Я не участвую в войне...

Одну из стен жилой комнаты в конспиративной квартире Роджерс в итоге вдоль и поперек завесил анатомическими рисунками, схемами и исписанными от руки листами с актуальной информацией, таким образом почти полностью скрыв отвратительного вида обои. И нет, Стив не выдвигал требований относительно условий проживания. Более того, он об этом даже не думал, просто… Ну в самом-то деле! Бордового цвета стены в комнате для сна? Кем были эти душевнобольные люди, сплошь оклеившие стены в цвет запекшейся крови, и вообще были ли они людьми? И как скоро новый временный постоялец обнаружит где-то здесь, вместе с энным количеством следящих устройств, умело замаскированную в интерьере символику ГИДРы? Или Союза… Не то, чтобы он искал. Не то, чтобы сильно удивился, если бы все-таки нашел. В те сутки, когда не дежурил, Стив возвращался в квартиру поздно вечером и заставлял себя отрубаться с полпервого до полпятого — каждый день, ровно на четыре часа, хотя даже этот необходимый минимум выспать подчас оказывалось титанически трудно, потому что накапливающуюся энергию, адреналин и жажду действия девать было некуда. С полпятого до пяти он успевал соблюсти утренний моцион и закинуть в желудок необходимое количество еды, посмотреть в режиме быстрой перемотки EuroNews на случай начала в мире Третьей мировой, пробежаться глазами по собственным записям и даже убрать за собой следы активности, на случай, если возвращаться не придется. В пять, пока весь, ну или почти весь город благополучно спал, а тем, кто все-таки не спал, не было абсолютно никакого дела до происходящего под покровом темноты, Стив устраивал себе пробежку. Поскольку она быстро превратилась в единственный безопасный способ выплеска энергии для него, каждый раз разными маршрутами он обежал вдоль, поперек и по окружности всю Москву и, кажется, успел узнать мегаполис лучше, чем Google Maps и Яндекс Карты вместе взятые. Смирнов-младший предложил ему автомобиль в личное пользование, когда узнал, что от квартиры, расположенной в центре, до условно именуемого «объекта», который между МКАДом и Большим кольцом, Роджерс каждое утро добирался на своих двоих. — Это же почти полсотни км… Стив пожал плечами. — Это лес. Большей частью лес и… сугробы по пояс. Стив повторил движение, сделав вид, что не уловил крайнюю степень удивления, граничащую с недоверием. — Ты хотя бы спать успеваешь? На самом деле, Стив успевал много того, чего, по общему сложившемуся мнению успевать не мог физически. Или, по крайней мере, астрономически, ведь в сутках по-прежнему было всего лишь двадцать четыре часа. Он бегал туда-обратно по пятьдесят километров, часть пути в черте города приноровившись заканчивать непременно прогулочным шагом. Он наблюдал за людьми, практики ради с кем-то даже рисковал обмениваться несложными, короткими фразами. Например, с пожилой женщиной (про себя он каждый раз называл ее «леди», хотя и знал, что в России так не принято) в ночном магазине, куда он заходил поздними вечерами, чтобы пополнить оставленный пустым холодильник. Или с молодым бариста в невзрачной кофейне возле парка Горького, где рано утром, заканчивая пробежку, Стив иногда покупал себе чай. Русские… Самые обычные люди, занятые обычными делами, по утрам точно также, как и ньюйоркцы, спешащие по делам или на работу в переполненный метрополитен или стоящие в пробках, а вечерами возвращающиеся… иногда усталыми, иногда злыми, а иногда Роджерс сам приходил со своей «работы» так поздно, что заметенные снегом улицы давно пустовали, в окнах соседних домов пропадал свет и даже фонари во дворах горели через один. Шел 28-й день нового года и 19-й — его переезда в Москву. Почти месяц истекал с тех пор, как Смирновы поместили тело Хартманн в изолированный бокс с климат-контролем и подключили ее к аппаратам жизнеобеспечения. Все