболка не очень подходила для серьезного разговора с отцом несостоявшегося бойфренда. До церкви он доехал на машине, чтобы не терять зря время. Не то чтобы Гарри сильно спешил — он знал, что пастырь не сможет поговорить с ним раньше, чем месса закончится и все прихожане разойдутся. Местные любили оставаться в церкви подолгу, задушевно общаться с отцом Хораном и спрашивать его совета во всем (хотя можно было прочитать об этом в Писании), да глазеть на Найла. Он был любимцем не только сомнительных парней, но и местных мамочек, старушек и краснеющих девчушек. Впервые увидев всю эту толпу, Гарри совершил грех злословия, но его, к счастью, никто не услышал. Дело скорее было в том, что у Стайлса совсем не было настроения, чтобы любоваться окрестностями и наслаждаться теплыми деньками лета. Среди расходящихся прихожан Найла не было, что стало для Гарри большим сюрпризом. Не обнаружился он и в развороченном церковном саду, напоминавшем теперь разрушенный дом нечестивых. Зато там нашелся отец Хоран, занимающийся грядками своими руками. На земле были следы и других ног, стало быть, прихожане вновь помогали ему, однако существенных подвижек не было. Уничтожить чудесный сад было куда проще, чем вернуть его к жизни. – Найл рассказал мне, что произошло, – сказал отец Хоран и вытер ладонь носовым платком, прежде чем пожал Гарри руку. В который раз за утро, душа у Гарри чуть не покинула тело, и рука, которую пастырь еще сжимал, стала неприятно липкой. Однако пастырь невозмутимо продолжил. – Местные хулиганы уничтожили садик. Бедный, бедный Найл! Он так любил это место. – Да, я тоже, – сказал Гарри, еще раз оглянув садик. Теперь, когда земля подсохла, он выглядел даже еще хуже. – Я хотел поговорить с Вами, – перешел к делу Стайлс. – Обо мне. И о Найле. И о многих вещах, что случились с нами за это время. Несколько секунд отец Хоран внимательно смотрел на него, будто пытаясь понять, что у Стайлса в голове, после чего вполне дружелюбно махнул рукой в сторону знакомой скамейки. В тот же момент Гарри почувствовал, что его не держат ноги, и предложение пастыря оказалось весьма кстати. Они прошли по знакомой тропинке и расположились в тени, прислушиваясь к птицам — они не покинули сад даже после того, как его испортили. К счастью, деревья почти не пострадали, гнезда пташек остались в целости, но сидеть на скамейке теперь было не так уютно. Возможно, причина заключалась в том, что Найла сейчас не было рядом. – Я тебя слушаю, – сказал пастырь, знакомо склонившись вперед. – Мы с Вашим сыном любим друг друга, – на духу проговорил Гарри. – Недавно он узнал, что у меня была сексуальная связь. И не одна. И, чтобы быть честным еще и с Вами, их было очень много, но, к счастью, я не считал. Это для меня не достижение, и я этим не горжусь. Теперь. К сожалению, Найл узнал это не от меня, он даже сперва не поверил, но я это подтвердил. И теперь он... не верит мне. Нет, конечно, у него есть на это право, потому что это выглядит так... как это выглядит. Но таковым не является. Найл думает, что я несерьезно к нему отношусь и что для меня он всего лишь игрушка или вроде того. Но это не правда. Я люблю его. Вот, – Гарри выдохнул и, наконец, взглянул на пастыря. Он ожидал, что пастырь страшно рассердится, назовет грешником, захочет выгнать из церкви или заставить покаяться, но отец Хоран просто смотрел на него, не мигая, и не говорил ни слова. Стайлс даже с ужасом заподозрил, что его хватил удар, и уже потянулся к карману, чтобы набрать номер скорой помощи, как пастырь вдруг покачал головой, словно пытался вытрясти из нее какую-то мысль. Глаза у него были точь-в-точь, как у Найла, и это слегка обнадеживало. Во многом потому что Гарри не мог поверить, что у злого или нетерпимого человека может быть что-то, как у Найла. Словно на Хорана в свое время щедро разлилась Божья благодать. – Не так-то просто это переварить, – наконец, сказал пастырь, разминая виски. Голос у него был напряженный, но, к счастью, не раздраженный, и Гарри мысленно возблагодарил бога за помощь. – Признаться, до меня доходили некоторые слухи: когда живешь в маленьком городке — это в порядке вещей. Но я не думал, что это правда, – отец Хоран