Я не участвую в войне...

— Стив? После долгой паузы и давящей тишины Солдат все-таки решился позвать. Знакомое имя моментально отдалось эхом в затуманенном подсознании, ударило по вискам участившимся пульсом. Чтобы отвлечь себя от нежелательных последствий подобной реакции, Солдат поспешил направить все свое внимание и концентрацию на оценку внешнего вида стоявшего напротив. Комплекция тела, как умело он держался в пространстве, как уверенно стоял на ногах. И смотрел сосредоточенно, предельно сфокусировано, как смотрят на цель сквозь прицел винтовки. Значит, серьезно не пострадал и ничем, дестабилизирующим сознание накачен не был. И все же… — Ты ранен, — заметил Солдат, спустившись оценивающим взглядом ниже лица, минуя все, не представляющие интереса участки, и останавливаясь, в конце концов, на правом бедре, где камуфляжная штанина с внутренней стороны влажно поблескивала, густо напитанная кровью. — Царапина, — отмахнулся Роджерс, проследив взгляд. — Почти затянулась. — Глубокая бедренная артерия, — не до конца осознавая зачем, Солдат все же машинально углубился в анализ. — Чтобы достать ее косым разрезом сбоку, нужно было вспороть внушительный мышечный слой. Солдат знал анатомию так же хорошо, как и факт, что далеко не каждому принципиально по силам удар в эту область суперсолдату. Слишком труднодоступно. Не говоря уже о том, чтобы причинить при этом сколь-нибудь значительный урон. И даже в этом случае рана все равно не стала бы фатальной, при отсутствии других одновременных повреждений и эффекта от их сочетания. Неоправданно сложная атака, на которую никогда не пошел бы дилетант, но при этом по-дилетантски безрезультатная. Солдат, обученный просчитывать выходную эффективность любого своего действия, искренне не понимал — зачем это было сделано. — Решил проанализировать на мне анатомию боя? — Стив спросил как будто с насмешкой и словно бы ненамеренно сократил разделяющее их расстояние, подступил ближе. Шаг у него вышел ровный, мягкий и совсем бесшумный, как если бы его рана действительно успела превратиться всего лишь в царапину и вовсе перестала доставлять неудобства. — Ты подставился, — Солдат озвучил, наконец, единственно логичный для себя вывод и дальше настороженно замер, пытаясь оперативно просчитать вероятное дальнейшее развитие событий. Он ждал подсказок, но Роджерс, как назло, не торопился их давать. Он стоял напротив, зеркаля позу, и просто смотрел, ни слова не говоря и ничего не делая, словно пытался взглядом в череп забраться и мысли прочесть. Чтобы непременно увидеть в них Солдата вместо всеми любимого Баки. — Солдат? — вопрос по-русски; голубые глаза смотрели с проницательностью рентгена, оправдывая худшие предположения. — Ты, что ли? Он спросил это так легкомысленно по панибратски, что Солдат вдруг испытал острую необходимость как-то оправдать свое присутствие, хотя делать это раньше ему ни разу еще не приходилось. Но раньше в помине не было этого зудящего назойливого чувства отторжения и подспудного желания соответствовать той самой чужой роли, которую за ним негласно закрепили и которая могла бы, вероятно, гарантировать ему безопасность. Ну, или хотя бы то, что Стив сию секунду не кинется на него с кулаками, как на заклятого врага. Ведь сегодня, здесь, сейчас они друг другу не… или все же… — Я стабилен, — произнес Солдат как можно четче и уверенней, не отводя взгляда. — Проблем не будет. Но даже после этих слов, на памяти Солдата не самых простых, Стив не подал ни малейших признаков того, что поверил. Во взгляде его промелькнуло нечто абсолютно незнакомое и трудно поддающееся прочтению. — Кто твой командир, Солдат? — потребовал Стив снова по-русски, и в голосе его зазвучали идеально переданные в чужом языке повелительные интонации, Барнсу, впрочем, безусловно знакомые. По вбитой глубоко в подкорку привычке Солдат задумался над ответом, пока не осознал вдруг совершенно ясно, насколько это неважно в сложившихся обстоятельствах. Он тряхнул головой, смаргивая оторопь, и поднял на Роджерса уверенный взгляд. — Стив… — он снова опробовал имя. Солдат бы дал волю радости, если бы осознавал до конца это напрочь забытое чувство и ему не противоречили бы разбросанные в зоне видимости мертвые тела. Он порадовался бы, что вопреки всем задержкам и неутешительным прогнозам Стив живой, прямо перед ним, стоило руку протянуть… почти невредимый. Его… друг? — До чего же они отчаянные идиоты… — снова эта усмешка. Странным образом неподходящая ни образу того, кому принадлежала, ни обстановке. Но Солдат задавил в себе малейшие сомнения, опасаясь запутаться в собственных противоречивых ощущениях, пренебрегая доверять собственной оценке, которая столько раз его подводила. Все равно он тогда прыгнул за Капитаном в воду, а все, что тот сказал ему, в итоге оказалось правдой. Вторично спорить — только тратить напрасно время. Стивена Роджерса не переспорить. Все равно случится по его. Всегда случалось. И в этот раз Солдат решил уступить. — Здесь стоят мощные гасители частот, — он счел целесообразным сообщить. — Коммуникаторы не работают. Пора отсюда выбираться и остальным сообщить, что ты… Тут ему некстати вспомнилась кричащая в ужасе Ведьма и мысли-образы, которые она ему внушила. Вспомнилась ярость, пробивающая тело кривой иглой, и как хотелось глотки всем встречным повыдирать. Вспомнилась боль от увиденного и страх от того, что приходилось идти туда, куда отказывались нести его