мыслимые «окна», со всеми поправочными коэффициентами, которые возможно было выдумать и притянуть за уши, оправдывая… генетической разнородностью двух организмов, воздействием облучения — да всем, чем только можно, себя исчерпали. Динамики по-прежнему не было. Ни положительной, ни отрицательной — никакой. Стив отчаянно пытался найти что-нибудь еще, за что можно было зацепить надежду. Чтобы мотивировать себя, засыпая на четыре часа в сутки, просыпаться с мыслью, что именно сегодня внутри ее тела, так отличающегося от всего, известного науке, непременно произойдет что-то, что все изменит. Ее состояние сильно ограничивало диагностику, а значит, они были частично слепы относительно происходящего внутри нее. Значит, надеяться на чудо было… не совсем бессмысленно. Или Роджерсу просто отчаянно хотелось в это верить, пусть здравый смысл и не давал забыть, что отчаяние ослепляет. Время шло, ничего не менялось, чудо не происходило, и Стив начинал упрекать сам себя за то, насколько отчаянна его надежда и насколько ему тяжело с ней расставаться изо дня в день. Кажется, впервые в жизни он сам возненавидел в себе то, за что ненавидели его другие, окуная головой в мусорные баки — свое врожденное ослиное упрямство. В 4:48 утра, за двенадцать минут до выхода в дверь квартиры на втором этаже блочной пятиэтажки раздался звонок. Впервые за все время. И именно сегодня временный хозяин проснулся с желанием засунуть голову… нет, уже не в мусорный бак, как в сороковые, а в работающую микроволновку. Если не свою собственную, то чью-нибудь обязательно. Того, кто этого заслуживал. Например, незваного гостя… Распахнув входную дверь одной рукой так, что та едва не слетела с петель, другую Стив сжимал на рукояти спрятанного за спиной пистолета. На пороге стоял лейтенант, отпрянув на шаг от столь «радушного» приветствия и оперативно переоценивая ситуацию, которая явно развивалась не так, как он себе представлял. Стив прочел на лице растерянность, медленно перерастающую в напряжение. — Утро добрым не бывает? — Смирнов начал с вопроса. — А если бы это были соседи? Тут вообще-то гражданские живут… Его соседи по лестничной площадке — муж с женой — просыпались в шесть тридцать под будильник в Самсунге, к семи выходили на балкон курить с чашкой кофе. Потом будили дочь в школу. Они не покидали квартиру раньше восьми, и им не было никакого дела до нового «жильца» из квартиры напротив. Снизу жил старик, к нему по выходным приходили внуки, сверху — студенты, которые редко ночевали дома. Никому из них еще ни разу не пришло в голову одалживать у Стива соль в пять утра или упрекать его в том, что он неправильно припарковал у подъезда машину, которой не было. — Почему не позвонил? — ответил вопросом на вопрос Роджерс, лихорадочно соображая, чья сегодня смена, когда он мог пропустить звонок на мобильный и почему уведомление о входящем не пришло на браслет. Наконец, его, очевидно, не включившийся в работу мозг сложил элементарные два плюс два и выдал ответ на вопрос, которым он задавался уже довольно давно. — Проверяешь, — Стив произнес утвердительно. — А надо? — Смирнов усмехнулся наигранно легко, хотя взгляд и выражение его лица стали в этот момент профессионально не читаемы. — Нет. На самом деле, я просто переосмыслил твои слова насчет велотренажера, беговой дорожки и прочей бутафории. Стив посмотрел на визитера с откровенным непониманием, вопросительно приподняв бровь. Скрывать за покерфейсом ему все равно было нечего, а живая мимика подчас здорово выручала там, где подводило знание языка. Что там можно было переосмысливать? Он сказал лишь, что не хочет ломать инвентарь в тренажерном зале, поэтому справится как-нибудь по старинке, без всей этой навороченной техники, которая все равно не рассчитана на необходимые ему нагрузки. Он умышленно умолчал о том, что даже в