посмотрел Стайлсу в глаза. – Я понимаю, почему Найл так отреагировал. Это большой грех, Гарри, и, давай уж говорить как взрослые люди, есть большой риск подхватить заразу, – это было сказано с таким сочувствием, что Гарри опустил плечи от стыда. – Ну-ну, не падай духом. Я вижу, что ты раскаиваешься и как сильно на тебя это давит. Я не могу поддержать тебя, как духовник, прости. Но, как отец Найла, я могу дать тебе несколько советов. Понимаешь, он несколько... фанатичен, – пастырь Хоран покачал головой и задумчиво посмотрел на небо, щурясь из-за яркого солнца. – Это касается не только религии, но и этого его джаза, да и других вещей тоже, взять хотя бы сад... Знаешь, его никогда не нужно было заставлять идти на мессу. Это Грег любил валяться в постели до обеда, но Найл всегда вставал раньше всех, брал молитвенник. Такой он у меня мальчик, – отец Хоран с улыбкой пожал плечами. – Я знал, что он особенный, и сперва это очень давило на меня. Святому отцу не положено осуждать, кто бы там что ни думал. Он очень старался, я видел. Но, похоже, это естественно для него. Таким его создал Господь, и это даже Найлу не изменить, – пастырь снова покачал головой, и Гарри почти услышал, как его мысли столкнулись друг с другом. – Ему сейчас тяжело, потому что он впервые сталкивается с по настоящему сильным чувством. Это испытание его веры, и он хочет с ним справиться. Думаю, тебе нужно поддержать его, – наконец, проговорил пастырь. – Подумай о работе, о духовном очищении. Мне кажется, Найлу очень нужно увидеть, что ты изменился. Это сложно, я понимаю, – кивнул мужчина своим словам. – Но такой он человек. Ты можешь отказаться. – Я не буду отказываться от Найла, – решительно проговорил Гарри и, поднявшись со скамейки, вновь пожал отцу Хорану руку. – Спасибо Вам, пастырь. На следующий же день Гарри начал работать грузчиком и получил первую крошечную зарплату, на которую с гордостью сделал необходимые покупки в магазине, чем невероятно обрадовал маму. Ему также захотелось купить ей хороший букет цветов, поэтому Гарри зашел в цветочный магазин и долго выбирал подходящий подарок. Это моментально оставило его на нуле, но Гарри ни о чем не жалел. Он чувствовал себя человеком, а это было самое главное. Конечно, мама волновалась, что Гарри слишком сильно надрывается. Ей казалось, такая тяжелая работа совсем не по нему, но Стайлс был в себе уверен, и ему впервые в жизни казалось, что он поступает правильно. По вечерам он ездил в церковь, помогал отцу Хорану и другим прихожанам ухаживать за садом. Найла среди них не было, но Гарри приезжал вовсе не для того, чтобы его увидеть. Хотя его взгляд всё равно пытался невольно отыскать знакомую рубашку и непослушные волосы среди толпы посторонних. К концу недели Стайлс окончательно уверился, что готов ехать к Хорану. Он ни разу не проспал работу, уже привыкший вставать пораньше, потому что они с Найлом обыкновенно встречались по утрам. Стайлс молился утром, вечером и перед едой, старался, как мог, сдерживать грешные помыслы и почти не ругался, когда уронил тяжелую коробку себе на ногу. Так что Гарри надел лучшую рубашку, выгладил брюки и подъехал к дому пастыря пораньше. Милый сердцу фургон стоял у обочины, как новенький, сияя свежей краской и начищенными дисками. Никто больше его не трогал, а если бы ему пришло это в голову... Гарри нашел бы способ расквитаться. В воздухе пахло свежестью — рано утром было не очень жарко, и Гарри чувствовал почти все ароматы местных растений. Насладиться ими не удалось, потому что от волнения Стайлс почти ни на чем не мог сосредоточиться. Он боялся, что Найл прогонит его в тот же миг, как увидит, но дверь ему открыл пастырь, и Гарри, с облегчением выдохнув, попросился внутрь. Они перебросились парой фраз, Гарри похвастался новой работой, и пастырь очень тепло воспринял эту новость. Конечно, профессия была не на зависть каждому, но Гарри с чего-то начал, и это был бесспорный плюс. Пройдя по знакомому коридору, Стайлс в который раз пробежался глазами по рамкам с фотографиями, они были очень семейными, и Гарри нравилось разглядывать их. В комнате Найла было удивительно тихо, словно внутри никого не было, но отец Хоран сказал, что