Я не участвую в войне...

— Капитан, как ваше самочувствие? От подобных вопросов он открещивался дежурными фразами. Припас парочку разных и чередовал, чтобы не повторяться и ненароком не скатиться на грубость. — Стив… Приятель, если надо выговориться, ты знаешь, я всегда готов послушать. Из уважения к Сэму, отчасти из благодарности ему, он кивнул, мол, к сведению принял. — Президент звонил. В шоке от произошедшего. Требует срочно отчитаться. На этот раз даже не кивнул. Просто молча сделал вывод, что пресс-служба компании Старка заняла глухую оборону и пока вполне способна сдерживать натиск извне. Хорошо. Это хорошо. Потому что за свое красноречие Роджерс сейчас поручиться не мог. — На линии директор ЦКЗ… Стив смутно помнил, какими именно словами и в каком тоне просил Пятницу не транслировать новости в режиме общего доступа, из каждого угла каждого помещения Башни, и больше ни о чем его не уведомлять. Кроме местонахождения и состояния сержанта Барнса. И если Тони объявится. — Т’Чалла выходил на связь, — Наташа выдержала паузу, милосердно оставив при себе большую часть диалога, в котором правитель Ваканды сначала со всей свойственной ему обходительностью распекал ее за чье-то — он догадывался, чье именно — субъективное решение не вовлекать в конфликт Ваканду. Затем, узнав от Наташи текущее положение дел, выражал соболезнования. — Спрашивал, может ли чем-то помочь. Вопрос ответа не требовал. — Представители Кремля объявились, — голос Шерон. — И журналисты, — кажется, Максимофф. Роджерс старался не находится с ней в одном помещении. Несмотря на все ухищрения, ничто не могло помешать Стиву узнавать обо всем из чьих-то третьих уст. У него был слишком острый слух и аномально развитая наблюдательность. Но даже когда он затыкал уши наушниками, новости, казалось, распространялись по вентиляции и, рано или поздно, вливались в его воспаленный мозг вместе с очередным глотком воздуха. — Условно не заражены, — огласил вердикт Брюс, предпочитая смотреть на бесчисленные голографические графики, какие-то «ПЦР в реальном времени», куда угодно, только не на Стива. Которому, в общем-то, отсутствие внимания было только на руку. — Извини за не слишком удачную формулировку, но… я действительно не знаю, как определить иначе. Мы исследовали кровь Джеймса на наличие… — Беннер запнулся, очевидно, пытаясь облечь мысли в менее научную формулировку, полуобернулся через плечо к Роджерсу, но передумал и движения не завершил, — прямых и косвенных признаков заражения. Твою тоже. И всех, кто с вами контактировал. Результат такой же. — То есть, условный? — Стив обозначил свое участие односложным вопросом, в который, по сути, укладывалось все, что он в принципе хотел знать о ситуации. — По большей части, все наши тесты рутинные и ограничиваются областью наших знаний, — инициативу объяснений перехватила доктор Чо, и Роджерсу, волей неволей, пришлось перевести на нее взгляд, встретиться глазами. — Насколько мне известно, доктор Эрскин… по некоторым вопросам знала больше, чем доступно современной науке. Она располагала ресурсами, методами и технологиями, которые нам недоступны. Стив сделал глубокий вдох, гася в себе темное желание затеять заведомо бессмысленный спор на тему, кто чем располагал и кто кого в итоге свел в могилу. Беннер и Чо были далеко не дураками как в общепринятом смысле, так и в узкой сфере своих интересов. Остальное — отговорки, похожие на попытки заговорить ему зубы по вопросам, в которых он был профаном. — Иными словами, — о выдержал паузу, — я, Баки, каждый из нас все еще может оказаться заражен и не знать об этом? — Скорее, нет, чем да, — Хелен поспешила оправдаться. — Есть некие константы, законы развития эпидемического процесса, которые не зависят от уровня знаний и технологий. Но заявлять с полной уверенностью я бы не стала, — она замолчала, выжидающе на него глядя, и Стив по уровню накаленности воздуха в помещении, шестым чувством, пульсацией фантомной боли в уже сросшейся сломанной скуле чуял, к чему идет их разговор. — Стив, — Беннер все-таки отвлекся от экранов и теперь тоже смотрел на него через стекла очков, знакомо сцепив в замок руки. — С такой картиной крови, как у Барнса, я бы цента не поставил на его жизнь, если бы Пятница не отслеживала его жизненные показатели, — он махнул рукой в сторону одного из экранов. — Его тело форсирует течение острой лучевой болезни и прогоняет все фазы, одна за другой бешеным галопом. Даже с поддержкой сыворотки это колоссальная нагрузка на все системы, энергозатраты при этом колоссальные, а он ничего не ест и не пьет. Наташа сказала, он словил несколько пуль… — С этим надо что-то делать, капитан Роджерс. Три дня назад или… весьма примерно около того Брюс и Хелен в тесном тандеме решили вбить гвоздь в крышку его гроба. Не буквально, нет, но они прочли весьма содержательную лекцию о множественных травмах различного происхождения, облучении и возможных последствиях продолжающегося невмешательства касаемо состояния Баки. Который на единственную отчаянную попытку Стива навязать заботу засадил ему в лицо бионикой, швырнул им в стену, после чего исчез из поля зрения всех, кроме компьютерной системы слежения, отлаженной на его показатели. После этого Стив вышел один на один с совестью, дамокловым мечом персональной ответственности и разрывающимся от бессилия сердцем. Он принял, кажется, самое сложное за все свое существование, самое нехарактерное для своей натуры решение не делать ни-че-го. И был готов тут же выброситься в ближайшее окно, чтобы внизу при этом непременно оказалась растяжка колючей проволоки. По ту сторону окон, раз от раза заманчиво попадающихся на глаза, ночь неуловимо сменялась днем, а день — ночью. Это продолжалось бесконечно, по порочному кругу, внутри которого туда-сюда-обратно замкнутым потоком циркулировали люди: друзья, знакомые, чужие. Юристы в офисных костюмах, с эмблемой «Stark Industries», штатный медперсонал в белых халатах, Вижн в совершенно нелепой домашней одежде. Ванда, Клинт, Сэм… Могла ли считаться такой уж нелепой попытка людей, его друзей и всех тех, кто оказался так или иначе вовлечен в происходящее и заперт в Башне, продолжать жить, ну или хотя бы просто… функционировать, несмотря ни на что. Риторический вопрос, уже не умещающийся в пухнущей от непрекращающейся мыслительной деятельности голове Стива. В худшие моменты, как звонок Президента, которому срочно понадобился какой-то Капитан Америка, или директора ЦКЗ, который просил к телефону… доктора Хартманн, Роджерсу хотелось раскроить себе череп. Исчезнуть, не быть, не слышать, не думать, не чувствовать… Не знать. На фоне всего этого циклического безумия, которое невозможно было остановить, в окружении лиц, которые не хотелось видеть, Стив воткнул в уши наушники, выставив громкость на максимум и устало привалился спиной к стене, впервые физически ощущая себя на все свои без малого сто лет. Одной рукой он остервенело массировал пульсирующий висок, пытаясь собраться с мыслями и точно вспомнить, когда в последний раз он виделся с Тони и виделся ли с ним вообще после того, как вернулся. В другой руке он сжимал мобильный, очередной, уже давший по корпусу трещину, продолжая бесплотные попытки дозвониться. Как запрограммированный робот, он нажал «вызов» и, оставив в покое висок, устало растер переносицу. В наушниках гипнотизирующее завывали долгие гудки. «Старк, сукин