тренировочных условиях предпочел бы никому не демонстрировать свой потенциал. Выражая отказ, Стив был вежлив. По крайней мере, ему так показалось. — Что-то не так? — Стив поскреб подбородок, машинально отметив, что пора бриться. А еще… что надо бы, наверное, посторониться и перенести диалог за закрытую дверь. Что Роджерс запоздало, но все-таки сделал. — Эм… проходи. Ты извини, я… «Никого не ждал? Не закончил договариваться со своими бесами из кошмаров? Не успел придумать мотивацию к очередному дню?» — ничего из этого Стив не собирался произносить вслух, поэтому начатая фраза просто зависла в воздухе недосказанной. — Я вообще-то просто хотел с тобой побегать, — скороговоркой выдал Смирнов, точно боясь, что еще секунда промедления — и смелости ему не хватит. Договорил себе под нос, то ли забыв, что у Роджерса острый слух, то ли не особо переживая, что он услышат: — О Боже… да это все какой-то сон… — Точно, — поддакнул Стив в тон шепотом и, пользуясь тем, что лейтенант все еще стоял в дверях и загораживал проем, щелкнул предохранителем. — Сплошной кошмар беспробудный. Раз гость не собирался заходить и проводить обыск, значит, его ежедневный распорядок не сильно и нарушился. Стоило просто продолжить с того, на чем его прервали. Роджерс открыл тумбочку, засунул «Беретту» обратно в прикрепленную к нижней плоскости полки кобуру и достал стоящие сверху кроссовки. Буквально через пару секунд, прокрутив в голове последнее сказанное и споткнувшись об очевидную двойственность, которую ни в чем неповинный лейтенант мог запросто воспринять на свой счет, Стив поспешил оправдаться. Так, чтобы непринужденно и не признавая за собой просчет слишком уж открыто. — Ты вообще когда-нибудь бегал? — странная формулировалась мысль по отношению к человеку, который учился быть солдатом где-то даже дольше самого Стива. — Я имею в виду, в полную силу? На самом деле, лишь поверхностно наводя справки, Роджерс узнал, что оба Смирновых всячески скрывали свою сущность и потенциал не то, что не развивали, а большую часть жизни подавляли, вынужденные, как лейтенант, не спешащий продвигаться вверх по карьерной лестнице, проговорился: «Подстраиваться под усредненную статистику». И пусть у самого Стива по жизни был пунктик не бегать и не прятаться от врагов, в этом случае он запретил себе судить. Его жизнь и его персональное виденье того, чем он обладал, сильно не дотягивало до идеального примера, по которому стоило бы равнять других. В конце концов, они не плясали на сцене, зрелища ради поднимая мотоциклы. Никого из них не пытали, уничтожая личность, не замораживали во льду и не возвращали к жизни спустя десятилетия. Они не прошли огонь, воду и медные трубы, чтобы, в конце концов, их устранением заинтересовалось собственное правительство. Тем не менее, они служили своей стране, не отступаясь от своих собственных идеалов, и уже за это их стоило уважать. На Пресненской набережной Роджерсу пришлось сбросить скорость фактически до пешей ходьбы. Во-первых, даже в несусветную рань при полном отсутствии дневного освещения его «рекорды Гинеса» вполне могли быть замечены, ведь в «Москва-сити» круглосуточно обитали не только живые человеческие глаза, но также было полным-полно камер слежения. Во-вторых, если он срочно не уймет свой спортивный азарт, упрямый бедолага-лейтенант выплюнет легкие, пытаясь от него не отставать. — Ты… — Михаил теперь плелся где-то позади, тяжело и загнанно дыша, пока Стив спокойно шел и молча наслаждался видами. Возможно, когда-нибудь, если всей этой истории не суждено закончится трагедией, он перенесет что-то из этого на плоскость чертежного листа или холст. — Еще скажи, что ты не устал? Подобные смысловые конструкции давались Роджерсу тяжелее всего. Поди разберись, это он так удивляется, выражает укор или… бросает вызов? — Совсем немного, — Стив показал