Найлер не покидал дом. Гарри постучал трижды, однако никто не ответил, и тогда он взял на себя смелость и робко проник внутрь комнаты, тихонько притворив дверь за собой. Найл лежал на своей кровати на боку и обнимал подушку двумя руками. Чарльз Мингус на плакате по-прежнему играл на контрабасе, но звуков джаза не было слышно. Это делало комнату пустой и одинокой. Рядом с кроватью, на плоском стуле, которого Гарри раньше не видел, лежало Священное Писание. Закладки торчали изо всех мест, будто Найл выделил каждую страницу. Некоторые выглядели старыми и потрепанными, другие казались совсем новыми. Возле Писания находился обыкновенный блокнот на кольцах, исписанный вдоль и поперек округлым почерком Найла. Кажется, он что-то искал. – Привет, – неуверенно проговорил Гарри, осторожно приближаясь к кровати. Он не был уверен, что ему позволено устроиться на краешке, но всё-таки рискнул и опустился рядом с ногами Найла. Хоран вздрогнул и бросил на него медленный взгляд, от которого у Стайлса по лодыжкам побежали мурашки. – Поговорим? Всё также обнимая подушку, Найл медленно сел. Он молчал, и это было непривычно и немного пугающе. Обыкновенно Хоран был общительным и никогда не игнорировал приветствия, но, возможно, сейчас Найл не хотел даже воздухом одним с ним дышать, не то что разговаривать. Впрочем, это было честно. Узнай он правду раньше, возможно, всё так бы и было, нечего себя обнадеживать. Однако Гарри хотелось питать надежду. Она жила в нем, как маленькая белокрылая голубка, несущая радость и свет на своих перышках, и Гарри следил за ней с ощущением легкой очищающей грусти. Именно Найл научил его видеть свет и находить радость в мелочах, ценить окружающих и получать удовольствие от добрых поступков. И за это стоило цепляться. Стайлс глубоко вздохнул для храбрости. – Вижу, ты тут Писание читал, должно быть, это было... нравоучительно, – предпринял попытку он. Найл посмотрел на него в упор, но ничего не ответил. – Я тоже читал. Старался. Сумасшедшая была неделя, – произнес Гарри пободрее. – Я работу нашел. Денег не очень много платят, ну, а что я хотел? – Стайлс нервно рассмеялся. – Спасибо, что взяли. И... непривычно очень было. Приходить вечером и с тобой не говорить по телефону. Я молился. Утром и вечером. Думаю, я готов к настоящей мессе. – Какой ты молодец, – тихо сказал Найл, пошкрябав подушку ногтями. Это не прозвучало холодно или отстраненно. По сути это не прозвучало вообще никак, и для Гарри это стало такой неожиданностью, что он даже опешил. Настолько привыкший к сладкому голосу с нотками макового молока, Гарри не мог уловить в высохшем роднике голосовых связок прежнее, родное и знакомое. Это он сжег маковое поле. – Да, спасибо... Я не об этом пришел поговорить, – проговорил он неуверенно. – Вернее, и об этом тоже, но прежде всего о том, что сказал Эштон, – Найл издал какой-то еле различимый звук. – Знаю, тяжело это принять и мне следовало сказать раньше, я просто... боялся. Боялся сказать, как раз потому что думал, ты решишь, словно я хочу лишь использовать тебя. И... я не скрываю, мое влечение очень сильно, и когда мы только познакомились, это было практически перманентной мыслью. Но я изменился, – Гарри взглянул Найлу в лицо, и Хоран вдруг опустил веки, будто хотел рассмотреть свои руки. – Самое главное, я не жалею об этих изменениях. Я люблю тебя. И я сделаю, что угодно, чтобы подтвердить искренность своих намерений. Я нашел работу, я буду ходить в церковь и уважительно относиться к другим людям. Я уже не тот Гарри, каким был. Я другой. Это трудно, мы разные, – со вздохом добавил Стайлс. – Я ленивый оболтус, ты пример для подражания. У меня была куча парней, у тебя никого не было... – Я целовал отца Томаса, – быстро сказал Найл. Гарри показалось, что он оглох. У него начало шуметь в ушах, и Стайлс прекрасно знал, что это кровь, которую сердце, расшалившись, начало гонять вдвое быстрее. И всё-таки он попытался выдохнуть, чему помешал странный комок в горле. Возможно, разволновавшись, Гарри просто что-то не так понял. Это было бы логично. Хотя, фраза была слишком простая, чтобы понять что-то не так. Найл всё еще не смотрел на него, и Гарри едва сдержал порыв