ты сын! Ты обещал, что вскроешь проклятый могильник! Обещал, что проследишь за зачисткой и будешь держать меня в курсе!» — Это Роджерс. Снова. Перезвони, — коротко, отделяя слова и едва ли ни по слогам их проговаривая, из последних сил стараясь себя контролировать, Стив озвучил в динамик совершенно не то, о чем думал. — Пожалуйста, дай знать, что происходит. Это важно. Он делал это, кажется, уже не один день и отправил Старку, в общей сложности, тысячу, если не больше, голосовых и текстовых сообщений. — Пятница! — окончательно раздавив телефон, Роджерс выдрал из ушей гарнитуру и рявкнул в пространство, давно перестав дичится собственных интонаций. — Да, Капи… — Тони объявлялся? — не удосужившись дослушать неизменно вежливое обращение компьютера, Стив начал отнюдь не вежливый допрос. — Он присылал какую-нибудь информацию? Текущий статус, координаты… Хоть что-нибудь?! — Если бы присылал, вы бы узнали об этом первым, Капитан. — А то как же… — Стив фыркнул себе под нос, и в этот момент ему было абсолютно плевать, был ли он услышан и задел ли чьи-то чувства. Все одно, не настоящие, запрограммированные, как и обращение по форме. — Доктор Чо настоятельно просила вас подняться в ее кабинет. Сказала, это важно. Она бы позвонила лично, но ваш телефон… Стив разжал руку, позволив покрытому трещинами, расплющенному куску пластика свободно упасть на пол. Ему очень хотелось и на это сообщение ответить со всей грубостью, которая его переполняла, заливаясь за края, но… Пятница выбрала весьма тонкую формулировку или, если это было цитатой, то Хелен явно владела тонкостями психологии и умела привлечь внимание. «Это важно», — так он заканчивал каждое сообщение для Старка. Хотя именно этого важного разговора с Хелен, содержание которого Стив знал наперед, он пытался всеми правдами и неправдами избежать, ровно как и попыток каждого встречного залезть к нему в душу с совершенно лишним, ненужным и крайне болезненным участием. До лабораторного сектора Стив дошел, погоняемый, как плетью, внутренней озлобленностью на самого себя за трусость и стыд. Трусость посмотреть в глаза другу, ставшему роднее брата, и не увидеть в них ничего, кроме ненависти, адресованной заклятому врагу. Стыд не признать эту ненависть, как сполна заслуженную за предательство, годы боли и лишений. Стив обменялся с Хелен тяжелым взглядом, неизменно участливым и сочувствующим. Для себя он еще в самом начале сделал вывод, что это Старк в очередной раз выдернул девушку из размеренной и относительно безопасной жизни и вовлек ее в это безумие. В качестве квалифицированной медицинской единицы, которой остро не хватало, учитывая их… боевые потери и то состояние, в котором они вернулись из… незапланированного боя, грянувшего посреди иллюзии мирного неба. Без объявления войны. Стив не пояснил намерений своего визита и встречной тирады дожидаться не стал. Он просто взял со стола доктора связку ключей и молча вышел из кабинета. Не сверяясь с протоколами, которые никто никогда не разрабатывал под подобные обстоятельства, уповая только на прослушанные в пол-уха лекции, подслушанные обрывки диалогов, ему не предназначенные, и собственные домыслы, Стив прошелся по этажу, упаковал медикаментами сумку, кинул сверху стопку чистых полотенец, пару бутылок питьевой воды и развернулся к выходу. — Я благодарен за помощь и ценю вашу заботу, Хелен, — отозвался Стив, дожидаясь лифта. — Уверен, ее оценил бы и Баки, если бы ненависть к медикам всех рас, полов и специализаций в него не вбили такими методами, о которых вам лучше не знать. Роджерс поздно вспомнил, почему последнее время всячески избегал лифтов и ходил пешком в здании, насчитывающем больше девяноста этажей. Теперь, когда перед ним с характерным «дзынь» уже разверзлась пасть зеркальной преисподней, бежать было поздно. Да и делать это прямо на глазах врача, к тому же, женщины, подавая ей и всем остальным больше поводов для догадок о том, что творилось у него в голове, Стиву не в жизнь бы не позволили остатки знатно попранной чести. — Удачи, Капитан. — Стив, — поправил он машинально, низко опустив голову, чтобы не встречаться лишний раз с отражением, и шагнул в лифт, бросив скороговоркой сухой ориентир системе: — Жилой сектор, 71 уровень. По злому умыслу свыше, обычно педантично отлаженная система именно сегодня, именно сейчас дала сбой и выпустила его из западни лишь тремя уровнями ниже крыши, в личном пентхаусе владельца небоскреба. Совпадение? Роджерс не очень в них верил. — Судя по счетчику голосовых, ты позвонил мне 432 раза, горячо вещая о том, как ты жаждешь меня видеть, — Тони, обращенный к выходящему из лифта Стиву лицом, пятился от него назад, медленно продвигаясь спиной вперед. На каждый их синхронный шаг где-то в глубине помещения отзывались светильники, постепенно освещая мрак. — А по лицу судя, ты не прочь морду мне набить. Как дела? Проигнорировав вопрос, Стив насторожено осмотрелся вокруг, осмотрел неожиданного собеседника сверху донизу и попытался изобразить по возможности нейтральное выражение: не подтверждая и не отрицая сказанного. Старк был одет в простой спортивный костюм, из-под расстегнутой до середины груди мастерки которого проглядывала нательная хенли, обут в кроссовки. Стандартная роба под броню. Его фирменная бородка изменила привычной вымеренной аккуратности, под глазами залегли мешковатые тени, а ссадина на правой скуле была в разы заметней аналогичной у Стива. Прежней оставалась только ухмылка, потому-то Стив и не стал отказывать себе в удовольствии. Резко сделав шаг на сближение, он замахнулся на удар. Ожидаемо его рука прошла сквозь обманчиво плотское тело, ожидаемо фигура осталась неподвижна и абсолютно физически безучастна к происходящему. — Был бы не прочь, — сделал вывод Роджерс и замер на месте, давая понять, что дальше не ступит ни шага. — Окажись ты действительно здесь. — У меня работы непочатый край, так что встречу визави, со стаканом виски пока отложим, — по голограмме прокатился едва-едва различимый блик, и лицо Тони в один момент стало серьезным. В защитном жесте он поднял перед собой раскрытую ладонь. — Подожди психовать, Роджерс, дай в общих чертах ситуацию обрисую. — Я весь внимание, — Стив, нагруженный сумкой, подавил в себе желание встать в позу и скрестить руки на груди. Это далось ему куда проще, чем контроль над эмоциями. — И лучше тебе начать с основного. — Как раз поэтому мы оба здесь, а не на 71-м, куда ты направлялся, — Старк резко умолк, словно потерял мысль, и в нехарактерной для него манере опустил взгляд, рассматривая то ли свои руки, то ли кроссовки, то ли что-то по ту сторону, Роджерсу недоступную. — Это была, прямо скажу, не самая простая халтура в моей жизни. С отчетом я не спешил, потому что дерьмо здесь еще разгребать и разгребать, а я тебе не мелкосортный репортеришка CNN, чтобы выбрасывать в эфир непроверенную инфу фрагментами, лишь бы накормить толпу. Как ты, наверняка, заметил, я до сих пор… здесь, — Тони развел руки, обрисовывая мнимое пространство вокруг своего местоположения. — К технологиям такого уровня я только начинал подгонять теоритическую базу и прикидывал, откуда взять ресурсы, а этот хмырь нацистский… — Тони, — весомо оборвал Стив. — Ближе к сути. — Нанотехнологии с генетическим ключом управления — вот тебе суть. В переводе на общечеловеческий это означает отсутствие архитектурно предусмотренных