двумя пальцами расстояние в дюйм, про себя решив трактовать интонацию в наиболее безобидном ключе. — Врешь. Стив не успел продумать следующую свою фразу. Во внутреннем кармане завибрировал телефон. С временной задержкой в секунду на запястье подал признаки активности браслет. Нужные контакты он помнил наизусть и ничьего номера в телефонную книгу недавно купленного смартфона не вводил. Хотя, учитывая имеющийся опыт, прошедший месяц и так можно было считать рекордом по продолжительности того, сколько его не трогали и не пытались искать, пеняя долгом по спасению мира. Вызов шел не через сеть мобильного оператора, а из стандартного мессенджера с фиолетовой иконкой. Номер, начинающийся с +1, Стиву оказался знаком, поэтому, оглядевшись кругом себя в поисках географического компромата, он на всякий случай закрыл пальцем камеру и потянул вбок зеленую трубку, с некоторой задержкой отвечая на звонок. Одновременно развернувшись лицом к своему напарнику по пробежке, Роджерс поднял к лицу сжатый правый кулак, призывая не издавать звуков. За считанные секунды, потраченные на умозаключения и сопоставление фактов, Сэм по ту сторону трубки окончательно лишился возможности застать Стива врасплох. Они поздоровались. Стив лишний раз напомнил себе о необходимости переключить в голове языковую раскладку. Сэм участливо поинтересовался, как у него дела, Стив коротко ответил: «Все окей», — давая понять, что не собирается делиться подробностями, а потом они как-то неуловимо соскочили с отвлеченной темы напрямую к обсуждению «Новостей». Конкретно того факта, что меньше чем за месяц кто-то (Стив нервно дернул уголком губы на это намерено обезличенное определение) уложил троих высокопоставленных моджахедов. — Сэм, давай прямо. Там сейчас каждый день кто-то умирает. Если этих троих, а за ними еще с три дюжины их приспешников, упокоили свои же, не поделившие, к примеру, рынки сбыта, — это не наше дело. Если это Баки их… сопровождает к Аллаху, — Стив говорил спокойно, глядя вдаль, на замороженную до состояния черного зеркала Москву-реку. — Это тем более… не наше дело. Повторно завибрировал браслет, но в этот раз Роджерс не обратил на это внимания, продолжая внимательно слушать телефонного собеседника и вглядываться вдаль. Ничего особенного. Просто настали очередные шесть утра очередного дня. Просто анализатор в лаборатории «объекта» закончил обработку очередного образца и прислал Стиву уведомление. То же самое происходило девятнадцать дней подряд. Всегда в одно и то же время. Поначалу Роджерс подскакивал каждый раз, еще до наступления шести успевая раз десять посмотреть статистику. Потом он просто проверял в дежурном режиме. И каждый раз стискивал челюсти до хруста, не находя изменений. «Похоже, что Барнс подрядился в личную охрану к волонтерам из MSF, которые сейчас находятся в том регионе…» Браслет продолжал вибрировать, а Сэм — говорить, и Стив, зажав мобильный плечом, чисто механически поднял манжет толстовки, закрывающей дисплей. Он потерял нить разговора где-то в конце расшифровки определения MSF. На словах «наркокартель» и «контрабанда модифицированного оружия» он окончательно перестал слушать и вникать. Кликнув пальцем по крохотному дисплею, Роджерс прямо посреди улицы, едва ли не на людях переключил часы в режим гало-проекции и развернул вертикальную плоскость с графиками. «Стив? Ты еще там? Вынужден признать, что связь на общих основаниях, без примочек Тони совсем ни к черту. Где бы ты ни был... У тебя есть местный номер? Стив?.. Приятель, ты меня слышишь?» Роджерс отмер, лишь когда плечо ощутимо сдавила чужая рука, и ему пришлось приложить немало усилий самоконтроля, чтобы на чистом рефлексе не атаковать посмевшего встать за спиной настолько близко. — Да. Нет, — Стив потряс головой и провел свободной рукой по лицу, пытаясь оперативно собрать мозги в