ноги. В тех образах — отголосках чужих сознаний — Стив привидился ему мертвым, захлебнувшимся в герметичной криокмере. И это оказалось ложью, потому что он до сих пор еще здесь, рядом, руку протянет — коснется. — Нужно найти остальных, — воодушевленно объявил Солдат, ощутив небывалый прилив уверенности в правильности своих действий. Он развернулся в направлении выхода, но вынужден был застыть в незавершенном полудвижении, потому что Стив не спешил разделять его энтузиазм. — Нужно… — Спуститься вниз и доделать дело, — охотно закончил за него Роджерс и наконец-то двинулся, в полшага нагнал и даже опередил, пока Барнс натурально вмерз в пространство и бездействовал. Кэп обернулся на ходу, хлестнул хмурым взглядом, как плетью, и вскинул руки, мол: «Чего столбом встал?» — словно напоказ играя обнаженной мускулатурой. Но оправдаться Солдат не успел. Со стороны неосвещенного коридора донеслись звуки активности — топот одновременно нескольких пар ног, шорох экипировки, бряцание оружия, обрывочные русские слова-команды. Роджерс, реагируя еще быстрее Барнса, принял боевую стойку, развернувшись в направлении нарастающего шума. Баки моментально отзеркалил его движения, хотя частью сознания понимал, помнил — могут быть и не враги. На долю секунды он задался вопросом, допускает ли Стив подобный вариант, но… не успел предупредить. Дальнейшие события развивались слишком быстро даже для модифицированного восприятия. Едва первый из четверых показался из тени, Стив рванулся ему навстречу, еще до первых выстрелов схватил за жилет, притягивая к себе вплотную, заслоняясь им, как живым щитом. Его реакция на порядок опережала общечеловеческую, простые же солдаты интерпретировали опасность интуитивно и открыли стрельбу раньше, чем осознали происходящее умом и успели опознать, кто перед ними. — Стойте! — вскричал Баки, выбрасывая вперед бионическую руку, готовый в любой момент прикрыть ею голову. — Отставить! Отставить огонь! Это Капитан! — он кричал спецназовцем по-русски и тут же вторил на английском для Стива. — Они за нас! — Барнс вклинился прямо перед ним и тремя взведенными автоматами, опрометчиво предпочтя не думать о том, что в любой момент у кого-то может дрогнуть палец на спусковом крючке, потому что живой заслон Стива — парень, который «за нас», уже принял на себя пули. И даже если у него еще оставались шансы, Стив оборвал их разом все. — Это… — Баки хотел по-простому сказать «хорошие парни», вот только словам помешал раздавшийся знакомый хруст шейных позвонков. Роджерс самостоятельно сделал выводы, вынес приговор без суда и следствия, и тело обмякло тряпичной куклой в его мощном захвате, прямо на глазах у Барнса, так, что договаривать ему пришлось с неуверенностью, через вставший в горле ком. — Это правительственные агенты, они здесь… — Мы здесь, чтобы уничтожить ГИДРу, — прозвучало из-за спины на идиальном английском, холодно-профессиональным тоном, в котором практически невозможно было распознать эмоции. Даже в ответ на смерть одного из своих, как если бы это было ожидаемо и жертва — допустима. — Правительственные? — Стив резко изменился в лице, вздернув брови, и Баки, к собственному разочарованию, не смог считать это странное выражение. Труп, по-прежнему висящий между ними физической преградой, покачнулся, словно Роджерс собирался отбросить его в сторону, но в последний момент передумал. — Агенты? — он едва заметно качнул головой. — До чего же ты все-таки внушаемый, сержант… Резким движением выхватив пистолет из набедренной кобуры убитого, он швырнул труп Баки, внезапностью едва не сшибая с ног и вынуждая отклониться с траектории. Оглушающие звуки выстрелов прозвучали один за другим. Автоматическую точность минимального интервала нарушили всего одна-две попытки отстреляться в ответ, все безуспешные. И не было ни криков, ни паники — никакой промежуточной возни. Все началось и закончилось мгновенно. Дольше всего глухими шлепками на пол падали трупы. Под весом мертвого груза не устоял и ошеломленный Баки, упав на одно колено и неизвестно зачем пытаясь удержать голову бойца и заглядывая тому в лицо, в не успевшие закрыться, стеклянеющие глаза. Ударом под дых пришло мутное, как сквозь матовое стекло, узнавание. Или не узнавание, а только лишь сравнение. Сколько таких вот полегло в поле еще тогда, на войне, сколько на его глазах, а сколько вот так — прямо на руках? — Зачем ты это сделал? — интонации собственного голоса сбивали с толку еще сильнее. В них слышалась… злость? Осуждение? Неверие? Солдат понятия не имел, откуда вообще знал эти чувства и почему вообще он ощущал так остро все то, что ощущал и почему оно было в нем так сильно именно теперь, после стольких смертей, встреченных с глухим равнодушием. В этот раз, по какой-то неясной, необъяснимой причине произошедшее казалось ему до той степени неправильным, будто планета сошла с орбиты. Убивал не он. Жизни забирал не он! Солдату внезапно захотелось зажать руками голову, лишь бы она не рассыпалась на части от раздирающих мозг противоречий, и свернуться в защитную позу прямо здесь, на полу среди тел. — Зачем ты сделал это, Стив?! — упрямо требовал ответа Солдат едва ли ни на грани паники, потому что его состояние было далеким от стабильности, а ведь он обещал проблем не доставлять. — Затем, что ты сам явно не в состоянии адекватно расставить приоритеты, — раздраженно отозвался Стив и аномально равнодушно отбросил прочь орудие убийства. — С