проемов, дверей, ручек и замков. Не во всем здании, но свою личную обитель Шмидт обустроил, как говориться, по последнему слову. Он… все те, кто имел подходящую комбинацию генов, буквально ходили сквозь стены. Череп, Гидра, черт знает, кто еще. Именно «черт знает», потому что никакого упоминания в системе о них не было. Гидровцы в целом не большие поклонники датабаз и хроник. На момент блокировки бункера она оставалась единственным достоверно известным носителем «ключа». И она замуровала себя изнутри. — Это мы уже выяснили, когда Баки разбил себе кулак до кости о глухую стену, на которой бионика не оставила и царапины, — с холодным раздражением напомнил Стив, из последних сил пытаясь сохранить здравомыслие под натиском рвущихся наружу свежих воспоминаний, в отличие от заживших как на собаке физических ран, не успевших даже корочкой покрыться. — Заминировать и взорвать к хренам изначально было самоубийственной идеей даже для меня. Реактор находился слишком близко. Дистабилизировать его или повредить охлаждающую систему означало бы катастрофу потенциально планетарного масштаба. Проверять, как поведут себя наночастицы под направленным лучом репульсора я тоже не рискнул, потому что радиационное поле искажало данные сканера, а значит я мог… попасть в нее, чем лишь ускорить распространение вируса. Конечно. Конечно же! Из уст Старка, которому немыслимо тяжело давалась сама мысль очеловечить Гидру и перестать видеть в ней лишь биологический резервуар, речь могла идти только о вирусе и об опасении за то, что он мог вырваться на волю. Никак не о том, что резервуаром изначально был… живой человек. Стиву, в свою очередь, немыслимо тяжело было смириться с мыслью, что человек в принципе способен осознанно подписать себе подобный приговор, сделать такой выбор, который она сделала: умирать в одиночестве, в мучениях, от одних лишь смутных представлений которых Роджерс боялся закрыть глаза. При всем подспудном желании Стива оградить Баки от любых неприглядных подробностей, кроме тех, о которых тот сам пожелает узнать, этой встрече все же стоило состояться на 71-м, изолированном уровне, с особыми протоколами мониторинга, куда, согласно сообщениям Пятницы, забился Баки после их короткой стычки. И больше оттуда не выходил. Как раненый зверь не выходит из норы, пока не залижет раны. Или не… Стив проклинал способность своего мозга анализировать и проводить параллели. Стоило. Не потому, что Стив хотел, чтобы Баки также выслушивал Тони, в его режиме морального урода, сознательно отключившего в себе любые намеки на сочувствие и сопереживание. Не потому, что хотел, чтобы Баки наизнанку выкручивало от желания и одновременной невозможности свернуть голографическому Старку шею. Нет. В глубине своей пропащей, наивной души Стив смел надеяться, что Тони все еще не настолько прогнившая бесчувственная тварь, что при Баки он побоялся бы или… из жалости не стал бы также рисоваться, привычно доказывая свое превосходство, между строк скандируя: «Что бы вы без меня делали! Ведь я — мозг, а вы так… пробирочное мясо». Безмозглые зомби Дядюшки Сэма, колотящие отсаженными бошками в стену и интеллектуально неспособные ее обойти. То ли дело великий гений Тони Старк. Роджерс не знал и не хотел знать, что из всего бесовского, промелькнувшего в мыслях, проскользнуло между швами треснувшего покерфейса, возведенного барьером между привычным, с большего ни в чем не виноватым окружением и адом, который кипел у него внутри, заживо сжигая, но не убивая. Также, как когда-то заживо морозил, но не убивал его арктический лед. Что бы ни промелькнуло, но Старк отступил на шаг, а на лице его отразилось выражение, описать которое Роджерсу словарного запаса не хватило. Зато тренированное сердце, по прежнему разгоняющее по венам неиссякаемую «сыворотку», приказывающую телу жить и отлажено функционировать, защемило в тесной клетке из ребер так, что в момент стало нечем дышать. Выражение лица: «Ножом по сердцу» — именно так оно ощущалось. Стив сжал челюсти и мысленно приказал себе собраться. Тони в это время снова низко опустил голову, скрывая лицо и избегая прямого взгляда. — Когда мне, наконец, удалось влезть в коды и отключить взаимодействие между частицами, эта чертова стена просто рассыпалась в песок… — Старк поднял голову, но не в поиске встречного взгляда, а лишь зачем-то наклонил ее вбок, отвернулся в другую сторону, как если бы ему вдруг стал невыносим сам предмет разговора. — Знаешь, я… — он раскрыл рот в букве «О», сделал совершенно лишнее движение челюстью, почесал затылок, крутнулся на пятках. — Я, кажется, только теперь понял смысл выражения «Язык мой — враг мой». Снежная Королева всегда была образцовым ледяным изваянием, а ее рациональность и умение стирать с лица любые эмоции были вообще за гранью моего понимания. Я почти поверил, что ее нереально вывести из себя, — Старк по-прежнему не оборачивался. — Когда стена пала, я оказался на скотобойне. Череп Барнс унес с собой. Мы все видели, на что это было похоже. А вот труп… Труп она расчленила на такие части, что ни один патологоанатом не смог бы из этого собрать что-то вразумительное. Кровищи было не море, целый океан. Не знал, что в людях столько есть. Местные подразделения РХБЗ, одетые в скафандры почище Марка, изъяли кучу проб всего и из всего, что видели, для прояснения ситуации с заражением. Мы с Пятницей тоже взяли парочку, но их предстоит прогнать на такой спектр, что мне без стационарного оборудования, ящика виски и Беннера в качестве второй головы не разобрать и половины. — Тони, — Стив заставил себя медленно вдохнуть, выдохнуть и скопировать губами большую «О». Так, оказывается, становилось чуть проще не сорваться. Пальцами свободной руки он до радужных звезд надавил себе на глаза. — Ты же понимаешь, что мне… — голос дрожал, — мне на самом деле плевать, кто какой вклад внес, что сделал и как оно выглядело. Поверь, у меня… — глубокий вдох, — очень хорошее воображение. — У тебя воображение?! — сорвавшись, проорал Тони, но, оглядевшись в пространстве, Стиву недоступном, нехарактерно быстро стих, вновь пытаясь звучать тише. — Я пятый день на все это собственными глазами смотрю и все не могу поверить, что это дело рук не богов с раздутым самомнением и не пришельцев, которым наши законы не писаны. Это натворили люди. И это Преисподняя! Без литературных прекрас. Стив смутно осознавал свою неправоту. Что, когда в нем все заново перекипит и переплавиться, когда «сыворотка» долечит все физическое и примется за психическое, он вспомнит этот разговор и пожалеет, если не обо всем, то очень о многом из того, чего сейчас не заметил, не услышал, не понял или понял неправильно. Когда-нибудь. Не сегодня. — Тони. Я должен знать. Прямо сейчас Старк дорого бы дал за то, чтобы не быть тем самым гонцом, принесшим дурную весть. Поэтому какое-то время он продолжал молчал, пытаясь сформулировать мысли так, чтобы собственные демоны сиюминутно не ринулись живьем сдирать мясо с костей. Затем повернулся к Роджерсу лицом и, по-прежнему избегая смотреть в глаза, произнес, как ему самому показалось, достаточно убедительно: — Мы нашли ее тело. В наставшей воистину гробовой тишине Стив стоял, беспомощно опустив вдоль тела руки, и слушал, как с грохотом рушится воображаемый пантеон его Богов, которым все это время он молился в бессмысленной, но слишком живучей надежде. Поэтому он не расставался с