кучу и выдать в ответ хоть что-то членораздельное. На самом деле, ему хотелось просто разбить мобильный с засвеченной американской симкой об лед и бежать, бежать, очертя голову туда, где ему должно сейчас находиться. — Извини, Сэм, не могу говорить. Я сам тебе перезвоню. Он сбросил вызов, вытащил одну из карточек и выбросил ее в ближайший сугроб, ни на мгновение не отводя взгляда он проекции графиков. Вокруг по-прежнему было достаточно темно, чтобы подсвечивающиеся цифры и взбирающиеся круто в гору неоновые линии выделялись отчетливо и ярко. — Ты тоже это видишь? — Роджерс спросил, не оборачиваясь. — Это сегодняшние данные? — Смирнов встал с ним плечом к плечу. — Вот же… — и не договорил, умолкнув на полуслове и принявшись шарить по карманам, очевидно, в поисках своего телефона. — Это нереально. Сделав пару заученных, почти незаметных со стороны наблюдателя жестов, Стив удалил данные. Он снова включил телефон и набрал местный номер. Секунды не прошло — передумал. Сбросил. Слишком долгий созвон, при полном отсутствии смысла в чем-либо убеждаться вот так, на расстоянии, не своими глазами. — Я должен быть там. — Я оставил машину недалеко от… — Слишком долго, — не дослушав, быстрым шагом, переходящим на бег, Роджерс стал отдаляться. — Я знаю, как срезать! — прокричал он уже на бегу, оставляя растерянного Смирнова смотреть ему вслед с открытым ртом и разведенными руками. Однажды Сэм очень удивился, когда Стив пробежал тринадцать миль за полчаса. Стив тогда еще пошутил, что старт взял неважный. Что ж… в каждой шутке была доля истины. Сегодня примерно за то же время он пробежал тридцать с мелочью, отнюдь не по прямой, ухоженной парковой аллее, учитывая всевозможные естественные и рукотворные препятствия пробуждающегося мегаполиса. Но даже это время, с учетом всех КПП, лабиринтов подземки и биометрических замков, показалось Стиву мучительной вечностью. Одной из. Второй стала рутинная процедура обеззараживания и переодевания в стерильный комплект. — Что произошло? — ворвавшись в «дежурку», Роджерс с порога готов был завалить вопросами, забыв о такте и чувстве меры. За долю секунды его взгляд переместился к обзорному стеклу — и царившее по ту его сторону прежнее замогильное спокойствие моментально умерило его пыл и энтузиазм. Со ста процентов сразу… до ноля. «Карма», — подумал Стив, помня, что раньше не очень-то верил в это понятие и вслух добавил: — Извините. — Отдышитесь, Стивен, — Кузьмина едва уловимо полу-улыбнулась, взглянув на нарушителя спокойствия из-под очков. — Даже по эту сторону стекла нам лишние микробы ни к чему. — Что это было? — Стив поднял свое запястье, воображая отсутствующий в данный момент браслет. — Ошибка? Сбой программы? — Я поместила в анализатор еще один образец, чтобы исключить вероятность ошибки. И чтобы освежить данные. Показатели изменяются очень быстро. Вы же примчались сюда еще быстрее, так что ответа пока нет, — врач поднялась из-за стола, за которым до этого спокойно сидела, и медленно подошла к Роджерсу, встав рядом с ним и точно также как и он вглядевшись сквозь стекло. — Жизнеобеспечение регулирует ее биоритмы под заведомо запрограммированные, так что мониторы особых изменений не покажут. — Вы заходили туда. Чтобы взять образец крови. Такой резкий всплеск одновременно всех ростков не мог не отразиться на… А впрочем, о чем он? Они уже давно смирились с тем, что все шло не так, как должно или… как хотя бы теоретически вероятно. «Боже праведный, Роджерс, засунь эмоции в задницу и начни, в конце концов, соображать головой!» — Из нас двоих именно у вас орлиное зрение с возможностью разглядеть изменение цвета слизистой на полтона. Я пока не проводила полноценного осмотра, но на видимых участках гематомы заметно посветлели. — За несколько часов? — Стив переспросил, не до конца веря тому, что слышал и… даже