чего ты вообще взял, что правительство существует отдельно от ГИДРы? Или тот факт, что вы явились сюда больше недели спустя, не доказывает, что это провернули на правительственном уровне? — Роджерс развернулся к нему полностью и теперь возвышался над происходящим, над сидящим на коленях Солдатом всей своей комплекцией, бугрящейся напряженными мышцами. — Заканчивай эти метания, Бак! В конце концов, я не всегда буду рядом, чтобы указать тебе путь истинный. Эсма… — он показательно осмотрелся по сторонам, убеждаясь в ее отсутствии. — Как вижу, она тоже в няньки к тебе не нанималась. Пора включать голову, дружище, и решать самому, на чьей ты стороне. Желательно, побыстрее. У меня нет времени читать тебе нотации. Пора дожать этих тварей! Солдату хотелось орать в голос. У него в голове, словно разворошенный дикий улей, зудел бесконечный список аргументов, кажущихся весомыми, почти неоспоримыми. Откуда Стиву знать, как все обстоит у русских в правительстве? Ведь его похитили явно не ради того, чтобы сначала устроить ликбез в сфере закулисной политики, а затем отпустить вершить справедливость. Откуда ему знать про Смирновых и про то, что или кто каждого из бойцов толкает в спину? Да, его похитили, и он провел больше недели в плену, в организации, основатели и продолжатели которой в энном поколении являлись теми еще живодерами. У него имелись все основания не доверять русским, ненавидеть их всеми фибрами и даже предать, в конце концов, свои же собственные принципы, кажущиеся непрошибаемыми, под стать его извечному упрямству, за которое он и оказался в итоге здесь, преданный и проданный своей родной страной… Все это было знакомо Солдату до дрожащих в страхе челюстей и встающих дыбом волос, через все это когда-то протащили выпотрошенным и вывернутым наизнанку его самого. Под гнетом памяти все, только-только кажущиеся достойными аргументы в одночасье осыпались прахом. Знакомое «Бак» вонзилось в череп и намертво застряло в мозгу, в тех его областях, которые столько раз методично выжигали напряжением. Которые, восстанавливаясь, всякий раз доводили его до нестабильного сумасшествия нескончаемой чередой безвозвратно прошедших событий, обрывками потерянных ощущений и фрагментами диалогов, в которых он никогда не участвовал, с людьми, которых он никогда не знал… — Стив… — на этом Солдат потеряно умолк, так и не придумав достойного для себя оправдания. — Если тем, кто десятилетиями делал с тобой все то, что мне досталось за эту неделю, ты по-прежнему склонен доверять больше, чем другу детства, Баки, то мне тебя искренне жаль, — безжалостно добивая словами, Стив демонстративно поднял руки ладонями вверх в жесте капитуляции. — Тут я бессилен. — Я доверяю тебе, Стив, — Солдат нашелся с ответом на удивление быстро и почти сразу поднялся с колен, готовый доказать слова действиями. Раскиданные трупы, среди которых еще какое-то мгновение назад были условные союзники, перестали бередить внутри что-то такое, чего там давно уже не было. — Тогда чего раскис? — Роджерс посмотрел на него, без слов говоря: «Я тебя за язык не тянул. Доверяешь — докажи». И, не дожидаясь ответа, быстрым напористым шагом углубился во мрак и вскоре вовсе исчез из поля зрения. Впрочем, Барнс, оперативно договорившись со своими внутренними демонами, легко его нагнал. Он понимал, что уже растратил впустую все свои шансы на вопросы и пояснения, поэтому больше не тормозил и глупостей не спрашивал. Прикрыть спину он сможет и без претензий на владение ситуацией. В конце концов, он до сих пор был ему должен. За все понемногу, и к этому всему теперь прибавились еще и щупальца ГИДРы, из которых Баки совершенно не спешил вызволять друга. Давно пора было принять за неоспоримую данность: Стив знает, что делает. Всегда знал. Он всегда делал все правильно, даже когда не имел поддержки, даже когда шел в одиночку против системы. И сейчас Солдат окончательно выбрал его своей путеводной звездой, которая изменит свое положение на небосводе лишь в том случае, если сама Вселенная свернется и погибнет. Баки знал, что теперь не спасует ни при каких обстоятельствах, куда бы ни вел его Стив и кто бы ни встал у них на пути. Даже если это будут защитные реакции собственного тела, протестующие против понижающейся все сильнее температуры. С одного из трупов Стив стянул бронежилет, который накинул прямо на обнаженное тело, на босую ногу обул чужие ботинки. Тепла ему подобная сомнительная экипировка едва ли добавила, и Солдат, исподволь наблюдая за дыбящимися волосами у него на руках, отвесил себе мысленную пощечину. Роджерсу тоже было холодно, определенно, даже сильнее, чем экипированному по полной Барнсу. Ему тоже дышалось с трудом. Вдохи в сухой промороженной атмосфере были тяжелыми и долгими, через силу, а выдохи резкими, прерывистыми, только Стив на этом не зацикливался. Да, тело Солдата было приучено реагировать на холод иначе, быстро впадая в непроизвольное оцепенение, дабы облегчить дальнейший процесс криогенной консервации. Только это вовсе не оправдание. Ведь с ним сегодня Стив, и все как раньше, как сотни жизней и смертей назад — они вдвоем против целого мира. Сегодня сведутся все счеты, сегодня они отомстят. Друг за друга и за все человечество, за всех и каждого, кого на протяжении долгих лет так или иначе коснулись ядовитые щупальца Красного Черепа. С ним Капитан Америка. Стив… Малыш из Бруклина, который отродясь не умел бегать от драки