телефоном все это время и названивал Тони в ожидании новостей, поэтому готов был сорваться туда сам и грызть зубами эти чертовы наностены, если придется. Вовсе не потому, что Кронос даже без Шмидта, символично изуродованный череп которого в руках у Зимнего Солдата моментально подавил оставшееся сопротивление, продолжал оставаться угрозой апокалиптических масштабов, на обезвреживание которого могли бы уйти месяцы, а на перспективу и целые годы. Вовсе не от необходимости лично убедиться и проконтролировать, чтобы базы данных снесли до последнего бита, чтобы биопробы никуда не вынесли и не надумали изучать, а выжгли все напалмом к чертовой матери. Нет, Стив до последнего, даже этого не осознавая, надеялся, что ее вытащат… живую. Тони милосердно дал ему время. И сам не продолжал, ожидая, пока Стив созреет для вопросов. — Она не… — ему не хватило сил сформулировать мысль до конца. — На это нужно время. Здесь я не эксперт, но могу предположить, что само вирусное начало из трупа вряд ли удастся выделить. Повезет, если получится определить индекс заразительности, механизм и путь передачи, чтобы иметь минимальное представление, как и откуда прилетит… если вдруг прилетит. Стив смог лишь слабо качнуть головой, давая понять, что Тони домыслил его вопрос в корне неправильно. Он поднял ватную, как будто вовсе не свою руку к виску и весьма приблизительно изобразил выстрел в упор, осознав, что вспомнить, как это выразить в вербальной форме он в ближайшее время вряд ли окажется способен. — Аа… — Тони протянул растеряно-абстрактно, словно сам внезапно лишился речевых навыков. — Ты об этом, — и замолчал, потупив глаза, отвернулся. Ответил как будто нехотя, лишь спустя мучительно долгую для обоих паузу, которую Стив успел принять за положительный ответ. — Нет. Следов самоубийства не было, — Старк снова нервно поскреб затылок. — Тем не менее, я очень-очень надеюсь, ты понимаешь, что, вне зависимости он вердикта патологоанатомов и результатов полумиллиона тестов, четверть из которых обязательно выйдут положительными по какой-нибудь смертельно опасной или потенциально опасной дряни, вывозить биологически чрезвычайно опасный объект за пределы оцепленного периметра как минимум… безответственно. Я на это не пойду и никому этого сделать не позволю. Даже под прицелом… — Тони осекся, благоразумно решив тему не развивать. — Словом, я надеюсь, нет, я… уповаю на остатки твоего здравомыслия, Роджерс! Если Барнсу приспичит… если он захочет увидеть тело, вам придется вернуться в эту дыру, влезть в противочумные скафандры, искупаться в антисептике с ног до головы и только после этого… — слова не клеились, предложения начинались и утрачивали смысл раньше, чем заканчивались. Избегать встречи взглядов становилось невыносимо, пусть между ними и был океан. — Просто отговори его смотреть на это. Иначе жди беды. Тони предпочел обойти острый угол свершившегося факта. Беда уже пришла. Все самое худшее уже случилось. Ждать и бояться теперь можно было лишь последствий. Ни на ожидание, ни на страх у Стива резервов уже не осталось. Условный диагноз, среди прочего, гласил «Здоров», хотя самому ему казалось, что сил в нем осталось ни больше не меньше ровно на столько, чтобы дойти до логова, в которое забился смертельно раненый волк — его боевой товарищ, его верный друг, его брат, не по крови кровный — и рядом с ним, вместе с ним умереть, исполнив их давнюю клятву друг другу «Вместе до конца». — «Как дела» ты так и не ответил. Впрочем, сам вижу, что дерьмово. Мне пора, — голос и мерцание голограммы выдернули Стива из омута назад в реальность. — Ты вряд ли сейчас меня слышишь и понимаешь, но… Роджерс, — Старк акцентировал. — Я дам знать, когда мы закроем здесь основные вопросы, и я смогу ручаться хотя бы за то, что сервера стерильны, и у них не завалялся в закромах еще один тессеракт со способностью переносить сознания, или конвейер тел. Еще какое-то время длилась тишина. Тони не исчезал. Он ждал ответа как подтверждения, что собеседник его услышал, что он все еще существует в этой реальности. Стив не собирался убеждать его в обратном, не прямо сейчас, поэтому, обретя столь необходимый зрительный контакт, он деревянными губами произнес: — Спасибо. Без уточнения, за что именно. Старк был волен интерпретировать сам. По призрачному лицу словно судорога прокатилась, черты исказились. — Плевать на время, в котором тебя воспитали! За такое не благодарят. Стиву довелось на собственной шкуре прочувствовать, каково не знать о том, что случилось с близким человеком, каково не иметь возможности похоронить того, кого любил. Поэтому он мог бы сейчас поспорить с Тони, приведя миллион аргументов. Если это бы имело хоть какой-то смысл. — Спасибо, — он повторил снова. — За то, что не остался в стороне. За то, что вытащил меня. Окончание фразы адресата уже не настигло. Голограмма растаяла, оставляя за собой тишину и пустоту с полным отсутствием следов чьего-то пребывания. Убедиться в собственном душевном помешательстве, за которым просто не успевали защитные механизмы модифицированного тела, Роджерсу помешало лишь выкручивающее нутро эхо агонии, в которой корчилась и умирала… надежда на чудо. В глазах поколений он был столетним солдатом, а на деле ощущал себя всего лишь пятилетним сопляком, шепчущим у рождественской елки свои самые заветные, несбыточные мечты, в которых он мог просто пойти к нему и сказать: «Они ее нашли, Бак! Она жива! Жива, слышишь?..» Но это были лишь мечты, которым теперь навечно суждено остаться иллюзорными. Если Зимний Солдат считался призраком умершего в 44-м Джеймса Барнса, то тот, кого Роджерс искал на 71-м уровне, в загонной яме с частоколом на дне, был призраком призрака. Тенью от тени. Стив заведомо отключил в себе аналитику, запретил себе обращать внимание на антураж, на детали окружения, каждая из которых в любой момент могла оказаться той самой каплей, переполнившей бокал. Применительно к ситуации — чашу, в которой горе и так уже не помещалось. — Сержант Барнс продолжает отказываться от еды. Аналитические способности Пятницы отключить способен был только Старк. Но и без нее Роджерс прекрасно сумел умножить прошедшие дни на количество нетронутых порций на кухонной тележке у входа. — Баки? — осторожно окликнул Стив, озираясь. Он ко многому был готов. Или, по крайней мере, он верил, что просчитал достаточно самых разнообразных вариантов развития событий. В том числе и тот, в котором ему придется воевать за право вторгнуться на эту территорию. — Бак, это я. В комнате было темно. Единственный слабый свет не то от луны, не то от наружной подсветки фасада Башни, проникал из огромных, в пол, окон (чудо, что не выбитых), да и тот рассеивался неравномерно, не доставал до углов и прочих вывертов интерьера. Его хватало улучшенному зрению, чтобы беспроблемно ориентироваться и передвигаться, не врезаясь в предметы и было ничтожно мало для того, чтобы обозревать детали. Роджерс уже хотел дать отмашку системе включить минимальную подсветку, хотя бы по периметру, но вовремя передумал, решив не навязывать с порога свои правила. Он напрягал зрение, пытаясь разглядеть в черных-черных углах черный-черный силуэт, блик от руки, какой-нибудь знак. А если совсем честно, то он просто хотел увидеть друга живым. Так, вглядываясь в пространство перед собой, Стив уже дважды не заметил и наступил на… что-то, мягко промявшееся под подошвой