тому, что сам наблюдал сквозь злосчастное стекло. Учитывая, что до этого никаких изменения не было почти месяц, укорить себя в излишнем недоверии он не мог. На самом деле, он даже не был полностью уверен, что это не сон, и он вот-вот не подскочит на диване в комнате со стенами цвета запекшейся крови, тяжело дыша и пытаясь заново принять реальность. — Первые образцы я брала, как обычно, около пяти утра. Изменений не было никаких, кроме разве что повышения температуры на одно деление, что в принципе допустимо. Через сорок минут пришла биохимия с зашкалившими показателями по форменным элементам. Накиньте еще минут семь, пока я одевалась, обрабатывалась и готовила новые пробирки, чтобы снова к ней войти. Пока набирала кровь из ЦВК, поняла, что прежней карты мира из синих океанов и зеленых островов как не бывало. «Спасибо-спасибо-спасибо!» — внутренне затараторил Стив на родном английском, а вслух молчал и только улыбался как последний идиот. Чем бы оно ни было, да хоть даже самым настоящим чудом — это не имело значения. — Если предположить, что их иммунные системы все же каким-то образом разделились и теперь функционируют отдельно… Стив честно пытался заставить себя слушать и вникать в обоснования произошедшему. И не мог, потому что вдруг стало так неважно, почему это произошло так поздно и почему с такой аномальной скоростью, с которой клетки просто не способны делиться. Обычные клетки. В обычном организме. При обычных условиях. В 6:30 пришел Смирнов-старший. Младший подтянулся только ближе к без десяти семь, и Роджерс начал подозревать, что это такой заведомо продуманный ход, направленный на то, чтобы двое не самых последних людей в этой организации не объявлялись под строгим бдением все слышащих и все видящих стен одновременно в одном месте, которое и существовать то было не должно, не то что привлекать внимание чрезмерной активностью. Пока все собирались, Кузьмина поднялась в лабораторию и принесла свежие результаты биохимии. И еще целый веер бумаг, среди которых нашлась и серология. И пусть среди всех четверых медицинское образование было только у дока, интерпретировать результаты негласно умели все. Сам Роджерс, к собственному стыду, совсем недавно научился читать показатели собственного здоровья, тем не менее, он был уверен, что таких цифр у себя не увидел бы ни до, ни после того, как побывал подопытным у Шмидта. Титр «специфических» антител, которые в тонком справочнике «Физиология сверхчеловека» вполне официально назывались антителами Эрскина, зашкаливал. — Неплохой разгон у нее от нуля до максимума, — полковник коротко присвистнул, выражая всеобщее удивление, после чего обернулся к Кузьминой с подозрительно не сходящей с лица озабоченностью, как если бы происходящее резко добавляло ему проблем. — Надеюсь, без тормозного пути. Елена, будьте добры, укомплектуйте тревожный чемоданчик всем, на ваш личный взгляд, необходимым. И держите его наготове, где-нибудь на виду. Стив потом еще долго, в числе всего прочего, пытался сообразить, к чему была эта фраза про «тревожный чемоданчик», в сердцах проклиная великий и могучий русский язык, познать все тонкости которого воистину невозможно, если только ты не рожден русским и не вырос среди них. — Судя по всему, сроки, если и сдвинулись относительно нормальных, то в сторону увеличения, а не сокращения. А если так, то родит она… нескоро, — Роджерс с трудом не добавил «если вообще родит». На самом деле, он уже ни на что подобное ставок не делал. Главное, чтобы она сама выкарабкалась, и этот чертов День сурка, где каждые сутки одинаковы вот уже месяц, наконец, прервался. Остальное побочно. Остальное решаемо. И решаться оно будет, определенно, в присутствии Баки. Стив отчетливо прочел на лице врача непонимание в отношении последнего, произнесенного им вслух. — Нескоро, — охотно подтвердила