И знамя его надо мною — любовь

Гарри понадобилось время. Принятие решения заняло у него три секунды. Точнее, три секунды он произносил про себя: «Я хочу, чтобы Найл стал моим мужем», а само решение заняло меньше мгновения, и собственная уверенность приятно обрадовала Стайлса. Впервые в жизни ему не пришлось спрашивать себя сотню раз, точно ли всё взаправду и хватит ли ему ответственности, чтобы довести дело до конца. Он знал, что всё получится. Однако Гарри нужно было серьезно подготовиться к встрече с Найлом и, на его счастье, он всегда мог поработать сверхурочно, чтобы заявить о своем решении, как полагается. Что уж скрывать, Гарри не знал наверняка, как полагается. Для этого не было какой-то определенной формулы, которую можно было бы выучить, чтобы не случилось ничего из ряда вон выходящего. Стайлс просто чувствовал: ему обязательно нужно сказать матери о том, что они с Найлом собираются пожениться по настоящему и, возможно, получить самое настоящее благословение. Это казалось настолько хорошей идеей, что Гарри не стал откладывать разговор в долгий ящик. Стайлс и так тянул слишком долго, и его жизнь начала налаживаться лишь когда Гарри начал принимать какие-то решения и, наконец, совершать действия, помимо распития пива на грязной заправке. Поймал он её на кухне — Энн была занята выпечкой для благотворительной ярмарки, и у Гарри капали слюнки от мысли о целой куче сладостей, что пробудут некоторое время под крышей его дома в пределах полной досягаемости. Мама легко обернулась, поднимая в воздух облачко муки, посмотрела на него внимательно и спокойно, как будто уже всё знала. Секунду рассматривая умиротворенное лицо матери, Гарри наклонился к её уху, задевая лицом выбивающиеся пряди волос. В детстве он всегда так делал, и его слова мгновенно превращались в секрет, даже если разговор шел о конфетах. Раньше ему приходилось тянуть маму за подол, а чуть позже за рукав, чтобы она наклонилась к нему и позволила поведать свою тайну, сейчас Стайлс наклонялся сам. Гарри был уже выше мамы, и она казалась особенно хрупкой в этот момент. Каким же дураком он был, когда не ценил то, что эта женщина для него делала. Нет, она заслуживала знать одной из первых, раньше, чем Луи, Лиам и Зейн, хотя они и его лучшие друзья. «Мы с Найлом поженимся. По-настоящему», – проговорил он таинственным, как ему показалось, голосом. Мама уронила пышное тесто на доску, быстро повернулась к нему лицом, ошеломленно открыв рот. Тонкие руки, перемазанные мукой, машинально прижались к груди. Она смотрела на него глазами, так похожими на его собственные, и с каждой секундой они становились влажнее и влажнее. Глаза озера наполнялись водой прямо на его глазах. Уголки её рта дрожали, медленно поднимаясь вверх. – Мой маленький, – мама взяла его за щеки сухими от муки ладонями и всхлипнула, закусывая губы изнутри, но тут же взяла себя в руки и улыбнулась, смаргивая первую дорожку слез. Гарри вытер её слезы большими пальцами — они были теплыми и впервые за долгое время счастливыми. – Надо позвонить Джемме, – резво собралась женщина, вытирая руки кухонным полотенцем. – И Десу тоже. И твоей бабушке, конечно. О, я так волнуюсь! Столько всего надо сделать, ты же ничего без меня не можешь! – засуетилась она. – А где будет проходить торжество? И где Вы будете жить? Я могу переехать в комнату Джеммы, и тогда большая спальня останется Вам, – задумчиво проговорила мама, подлетая к стационарному телефону. Её взгляд снова остановился на лице сына. – А что думает пастырь? Он же не рассчитывает, что Вы останетесь у него? – Энн коротко рассмеялась и внезапно покачала головой. – Тебе нужно купить костюм. Какого цвета будет костюм у Найла? – Ну, мама, – знакомо протянул Гарри, чувствуя странный прилив паники. Он, конечно, знал, что свадьба — это не просто так, но до этого момента еще не знал, как много нужно вещей. А ведь мама взяла лишь верхушку айсберга. Наверняка имелись и какие-то другие моменты, требующие его внимания. – Всё нужно обдумать, как следует. И я сам буду думать, – предупредил он, прислоняясь бедром к столу. – Я уже взрослый. Ему вдруг показалось, что только маленькие дети важно заявляют своим родителям «я уже взрослый», запинаясь о собственные сандалики и растягиваясь на песке. По крайней мере, не сказал «я уже большой» — самому было бы смешно. А вот Энн будто было совсем не до улыбок, и она смотрела на него большими-большими удивленными глазами, цепляясь взглядом буквально за каждую черту его лица, как если бы его только что нарисовали. – Конечно, ты взрослый, – мама странно притихла, сжимая