или останавливаться на пути к справедливости. Он всегда шел напролом, даже когда был мелким и слабым. — Ты тоже ничего… не чувствуешь? — тяжелый лающий выдох, с которым Стив ударил себя кулаком в грудь, очевидно, подавляя приступ кашля. После долгого молчания он спросил сходу и резко, не разменивая дыхание на подробные объяснения. — Или прикидываешься и терпишь, лишь бы… выслужиться? Баки абсолютно не был уверен, что у него получится ответить хотя бы в половину также слажено и внятно. Слишком невыносимо драло в груди, а от одного только представления о разговоре и вовсе хотелось выкашлять легкие. — Дышать не… нечем… — Солдат все-таки пересилил себя и ответил, потому что не хотел открыто демонстрировать слабость. И смысла от Стива скрывать не видел. Ведь они с ним сейчас находились в абсолютно одинаковых условиях, тела обоих реагировали… практически одинаково. — Азот нужен, чтобы охлаждать реактор. А он… фонит, — тяжело выхрепел Стив деревянными от изморози губами, но даже не обернулся, когда Баки все же накрыл приступ кашля, и он отстал, — на таком расстоянии от сердечника поглощенная доза… в среднем полтора-два Грэя. Простым смертным без ОЗК… лучевая болезнь… гарантирована. А поди ж ты… я и… даже ты еще на ногах, — Стив наконец-то остановился. Всю влагу со слизистых выжгло насухо, слез как не было, и в таком состоянии Баки не сразу заметил прямо по курсу глухую стену. Роджерс прикоснулся к ней, ощупывающим движением, контур его ладони подсветился неоново-красным — и буквально в то же мгновение часть преграды распалась в проем, испарилась и улетучилась в дым. Пока Баки заторможено моргал высохшими глазами, пытаясь осознать произошедшее, Стив бесцеремонно втянул его за собой внутрь. Стена за их спинами буквально востала из праха, вновь стала герметично целой, а грудь впервые не обожгло болью на вдох. Барнс потряс головой с большим остервенением, силясь побыстрее надышаться и избавиться то ли от последствий гипоксии на фоне гипотермии, то ли от всего, что успело в столь ничтожный промежуток времени промелькнуть перед его глазами отработанной последовательностью заученных действий, наподобие тех, которые ежедневно совершает приходящий домой хозяин, открывая ключами входную дверь. Только вот Стив не был дома, стало быть, откуда у него ключ и все эти отработанные до автоматизма навыки ориентирования в пространстве, в котором он прежде никогда не был? Не должен был быть… Экстремальные условия здорово сказывались на связном мышлении. Баки потребовалось время и несколько жадных вдохов-выдохов истерзанными легкими, чтобы в нормальной атмосфере при нормальной температуре герметичной лаборатории, куда привел его боевой товарищ, достаточно прийти в себя. Но даже время спустя в голове все еще ощутимо пульсировало, а тело колотил озноб, поэтому Солдат не спешил оценивать происходящее с точки зрения доверительной вероятности. Им пришлось преодолеть почти космические условия. Но где еще, как не здесь, куда без спец-обмундирования ни один здравомыслящий не сунулся бы, Шмидт мог устроить себе схрон, скрывая под радиоактивным фоном и охлаждающей системой реактора хоть смертоносную чуму, хоть что угодно? Кто еще, как не они — суперсолдаты, которым совершенно точно есть, что предъявить нацистскому ублюдку — могли прорваться сюда, имея все шансы уничтожить эту тварь? Однако даже от расшатанного сознания и притупленного внимания Баки не укрылось, что наличием пространного ключа от лаборатории Стив свою роль хозяина не ограничил, продолжив двигаться в пределах замкнутого периметра абсолютно свободно. Он трогал и включал приборы сходу, не тратя ни секунды на раздумья, как мог лишь полноправный хозяин, давно изучивший вдоль и поперек, что где стоит, как работает и сколько шагов из одной точки к другой по кратчайшему пути. — Тебе не передать, как долго я ждал этого момента! — Роджерс все еще возился с техникой — включал компьютеры, активируя голографические экраны и все прочее, Солдату на вид едва ли знакомое. Он был полностью поглощен своим занятием и на Барнса даже краем глаза не смотрел. Зато обратился, определенно в нему. Ведь больше не к кому было, кроме них двоих, в помещении не было больше никого. Баки ощутимо кольнуло под ребро, и сперва, рефлекторно накрыв бок ладонью, он даже не сообразил, последствия ли это кислородного голодания или очередные попытки задавленных, загнанных куда поглубже подозрений устроить в его теле революцию. — Стив, это лаборатория Черепа? — Баки все же предпринял вкрадчивую попытку прояснить для себя ситуацию. — Что нам здесь нужно? Он сам или этот… как его… — память все еще отзывалась на запросы с трудом. — «Homo Superior»? После того, как Стив окончательно запустил все настройки, казалось, сам воздух в лаборатории стал частицами голограммы — текучими и изменчивыми, способными принять любую форму и воспроизвести объект любой сложности. Основное освещение померкло, от чего полупрозрачная проекция проявилась контрастнее — трехмерный, свободно парящий над полом на уровне глаз человеческий черепа, из нижней челюсти которого выползали объемные, извивающиеся живыми змеями щупальца. Солдат непозволительно сильно отвлекся на окружение, поэтому упустил момент, когда Стив снова обернулся к нему. Его пристальный взгляд заметил тоже не сразу. Отблески красного свечения преломлялись на светлых радужках его глаз так, что Баки от увиденного невольно отпрянул подальше. На что