Я не участвую в войне...

Она не могла. Не могла вогнать все двадцать два сантиметра хирургической стали в эту чертову глотку. Боль от этой невозможности ощущалась реальной, мучительной, сводящей ее с ума. — У меня к тебе предложение, Эсма. И я прошу, я… прошу тебя, выслушай меня! Слушать и слышать она хотела меньше всего, потому что знала, чем это чревато. Она знала его, знала себя… Знала, чем может закончится его очередное предложение, к которому он подготовился столь основательно, что даже открыто пошел на уступки. — Что бы ты ни предлагал, я не соглашусь, — опасные слова, давно лишенные всякого смысла, которые опасно было вот так легкомысленно бросать врагу в лицо, не определившись, то ли это дуэльная перчатка, то ли белый флаг. — Не трать время. — Отчего же? Чем дольше я тут распинаюсь, тем больше у Мстителей времени сюда пробиться. Она вскинула на него недоверчиво-удивленный взгляд, хотя мысли ее уже понеслись вперед бешеным галопом, многократно опережая события. Партия была разыграна множеством различных ходов и завершилась еще до того, как первая пешка сделала ход. — Да, я бросил на них все силы, которыми располагаю на данный момент. Мои солдаты изучили и проанализировали достаточно боев с участием Мстителей, чтобы знать, с кого начинать первым. Сильные, если таковые вообще остались в развалившейся команде, начнут прикрывать слабых, уязвимо подставляясь. Сержанту Барнсу, который уж очень меня удивил тем, что не пришел сюда с тобой, будет откровенно плевать на всех. Только ради вас он единолично перебьет большую часть несостоятельных молодцев Эскадрона, которые, вопреки всем стараниям, ему все еще в подметки не годятся. Потом они закономерно переругаются между собой, учтут потери, пустят слезу по самому неудачливому и продолжат долбиться сюда. Это если я не переоценил их возможности. — И ты встретишь их в образе Роджерса с моим трупом на руках и поведаешь Солдату трогательную историю о том, как его возлюбленная спасла его друга ценой жизни? — Красиво звучит, правда? — Шмидт скрыл усмешку, опустил голову. — Но нет. У меня другой сценарий, — он снова впился в нее взглядом. — Пойми, наконец! Прими как данность: вредить тебе я не хочу! Не хотел никогда. Потому что всю жизнь ты была колодцем, из которого я пил. Даже этого не осознавая, ты была той единственной силой, с которой я по умолчанию считался! Ресурсом, расточительно расходовать который было глупо. Я не хочу убивать тебя! Отрицая следующий напрашивающийся вариант, Хартманн обреченно покачала головой. — В таком случае, тебе не стоило сходу раскрывать передо мной все козыри. Не узнай я, кто ты, у тебя оставался бы сомнительный шанс… А я никогда тебе не подыграю и не подтвержу, что ты Стив. Видимо, тебе все же придется уничтожить ресурс, — она состроила гримасу, устав от вечного покерфэйса, устав от бесконечности вариантов, что кружились в ее голове, как стервятники над обветренным трупом. Варианты, в которых Шмидт выходит к Баки с мертвым телом, и Баки видит перед собой Стива, и у него нет причин не верить. Варианты, где закадычная дружба и непреложная верность извратятся до ненависти, на которой впоследствии вырастет столько монстров, на сколько хватит у Баки сил. Варианты, в которых немыслимым образом они со Шмидтом меняются ролями, и где уже она встретит Баки с телом лучшего друга, и еще прежде, чем она успеет объяснить то, что не имеет объяснений, спасение станет пыткой, любовь — колом в сердце. — Видимо, придется. Если в отведенное время мы не сумеем прийти к согласию. Это разобьет сердечко бедному малышу Баки и, боюсь, в подобном состоянии ему будет очень больно. Ты этого хочешь? Напомню, что