телефон двумя руками. – А ты ведь и правда совсем-совсем взрослый. Я даже и не заметила, если честно. Чувствуя, что сердце сейчас просто разорвется на части, Гарри снова крепко-крепко обнял маму и расцеловал в обе щеки. Она была лучшей матерью на свете, просто потому что это была его мама, заботливая и строгая, иногда слишком любопытная, но всегда трогательно участливая. И у нее были самые мягкие руки на свете. Попросив маму некоторое время повременить со звонками родственникам и друзьям семьи, Гарри вернулся к работе. Там к нему уже относились неплохо, о чем Стайлс не забывал рассказывать сыну пастыря, когда они созванивались по вечерам и делились последними новостями. Гарри не говорил, что отправляется в ночную смену вместо того, чтобы, как обычно, идти спать, но очень надеялся, что желание всё сделать правильно — не греховно из-за сокрытия его подработки. Уж очень сильно Стайлс хотел впечатлить своего ангела и увидеть на его лице улыбку, напоминающую солнечный лучик. К концу недели у Гарри скопилась небольшая сумма на простенькое серебристое помолвочное колечко, присмотренное еще в начале недели в большом ювелирном магазине, и пару золотых обручальных колец без излишеств для самого торжества. Вернее, заработанных денег не хватило бы, даже если бы Стайлс вкалывал еще две недели, не прерываясь на сон и еду, поэтому ему пришлось доложить немного своих сбережений, но зато Гарри шел к Найлу с чистой совестью и легким сердцем. В подобные места Гарри зарекся ходить один: сперва продавец решил, что Стайлс хочет украсть кольца, и всё время щупал под столом тревожную кнопку, вызывающую охрану. Видимо, ему казалось, Гарри вот-вот схватит кольца и побежит. Стайлс старался не обращать на него внимания — нужно было всё проверить. Кольца, конечно, были не самыми лучшими, но ему всё равно не хотелось покупать какую-то ерунду. Тем более, Гарри приходилось выбирать размер колец, примеряя их лишь на свою руку. Дома Хоран не обнаружился — Стайлс, разумеется, нашел его в церковном саду, где кипела работа. Обновленный садик выглядел почти также мило, как прежний, разве что кусты теперь казались обкусанными. Местами их подрезали, кое-где даже подклеили — Гарри и сам помогал это делать — но лучше всего с работой справлялся именно Найл. За ним не нужно было рыхлить и перекапывать, он точно знал, какие цветы лучше сочетаются друг с другом. Найл всё делал нежно и умиротворенно, от того получалось чудесно. Несколько секунд Гарри смотрел на Найла, не отрываясь. Хоран работал в саду один, и от того чувствовал себя свободно, как выпущенный на свободу крольчонок. Его бархатистый, как маковое молоко, голос звучал тихо и не напряженно — сын пастыря что-то мурлыкал себе под нос, и это были даже не слова — больше мелодия, но звучало красиво и чарующе. Наконец, Гарри не выдержал и, мягко подкравшись, обнял Найла со спины, устраивая руки на его животе. Сейчас это казалось вершиной всех мечтаний — не нужно было большего, просто немного тепла на кончиках пальцев. Хоран тут же замер, опуская небольшой цветочный совок. – Не хорошо так пугать, – спокойно сказал Найл, откидывая голову на плечо Гарри. Казалось, словно плечо Гарри создано для того, чтобы его мягко огибала шея Найла. – Вот странно, когда ты в саду, меня нет. Когда я тут, ты не приходишь. – Ходил на работу, – ответил Стайлс и, пощекотав Найла кончиком носа, поцеловал его в щеку. Он мечтал об этом всю неделю, но боялся, что проговорится, если увидит Хорана в живую. Теперь они были рядом, и запах Найла знакомо сводил с ума одним лишь присутствием. Церковные благовония, яблоки и едва уловимые нотки свежей земли заставляли голову Гарри идти кругом. – Мы можем поговорить? – Конечно, – Найл повернулся к нему лицом. На нем были перчатки для садоводства, земля немного испачкала светлые летние брюки, но Хоран выглядел чистым и уютным. – О чем ты хочешь поговорить? Безмятежные серо-голубые глаза выглядели абсолютно чистыми и полупрозрачными, как и в тот день, когда Гарри впервые заглянул в них. Тогда Стайлс очень хотел рассмотреть себя среди сияющих на поверхности воды солнечных лучей, но видел только тень Господа на земле. Казалось, что для него в этих глазах нет места, однако сейчас Гарри видел свое отражение, честное и открытое, достойное быть в радужной оболочке этого прекрасного создания. Его любили даже кончиками ресниц. И ему верили, как верят только в божьи чудеса. Гарри тяжело выдохнул и протянул руку, быстрым движением стягивая с Найла садовые перчатки. Хоран с легкой улыбкой поднял брови, всё еще не понимая, что за