насильно заставить его посмотреть на себя. – Что, прости, ты сказал? – спросил Гарри. Он едва слышал свой голос, потому что уши были заложены. Найл отставил подушку, но его взгляд так и не поднялся. – Я целовал отца Томаса, – проговорил Найл, как показалось Гарри, спокойно. – Мы с ним вместе учились в школе, он был на несколько классов старше. Я его целовал. – Ты хочешь сказать, что... – Гарри попытался подобрать слова. – Так получилось. У Вас случился поцелуй, в смысле, случайный, потому что был такой момент, иногда люди просто целуют друг друга без особой на то причины, и... – Нет, он мне нравился, и я его поцеловал, – сказал Найл, на мгновение встретившись глазами с Гарри. – Это была подростковая симпатия. Он казался мне крутым, и я был... – Ты был в него влюблен! – воскликнул Гарри разъяренно. Отец Томас! Этот высокий миловидный пастырь с безмятежной прической хулигана сразу показался Гарри подозрительным типом. Он так смотрел на Найла и так смотрел на него. Стайлс всегда нутром чувствовал, когда на горизонте появлялись соперники. Эштон, Майкл, даже Луи... нет, они никогда не были соперниками, но вот отец Томас представлял серьезную угрозу, и Стайлс почувствовал это еще тогда. Ведь именно тогда он и подумал: этот Томас и был причиной того, что Найл не так уж и неопытен в поцелуях! Нет, его не провести, Гарри всегда был бдительным, всегда чувствовал, словно сам Господь наделил его прозорливостью. Дела сбили его с толку, а ведь он уже собирался навести справки об этом парне. И если бы он узнал раньше... Найл глубоко вздохнул, словно Гарри сказал что-то неприятное. – Да, был, – повторил Хоран терпеливо. – Но я это перерос, – почти по слогам добавил он, на этот раз уже сам заглядывая Стайлсу в лицо. – Наваждение спало, чему я очень рад. – Вот дерьмо. – Почему тебя это злит? – спросил Найл, и руки сами собой скрестились на груди. Гарри был так зол, что даже не обратил внимание на то, каким спокойным тоном Найл с ним разговаривает. Ему просто хотелось найти дом отца Томаса и разнести его по камешку. И, может, плюнуть ему в гель для укладки волос. Возможно (почти наверняка), это были греховные мысли, но отец Томас теперь виделся Гарри врагом. А он еще с ним вежливо поздоровался! – Потому что внезапно оказывается, что у тебя есть бывший. – У меня нет никакого бывшего, – ответил Найл, придвигаясь ближе. – Я был подростком. Я признался ему в своих чувствах. Он не мог их принять, потому что шел в духовную семинарию, – Гарри с облегчением вздохнул. – Потом мы пересеклись в колледже. Он хотел начать отношения... – Он что хотел? – злобно спросил Гарри. Следовало отдать Гарри должное, он честно пытался не злиться. Стайлс прекрасно понимал, что злость — это грех. И к тому же она расстраивает Найла. Однако перестать сердиться было не так просто, и даже пресловутый счет до десяти не сильно помогал. Пожалуй, теперь он понимал, что чувствовал Найл тогда в церковном саду. Матерь божья, а ведь это всего один человек и всего один поцелуй. – Ты слышал всё, – сказал Найл кротким голосом. – Но мне этого не хотелось. Это было детское, и внутри ничего не колыхнулось, когда я его увидел в колледже, – Найл повел плечами и посмотрел на Гарри, который почувствовал волну облегчения. Прощай, Томас. Тебе здесь ничего не светит. – Да и потом тоже. Это то, что бывает и проходит. С тобой... всё по-другому. – И на том спасибо, – пробурчал Гарри, машинально похрустывая костяшками пальцев. Не то чтобы он собрался бить кого-то, обычно это просто успокаивало. – Ненавижу его. Я сразу понял, что он... что тут что-то нечисто! Найл снова взял подушку в руки и погладил, как котенка. – Мне тяжело, – негромко сказал Найл, прижимая подушку к себе и опуская на нее подбородок. – Я знаю, что ты изменился, Гарри, – свет надежды промелькнул для Гарри в окне, и Стайлс вцепился в него всей душой. Он был благодарен уже за то, что просто услышал эти слова. – Я хочу в это верить. И я очень рад, что ты нашел работу, – добавил Хоран, и Стайлс наконец-то уловил нотки знакомого тепла. – Но мне так больно. И так страшно, – Найл посмотрел на него в упор. – Если... если ты, правда, хочешь быть вместе со мной, ты должен кое-что