в 46-м твоя псевдосмерть помогла запрограммировать Солдата. Умрешь снова, и это снова аукнется Баки. Неужели, ты этого хочешь? — Шантажом ты ничего не добьешься. Мы это проходили. — Не в этом моя цель. Я же сказал, что не хочу тебе вредить! — Тогда что тебе нужно?! — она закричала, окончательно утратив контроль над эмоциями. — Зачем ты все это устроил?! — Затем, что хочу, чтобы ты своими глазами узрела то, о чем мечтала с детства. Хочу, чтобы встала рядом со мной, перестала орать, сопротивляться и обвинять, как девчонка, благополучно пропустившая, но вдруг решившая нагнать подростковое бунтарство, и трезво, глазами достойной женщины, посмотрела на то, как наконец-то сбудется твоя мечта. — Мечта ребенка в розовых очках! Она нереальна! Это утопия! — Мне интересно, ты также думала всякий раз, когда Солдата выхаживала? Когда он у тебя на руках загибался? А потом очухивался, как ни в чем не бывало, и трахал тебя до забытья, — Шмидт посмотрел выразительно, и в этом взгляде читалось непоколебимая уверенность. В том, что он задел нужные струны. — Ты приложила руку к созданию спасительной вакцины для пострадавших в Нью-Йорке, считая идею утопичной? Она открыла рот, чтобы возразить… или согласиться, но один только взгляд заставил ее поперхнуться словами. — Никто об этом не знал, ты и сама не подозревала, пока я не заставил тебя обратиться к воспоминаниям и заново проанализировать прошлое. Ваше общее прошлое, из которого следует, что, помимо временного интервала, вас связала кровь, поэтому абсолютно неудивительно, что вы трое неосознанно готовы глотки друг за друга рвать. Этакие Бонни, Клайд и… Бак, — Шмидт показательно обвел себя взглядом, распределяя названные роли, — где-то с боку припеку, но все равно в банде. — Вы… с небольшой внесенной мной поправкой, теперь уже мы — наиболее удачные представители новой породы рода Homo, мы не гипотетичны и не утопичны. О нет! Мы реальные представители того самого вида Superior, к которому черепашьими шагами движется эволюция. Так почему бы нам ее не подогнать? Почему бы тебе — единственной женской особи, которая всю жизнь мечтала идеализировать человеческую физиологию, дав людям шанс на выживание — сейчас не взять и не поспособствовать процессу? Чему… Кому ты сопротивляешься?! Правде. Она отчаянно сопротивлялась правде и своим тайным стремлениям, которые всегда были так сильны, имели столько власти. Их хватило, чтобы превратить ее в Гидру, чтобы подчинить ее. Не Карпову, не Лукину, не Шмидту… Не один из них Гидру не создавал, Гидра появилась на свет сама, из продиктованного инстинктом выживания стремления размножаться. Маленькая Эсма интерпретировала это как желание помочь другим людям не умирать от болезней, повзрослевшей Диане достался солдат в качестве объекта реализации любых желаний, и он сполна удовлетворил их все. Ее борьба с самой собой закончилась бы неплохо, возможно даже, победой над безумием, если бы солдата у нее не отняли… — Мне было семнадцать, когда я заболела ветрянкой. Когда поступила в Академию, меня тренировками доводили до изнеможения. Я падала и не вставала. Мне ломали кости. Когда Карпов узнал, что я отправила образцы Старку, он избил меня до бессознания. А потом я ввела себе Сыворотку. Я сама ее себе ввела! — Я тоже много думал об этой маленькой нестыковке. Хотя ответ все время лежал на поверхности. Ты не Роджерс, которого буквально вылепили заново. И не Барнс. Ты с этим родилась и выросла. Оно росло и развивалось вместе с тобой, постепенно, адаптируя тебя к условиям среды, поэтому, будучи маленькой девочкой, ты не демонстрировала аномалий развития. Ты сталкивалась с болезнями и приобретала к ним