игру затеял Стайлс. Такой чистый и открытый, он совсем не связывал свой недавний вопрос с внезапным разговором — просто очень скучал и готов был говорить обо всём на свете, и от этого Гарри лишь больше хотел сделать момент особенным. Перчатки полетели на землю, и сын пастыря быстро проводил их взмахом ресниц. – Я долго думал, но только потому что ты меня попросил, а на самом деле я придумал всё быстро, – заявил Гарри, и Найл обескураженно улыбнулся. – Но я подумал, уж дотяну до конца недели, чтобы всё по-человечески сделать. Короче говоря, – Гарри влез в карман штанов и вытащил небольшую пластиковую коробочку. Найл следил за его движениями ошеломленно, как если бы Гарри собрался на его глазах творить чудеса. – Оно полный отстой и мне действительно жалко, что я не могу подарить тебе что-то, что ты заслуживаешь. Я вообще не уверен, принято ли дарить такое парням, но я смотрел фильм про чувака, который сказал что-то вроде «этим кольцом я с тобой обручаюсь», поэтому, наверное, это универсальная штука, – от волнение во рту всё высохло, так что следующую фразу он произносил почти по слогам. – В общем, я хочу у тебя спросить всего одну вещь: ты выйдешь за меня? Он боялся, что Найл помедлит, но всё произошло в одну секунду. – Да, я выйду за тебя, – растроганно проговорил Найл, крепко обнимая Гарри за шею сразу обеими руками, и Стайлс обвил его одной рукой, второй всё еще сжимая коробочку с кольцом. Они стояли так несколько секунд, вжимаясь друг в друга крепко-крепко, как если бы их стянуло невидимой нитью за руки, за ноги и за бьющиеся сердца. Веяло цветами, свежей травой, сладко чирикали птицы и шумел ветер, от Найла пахло больше Найлом, чем воском, и это было приятно. Наверное, его кожа чуть солоновата на вкус, и перекатывать её на языке так здорово, как и вдыхать запах его волос, легко заплетающихся в пальцах. Найл отстранился, взял в руку коробочку и надел кольцо на палец, рассматривая тонкий серебряный обруч с абсолютно счастливым лицом. Казалось, он не видел ничего прекраснее обыкновенного кольца, туго севшего на его палец, и когда Найл взглянул на Гарри, его взгляд был полон щемящей нежности. – О, Гарри, оно чудесное, – тихо проговорил Найл, вновь бросив взгляд на свой палец. Всё его внимание было приковано к украшению, как если бы это был дар божий, а не обыкновенное украшение. – Такое красивое, спасибо. Я и не думал, что мне нравятся кольца, и что для меня это так важно. Я ведь и правда парень, – сын пастыря робко улыбнулся, смутившись своего ребячества. – Оно очень дешевое, – сказал Стайлс, зачем-то убрав руки в карманы. Кольцо сидело идеально, но — черт возьми — как красиво бы смотрелось на пальце Найла дорогое украшение, купленное за большие деньги. Гарри решительно взял жениха за руку. – Я куплю лучше, когда найду нормальную работу. – Мне нравится, – Найл поцеловал Гарри в щеку, и его теплое дыхание почти сразу успокоило Стайлса. Он был не в обиде на то, что Гарри не может позволить себе что-то по-настоящему достойное его. – Это кольцо — самое прекрасное на свете, потому что его подарил мне ты. Мог бы надеть на мой палец кольцо из под пивной банки, я был бы счастлив также, как сейчас. Внезапно для себя Гарри крепко обнял Найла за талию и на несколько секунд приподнял над землей. Он не знал, почему и зачем, ему просто хотелось почувствовать весь его вес в своих руках. Найл был приятно тяжелым, но смеялся так, будто кроме пуха у него в легких ничего не было. Стайлс подумал, что мог бы до конца жизни целовать этот смеющийся рот и слушать, как царапается о воздух самый нежный на свете хохот. И это бы ему никогда не надоело. Потому что как чудеса могут надоедать? Опустившись ногами на землю, Найл смешливо посмотрел на него. Румянец на щеках сына пастыря выглядел лепестками мака, глаза казались небесной твердью. Хоран всегда выглядел так, словно с него писали картины. – Наигрался? – спросил он с возмутительным терпением в голосе и принялся легким движением отряхивать Гарри от прилипшей к нему песчаной пыли — она пристала от одежды Найла, пока он держал его над землей. – Весь теперь в земле... – Еще не поженились, а уже пилишь, – притворно вздохнул Гарри и вдруг схватил Найла за щеки, и размашисто чмокнул в лоб. – Ничего не могу с этим сделать, – пожаловался он, жадно бегая глазами по лицу Найла. – Люблю тебя. – Знаю, – кивнул сын пастыря, невесомо касаясь его щеки. Казалось, всё это дивный сон, потому что не мог этот чудесный парень взаправду тянуть к нему свои пальцы. – Я тоже тебя люблю, – теплым воском втекло в уши Гарри. Чудеса, чудеса, чудеса, чудеса. – Ты