его ботинок. Будь это ловушка, он бы уже попался. Работающая на полную вентиляция оставила крайне мало обонятельных подсказок. Не пахло ни потом, ни кровью, ни гнилью от испорченной еды. Осознав, что принюхиваться не имеет смысла, Роджерс сделал еще один осторожный, по-кошачьи тихий шаг параллельно растянувшейся дорожке из черных пятен. Глаза постепенно адаптировались, и очень скоро некоторые пятна обрели объем, приподнявшись над плоскостью пола и превратившись в бесформенные черные груды. В одной такой Роджерс узнал очертания ботинка, в другой — скомканную, на ощупь явно махровую, но задубевшую от… высохших грязи или крови тряпку — полотенце. В метре от него — такую же хрустящую, едва не ломающуюся прямо в пальцах — пропитанную кровью то ли футболку, то ли нательную водолазку, обычно надеваемую под броню. Еще один ботинок. Бляшка ремня отбросила слабый блик. Штаны. Высохшее кровавое пятно. Стив больше не выдержал, подсветил телефоном. Одно, другое — дорожка следов тянулась к закрытой двери. Стив покрыл расстояние до нее в два огромных шага и сходу, не в силах больше осторожничать, впечатал кулак в гладкую плоскость. По двери покатилась волна вибрации, по комнате — глухой звук удара и треск. — Баки! — ударив вторично, Роджерс вынес бы дверь, если бы она не оказалась открыта, легко подавшись и первой неласковой попытке. Свет не горел и в ванной. От слова совсем, потому что здесь не было и окон. Вода не была включена, не лилась, ничто не плескалась, кроме чавкающих звуков его же собственных шагов и ощущения скольжения под ногами. Никакой другой звуковой ориентации не было. На какое-то время измученное воображение выбило, вышвырнуло Стива прочь из реальности, заставив красочно представить, что он может увидеть, когда включится свет. — Пятница! — хоть Стива и накрыло с головой волна леденящего ужаса, голос его прозвучал по-капитански твердо и убедительно. — Включи аварийное освещение! — раньше, чем приказ мог быть выполнен, минимально обдумав, поспешно добавил. — Без звукового сопровождения. Аварийное — потому что оно априори менее яркое, чем основное, комфортный процент которого он сходу рассчитать бы не смог. Немая сцена в оттенках красного света, которая постепенно вырисовалась перед его глазами, выступила из слепой черноты, звучала оглушительнее любого крика, била больнее бионического кулака, отталкивала сильнее ненависти и пугала больше, чем труп утопленника. Баки сидел в ванной, притянув колени к груди, и обеими руками сжимал голову. При этом он никак не реагировал ни на зов, ни на чужое вторжение, ни на включенный свет. Он ни одним мускулом не дрогнул, головы не поднял, продолжая изображать бездушный манекен. Но он был жив, с остальным Стив разберется по ходу. Вода была окрашена в равномерный, глубокий красный, утратив прозрачность, так что Роджерс мог быть уверен, что освещение здесь не причем. Баки по-прежнему не отзывался. Осторожно, наблюдая за возможной реакцией, Стив протянул руку и коснулся кончиками пальцев гладкого блика — давно остывшая и ледяная, с очевидным кровавым душком. А Баки сидел обнаженным в этой жиже и даже не дрожал. Жуткое зрелище, особенно, когда знаешь причину и все, что стояло за этой причиной. Роджерс не был профи в оказании помощи раненым, хотя и повидал их в своей жизни не мало. Не был он и психологом, хотя, опять же, прожил достаточно долго и имел достаточно шансов научиться чему-либо еще, помимо искусства войны. Но он не учился. С детства помнил лишь какие-то элементарные приемы, которые подсмотрел у матери-медсестры, и кое-что новомодное из современных теле-программ про парамедиков, работающих в цепкой привязке к психологам. Кажется, они говорили что-то о принципиальной важности вербального контакта, о том, что человеку в шоковом состоянии важно озвучивать каждое действие, каждый шаг, который предпринимает спасатель. Вот только Рождерс им не был. Он не был тем самым спасателем… спасителем в белом халате, в котором так отчаянно нуждался сейчас его друг. — Баки, я сейчас вытащу пробку, ладно? — Стив выскользнул из куртки, бросив ее на пол, рядом с сумкой, и попробовал медленно, осторожно погрузить руку, чтобы найти цепочку в абсолютно непрозрачной воде. — Вода остыла. — Пару дней потерпеть не мог, — прозвучало внезапно из-под по-прежнему совершенно неподвижных рук, сжимающих голову. Хрипло и приглушенно, без каких-либо интонаций, не вопросом, но и не утверждением. Роджерсу пришлось вслушаться в этот голос, чтобы уловить базовый смысл. «Вербальный контакт», — напомнил себе Стив и, отчаянно пытаясь его не потерять, поспешил ответить. Первое, что пришло на язык. — О чем ты? — нащупав, наконец, чертову цепочку, он выдернул пробку. В тишине раздался тошнотворно-противный, сосущий звук сливающейся воды, а пробка, оказавшаяся у Роджерса в руках, вся была обкручена волосами, с которых свисали кровавые сгустки. «Господи боже», — Стива едва не произнес вслух, морщась от новой порции красочных ассоциаций. — Если бы ты не вломился сюда, — Баки жадно глотнул воздуха, все еще не шевелясь. — Чтобы непременно посмотреть, в каком я раздрае, через пару дней… через неделю, максимум, все прошло бы, — тяжелый вздох и первое медленное движение, с которым он попытался поменять ту позу, в которой находился… достаточно долго, чтобы его мышцы задервенели, утратив способность к сокращению. У Стива от этого зрелища по позвоночнику вниз пробежал… нет, не холод, а тонкий, остро заточенный скальпель, надрезающий по живому. Баки разжал пальцы и медленно, неуклюже потянул их от головы. Он сделал это вместе с волосами, которые так и остались торчать целыми прядями между пальцами живой руки и в сочленении пластин бионики, заставляя ассоциации из подорванного воображения Стива становиться реальностью, обрастать жутчайшими подробностями и играть новыми красками. Пучки волос, которые, поди попробуй догадаться, то ли Баки выдрал, то ли они сами выпали, потому что у него та самая лучевая болезнь, которую сыворотка не исключает, а лишь помогает ее пережить сквозь все существующие стадии. Роджерс прикрыл на мгновение глаза, втянув влажный, душный воздух сквозь стиснутые зубы. Но Барнс не был милостив и не дал ему опомниться. Раскрывшись из свернутой в три погибели позы, он предоставил максимальный обзор на все то, чему, по его словам, нужно было еще всего пару дней. — Господи, Бак… — Стив всё-таки произнес это вслух, неосознанно проведя по лицу ладонью, той самой, мокрой. Все внутри него буквально вопило о том, что тут еще как минимум месяц или несколько месяцев, при условии, если он позволит врачам вмешаться. Но он не позволит. Поэтому Стив вовремя заткнул себя и затолкал куда поглубже внутренние терзания, молча попытавшись подстроиться под неуклюжие, резкие движения, чтобы помочь, чтобы Баки хотя бы ему — Господи, пусть хотя бы ему одному — подарил этот шанс на вмешательство. Освещение все еще было красным, окрашивая в красные оттенки все вокруг. Роджерсу тяжело давалось отличать игру света от рубцующихся ран, гноящихся ран, гематом и прочих меток, которых на одно тело было слишком много. Он подставил себя для опоры, и когда на него навалилась тяжесть каменных мышц, когда в нос ударил многократно усиленный влажностью терпкий запах крови и пота, а в мозг — осознание того, что… да, Баки дал ему этот шанс, Стив думать вообще перестал. Во всяком случае — рационально. Но это