иммунитет, но не с жесткими условиями, не с травмами и не с активной борьбой за выживание. Никто специально не ломал тебе кости, чтобы засечь время сращения, никто тебя не резал и в тебя не стрелял. А вот время начала всего этого для тебя как раз совпало с введением той генетической смеси, которую ты считала сывороткой. Это заставило защитные системы твоего организма заработать на полную. Когда Карпов стрелял в тебя перед Солдатом, в первый раз применяя код, все должно было выглядеть максимально правдоподобно. Поверь мне, он не рассчитывал, что ты переживешь тот выстрел. Тот выстрел отнял у нее того, кто стал живым воплощением ее желаний, кто не отпустил ее за грань дозволенного, кому, не смотря ни на что, удалось сберечь то сакральное равновесие между здравомыслием и безумием… Они убили ее тем выстелом, а остатки человечности впоследствии успешно устранили микросхемами. Проснулось ее первобытное желание выжить. Проснулась Гидра. После, все, что она совершала, она совершала, искренне того желая, потому что это приближало ее к цели, так удачно совпадающей с целями Красного Черепа, которому маленькая девочка однажды призналась: «Я хочу, чтобы люди никогда не болели». — Люди сойдут с ума, если превратятся в таких, как я, — она продолжила вслух, зная, что Шмидт поймет, к чему это было сказано. — Если люди утратят восприимчивость к существующим возбудителям, появятся новые. Жизнь на планете не складывается только из рода человеческого. Макро- и микроорганизмы существуют в тесном взаимодействии. Эволюционируем мы, последние сделают это в сотни раз быстрее без всякого вмешательства извне. Sapiens et Superior… умереть суждено всем — таков итог жизни, биологический закон, и он незыблем даже для нас. — Даже для Гидры, Зимнего Солдата и Капитана Америка? Для Халка, который душит людей, не замечая, Богов, которые превращают Землю в арену для своих междуусобиц? Биологический закон гласит, что выживает сильнейший. Ради того, чтобы сделать хрупкое людское племя сильнее, Тони Старк кует свое железо, вакандцы — свое, и так они надеются изолировать Землю от очередной инопланетной угрозы, свив вокруг планеты непроницаемый кокон. Вместо того, чтобы сделать самих землян равными непрошеным гостям из космоса — такими же сильными, выносливыми, способными к выживанию в экстремальных условиях — они пытаются защищать жалкое нечто, в которое превратилось тепличное человечество. Куда ни глянь, сплошные хроники — обрастают опухолями, заплывают жиром и не хотят соблюдать писаный закон, ожидая всякий раз, когда их спасет от истребления горстка фриков в клоунских костюмах. — Ты используешь его тело, но не смей думать, будто, прикинувшись им, ты перенял его характер! Ты не черта не знаешь ни о хрониках, ни о фриках! И раз уж ты решил сыграть на тайных желаниях, то почему бы тебе не озвучить собственные? Ты ведь мнишь об армии непобедимых, а не о благе большинства. Тебе нужны последователи, секта преданных тебе Übermenschen (нем. Сверхлюдей), которые провозгласили бы тебя своим Führer. Не бывать этому, как не бывать утопии из сказочной страны! Фюрер нужен слабым, а если ты станешь равным среди равных, всего лишь еще очередным серым существом в толпе других таких же, они затопчут тебя! И не настанет Четвертый рейх, настанет Апокалипсис! Половина планеты вымрет, а если выпущенная тобой зараза окажется хоть на одну сотую способной мутировать, вспыхнет Ад, в котором сгорит все живое, включая тебя! — Поэтому я позвал тебя. Изначально «Homo Superior» был твоим проектом. Изначально ты была первенцем. А во всем, что касается тасования генов, тебе равных нет. — Сладкая лесть, которая даже похожа