очень устаешь? За этот теплый голос, пронизанный нежными каплями меда, Гарри готов был до конца жизни дробить киркой камни. – Всё хорошо, – искренне ответил Гарри, убирая выбившуюся прядь за ухо. – Нужно много работать, чтобы устроить что-то приличное. Пока мама не сказала, я даже не думал, как много сил и времени уходит на свадьбу. – Ты уже говорил с мамой, – умиротворенно проговорил Найл, чуть-чуть опустив веки. Улыбка играла на его губах, как райская симфония. – А я с папой еще нет. Хотел вместе с тобой подойти и попросить нас обвенчать. – О, это будет круто — твой старик нас женит, – с долей энтузиазма заметил Гарри. В глубине души он всё еще немного побаивался отца Хорана, однако Бобби всегда был дружелюбен и вежлив с ним. – Я с твоим папой, кстати, уже говорил на днях, но тогда о женитьбе речь не шла. Он будет удивлен. – Когда ты всё успел? – спросил Хоран, восхищенно улыбнувшись. У Стайлса внутренности кипели лавой, когда он замечал, что сын пастыря взаправду им любуется, и это совсем не его бальная фантазия, не мечты о сексе на скамейке. – Если поможешь с этой клумбой, мы закончим быстрее и быстрее поговорим с папой. Ему не стоило даже спрашивать: Гарри собирался помогать Найлу до конца жизни, пока смерть не разлучит их. Не только с садом, не просто с работой — они должны были стать одним целым, логичным продолжением друг друга, и Стайлс не мог себе представить ситуации, где бы он не хотел облегчить работу Хорана или сделать его жизнь лучше. Он видел их вместе, хотя и не мог точно представить пейзаж. Просто у них было что-то свое, маленький оазис в пустыне только для них двоих. Закатав рукава, Гарри приступил к делу. Он старался рыхлить осторожно, чтобы Найлу не пришлось всё за ним переделывать, и их локти постоянно сталкивались в ограниченном пространстве небольшой клумбы. Найл поднимал глаза, Гарри ловил его чистый, ничем не затуманенный взор, и в эту секунду происходил поцелуй взглядов — лазурь смешивалась с зеленью во что-то космическое, сияющее. Стайлсу казалось, будто его кожа раскаляется докрасна. После того, как клумба была закончена, сад выглядел почти завершенным произведением искусства. Цветы приветливо качали головками, шумели трепетные листья, птицы вновь чирикали у восстановленного фонтанчика, что приветливо журчал водой. В саду вновь пахло радостью, летом и теплом, словно он вырос не из плодородной почвы, а из доброго-доброго сердца. Требовалась ежедневная работа, чтобы привести сад в порядок, потому что разрушить чудесное творение легко, а вот построить его заново совсем не просто. Работа в саду — это время, любовь, терпение, забота, труд и нежность. Гарри подумал, что именно такую работу Найл провел с ним. Он полностью починил его, как найденный у обочины разбитый радиоприемник, не желающий выдавать звуки, кроме шипения. Найл не боялся упорного труда — он подклеил радио и научил радио петь. Незаметно для себя, Гарри звонко поцеловал Найла в висок. Его рука размашисто обняла Хорана за плечо, крепко прижимая к себе. – Как же здесь красиво, – сказал Гарри, удовлетворенно рассматривая сад, словно он был в Эдеме, и прямо перед ними находилось дерево познания. Всё в саду дышало жизнью, благоухало, цвело, и это было рукотворное чудо. Его создали не незнакомцы — он с Найлом и другие прихожане. – Пока мы с тобой не познакомились, я такие вещи не видел. – Видел, – безмятежно ответил Найл, прислоняясь головой к его плечу. Казалось, момент умиротворяет его не меньше, чем всё время спешащего Гарри. – Просто не позволял себе ими восхищаться. Ты ведь у нас крутой парень, – сын пастыря еле слышно рассмеялся, и если не знать — но Гарри знал — можно было решить, что это шелестят тонкие лепестки душистой мяты. – Как будто что-то плохое, – сказал Гарри почти возмущенно и на мгновение прижал Найла еще ближе. – Ну, поехали, поговорим с папой. Интересно, а он мне разрешит так его называть? Легонько толкнув его в бок ладонью — они не заметили, что она задержалась на теле Стайлса чуть больше секунды — Найл пошел вперед по тропинке, но Гарри успел ухватить взглядом его легкую улыбку, что напоминала идиллический свет светлячка. Улыбался он и по пути домой, и они говорили, чувствуя, как уголки губ тянутся вверх, как если бы кто-то манил их пальцами. В их общении звучало что-то утешительное, трогательное, словно никто, кроме них, больше не мог понять, и было совсем не важно, о чем они говорят. Гарри мог слушать, Найл мог слышать, и это было одинаково важно. Отец Хоран уже час как был дома, и очень обрадовался, увидев сына в компании