сделать. – Что угодно, – моментально сказал Гарри. В этот момент он был готов на любой подвиг. Ни починку фургона, ни поход на мессу Гарри не считал подвигами. Он мыслил масштабнее, шире и больше. Если бы Хоран попросил одолеть дракона, Гарри нашел бы его и сделал. Если бы нужно было достать Луну с неба, Гарри заарканил бы её с помощью лассо и протащил вниз, нарушив земную гравитацию. Если бы нужно было навсегда уехать, поменяв имена и забыв о близких, Стайлс бы не думал ни секунды. – Не обещай, пока не знаешь, что, – знакомым назидательным тоном сказал Найл, однако его голос звучал глуше обычного. – Прежде всего мы должны поехать в церковь отца Томаса. – Я не поеду к твоему бывшему! – воскликнул Гарри. Ему даже стало обидно. Казалось, они только пришли к хрупкому, словно хрусталь, и тонкому, как утренняя паутинка, пониманию, а теперь Хоран хотел поехать к этому идеальному отцу Томасу. Конечно, Гарри это заслужил, но уж ехать и смотреть, как любовь всей его жизни — его первая любовь — возвращается к этому... (У Гарри не было цензурного слова, чтобы описать отца Томаса, поэтому он просто звал его «этот») Было выше его сил. Похоже, именно такие вещи и звали испытанием веры. – Он мне не бывший, – повторил Найл бесцветным голосом. – И мы едем не к нему, а в церковь. – Один хрен, – пробурчал Стайлс. Найл вновь опустил подбородок на подушку. Он не возражал, не уговаривал, не цитировал Библию и вообще выглядел странно притихшим. Казалось, будто Найл разочарован его отказом, и его разочарование было прозрачно-кристалльным, как чистое-чистое озеро, в котором никогда никто не купался. И если раньше его взгляд всегда был нежно-трогательным, сейчас он казался упавшим и разбившимся, как комета, красиво сгорающая в атмосфере. – Ладно, – нехотя согласился Гарри. Найл поднял на него прозрачный взгляд. – Но я буду за Вами следить, – предупредил он, зачем-то указав перед собой пальцем. – Ты зайдешь в церковь со мной, – ответил Найл, заметно успокаивая Гарри. – И выйдешь со мной. Тебя это устраивает? – Да, – вздохнул Гарри, размышляя про себя, что врагов лучше держать на виду. Возможно, он сумеет как-то невербально показать Томасу, что ему здесь больше нечего ловить. Рыбалка ради развлечения наверняка тяжкий грех. Поднявшись с кровати, Найл пристроил многострадальную подушку у изголовья, переложил Писание и блокнот на рабочий стол, крепко схватил Гарри за локоть (Стайлс чуть не задохнулся от этого обжигающе-приятного касания) и поволок к выходу. – Мы уезжаем, – бросил Найл своему отцу. Пастырь всё еще был дома, просматривая заготовки речи для сегодняшней мессы. Глядя, как тщательно отец Хоран готовится, Стайлс искренне пожалел, что ни разу не выслушал его, как следует, пока бывал на мессе еще ребенком. Возможно, так бы он уловил для себя что-то полезное, и сейчас они с Найлом не ехали бы к Томасу. – Буду молиться, чтобы Ваша поездка прошла удачно, – миролюбиво сказал отец Хоран, на мгновение отрываясь от записной книжки. – Большое спасибо, пастырь, – успел сказать Гарри, прежде чем они скрылись за дверью. На улице уже было довольно тепло, и Гарри очень порадовался про себя наличию кондиционера в машине. – А как же «почитай родителей»? – Я не грубил, просто поставил в известность, – сказал Найл, перебрасывая Гарри ключи от фургона. Стайлс поймал их на лету и удивленно посмотрел на Хорана, словно не веря, что сын пастыря снова позволяет ему вести. Найл дрогнул уголком губ и пожал плечами, но Гарри уже счел это хорошим знаком и открыл дверь перед Хораном, пропуская его внутрь. Теперь, когда фургон был светлее, он не нагревался так быстро. – Спасибо. Выбирай радиостанцию. – Мне больше нравится с тобой говорить, – просто ответил Гарри, но всё-таки нашел радио для дальнобойщиков. Он редко его слушал, обычно дома, лежа на кровати, и это было интересно — представлять себя в поездке и узнавать, что творится на шоссе. Ему нравилось представлять путь, дорогу, возникающую под колесами. Обыкновенно казалось, будто её просто не существует, пока тело импульсивно не двинется вперед, и мир сотворяется на ходу, точно карта в компьютерной игре прогружается очень медленно. Возможно, мысль была немного