не мешало Роджерсу представить, чего на самом деле Барнсу стоило каждое движение, даже с учетом того, что Стив принял на себя максимум двигательных усилий. Каждое прикосновение рук, полотенца или стерильных салфеток, смоченных в перекиси, которая шипела и вспенивалась розовым облаком над теми из ран, которые не успели зажить и гноились, превращенные в кровавое месиво. Баки дышал тяжело, взахлеб, словно ему не хватало воздуха. Но, кроме дыхания, он не издавал больше никаких звуков, не реагировал даже мимикой на боль. Роджерс хотел отвести его в комнату, на что Барнс единожды отрицательно мотнул головой, и они остались в ванной. Взявшись промывать раны, Стив внимательно за ним наблюдал. Он старался быть предельно осторожным и извинялся всякий раз, когда, по его мнению, причинял боль. Дополнительную к уже имеющейся. Ответа не получал. Стив был терпелив. Он всматривался в лицо, проверяя, в сознании ли, ждал, когда же в нем дрогнет хоть что-нибудь, когда Баки закричит, дернется и оттолкнет его, стремясь избежать боли. Если не осознанно, так хотя бы рефлекторно, ведь это, черт возьми, абсолютно нормальная реакция. Так положено реагировать. Это… по-человечески! И неважно — солдат ты или ребенок. Невозможно вот так взять и просто себя выключить, молчать и не вздрогнуть, челюсти даже не сжать, когда на открытую рану льют… Рана на стыке с бионикой, на груди, где тонкая, шрамированная кожа заходила внахлест на металл. Самая, на первый взгляд, пустячная, ведь пуля рассекла только кожу и внутрь не прошла, на деле оказалась самым неприглядным месивом, доступным взгляду Стива. Кожа вокруг вспухла, от долгого пребывания в воде пошла пузырями и местами отслоилась. На коже чуть дальше границы отчетливо виднелся сосудистый рисунок. Роджерс не знал, что это такое и стоило ли начинать паниковать, но он точно был уверен в одном — это должно быть до черта больно. Стив боялся не справиться с сопротивлением Баки, боялся не удержать его, морально не выдержать… — Бак, — он позвал, умоляя о хоть какой-нибудь ответной реакции. Отложил салфетки, отставил бутылку с перекисью и схватил Баки за здоровое плечо, встряхнув. — Прости меня, слышишь? — он попытался развернуть его лицо к себе, но не получая взаимности, не выдержал, сократил расстояние между ними до минимума, прижавшись лбом к его лбу. — Бак! — он удерживал ладонь между его шеей и плечом. — Не молчи! — Тебе нравится? — будто нехотя, отозвался Барнс, и Роджерс почувствовал лицом его горячий выдох. — То, что ты видишь? — стряхнув с себя руку Стива, Баки отстранился, указывая на свое измочаленное тело. — Вот это вот все? — Бак? — Стив всерьез усомнился в адекватности задаваемых вопросов. — Что за?.. «…чушь ты несешь?» — про себя закончил Стив, но тут же вспомнил про «вербальный контакт» и про то, что все-таки не удержал лицо. Единственное оправдание, что он особо не старался. — Это… чудовищно, — наконец, честно признался Стив. Выбранное слово и близко не отражало сути, но подходящих Роджерс в принципе не знал. — Конкретизируй. Ну уж нет! Это явно слишком. — Так, я понял, — Роджерс зачем-то кивнул головой. — Сейчас, погоди секунду… — не находя больше сил ни смотреть, ни слушать, Стив потянулся к сумке, вспоминая, что определенно брал что-то сильнодействующее. Вряд ли оно обезболит, но, быть может, если дать тройную дозу, Баки срубит хотя бы ненадолго. — Заканчивай играть в Айболита, Стив! — бионика промелькнула перед носом, как кобра в броске, отшвырнув сумку через всю ванную аж к дальней стене. — Сказал же, через пару дней пройдет. Но тебе кол на голове теши! Поэтому ты здесь, поэтому пара дней весьма удачно может растянуться еще на… пару недель. Я был бы только рад. Стив просил контакта, чтобы Баки с ним говорил. Он его получил. И теперь, когда Баки вдруг заговорил, так обстоятельно и длинно, Стив не знал, что отвечать. Почему, в конце концов, если он пришел помочь, если Баки ему это позволил, все должно растянуться? Если только он не намерен… Стив улыбнулся собственной догадке, едва истерически не расхохотался. Если минуту назад он считал Баки сумасшедшим, то теперь не поручился бы за собственное душевное состояние. — Хочешь мне отомстить — мсти, — Роджерс призывно развел руки в стороны, открывая наилучший доступ ко всем уязвимым частям тела, жестами обозначая "вот он я, делай, что хочешь". — Сопротивляться я не стану, Бак. Глаза Баки вмиг почернели, в них промелькнуло что-то страшное, но Стив не успел разобрать, было это предвкушением, разочарованием, злостью или чем-то другим. Лицо исказила судорожная гримаса. — Ты не понимаешь, да? — спросил Барнс, не глядя в глаза. В голосе звучало разочарование. Тщательно скрытое, но это было именно оно. Нагнувшись, он зачем-то стал сгребать образовавшийся бардак, затем плюнул на это, схватил полотенце и стал вытираться, безбожно драть поврежденную кожу, словно намереваясь снять. — Я было подумал, что… Хорошо. Это очень хорошо, что не понимаешь. Я рад! Хваленая выдержка, о которой писали легенды, с некоторых пор слишком часто Роджерсу изменяла. Он заводился с пол-оборота. — Прекрати! — вспылил Стив, пытаясь выдрать орудие пытки у Баки из рук, но тот на удивление ловко увернулся и продолжил. Не обращая внимания, сунул в полотенце голову, выдирая остатки волос. — Бак! Этого ты хочешь?! Чтобы боль не прекращалась? Чтобы раны гнили? Барнс резко остановился, отшвырнул полотенце и предстал перед Роджерсом во весь рост, не считая боксеров, обнаженным. И лучше бы он дальше делал то, что делал, потому что сейчас поза его была максимально открыта, ничто не мешало обзору, картина складывалась в единое целостное. И название ей существовало одно единственное — самоуничтожение. Какое-то время они продолжали смотреть друг на друга, глаза Барнса полыхали праведным гневом из тени запавших глазниц, ходили ходуном заострившиеся желваки. А потом точно кто-то резко рванул провод зарядного устройства, Баки качнулся на нетвердых ногах, черты осунувшегося лица болезненно исказились. — Не хочу! — он выплюнул зло, отошел к стене и просто сполз по ней вниз, оставляя полосы сукровицы на светлой керамике. — Уже нет. И вруби уже нормальный свет! — с этими словами он снова уткнулся лицом в ладони, подперев голову коленями, и замер. — Не яркий, — Стив, не сводя с него взгляда, дал отмашку Пятнице и, попятившись, рухнул на пол у противоположной стены. — Пройдет, — продолжил Баки без лишних пояснений. — Рано или поздно… все пройдет. А раны, сколько их не дери, все равно заживут, — он фыркнул, оскалившись в подобии улыбки. — Я эту фишку давно просек. Чем сильнее драть, тем с каждым новым разом заживает все быстрее. И я не собираюсь тебе мстить. Выкини эту бредовую идею нахрен из башки! Она у тебя не до такой степени отбитая. Стив попытался на эту провокацию не вестись, сосредоточившись на более важном. — Тогда к чему была фраза про «пару недель»? Баки поднял на него взгляд, выражая заинтересованность, и усмехнулся. Губами, горько так, едко. А в глазах полыхала ярость. — Хотел бы я знать, что такого этот недобитый фашистский ублюдок сделал с тобой, что ты теперь даже не велишь мне следить за языком. Вот об этом Роджерс даже краем мозга не подумал. А если бы Барнс не акцентировал, то даже бы не заметил. Зато заметил другое, после чего с трудом поборол в себе желание шарахнуться затылком в стену. Зачем Баки об этом знать? Зачем он об этом