Стайлса. C Гарри они разминулись — когда Стайлс подъехал к дому пастыря, внутри совершенно никого не было, и парень несколько минут бродил под окнами, проверяя, точно ли никого нет на месте. На этот раз всё случилось наоборот — увидевшие его соседи сообщили, что никого из жильцов нет дома, вместо того, чтобы принять шныряющего под окнами парня за нахального грабителя, решившего поживиться добром честного священника. – Приятно снова видеть Вас радостными и дружными, – миролюбиво сказал отец Хоран. Он кружил вокруг высокой кухонной тумбы с вафельным полотенцем, и был больше похож на бармена в летах, чем на священника. Гарри невольно улыбнулся своим мыслям. – Как идут дела? Как работа, Гарри? – Замечательно, – ответил Стайлс, приветливо улыбнувшись будущему родственнику. В его голове всё еще были клубный свет и отец Хоран, разливающий алкогольные напитки весёлым посетителям. Да что с его головой такое? Если бы Найл узнал... Гарри мельком взглянул на Хорана — он наверняка посмеется над этой мыслью, потому что у него на самом деле прекрасное чувство юмора. – Платят мало, но это то, что я заслуживаю. И, если честно, мне нравится приятное чувство усталости после рабочего дня и ощущение, что я сделал свой максимум. – Как здорово, что ты воспринимаешь всё с таким энтузиазмом. Я буду молиться за твои успехи, – кивнул отец Хоран, задерживаясь на них взглядом. Ребята не спешили в комнату Найла, из чего он сделал вывод, что цель их визита — встреча именно с ним. – Вы хотели поговорить со мной? Найл неуверенно посмотрел на Гарри, врываясь в зелень его глаз яркой лазурью. Кажется, ему хотелось сперва подговорить почву, но ускользнуть от прямого вопроса сын пастыря не мог. Стайлс нащупал его руку, теплую, как домашний хлеб, и такую же нежную, несильно сжимая, лишь обозначая свое присутствие. Он собирался быть всегда рядом, с контрольной точки до навсегда. И доказательство этого — не серебристый ободочек на левой руке, а его ладонь, сжимающая эту руку. – Да, пап. Давай присядем, чтобы было удобнее, – сказал Найл совершенно спокойно. Отец Хоран оставил полотенце и направился в гостиную, отделенную от кухоньки только мягкой переменой цветовой гаммы и спуском на одну ступеньку. У них был достаточно скромный дом, в нем не было второго этажа, в отличие от места, где родился и вырос Гарри, но Стайлса это совсем не смущало. Если подумать, у него в жизни не было ничего своего — всё принадлежало матери, а он брал это, как мелкий нахлебник, и смел просить ещё и еще. Сейчас всё должно было измениться — у них будет свой дом, и родители никак не поучаствуют в его покупке. Потому что это будет их семья, и они будут справляться со всеми невзгодами сами, благодаря друг другу и их любви. Опустившись в глубокое кресло для чтения, священник кивнул застывшим ребятам на удобный диван. Гарри и Найл устроились перед ним, отделенные от отца Хорана лишь узким столиком с красивой вязаной салфеткой и пустой вазой для цветов, отливающей фиолетовым. Стайлс вдруг почувствовал себя неловко. Он заметил, что отец и сын сидят буквально в одной позе. – Я Вас внимательно слушаю, – негромко сказал Бобби, умиротворенно складывая руки впереди себя. – Пап, мы с Гарри собираемся пожениться, – без предисловий сказал Найл, и Гарри чуть не поперхнулся. – И хотим, чтобы ты нас обвенчал. Отец Хоран перевел взгляд с сына на Гарри, который выглядел сейчас так, словно кусок яблока застрял у него в горле. – Да, именно это мы и хотим, – прочистив горло, согласился Гарри. Взгляд священника, казалось, видел его насквозь, и Стайлсу почудилось, будто он всё про него знает, даже те запретные мысли о Найле, что преследовали его долгое время. И, было бы глупо скрывать, преследовали до сих пор. – Вернее, когда мы говорили об этом с Найлом, это выглядело классной идеей, – добавил он непривычно робким голосом. – Ну, знаете, мы ж не чужие люди и всё такое... Его голос смущенно стих, как будто кассетная лента постепенно затерлась, уничтожая звук на записи. Почему важные вещи всегда так тяжело произнести и объяснить? Найл успокаивающе похлопал его по плечу, и Гарри, решивший уже, что он всё испортил, почувствовал прилив сил и уверенности. Хоран всегда умел коснуться, как нужно, словно дотрагивался до его души через кожу. Рассматривая их молчаливое общение, Бобби откинулся назад. – Мне очень приятно, что вы этого хотите. Я понимаю, какая это почетная должность, но, Найлер, я не думаю, что это возможно, – сказал отец Хоран осторожно. Рука Найла остановилась на плече Гарри и непроизвольно сжалась, Стайлс машинально накрыл её своей. Он