кощунственной, но Гарри не отрицал — мир прекрасен и удивителен. Одинаково хорошо выглядят сухая земля и бескрайние луга, что появляются в нескольких милях от города. Прекрасны цветы, дикие и полевые, чьи ароматы дразнят ноздри с весны по осень. Замечательны и птицы, их пение не смолкает даже по ночам, потому что пташки обыкновенно сменяют друг друга. Соловей передает эстафету дрозду, и грустная ночная песня сменяется утренней веселой. Чудесный край, будто богом отмеченный, потому что и краски, и ароматы, и звуки здесь были славные и душевные, приносящие умиротворение и спокойствие. Не живи Гарри в этом месте, обязательно хотел бы поселиться в подобном краю. – Слышал, ты помогаешь папе восстановить сад, – проговорил Найл вдруг. Они проехали много миль, и Гарри уже не ожидал, что Найл с ним заговорит. Он моментально заглушил радио, не дослушав новость про строительство новой заправки — в салоне стало необыкновенно тихо, лишь еле различимое дыхание сына пастыря, звучавшее, как легкое дуновение ветра. – По большей части я всё порчу, – сказал Гарри, по непонятной для себя причине постукивая по рулю. – Слишком сильно приминаю землю и не остается воздуха. После меня всё приходится рыхлить. А ты не ходишь на мессу, – Стайлс старался, чтобы это звучало без упрека, но ему показалось, будто что-то всё-таки проскользнуло в его голосе. – Впервые в жизни пропустил воскресную, – задумчиво проговорил Найл, рассматривая проскальзывающие мимо пейзажи. Чем ближе они были, тем быстрее проносились, лишь дальние постройки, облака и далекие деревья двигались медленно, словно никуда не спешили. – Я так раскаиваюсь. – Знаю, – ответил Гарри. – И так, мы едем, чтобы... – Мы поговорим об этом после того, как закончим дела, – сказал Найл, продолжая глядеть в окно. – У меня сейчас столько же вопросов, сколько и у тебя, – добавил он уже мягче. Было похоже, что сын пастыря, даже очень стараясь, всё равно не мог держать дистанцию и отстраняться от него. И Гарри очень сильно пожалел, что не знает наизусть какой-нибудь хороший отрывок Библии, иллюстрирующий его вдохновение и надежду. Разве что захотелось напеть «I say love it if a flower and you it's only seed». – Я знаю, какой услышу ответ, но просто, на всякий случай... – неуверенно проговорил Гарри, покосившись в сторону Найла. – Мы ведь не будем делать ничего незаконного? Найл слабо улыбнулся. – Об этом ты точно можешь не волноваться. У знакомого ранчо, где Гарри впервые в жизни прокатился на настоящей лошади и познакомился с забавным фермером, они свернули направо по шоссе. Найл пообещал подсказывать, но дорога была прямой, поворотов и табличек не было, словно путь не вел никуда, но вскоре Гарри увидел одинокую церквушку. В нескольких милях от нее можно было различить городок, но Стайлс уже знал, куда им нужно, и вел фургон уверенно и спокойно. Ход у него стал намного лучше. Местная церковь отличалась от их церкви, она была выше и светлее, и Гарри понял, почему Найлу здесь спокойнее. В отличие от их аскетичной церквушки, местная церковь казалась уютной и гостеприимной, похожей больше на загородный домик Спасителя, чем на его резиденцию. Мысль была ужасно глупой, и Гарри велел себе больше никогда не проводить подобных аналогий. Когда они подъехали ближе, навстречу к ним уже шли прихожане. Кажется, они покидали мессу. Кто-то даже узнал Найла и помахал ему рукой. Сердечно кивнув, Найл помахал в ответ. Он снова взял Гарри за локоть и решительно повел его внутрь, не давая осмотреться. Внутри было светло и уютно: казалось, будто они находятся не в церкви, а в каком-то не очень меблированном домике. Большого распятия с Иисусом не было, как не было и других статуй. Отец Томас стоял у коробки с брошюрами и аккуратно раскладывал их, задумчиво дотрагиваясь до подбородка. Найл, поколебавшись, почему-то не стал совершать крестное знамение, а Стайлс даже подумал, будь их церковь похожей на эту, возможно, он не боялся бы туда входить, и тут же опасливо вжал голову в плечи, как будто его мысли могли быть услышаны в любой миг. Божьей кары не последовало. Возможно, Спаситель не посчитал это тяжким грехом, и Гарри выдохнул спокойнее. – Здравствуй, Томас, – сказал