Стив вздернул уголок губы в явно издевательской ухмылке. — Да, это лаборатория Черепа. Сиречь, моя, — он повел головой в полупоклоне. — И да, мне нужно завершить здесь последние технические приготовления перед запуском «Homo Superior». Еще вопросы будут, сержант? А то я уж испугался, что ты разучился их задавать. Баки смотрел на Стива какое-то время в немом трансе, пока где-то на фоне мир разрывался на куски, и эпицентром взрыва была его же собственная голова. Светловолосый человек, который позвал его по имени на том злосчастном мосту и который настойчиво отказывался драться с Солдатом даже под угрозой собственной жизни. Человек, из-за которого он провалил миссию, за что был жестоко наказан, и который все-таки с ним дрался. В полную силу, на смерть, пока Солдат с ужасом осознавал, насколько силен на этот раз его противник… Человек, которому всегда был нужен только Баки. Солдату же он был готов переломать все кости, убить его, не глядя… — Что они с тобой сделали? — Барнс не знал, почему из бесконечности вопросов выбрал именно этот, ответа на который совершенно не хотел получать. Он затравлено огляделся вокруг, теперь уже оценив окружающую обстановку исключительно с точки зрения загнанности в капкан, из которого выбраться живым у него было крайне мало шансов. Внезапное открытие того, что Стив был не в себе или не был собой, по существу мало что меняло, потому что… Ведь это все еще тело Стива! И Баки, скорее, самому себе вспорет живот ржавым ножом, чем навредит ему или… или бросит его вот так. — Я представлял нашу встречу сильно иначе, легендарный Зимний Солдат. Думал, ты везде и всюду будешь сопровождать свою ненаглядную Гидру, и вы все-таки придете ко мне вдвоем. Я предложил бы ей аналогичный выбор, и, как знать, вероятно, в твоем присутствии она приняла бы более выгодное для нас всех и, особенно, для самой себя решение. Но увы, упертая девчонка снова сбросила тебя со всех счетов и все решила в одиночку. Понимание медленно вторгалось в череп, окутывая не успевшие еще остыть руины догорающей действительности зыбким туманом. Барнс по-прежнему видел перед собой Роджерса, всего такого из себя, целого и невредимого, хлещущего фразами как плетьми, как погонщик хлещет тупого коня. Только в знакомых глазах его стигмой отражался кровавый череп… Солдата пробрала крупная дрожь от новой порции воспоминаний о том, что когда-то очень давно случилось с кем-то абсолютно чужим. Солдат вспомнил, как рвалась кожа, как в швах просвечивало красным, до тех пор, пока обрывки сорванной маски не улетели в бушующий кругом огонь, обнажая истинную сущность — уродливый красный череп. Язык покалывало от слов, которые когда-то очень давно принадлежали кому-то другому… «Надеюсь, ты не в маске?» — кольнуло в мозгу, и тут-то Барнс наконец-то все понял. И увидел. Еще раньше, чем осознал, что это значит и чем в действительности грозит. — Шмидт… — и почти сразу, еще не понимая и не желая понимать, как этому дьяволу удалось: — Борись, Стив! И вдруг с ужасом осознал, что это — все, что он мог сказать, чтобы мотивировать друга не сдаваться. После всего, что пережил сам, после того, как сам был в аналогичном положении… Баки вдруг стало до омерзения тошно от самого себя, от зияющей пустоты собственных мыслей, в которых не было ни одного достойного слова, ни одной памятной фразы, которая могла бы стать для Стива той самой путеводной звездой. Баки помнил многое из прошлого, мог заставить себя вспомнить моменты из их общего на двоих прошлого, вот только понятия не имел, что из этого всего имело для Стива значение столько долгих лет спустя. — Для вас это что — позывной? — Стив… нацистский ублюдок в его теле отпустил короткий смешок, уголки его губ дернулись в ненавистной уже усмешке, заставляя Баки сжать руки в кулаки, но усилием воли остаться стоять на месте и ни в коем случае не идти на сближение, ведь Стив все еще был где-то там, не мог не быть, нужно было лишь его дозваться. — В любом случае, она уже пыталась. И прогадала с комбинацией. Решимость Барнса оставаться на месте и не причинять другу вреда таяла при упоминании о ней стремительно и неумолимо. Пластины бионики смещались с характерным звуком, имитируя мышечную дрожь, живой кулак трясся, а суставы сжатой челюсти уже начинало ломить — так отчаянно Баки пытался удержать в узде слепую ярость и не броситься выбивать из него информацию о Диане. Или с тем же рвением рухнуть на колени и умолять, лишь бы он сказал, что с ней все хорошо. — Что ты с ней сделал? — этот вопрос, предвкушение ответа на него, прошило все мышцы разом, каждый нерв, сильнее всего прочего подстегивая тело действовать, даже сильнее нежелания навредить другу. — Ну же, Стиви! Ты намного сильнее меня! Ты… — Как это трогательно, — Шмидт бесцеремонно обрубил на полуфразе, радушно раскрыв руки, словно желая принять в объятия, обнять и утешить, хотя жест этот вышел заведомо обманным. Лицо его приобрело знакомое по мимике Стива скорбное выражение, только неестественное, омерзительно натянутое. Барнс улучил момент, когда Шмидт был настолько поглощен театральщиной, что, разведя в стороны руки, максимально раскрыл корпус. Но их до сих пор разделяло расстояние, которое все это время Солдат отчаянно пытался сохранить, поэтому, когда он все же подобрался для удара достаточно близко, Шмидт успел заметить и просчитать маневр, закрылся и чуть отвернул корпус в сторону, защищая одновременно лицо, грудную клетку и