чувствовал, как едва заметно бьются тонкие вены. О, Найл — его сердцебиение всегда казалось сладкой музыкой. – Я думаю, ты и сам понимаешь, что даже если я и обвенчаю Вас, то брак всё равно будет считаться не действительным по канонам нашей церкви, – проговорил священник извиняющимся тоном. – Но ведь это будешь не ты, – мягко возразил Найл, хотя голос его звучал непривычно сухо, как пустыня, по которой блуждал Моисей. – Ты — рука Господа. Венчать нас будет Он, и кто бы там что ни думал, мы узнаем это только после встречи с Ним в Царстве Господнем. Его пути неисповедимы. – Я понимаю, и всё же, к большому сожалению, вынужден тебе отказать, – сказал отец Хоран, помолчав секунду. – Простите меня, мальчики, но это совершенно не в моей власти. Я очень хочу Вам помочь. Ты мой сын, конечно, я хочу, и Гарри славный парень, я ему доверяю, но у нашей церкви есть законы, и я не могу их нарушить. Как если бы это было запрещено юридически, – объяснил он, и Гарри понял, что это больше для него, чем для Найла, потому что Хоран, конечно, всё понимал и сам. – Вам поставили бы закорючку, но в официальных учреждениях, боюсь, брак не сочли бы настоящим. Найл тоже откинулся назад. Его нога нетерпеливо подпрыгнула. – Хорошо, – спокойно сказал он и на несколько секунд умолк, словно ему нужна была пара последних мгновений, чтобы решить всё окончательно. Когда он посмотрел на отца, его лицо было спокойным и привычно безмятежным. – Думаю, здесь пришло время ставить точку. Я очень старался и думал об этом больше, чем может показаться, – проговорил он, и Гарри неуверенно заерзал на диване. – Ты прекрасно знаешь, что я верю, всегда верил и буду верить. Церковь всегда была для меня всем, но это тот момент, который я уже не могу оставить вот так. Я чувствую божье благословение. Конечно, кажется, будто это грех гордыни, но Господь сам подарил мне любовь Гарри и помог ему стать еще лучше, чем он был, – уверенно заявил Найл. Гарри показалось, что он дышит не грудью, а всем телом, потому что Найл действительно ему верил и видел все изменения, что произошли. – Томас нас обвенчает. Мы перейдем в протестантскую церковь. Гарри? – вопрос был задан внезапно, но Стайлса не застали врасплох. Он был готов, казалось, с первого дня. – Мне там понравилось, – сказал Гарри и немного смутился, бросив быстрый взгляд на отца Хорана. – Простите. – Выбор Ваш, – ответил отец Хоран. – Но мне ведь можно будет прийти на венчание в качестве гостя? Как-то не хорошо оставлять старика без куска пирога в такой день... На секунду показалось, словно глаза Найла закрыло полупрозрачной пеленой, но это были обыкновенные слезы, такие человеческие, что Гарри сперва не поверил, что видит их. Это были совсем не такие слезы, что ему уже доводилось видеть, и это совершенно сбило Стайлса с толку. – Ты мог бы и не спрашивать, – совсем слабым голосом сказал Найл, неуклюже вытирая слезы руками. – Мы тебе рады на нашей свадьбе, хотя ты и не можешь нас обвенчать. Правда, Гарри? Его имя прозвучало так слабо и треснуто, что Гарри совсем растерялся. – Конечно, Найл, – проговорил Гарри, помогая Найлу стереть соленые капли с лица. Хоран плакал, как жил, по настоящему, ничего не скрывая. И слезы всё капали, капали, и Гарри нежно смахивал их, чувствуя, как руки становятся совсем влажными. – Всё хорошо, мы всё сделаем правильно, – сын пастыря задушено всхлипнул, и Гарри осторожно взял его покрасневшее лицо в свои руки. – Ты в порядке? Голова Найла слабо дернулась — он то ли покачал головой, то ли кивнул, и это невозможно было понять даже ему самому. Отец Хоран решительно встал с кресла и переместился на диван, чуть-чуть отодвигая Стайлса к подлокотнику. – Не плачь, Найлер, – проговорил священник, крепко обнимая сына. В этот момент Найл казался намного младше своих лет, словно все непролитые когда-то слезы выплеснулись наружу сейчас, заливая отцовскую рубашку. – Я никогда не буду любить тебя меньше. Ты всегда был моей гордостью, и это не потому что ты пошел по моим стопам, – Бобби мягко похлопал его по спине, но Найл будто всхлипнул еще сильнее. Сердце Гарри трещало по швам, но он не мог вмешаться в разговор отца и сына. – Я бы очень хотел быть тем, кто обвенчает Вас, но это не в моей власти. К сожалению. Но, как папа, я буду стоять в первом ряду, радоваться всем сердцем и очень годиться Вами. Гарри, – Стайлс смущенно поднял голову. – Дай старику обнять и тебя, – проговорил отец Хоран, отрывая одну руку от сына, чтобы Гарри смог приблизиться к нему с другой стороны. Замешкавшись буквально на секунду, Стайлс подвинулся ближе и смущенно