на правду, — Хартманн тяжело вздохнула и отвернулась. — Я знаю, я обнадеживала тебя множество раз, Иоганн, и столько же раз у нас происходил взаимообмен безумием, — она покачала головой, укусив изнутри щеку. — Но не сегодня. Я не приму в этом участия. — Я это предвидел. Поэтому использовал в качестве матрицы не тебя, а твоего… как бы его покорректнее определить? Неназванного брата?.. Которому, несомненно, достались в свое время от отца и ласковое слово, и взгляд перед самой смертью. Да даже прав присутствовать на похоронах у этого парня было больше, чем у тебя, что технически прибавило вам родства, даже без учета обмена генами. Шмидт умел задеть за живое. Пополоскать внутренности концентрированной кислотой. Особенно, когда что-то мешало реализации его планов. И именно в эти моменты он становился уязвимым. Нападая, он открывался… Он использовал Стива, как источник материала, но никаких следов тому на нем не было. Он стоял прямо перед ней, лучась отменным здоровьем и противоестественной мощью, которой даже у суперсолдата заметно поубавилось бы, если бы с него слили кровь, спинномозговую жидкость и вдобавок поковырялись бы в костях… А на нем вообще не было никаких следов, исчезли даже застарелые блеклые шрамы, те из них, что никогда не исчезнут из памяти Баки. Он был идеально подстрижен и гладко побрит, как будто отродясь не было в этом теле никого, кто оказывал бы сопротивление и кого приходилось бы подавлять. Это тело выглядело… новым. Словно вовсе им не пользовались. — Так куда ты его дел? — Хартманн вновь цепким взглядом впилась в знакомо-незнакомое лицо, улавливая малейшие перемены. — Настоящего Роджерса? После того, как выжал из него все необходимое? Для Homo Superior и для… этого? — она пренебрежительно кивнула в его сторону. — Новехонького тела, только что сошедшего с 3D-принтера, без хозяина, без пробега, в идеальном состоянии… — Если ты так пытаешься смириться с тем, что он оказался слабее, чем ты представляла… В любом случае, c тобой или без тебя, хотя я все еще искренне надеюсь на первое, Homo Superior будет реализован. Слабые вымрут, как динозавры, а выжившие станут Übermenschen. А на случай форс-мажора у меня есть страховка. Гидра научила меня, создавая плюс, всегда иметь минус в запасе для нейтрализации. Ведь тот, у кого антидот к циркулирующей заразе, и станет тем самым неоспоримым Фюрером. — Фюрером в цирке уродов? — Ты эгоистична и лицемерна, совсем как твой отец! Он скрыл от тебя правду, и к чему это привело?! Ты отказываешься от возможности увеличить шансы на успех и уменьшить количество жертв… почему? Потому что не хочешь разделить лавры? Или потому что тебе невыносима сама мысль, что я смог довести дело до конца, в то время как ты предпочла из Госпожи, перед которой преклонялись, превратиться в подстилку для солдата? — Ты столько раз упомянул его сегодня, что я почти поверила, будто ты ревнуешь. — А я почти убедился в том, что мне все еще есть, чем с тобой торговаться, — Шмидт оскалился в улыбке. — Ведь когда-то это было и твоей мечтой, Эсма! И сейчас мы в шаге от того, чтобы воплотить ее. Вместе. Раздели со мной это знаменательное событие, и я клянусь — Барнсу найдется место в Четвертом рейхе. — После того, как ты убил его друга? — Необходимая жертва. Кроме того, у него все еще останешься ты. Уверен, ты найдешь подходящие слова утешения. На один ничтожно короткий миг ее охватил ужас, ведь все внутри нее буквально возопило о немедленном согласии. Потому что она пронесла это через всю свою жизнь. Это было той генетической программой, заложенной в нее еще в утробе, которая требовала реализации любой ценой, любыми средствами. — Я даю