спросил, вот так полно, так содержательно? Стив понял, насколько крупно облажался даже в собственных ожиданиях. Он, оказывается, настолько не знал Баки, что поверил, будто найдет его разбитым, свернувшимся клубком и не способным связать двух слов. Или ослепленным яростью и не желающим ничего, кроме как вытрясти из Роджерса его обманчиво праведную, на деле же загаженную, изъеденную пороками душу, обличить его перед всеми, как он обличил Шмидта, содрав с него скальп. Стиву вдруг невыносимо захотелось провалиться сквозь все этажи. Он не заслужил беспокойства, не заслужил заботы от друга, который по его вине лишился куда большего, чем дружба. — А ты неисправим, мелкий, — Баки снова подарил ему одну из своих горьких усмешек бледными, изнутри до крови искусанными губами и сокрушенно покачал головой. — Все также тянешь на себе грехи всего человечества разом, как гребаный Иисус. Стиву сказать бы хоть слово в защиту, но он не стал. Ему впервые абсолютно не хотелось защищать даже божественную честь. — Так уж я воспитан, — Стив отозвался, лишь бы не молчать, и отвел глаза, проследив взглядом кровавую полосу и вырванный клок волос, торчащий из полотенца. Все его ожидания рушились, как кости домино, неотвратимо и последовательно. Наверное, он и впрямь чего-то недопонимал. Он не заметил, как озвучил эти мысли вслух, на которые Баки лихорадочно затрясся в подобии истерического смеха, пытаясь высказать отрицание и согласие одновременно, и при этом погасить эмоции, выражать которые ему давалось очевидно тяжело. — И ты, конечно, не остановишься, пока не поймешь? — вопрос прозвучал риторически. — А я не добьюсь желаемого эффекта, если не объясню. «Какого еще эффекта?» — моментально возопило нутро Стива, но на этот раз он удержал язык, сказав лишь то, что должен был. — Не остановлюсь, ты знаешь. Я упустил и так слишком многое. — Меньше знаешь — крепче спишь, — загнул Баки пришедшуюся к слову пословицу на русском, ерзая вдоль стены, подполз ближе к сумке и принялся инспектировать ее содержимое, бесцеремонно вышвыривая ненужное. — Не сплю, — Стив ответил ему на английском, призывая продолжить на нем же: — Об этом тебе тоже прекрасно известно. — Значит, русский выучить заставил. Ублюдочный, — Баки рявкнул непонятной русской тарабарщиной, а дальше заговорил на английском, но уже абсолютно не по контексту. — Все пройдет, — продолжая бионикой рыться в сумке, живой рукой он тронул свой висок. — Я думал, когда Картер умерла… в общем, я думал, ты понял, как у нас это работает, но… я рад, что у тебя не так, — обнаружив одежду на самом дне, Баки вытащил футболку и штаны. — Ура! Тряпки! Впервые за все время Баки очевидно свернул в сторону личных привязанностей. Знать бы еще, сколько сюрпризов их ожидало теперь на этой опасной трасе с неизбежным обрывом в конце. Однако, даже зная, что в конце обрыв, Стив не собирался перехватывать управление. Баки вел, и Стиву хотелось, чтобы он вел до конца. После всего, что случилось, Стиву хотелось быть или с ним, или не быть нигде. — Бак… Бак, мне так жаль! — Роджерсу было мерзко от этих шаблонных слов. От слов, от собственных мыслей ему было куда противнее, чем от всей крови, грязи и боли, которые он видел. Но он держал это в себе слишком долго, не смея высказаться перед людьми, которые все равно не черта бы не поняли, как не понимали никогда и существовавшей между ними дружбы. — Такая свобода… Такой ценой мне не была нужна! — Уоу, уоу, Роджерс! — вскинулся Барнс, отвлекшись от сосредоточенного надевания одежды на тело, на котором и кожа-то была не вся. — Не заводи шарманку, Бога ради! — и уже мягче, поясняя. — Серьезно, Стив. Она сделала это не для тебя. Не из-за тебя, — Баки едва уловимо изменился в лице, упоминая о ней, но все еще даже на четверть не так критично, как насочинял себе Стив. — Ни я, ни она… мы не были святыми. Мы и так прожили намного дальше и намного лучше, чем нам пророчили все те люди, чьи жизни мы оборвали, чьи судьбы переломали и искалечили. Стив не верил ни своим ушам, ни глазам. Ну или ему просто было слишком тяжело расставаться со всеми ожиданиями и фантазиями, которые он питал насчет них двоих. — Я предпочту остаться при своем мнении, — Роджерс не то, чтобы готовил речь, он не рассчитывал, что будет легко, но Баки выдал, пожалуй, слишком крутой вираж в сторону от того, к чему Стив пытался морально себя подготовить. — Мне жаль. — Мне тоже, — Барнс разорвал контакт взглядов, поднявшись на ноги достаточно быстро для своего состояния, физически такого же обманчивого, как и психологически. Если это только не трюк, которым Баки успешно дурачил всех и вся. Подлый, низкий трюк. Хотя едва ли Стив станет обвинять в подлости того, кто всего лишь овладел навыками пыток, которые однажды выпали на его долю. — Баки, — Стив порывался вскочить следом, но передумал, оставляя Баки шанс чувствовать превосходство. Если оно внушало ему контроль над ситуацией, пусть... пусть будет так. — Пожалуйста, не делай этого. Я рад… — Роджерс скривился, проклиная то, как внезапно мало слов стало в языке, которые могли бы полноценно выразить чувства. — Не рад… Мне легче знать, что тебе не так плохо, как все считают, как я считал… но не надо стремиться доказать, будто с ее жертвой ты согласен. — Так вот значит как это выглядит со стороны? — Барнс оглянулся на секунду, затем снова продолжил вышагивать по периметру, как запертый в клетке хищник. — Даже для тебя? Стив отчаялся его понять, внутренне изнемогая от того, какой же он все-таки безнадежно тупой во всех этих психологических трюках, раз очевидное не в силах разглядеть. — Бак, — Стив взмолился, протянув ему руку, но все еще не поднимаясь. — Хватит фальши. Хватит всего этого, — он все же встал, в один шаг оказался рядом, жадно вглядываясь в лицо, в глаза, — притворства. — Прочти код. После этих слов Стив отпрянул назад, как если бы Баки физически отстранил его, напомнив о том, что он уже давно не вхож в личное пространство. Сделав одному ему ведомые выводы из реакции Роджерса, Барнс кивнул самому себе. — Если что, это как раз было настоящим, — он позволил разочарованию прозвучать, и нехотя договорил, просто чтобы пояснить. — Обнуление имело место. Мои извилины свежевспаханы, можно сажать урожай. Прочти код, чтобы я стал Солдатом. У него чувства купированы напрочь, он эмоционально стерилен и ни к чему не привязан. У него кругозор размером с прицел M16, а винтовка технически не в состоянии ни притворяться, ни манипулировать. Он не станет дичиться живодеров в белом. У него резьбу не сорвет, срывать нечего. Он не сделает ничего преступного и не тронет никого, если только ты… не прикажешь. А ты не прикажешь. Баки довершит начатое Шмидтом. Легче легкого. Он сведет его с ума, Стив был уверен. — Аргументируй, — как можно более уверено сказал Роджерс и развернулся, этак непринужденно намекая на то, что можно было бы сменить клетку на более просторную. — Будь честен со мной, и если будешь достаточно убедителен, я… Я сделаю это, сделаю то, что ты просишь. Клянусь. Баки, очевидно, не ожидал такого поворота. Но не спасовал. — Сволочь ты, Стив! — Уже лучше, — Роджерс кивнул одобрительно и вышел из ванной, не пытаясь ни как-то скрыть, ни оправдать свой бесчестный побег. Он знал, что эта клятва будет стоить ему намного дороже, чем он сможет отдать. — Продолжим? — Даже сейчас, даже тебе я должен объяснять, — Баки поковылял следом