бока. Но и Баки не пальцем делали. Лишившись возможности результативного удара в голову или корпус, он отпрыгнул, вновь увеличивая расстояние, и ударил голенью в поврежденное бедро, дестабилизируя динамику боя, вынуждая Шмидта снова раскрыться, подставить голову… Хук правой, которым Баки попытался достать челюсть, вышел скользящим, почти вся сила удара рассеялась в пространстве после того, как Шмидт резко прогнулся назад, изгибаясь в дугу до самого пола. Такой прыти Барнс не ожидал, как и того, что, продолжая сальто, он огреет его уходящими на полный оборот ногами в фактически подставленную челюсть. Чего-чего, а силы телу Капитана Америка было не занимать. Баки отлетел, жестко приземляясь на спину. Перекатываясь на живот, чтобы закрыть наиболее уязвимые места, сквозь болевую пульсацию Барнс смутно и очень некстати вспоминал их предыдущее противостояние, окончившееся мертвой хваткой живых пальцев на шее, и на себя не ставил. — Тебя спровоцировать — раз плюнуть, — Шмидт приблизился снова, его попытка очередного удара была очевидна, но Барнс не уклонился, как однажды не стал уклоняться Стив, позволяя Солдату избить себя до полусмерти. — Ты… — предплечье, продолжающееся ребром ладони, в котором силы было ничуть не меньше, чем в его бионическом, врезалось в позвоночник, и Баки взвыл от полыхнувшей боли, но отбиваться по-прежнему не стал и только покорно распластался по полу в позе добиваемого. — Ты мой друг… — он повернул голову и приподнялся от пола на руках, пытаясь заглянуть снизу вверх в бесцветные глаза. Отдать должное, Шмидт контакта не избегал, смотрел в ответ, ловил взгляд зрачки в зрачки, так, словно вовсе не опасался, что увиденное и услышанное могло на что-то повлиять. — Я не буду с тобой драться… Стив. Стоило Барнсу приподняться на четвереньки, рукой Роджерса Шмидт сгреб в горсть волосы у него на затылке и с силой дернул голову вверх, засаживая коленом в лицо, с хрустом разбивая нос и снова швыряя об пол. Легко, не дрогнув, как до этого швырнул Баки труп, как швыряют мешки с отработанными отходами. «Стив… — подумал Баки с досадой и некоторой долей еще не до конца оформившейся, но уже закрадывающейся обиды. — Неужели, вот так легко ты позволишь этому ублюдку себя объездить и даже ни разу не попытаешься урвать управление? Где твое упрямство, мелкий…» — Мне бы делом заняться… Но уж больно хочется закончить с вашим несуразным трио, чтобы, зализав раны, ты на правах единственного выжившего не приполз ко мне с претензией на месть. Друг, говоришь? — Шмидт присел на корточки рядом, давая Баки почувствовал на себе взгляд, каким смотрят на побитую собаку, которая даже подыхая, с хозяином не огрызнется. — Знаешь, как скулила твоя сучка от одного представления, что именно так все и будет? Что она подохнет от руки того, кого ты называешь другом, а ты не сможешь ему даже физиономию за это начистить, потому как… дружок ведь детства! Единственный, кому в новом веке было до тебя дело… Барнс остервенело взревел, слепо кидаясь на него той самой побитой собакой на последней стадии бешенства, которая уже в упор не различает ни хозяев, ни чужих. Между ними двумя, между ней и Стивом он никогда не хотел выбирать! От перспективы подобного выбора его подбрасывало на постели каждую ночь. А теперь это даже не было сном, они наяву катались в смертельной сцепке тел, и все возможные внутренние барьеры и тормоза слетели к чертям, обнажив единственную необходимость, на которой в одночасье клином сошлась реальность Зимнего Солдата — растерзать на части. Чем бы это ни было — пытками, электрошоком, программированием или полной заменой личности, но тело Стива слишком умело воспроизводило прошлые успехи, словно кто-то отмотал назад время. Шмидт слишком хорошо ими пользовался, а Баки был слишком ослеплен яростью и болью, чтобы заметить, когда его бионическая рука оказалась в жестком захвате чужой ноги, а горло — в кольце каменных рук, готовых в любой момент сжаться до хруста. Солдат, жадно хватая ртом воздух, отстраненно подумал, что вот он — момент истины, и что если Стив не появится сейчас, он не появится уже никогда. Как не появился он ни в том заснеженном ущелье, ни в операционной, когда вживляли руку, ни когда ток наполнял желудочки мозга материализованной расплавленной болью, которая переполняла их и затем растекалась по всему телу, безжалостно уничтожая абсолютно все, что было так дорого и казалось так важно. Никогда, ни единого раза, когда он был так отчаянно нужен, Стив не оказывался рядом. Солдат задыхался и выл от бессилия вырваться, от боли очередного предательства, в котором захлебывалось тело. Все потому, что он ничтожно слабый, он не ровня Капитану Америка и никогда не был, он всегда был лишь вторым, только лишь тенью величайшего в истории солдата, которого все хотели получить. Еще тогда, в самом начале, когда он упал с того поезда… Они искали Капитана, с его идеальными параметрами, а получили однорукого сержанта. И если таков сегодня его долгожданный конец… — Нееет, — словно подхватывая мысли, даже их откровенно по-хозяйски вырывая у Солдата из черепной коробки, где-то там, над поверхностью застилающей глаза тьмы, заговорил голосом Стива Шмидт, и хватка на шее постепенно ослабла. — Не дождешься, уродец. Легкий конец был у твоей шлюхи, которая насосала достаточно, чтобы заслужить его. На твою агонию я хочу смотреть во все глаза! Потому что это был ты! — удар по ребрам. — Ты — тот, кто