Найл, приближаясь к старому знакомому. Он говорил так спокойно, что Гарри почти перестал волноваться — не было похоже, что так говорят с теми, к кому испытывают влечение. Тем более, Найл всё еще держал его за локоть, не отпуская даже в божьем доме. И это действительно говорило о многом. – Привет, – проговорил Гарри уже более открыто. – Мои друзья, – улыбнулся пастырь так, словно был рад видеть их обоих. – Какими судьбами? Пришли поговорить? – Да, – кивнул Найл, мягко подталкивая Гарри вперед. Они устроились на лавочке — местные скамеечки, отметил Стайлс, были удобнее, чем в их церкви. Ладонь Хорана переместилась, и теперь он держал его прямо за руку, слегка переплетая пальцы. Стайлс с удивлением заметил, что они дрожат. – Я много думал об этом и много читал Священное писание. И сейчас я нахожусь на перепутье, потому что душой я верую во Спасителя, я молюсь, я стараюсь не грешить, – Найл глубоко вздохнул, собираясь с мыслями. – Но не могу отказаться от своих чувств к Гарри, – Стайлс почувствовал, что у него начинает гореть кожа на лице. И если бы он не знал, что его так волнует признание Найла перед... посторонним человеком и к тому же пастырем, Гарри подумал, что это, наконец, божья кара за все его прегрешения. – Как бы я ни молился, как бы ни пытался от него отказаться, мои чувства сильнее. И поэтому мне, а точнее нам, нужна твоя помощь. Ты всегда был смелее, поэтому что... ты здесь. Найл обвел церковь глазами так, словно они находились в пряничном домике. Про себя Гарри радовался уже тому, что здесь нет пугающих статуй. – Здесь? А что, с церковью что-то не так? Она вроде ничего, довольно уютная. Я бы даже сказал, получше нашей, – проговорил Гарри. Найл и Томас одновременно посмотрели на него. – Простите, – тише сказал он и сжал пальцы Найла посильнее. – Я просто не вижу никакой существенной разницы. Классный ковер у Вас тут. – Спасибо, – проговорил отец Томас, странно улыбнувшись. – Это протестантская церковь, – уже серьезнее проговорил Томас. Гарри зачем-то посмотрел в окно. – Она отличается от Вашей. Наша церковь либеральна и во многом она... терпимее. К своему новоиспеченному стыду, Гарри понятия не имел, что протестантская церковь и католическая чем-то отличаются друг от друга. А уж если бы ему сказали, что существуют и другие церкви, для Гарри это и вовсе бы стало большим открытием. Над ним не посмеялись. Его не обвинили в малодушии. К нему отнеслись так, будто он не виноват в своем незнании, и это, пожалуй, был один их тех моментов, когда Стайлс не уставал удивляться терпимости веры. – В нашей церкви существует запрет, – продолжил Найл. – И нам с Гарри нужно покаяться и... почиститься. Но Ваша церковь вроде как позволяет... – Так Вы хотите обвенчаться? – спросил отец Томас, великодушно не заставляя Найла продолжать мысль. Гарри еле слышно закашлялся, но быстро сделал лицо серьезным. От волнения его руки снова стали липкими, и ему было страшно, что Найл мог это почувствовать. Хоран не обращал внимания, словно это было совсем не важно. Он смотрел на отца Томаса, но не с любовью и нежностью, а с болезненным, почти мучительным вопросом, который легко было прочитать на лице. – В нашей вере моногамные гомосексуальные отношения не являются отклонением от нормы, – кивнул отец Томас, словно никакой заминки не было. – Мы трактуем слова «плодитесь и размножайтесь» не как прямой призыв к действию. Если Вами движет любовь, такой союз считается приемлемым. – Не понимаю, как можно трактовать Библию иначе, – сказал Найл, покачав головой. – Библия всё время менялась, – ответил отец Томас. – Раньше, когда было распространено рабство, оно и в Писании не считалось чем-то из ряда вон выходящим. И тем не менее сейчас это незаконно, да и священник тебя осудит, если узнает, что ты кого-то заставляешь себе прислуживать, – Томас развел руками, как бы говоря: «Да, это так». – Бог и разводы ненавидит и всё равно позволяет их. Точно также с гомосексуальностью. Просто мы идем вперед быстрее, чем меняется книга, – подытожил он. – Только и всего. От слов отца Томаса повеяло такой надеждой, что Гарри даже от души его простил. Кажется, он был на их стороне. И, как бы их церковь ни выглядела, она тоже