за ним прочь из ванной. На самом деле, ему давно было плевать на окружение. — Каждому, с кем я когда-либо пересекался, я что-то да объяснял, а если не мог объяснить, то вопросы у всех на лице были написаны. У аптекарей, которые не могли продать мне наркотики, у контрабандистов, у которых я скупал оружие и… те же наркотики, у женщин, которых я избегал. Ни перед кем, никогда я не мог и никогда уже не смогу раздеться, не вызвав вопросов, потому что это… — Баки скосил глаза влево, небрежно тряхнув рукой, — всегда приходилось и придется объяснять, даже самой равнодушной и непредвзятой, даже за большие деньги, потому что это чудовищно и рвет все шаблоны. Как и эмоциональная лабильность, бесконечные кошмары, извращенные реакции. На боль, на холод, на угрозу… Стив не был уверен, что хотел все это услышать. И в то же время он хотел именно этого. Он должен был об этом узнать, не из чьих-то третьих уст воскресших врагов, а сам. Он должен был все это пропустить через себя. Отдать Баки себя на растерзание, чтобы хотя бы однажды все было честно. — Хочу, чтобы ты знал, — Роджерс медленно пятился назад, неизменно держа руки на виду до тех пор, пока не уперся и тяжело не осел на кровать. — Ты никому ничего не должен. Особенно мне. В первую очередь, мне. — Иначе ты не прочтешь код, — Баки хлопнул в ладоши, и в огромном помещении, размером с полноценные апартаменты без межкомнатных стен, включился свет. — Ночной режим, — бросил он коротко и тяжелым, скованным движением, обхватив поперек ушибленный живот, сел на кровать, лицом к Стиву. И продолжил: — Единственный человек, которому мне никогда, ни при каких обстоятельствах и ни в каком состоянии не приходилось объяснять ни свою личность, ни свою внешность, от кого мне не приходилось и не хотелось ничего прятать, умер, — голос дрогнул, Барнс сделал рваный вдох, но умолкать не собирался. — И таков был ее личный выбор. Снова. Не мой, — он покусал губы, сжал живую правую руку в кулак, чтобы не тряслась совсем уж очевидно. — Я не выбирал ту войну. Я не выбирал Аззано. Я не хотел выжить, навернувшись с того поезда. И я точно не хотел становиться… таким. Но выбор делал не я! Я не выбирал… полюбить врага, которого должен был ненавидеть, но она единственная оказалась ко мне добра и видела человека в том, кто на человека похож не был. Тогда еще я трусливо боялся. Железной хреновины вместо руки. И себя потерять, что мое место, мое… тело займет кто-то другой. Она протянула мне руку, и я ухватился за нее, потому что… иначе я бы исчез. Единственный выбор, сделанный за меня, о котором я не жалел. Я даже… я не знаю, было ли это когда-то любовью, могло ли называться любовью то, что длилось всего несколько месяцев, прежде чем наши тела… перестали принадлежать нам, — Баки запрокинул голову, хрустнув шеей, попытался глубже вдохнуть, но воздуха все равно не хватало. — Она выбрала. Между мной и… платой за то, что она совершила, и я не мог ее за это винить, единолично желая вернуть ее к жизни, которой никто из нас не хотел. Мне некого было просить, мне некому было молиться, потому что такие, как я, не имеют права молиться за таких, как она. Мы пробыли вершителями судеб слишком долго. Мы сами за себя. Баки снова трясло. Наконец-то. Ему удалось, выплеснув, вывернув все дерьмо на Стива, выговорившись ему, а не стенам, вызвать в себе нужный чувственный отклик. Растормошить в себе эмоции, чтобы еще хотя бы недолго они оставались прежними. Хоть он и знал прекрасно, что ненадолго все это и что Стиву не надо знать вот это вот все, потому что… потому что Стиву своих бесов за глаза хватает. Но Баки было очень нужно. — Оно проходит, понимаешь? — Барнс попытался оправдаться. — Срастаются кости, мышцы, связки, кожа… Клетки восстанавливаются. Нейроны в том числе. Сыворотка регулирует не только физические процессы. Эмоциональные всплески, срывы, душевные терзания, боль потери — это все отклонения от нормы, обусловленные химическими реакциями. Сыворотка их все контролирует. Ты понимаешь, что это означает? Баки вглядывался в лицо Стива с такой надеждой на взаимность, что тот просто не мог промолчать, хотя слова, их смысл, кислотой разъедали душу. — Мы не сможем сойти с ума?.. Баки рассмеялся в ответ. Даже не так… Он истерически расхохотался, согнувшись пополам, как истинный душевно больной. Стиву все происходящее начинало казаться сплошным беспробудным дурдомом, словно он до сих пор был подопытным Шмидта и играл в его изощренные игры разума. — Рано или поздно все… вредное, — отсмеявшись, Баки продолжил хриплым голосом. Его глаза покраснели от слез и лопнувших капилляров, на висках вздулись и часто пульсировали вены. — То, что разбалансирует тело и мозг, изменится. Память о ней — любовь или то, что было ею, привязанность, эмоции. Образы о ней сохраняться, но перестанут вызывать чувственный ответ, тело просто перестанет реагировать на картинки из головы. Внешне будет казаться, будто мне все равно. Мне внутренне… станет все равно. Уже почти стало, и если бы я тебе это все не рассказывал… Все было плохо. Все было намного-намного хуже самых ужасных предположений. — Господи, Бак… — Стив закрыл руками лицо, осознавая, что плачет. Самым постыдным и унизительным образом. — Я никогда не выбирал, чего хочу. Даже то, о чем мне помнить, а что забыть. Я никого ни о чем не просил. Но сейчас я прошу тебя, я тебя умоляю, — Баки протянул руки, сгребая в кулаки майку на груди Стива. — Пожалуйста. Пожалуйста, позволь мне сделать этот выбор! Если ты продиктуешь код, я обернусь Солдатом, он будет вместо меня. Моя память для него недоступна, она не прикосновенна и не подвержена изменениям, пока он у руля. Я не знаю… не знаю, как это работает, но уверен, если сейчас, пока с момента обнуления прошло недолго, ты вызовешь его, то однажды, надеюсь, очень-очень нескоро, когда я снова стану собой, память о ней еще будет свежа. «Надеюсь, очень-очень нескоро…» Раскидываясь клятвами, Роджерс полагал, что их цена окажется непомерно высокой. Стив смотрел в эти родные глаза, сжимал эти припадочно колотящиеся руки и все отчетливее понимал, что приговор подписан. И именно в этот момент он по-настоящему пожалел, что не умер на секционном столе Красного Черепа, который утверждал, что нет палача хуже, чем собственный разум. Он был прав! Боги, как же прав он был. — Баки… — Стив попытался в последний раз. — Мне больше некого просить, — Барнс стер его попытку в порошок одним только взглядом. Они сидели… Существовали, не осознавая ни пространства, ни времени, вцепившись друг в друга, как в единственный реальный ориентир, существующий в разрушенной Вселенной. Баки ошибся. Не Шмидт заставил Стива выучить русский. — Желание. Ржавый. Семнадцать… Роджерс заподозрил, что что-то не так, еще до того, как закончил, но проверять не стал, опасаясь сбиться. — Возвращение на Родину. Один. Товарный вагон. Тишина. С замершим сердцем Стив сделал попытку отстраниться, разорвать судорожную сцепку тел, чтобы увидеть лицо. И спросил по-русски: — Солдат? Доля секунды, мгновение перед тем, как его существование превратилось в сплошную, бесконечную и всеобъемлющую агонию. От ярости, боли, разочарования и всепоглощающего, необъяснимого ужаса Баки заорал и забился прямо у Стива в руках, как если бы его живьем швырнули в кипяток. Или на электрический стул для обнуления. Он все еще он. Баки Барнс. Не Солдат. Код не сработал. И избавлением не стал.