все испортил… Как же я мечтал посмотреть на тебя и понять — что в тебе такого невероятного, — Солдат огреб еще несколько слившихся воедино ударов ногами куда придется, пытаясь вертеться, смягчать, прикрываться бионикой. Больше инстинктивно, чем осознанно, потому что сопротивляться он не хотел. До тех пор, пока левое плечо на стыке не припечатал к полу тяжелый ботинок, запустив напрямую в мозг каскад импульсов. Баки в ужасе распахнул глаза, понимая, что любая попытка напрячь мышцы в таком положении парализует его адской болью. Но даже эта перспектива его не остановила от того, чтобы изворачиваться, когда Шмидт буквально оседлал его сверху, максимально сдерживая в движениях и… потянулся пальцами к виску. Солдат отчаянно брыкнулся и заорал, безуспешно пытаясь уберечь голову, когда кожу уже пронзило колющей болью. Затем раздался треск — и все ощущения моментально вымело напрочь. — Установка для обнуления — та громоздкая прожорливая бандурина — прошлый век, — под комментарии Шмидта Барнс отстраненно подумал, что так, должно быть, хрустят кости его раскалывающейся черепной коробки. — Прогресс шагает вперед семимильными шагами. Добро пожаловать в будущее, отморозок! «Куда мы идем?» «В будущее!» — Стииииив! — в отчаянии заорал Баки, когда рисунок тока до точности скопировал сосудистую сеть — и его череп на самом деле раскололся множеством мелких осколков. Солдат изогнулся дугой, касаясь плоскости пола только затылком и кромкой подошвы ботинок, как если бы что-то невидимое резко вздернуло его вверх. Впаявшийся в висок накожный электрод светился напряжением, по живому выжигая на коже свежую метку. — Второсортный перемерзлый полуфабрикат, — Шмидт встал над корчившимся Барнсом в полный рост. — Ты никогда не принадлежал к особой породе, хоть они и приняли тебя за своего, как волки приняли Маугли. Ни Капитану, ни тем более Гидре ты не был ровней. Поэтому я его и выбрал. Хотя тебя достать всегда было легче. Но ты проиграл. Он убил бы тебя на том кэрриэре, если бы хотел, и рука не спасла тебя ни тогда, ни сейчас. А для Гидры ты всегда был не более чем объектом сублимации. Сполна удовлетворенный, Шмидт отпустил прощальную досадную усмешку и отвернулся. Ощущения триумфа меркли, стремительно сходя на нет, потому что химия улучшенного тела имела особенность регулировать процессы, отвечающие в числе прочего и за эмоциональный фон, зачастую слишком быстро. Эйфория успеха от того, что, наконец, достигнута цель, к которой пришлось идти так долго, сошла на нет раньше, чем стихли крики. Когда Шмидт окончательно утратил интерес и развернулся к компьютеру, Солдат за его спиной уже не кричал. Голоса не осталось. Из бесчисленных, наложенных одна на другую ровной стопкой вкладок на развернутой голографической проекции раздавались бесчисленные звуки одновременно со всех камер слежения в и за пределами периметра Кроноса. Звуковой фон превратился в единый гвалт, вычленить из которого что-то конкретное не помогал даже многократно улучшенный слух. Шмидт впервые прочувствовал минусы нахождения по эту сторону киберпространства. Все же, даже мозг суперсолдата не анализировал информацию со скоростью компьютера, предоставляя столь же обширные возможности доступа к реальности. Фильтровать поступающую информацию пришлось вручную, и в процессе, пока вращалась карусель из тысяч нарезанных в хронологическом порядке изображений, зоркие глаза неожиданно выхватили из общего контекста нечто, что заставило идеальное дыхание сбиться, а челюсти сжаться до хруста. До последнего отрицая, Шмидт отрывистым жестом вырвал изображение из бесконечной вереницы кадров. Приблизил, увеличил, прогнал через фильтры… И взревел в бешенстве, ударяя кулаками по панели. Консоль разбилась в осколки. Изображение дрогнуло, но не исчезло. — Сукина дочь! — Шмидт сжал кулаки до хруста костяшек и впился ногтями в собственные ладони. В голове, опережая по скорости любой суперкомпьютер, тут же завертелись все возможные причины. Старая запись? Баг системы? Не может же быть, чтобы она… Нет у нее такого иммунитета! Даже у нее нет! А впрочем, свой плюс был и в этом неожиданном повороте событий. И в том, насколько быстро загорались и остывали в новом теле любые эмоции любой направленности. Раз не захотела сдохнуть легкой смертью, в неведенье, пусть теперь смотрит! Шмидт порывисто обернулся, взглянув на беспомощно содрогающееся тело на этот раз оценивающе. Лицо разбито довольно красочно, вокруг губ и на подбородке полно пены, остаточные судороги и — самое показательное — светящиеся электрод на поджарившемся виске… Для полноты картины стоило бы еще руку выдрать с чертям, чтоб уж совсем доходчиво, вот только возни будет… Нерациональная трата времени, поэтому Шмидт удовлетворился тем, чего имел. Раздраженным жестом он приблизил к себе голографический экран и вызвал командную строку, подключая автономный компьютер к единой сети. — С возвращением в мир живых, фройляин Эрскин! — объявил он в пространство лаборатории, уверенный, впрочем, что будет услышан далеко за ее пределами. — Не знаю и, честно, не хочу знать, как тебе это удалось, но, помнишь, я обещал, что ненаглядному солдатику достанется, если станешь путать мне карты? — он жестом смахнул проекцию экрана, а с ней и фокус камеры в нужную сторону. — Хорошо тебе видно его бренную тушку? Последний раз обернувшись на джет, в котором остался насильно сдерживаемый Вандой Стив, Наташа была в десятке метров от