была на их стороне, а это заслуживало самого искреннего тепла, что было у Стайлса на душе. Сейчас Гарри готов был построить еще одну такую же, чтобы у всех милых прихожан этой церкви было еще одно местечко для молитвы и осмысления Библии. – А я говорил Найлу, что Господь не призывал никого ненавидеть, – сказал Гарри, несильно встряхнув сына пастыря за руку. – Правда, я Библию целиком не читал. – Религия должна приспосабливаться под меняющееся общество, – нравоучительно заметил Томас, однако это было мягко и беззлобно. – Так было всегда. И так должно быть. Бог создал нас всех такими, какие мы есть. Он сам подарил Вам любовь, и в ней нет ничего от дьявола, потому что она никому не вредит. А то, что у Вас не может быть своих детей... У Иисуса тоже было два отца и одна суррогатная мать. Помните об этом, – Томас улыбнулся. Внезапно Найл нервно рассмеялся, однако на его глазах выступили слезы. Он не заплакал, хотя и оттер их указательным пальцем. Его лицо выглядело странно, незнакомо, и в нем впервые было больше человеческого, чем ангельского. И это показалось Стайлсу таким прекрасным, что он готов был поцеловать Хорана прямо сейчас, в приоткрытый алый рот. Найл посмотрел на Гарри и, наконец, перевел взгляд на отца Томаса. – Спасибо за помощь, – благодарно сказал он, поднимаясь со скамейки. Их руки еще были сцеплены, так что Стайлс машинально сделал тоже самое. – Возможно, мы скоро вернемся. – Да, спасибо, – ответил Гарри. – Я, правда, не знаю, за что, но вроде тут происходит что-то хорошее. Томас улыбнулся. – Здесь Вам всегда рады. Они вышли на улицу медленным шагом, и Найл посмотрел на горизонт. Небо было ярким, дневным, почти ослепительным, и облака выглядели белоснежными и могучими. Ветер доносил запахи луга, и Гарри чувствовал всю эту зелень ноздрями. Она приятно оседала в легких, и это было намного лучше, чем дышать табачным дымом. Несколько секунд они стояли вот так, а потом Найл повернулся к нему. Гарри посмотрел в посветлевшее лицо. Глаза знакомо сияли голубым, и в них Стайлс увидел прежнее, родное, горячо любимое и близкое. – Я хочу быть с тобой, – трепетно проговорил Найл, словно целовал каждое слово. Сердце Гарри знакомо подпрыгнуло и тепло прилило к каждой части тела. Он был счастлив, как никогда в эту минуту. – Но я не хочу жить во грехе. Поэтому, если ты действительно хочешь быть со мной, нам нужно обвенчаться. Ты согласен? Это было именно то, о чем Найл говорил в комнате, Стайлс понял моментально. И теперь всё встало на свои места, как собранная целиком модель Вселенной — и вопрос в церкви, и его странная задумчивость, и поездка в целом. Стайлс делал себя лучше для Найла. Хоран искал для них выход. – Конечно, – с секундной заминкой проговорил Гарри, чувствуя себя обескураженным и вдохновленным. – Конечно, я согласен. – Подожди, не соглашайся так быстро, – остановил его Найл, сияя теплыми, весенними льдинками в глазах. – Подумай, хорошо? Всё будет по настоящему, – его бархатистый голос понизился до лилейного шепота. – Ты больше не сможешь быть с кем-то, кроме меня. Ты не сможешь оставить меня надолго. Мы будем жить вместе, скорее всего заведем детей. – Да, да, я хочу этого, – повторил Гарри, чувствуя, что сама мысль приятно доводит его до грани. Слова Найла не пугали его, лишь больше искушали, как будто устами Хорана были произнесены его мечты. Всё то, что раньше казалось семейной каторгой, теперь виделось, как самое настоящее счастье. Стайлс желал этого, и лишь одно вызывало у него жалось — что эта идея не пришла ему первому в голову. Он не хотел расставаться с первого момента встречи, он искал путь остаться, и этот путь был. Найл осторожно взял Гарри за лицо, не давая отвести взгляд. – Я прошу тебя подумать, – с мягкой настойчивостью сказал Найл. – Подумай несколько раз. Привыкни к этой мысли. Пойми, что на кону стоит очень многое. Я не хочу тебя терять. Но и привязывать к себе насильно не хочу. Ты должен быть уверенным в своем выборе, – пальцы Хорана скользнули по его щекам и остановились на плечах. – И я не против видеться, пока ты думаешь. Только взвесь всё, хорошо? – Хорошо, – осторожно кивнул Гарри, наклоняя голову так, чтобы коснуться щекой его ладони.