обнял отца Хорана, свободной рукой накрывая руку Найла. Теперь они сидели по обе стороны от священника и могли глядеть друг на друга, если бы младший Хоран открыл глаза. Его ресницы были мокрыми, от того казались тяжелыми, но Стайлс не видел ничего более красивого, чем крошечные застывшие капельки на их кончиках. – А я думал, что Вы будете против, – проговорил Гарри неуверенно, бросив быстрый взгляд на священника. – Сынок, – ответил старший Хоран, по-отечески похлопав его по спине. – С возрастом начинаешь кое-что понимать. Господь дает большую любовь неспроста. Я видел много любви, но Ваша... – на мгновение он умолк, подбирая слова, но пауза была совсем легкой, не задевающей, теплой. – Ваша совсем другая. Не потому что Вы оба парни. Просто Вы меняетесь друг для друга и даже не замечаете этого. Это не отягощает Вас, – подытожил священник. – Вы отдаете, отдаете, и оно не прилипает к рукам. Это ли не чудо? – Чудо, – шепнул Найл почти сонным голосом, и в нем больше не было слез. Только тихое спокойствие и умиротворение. – Это самое настоящее чудо. Они провели в доме Найла почти весь вечер, и Гарри с радостью остался бы на ночь, но решил не искушать судьбу в виде отца Хорана, который пусть и был сердцем на их стороне, всё равно не одобрил бы их совместную ночевку до свадебной ночи, как священник. Так что Стайлс поспешил домой, чтобы обрадовать маму и дать ей добро на целую кучу телефонных звонков родным и друзьям. По крайней мере, прощаясь, пастырь позволил Гарри называть его папой, а это дорогого стоило. Его принимали в семью и делали это весьма искренне и тепло. На следующий день они сразу же поехали в церковь к отцу Томасу, чтобы креститься повторно, однако Томас вовремя напомнил им, что протестантство признает крещение в церкви другой конфессии, и радостно принял в качестве новых прихожан. Впервые за долгое время Гарри побывал на настоящей мессе, и ему очень понравилось находиться в этой милой церкви и слушать Божье Слово, особенно, когда Томас предложил каждому растолковать отрывок из Священного Писания. У него отлично получилось, и никто не посмотрел на него косо из-за того, что Стайлс выразил свое мнение. После мессы Найл и Гарри подошли поговорить о делах — обвенчаться хотелось как можно скорее, не откладывая, и молодой священник прекрасно это видел. Посмотрев в календарике расписание ближайший событий, отец Томас предложил удобную дату в конце месяца, и они с радостью согласились, прикинув про себя, что времени на приготовления к торжеству будет достаточно. Теперь дело оставалось за небольшим — грамотно оформить торжество, чтобы всем было легко и комфортно. Совместными усилиями они нашли неплохой ресторанчик и даже сняли домик на неделю рядом с тем самым ранчо, где Стайлс впервые прокатился на лошади. Приготовления оставили их практически на нуле, но Найл и Гарри не унывали. Гарри продолжал работать грузчиком, иногда беря дополнительную смену, Найл тоже вернулся к своей работе в неполный рабочий день и, помимо этого, устроился разнорабочим, чтобы посильно помогать жениху. Их доход был примерно равным, и это всегда зависело от того, насколько удачно проходила смена. Многое Найл и Гарри делали своими руками, и приглашения на свадьбу получились прелестными, даже несмотря на корявый почерк Гарри и пару грамматических ошибок, допущенных по ужасной случайности. Ну нельзя было сосредоточиться, как следует, когда Найл был рядом и еле слышно мурылкал знакомую песенку бархатистым голосом! Тем более, когда Хоран поднимал глаза и смотрел на Гарри с чарующей нежностью, явно догадываясь, о чем он думает. Костюмы для свадьбы взялась шить Энн, а специально приехавшая к торжеству Джемма с радостью ей помогла. Найл ей очень понравился, и она всё стыдила Гарри, что он ни разу не рассказал ей о женихе, когда она звонила, чтобы справиться о делах. Дес, к сожалению, не мог покинуть работу, но прислал чудесную открытку и пожелание счастливой совместной жизни. Также дела обстояли и со старшим братом Найла, который никак не мог вырваться даже на пару дней. В качестве извинений за пропущенное событие оба милых родственника прислали неплохую сумму, которая помогла погасить часть расходов. Дело оставалось за свадебным тортом в два яруса, и Найл, пораскинув мозгами, решил взять его на себя. Кондитерские изделия всегда получались у него превосходно, и ему не составляло труда сделать что-то волшебное с помощью муки и сахара. Однако Гарри хорошенько поработал в ночную смену, чтобы Хорану не пришлось трудиться весь день перед свадьбой. Его сердце было открыто для