того, чтобы снова войти в здание. «Пятница фиксирует электромагнитный скачок… — раздалось в коммуникаторе озабоченным голосом Старка, и Романова интуитивно сбавила шаг, хотя команды не было. — Погодите, что-то…» По внушительной площади остекления, гладкостью поверхностного натяжения воды покрывающей фронтовую грань небоскреба, идеально ровным столбом растущего из земли, пробежал синхронный блик, разом стерев прежде отражающееся зарево пожара и отобразив вместо него совершенно иное изображение — уже не рефлексию с разбитыми по отдельным окнам копиями, а единое целостное, наподобие того, что транслируют интерактивные билборды в мегаполисах. Видеотрансляцию. Увидев многократно увеличенное портретное изображение Стива, взирающего в пространство с высоты целого здания, Наташа забыла дышать. А когда фокусы камер сместились, захватывая уже другое изображение и на нем центрируясь, Нат издала задавленный всхлип. — С возвращением в мир живых, фройляйн Эрскин! — голос Роджерса за кадром загремел, кажется, на весь квартал. — Не знаю и, честно, не хочу знать, как тебе это удалось, но, помнишь, я обещал, что ненаглядному солдатику достанется, если станешь путать мне карты? Хорошо тебе видно его бренную тушку? От видимого Наташу повело, и подоспевшему сзади Клинту в который за сегодня раз пришлось подставлять свое плечо для опоры. — Это что еще за черт? — выругался Бартон, и непонятно было, подразумевал ли он раздвоившегося Стива, вещающего с небоскреба на всю Москву, отделанного до состояния фарша Барнса, не подающего признаков жизни, или то, что супердрянь, какой Романова являлась в его глазах, в очередной раз не оправдала ожиданий по степени выносливости. — Джеймс, — Наташу в данный момент волновал только он. И совсем немного — упоминание о возвращении… что при любом повороте сюжета могло означать, что в понимании этого… кем бы он там ни оказался, одну Эрскин он сегодня уже отправил в мир мертвых. И если не Наташу, то… — Он самый, — словно в ответ на имя, произнесенное одними губами практически без голоса, подтвердил закадровый Роджерс. — Полез за дружком — обознался. Веришь, нет, мне даже не пришлось включать актерское мастерство. Надышался азотом, запутался в собственных ногах, пару раз упал рожей на… крепкий дружеский кулак. — Красный Череп… — Наташа, которой по жизни ни раз доводилось играть в лица, быстро сложила два плюс два, почти не отвлекаясь на гложущие изнутри сомнения об истинном распределении ролей. А ведь именно они, очевидно, стали фатальными… для Хартманн, для Барнса. У них не было возможности увидеть настоящего Стива, прикоснуться к нему и почувствовать. Настоящего Стива они не доставали мертвым из криокамеры. С настоящим Стивом все время была Ванда, которая, наверняка, заметила бы подвох, будь это хоть одной клеточкой, хоть одним нейроном не настоящий Роджерс. — Намекаешь, что препарат убить не убил, но побочку в виде ретроградной амнезии все-таки оставил, и ты забыла весь наш предшествующий обмен любезностями? Какая жалость… Изображение формата небоскреба больше не менялось, вися шокирующей самое искалеченное воображение заставкой, на которой по разбитому лицу время от времени пробегала судорожная дрожь, а кожа на правом виске, куда был вживлен электрод, бугрилась волдырями и сочилась сукровицей, мешающейся с потом, кровью… и голубоватым свечением. Голос Шмидта звучал фоном. Наташа понятия не имела, что может дать ей дальнейшее поддержание маскарада, на который Шмидт, даже будучи уверенным, что настоящая Хартманн мертва, все же купился… Все же он выцепил посреди хаоса именно ее и теперь непременно жаждал диалога именно с ней, жаждал непременно доказать, что, вопреки всему — всем стараниям и жертвам — он по-прежнему на коне и всех имеет, хотя вокруг уже дымилось пепелище… — Чего ты хочешь?! — шея у Романовой затекла, слегка кружилась голова и чужой голос звучал неровно от того, что приходилось все время держать голову запрокинутой вверх. — Я? Zuckerpüppchen, мне казалось, в данной ситуации хотеть можешь только ты. Или, окрыленная тем, что смогла урвать живым одного, ты слишком быстро списала со счетов второго? Осуждать не могу. Все-таки у Роджерса и мозги относительно на месте, и части тела в полной комплектации. Он знает, что настоящего Стива они вытащили. Вероятно, он сам же им это и позволил… Наташа с ужасом осознала, что начинает путаться в правилах. — Что тебе нужно, мразь?! — Не могу гарантировать, что Солдатик еще не овощ и не загнется в самом ближайшем времени, с индивидуальной-то версией сыворотки в венах, но, думаю, даже его бездыханное тело тебе будет охота от меня забрать, лишь бы я не пустил его на вторпереработку. — Что мне нужно делать? — Наташа спросила уже спокойнее, внезапно осознав, что чем больше искренне показывает эмоции, тем сильнее кайфует ублюдок. Нет уж, выкуси! — Чтоб ты знала, я прямо сейчас обалдел от перспектив, — отозвался голос Стива спустя показавшуюся бесконечной заминку и тишину в эфире. — Но не будем торопиться. Для начала скажи Мстителям, если конечно они оглохли и не слышат сами, а заодно и всем тем, с кем ты успела спеться за моей спиной, пусть незамедлительно покинут здание. А дальше посмотрим, — камера сменила фокус и продемонстрировала Наташе белозубую улыбку, которая отныне наверняка пропишется в ее худших кошмарах. — И не вздумай играть со мной, золотце. «Ну вот и все, — пронеслось в голове у Романовой. — Finita la comedia».