тебе шанс. Я вам обоим его даю, потому что без тебя ничего бы этого не было. Но я хочу, чтобы ты понимала, что твой отказ и твоя смерть ничего не изменят. Ты напрасно умрешь, и ему подпишешь смертный приговор, даже не предоставив шанса выбирать… Покрепче перехватив рукоятку ножа, она шагнула вперед на полшага, отрываясь от стеллажа, который все это время служил ей опорой надежнее подкашивающихся ног. Она смотрела на него, больше не пытаясь пробиться сквозь маску и ни на кого не рассчитывая. Это была ее судьба, ее демон и ее личная ответственность за него. И жизнь тоже была ее, пусть и отданная в бессрочный залог. — Я стольких убила и еще стольким задолжала смерть, — Хартманн подступила еще на полшага. — И Джеймс первый в этом списке. Я отняла у него ни один шанс умереть. Больше решать за него я не стану! Она стояла перед ним, напротив, открытая к нападению. Ей претило торговаться давно обесцененной жизнью, бежать, сражаться, скрываясь под чужими именами и прикрываясь чужими телами. — Это значит — нет? Вместо ответа она рванулась навстречу, в обманчиво открытую лобовую атаку, но в последний момент упала на колени, рубящим движением вонзив лезвие в бедро. Извлечь оружие и повторить удар ей уже не хватило удачи — ревя от ярости и боли, Шмидт отшвырнул ее здоровой ногой. Несмотря на свою рану и ее броню, отшвырнул как куклу, как путающуюся под ногами собачонку. Сила удара оказалась более чем достаточной, чтобы она врезалась в стоящий на пути стол, со скрежетом прогнув металл. На перевернутом верх ногами изображении он с ревом выдернул нож, и алая кровь хлынула из поврежденной артерии толчками, в унисон гремящему в ее висках пульсу. У Стива был почти незаметный шрам, заметить который в лучах гавайского солнца ей хватило и зоркости, и наблюдательности. След огнестрела на белой линии живота над самым пупком. У Стива был шрам. Смертельная сцепка тел продлилась недолго и закончилась на секционном столе, о стальную плоскость которого он несколько раз приложил ее головой, удерживая мощной рукой за горло, налегая сверху всем телом, давя, распиная. — Ты клон… — просипела она, выдыхая оставшийся воздух. — Не Стив. Он надавил сильнее, склоняясь губами все ниже к ее перекошенным удушьем губам. Он держал ее за горло, держал ее руку с кольцом… В сантиметре от ее лица он издал свистящий звук, напоминающий успокаивающее «тшш». — Милый Баки об этом не знает. Кричать не позволяло сдавленное горло и отсутствие воздуха, поэтому она лишь судорожно дернулась под весом груды напряженных мышц. Зрение слабело. С ее устойчивостью к гипоксии у нее в запасе еще было секунд тридцать до полной отключки, но Шмидт забрал и их. В нечетком обзоре на миг промелькнуло что-то, похожее на шприц-пистолет. Игла врезалась в плоть и обломилась о ключицу. Она почувствовала это внутри… — Alle Ding' sind Gift und nichts ohn' Gift, mein liebes Hydra… (нем. Всё есть яд, всё есть лекарство, моя дорогая Гидра) Шмидт медленно приподнялся, отстраняясь, медленно убрал руку с шеи, поднеся тыльную сторону ладони к носу. Дыхания не было. Глаза закатились, но все еще оставались открытыми, обнажая оплетенные паутиной кровавых капилляров белки. Из места укола тонкой струйкой вытекала жидкая кровь, собираясь на границе плотно прилегающей к телу брони и стремительно растекаясь по линии декольте. Асфиктичный цианоз буквально на глазах сменялся трупным румянцем. Яд действовал. В сочетании с острой гипоксией действовал он еще быстрее, чем в экспериментах. — Gift Hydra für Frau Hydra (нем. Яд Гидры для Госпожи Гидры), — прошептал Шмидт и повел пальцами по ее лицу, очерчивая кровавый след. — Так не доставайся же ты никому!