Гарри, впрочем, так бывало каждый день, и Стайлс никогда не мог бы пожаловаться, что ему не хватает внимания Найла. Сейчас, когда они готовились к свадьбе, Хоран был отдан ему полностью. Перед свадьбой они перебрались ближе к церкви отца Томаса, и старый ирландец Джефф с радостью разместил гостей на своем ранчо. Здесь были и Энн, и Джемма, и приехавшая на несколько дней мама Найла, и еще несколько человек, помогающих торжеству. Луи, Зейн и Лиам обещали прибыть утром, к самому венчанию, прихватив с собой отца Хорана, который должен был провести утреннюю мессу в своем приходе. Весь день Найл и Гарри катались на лошадях — Джефф, как и обещал, выпустил их за ограду, и они добрались до самого луга, где росли чудесные полевые цветы. Они напоминали Гарри те, что росли в церковном саду, и теперь Стайлс знал, как много сил и времени нужно, чтобы вырастить даже несколько цветов. Его душа была открыта, ему казалось, что он готов, как никогда. А когда Стайлс смотрел на то, как золотятся волосы Хорана на свету, ему не нужно было даже думать. – Ты волнуешься? – спросил Гарри уже вечером, когда они гуляли по пустынной улице, рассматривая прекрасный пейзаж. Здесь солнце казалось огромным, и гигантские облака всегда выглядели оранжевыми, когда оно клонилось к закату. – Всё теперь будет по-другому. – Жизнь меняется, – спокойно ответил Найл, крепко сжимая его руку. – И это здорово. Уже завтра вечером мы с тобой будем одним целым, – безмятежным голосом заключил он, и когда его взгляд столкнулся со взглядом Гарри, в глазах сына пастыря было больше солнца, чем в настоящей звезде. – Это для тебя должно быть более непривычно, чем для меня. Мы познакомились совсем недавно. Это не имело значения. Гарри думал лишь о том, как красиво звучит «единое целое», когда это о нем и Найле. Даже если бы он знал Хорана всего один день... это был бы самый чудесный день в его жизни, и Гарри постарался бы сделать так, чтобы и Найл остался о нем самого распрекрасного мнения. Даже если бы у него была всего минута — Гарри был уверен, Гарри был готов на подвиг. Они остановились одновременно, и время замерло вокруг них, позволяя чувствовать только друг друга. – Важно не то, сколько мы знаем друг друга, а как это чувствуется. Я будто знаю тебя всю жизнь, и я чувствую, что никогда не пожалею о своем решении. Думаешь, меня пугает перспектива быть с одним человеком всю жизнь? – спросил Стайлс и покачал головой, не дожидаясь ответа. – Нет. Я раньше об этом даже не думал. «Такого не будет», – вот что я говорил. А потом я встретил тебя, замечательного, светлого человека, в котором было больше божественного, чем в самой большой церкви на свете. И вот тогда я подумал: «Хочу, чтобы он был лишь моим и ничьим больше. Хочу его горячего, мокрого, подо мной и ни под кем больше», – уверенно сказал Гарри. Найл залился краской. – Я не хочу никого больше. И не хочу тебя ни с кем делить. Быть с одним человеком всю жизнь? – уточнил Стайлс. – Мне плевать на это, я не хочу говорить об абстрактных людях. Быть с тобой всю жизнь — это имеет значение. С тобой я хочу иметь семью, собственный угол, хорошую работу, чтобы дать тебе то, чего ты достоин. Я хочу быть твоей надеждой и опорой, чтобы ты мог всегда уткнуться в мое плечо, когда тебе трудно. И чтобы я мог ткнуться в твое плечо, когда мне будет трудно. Впервые в жизни Гарри совсем не стыдился говорить искренне, от всего сердца. Потому что это был Найл, а Найл всегда слышал то, что он говорил, даже когда Гарри изъяснялся хуже, чем обученная языку жестов горилла. Ему достаточно было взглянуть в Стайлсу глаза, задержаться взглядом всего на долю секунды, и он всё понимал и принимал с настоящей любовью. – Что же ты скажешь в свадебной клятве, – растроганно проговорил Найл, рассматривая лицо Гарри. – Свадебная клятва! – Гарри в ужасе округлил глаза. – Меня не проведешь: я видел, как ты её учил, – улыбнулся Найл, склонив голову на бок. Это придавало ему какой-то совершенно трогательный вид, и Гарри не мог отвести взгляд от самого любимого лица на свете. – Всё будет хорошо, Гарри. Вдвоем мы справимся. Когда я тебя увидел впервые, то подумал: «Он совсем не такой, как другие», – сын пастыря смущенно прикрыл глаза, но уже через мгновение снова посмотрел на Стайлса, и в его голосе появилось что-то интригующее. – Ты был таким милым. – А сейчас я не милый? – обиделся Гарри. Найл трогательно улыбнулся. – Ты недотепа, – нежно сказал Найл, протягивая руку, чтобы потрепать Гарри по кудрям, и это было самое прекрасное чувство на свете. – Однако я хочу провести с тобой всю жизнь и даже больше.