Кузьмина, также не вдаваясь в подробности того, чего может вовсе не произойти, продолжая смотреть на Роджерса так, как если бы не понимала, к чему вообще задан вопрос. Кажется, они прежде вообще эту сторону проблемы не затрагивали, предпочитая обсуждать мать, а не… — Почему директор попросил вас собрать «тревожный чемоданчик»? — Стив облек окончание мысли в уточняющий вопрос. Елена улыбнулась, но даже эта сдержанная улыбка исчезла с ее лица также быстро, как и появилась, стоило ей в очередной раз посмотреть сквозь стекло, где все по-прежнему выглядело мучительно неизменным. Сам Смирнов-старший поспешил откланяться, едва получил устное подтверждение от дока и собственными глазами взглянул на цифры. — Так вы мне поясните? Потому что сам я могу домыслить не в самом лучшем ключе. — Например, что директор предпочтет избавить себя от покровительства… нашей гостьи, едва это физически станет возможным? — Например, — Стив ответил холодно. На самом деле, именно этот вариант скрытого смысла он старался не развивать, но и исключить, к сожалению, не мог. В конце концов, у любой лояльности всегда есть лимит. Кузьмина покачала головой, как Роджерсу показалось, разочарованно. — «Тревожный» он отнюдь не на случай того, чтобы вышвырнуть ее, едва она сможет выжить без аппаратуры. И, представьте себе, даже не на случай родов. Но директор отчего-то убежден, что она сама, — врач кивнула на стекло, — непременно захочет сбежать. И она сделает это, едва сможет оторвать голову от подушки. В этом случае мне приказано не препятствовать. Стив очень искренне опешил, если не употребить более подходящее слово и не сказать — офигел от такой неожиданной трактовки слов полковника, которая самому Роджерсу в голову не в жизнь бы не пришла. — Да ведь она же… — Одной ногой по-прежнему в могиле? — глаза дока отразили убежденность в ответ на аналогичную от Стива. — И я сказала бы директору ровно то же, что вы, похоже, хотите сказать мне. Однако, боюсь, никому из нас не дано знать, на что на самом деле способна эта женщина, а на что нет. Стив знал, кому это дано. И знать ее способности, и уметь ее удержать, внушив чувство безопасности той, которая очень часто оказывалась опасна сама для себя. Единственная проблема, что Баки, где-то там прикрывая тылы тем, чьи головы больше всего жаждали на пике, не смотря ни на какие международные договоры, даже не подозревал о происходящем. Стало быть, здесь и сейчас это была его, Стива, обязанность — удержать ее от вреда себе, в чем бы этот вред ни заключался. Думая над тем, что сказал ему Сэм насчет нынешней деятельности Баки, Стив кинул рассеянный взгляд сквозь стекло. Совершенно случайный взгляд, ни на что конкретно не направленный, продлившийся какую-то долю секунды. Ему вдруг показалось… — Елена. Она кажется… — боясь даже на мгновение отвлечься, Роджерс слепо пошарил рукой позади себя, как на зло, хватая лишь воздух в попытке вернуть внимание врача, привлечь к наблюдению дополнительную пару глаз. Но вот движение повторилось, и Стив, больше не нуждаясь ни в чьем мнении и ничего не объясняя, сорвался в предбоксник, на ходу цепляя маску на лицо. Пока срабатывали сканеры, затем система идентификации, затем — проверка чистоты с дополнительной, последней обработкой одежды и открытых частей тела парообразным дезинфектантом в специальной рамке. Еще никогда все эти повторяющиеся изо дня в день, простые манипуляции не отнимали у Стива так много времени. То, что началось с едва заметной глазу дрожи и медленного поворота головы набок, слишком быстро превратилось в полноценные конвульсии. Она дергалась и извивалась, даже пыталась выгибаться на койке. Электроды, не рассчитанные на подобную активность, смещались, заставляя приборы верещать наперебой друг друга, оповещая о выходе показателей в зону критических. Оказавшись, в конце концов, внутри, рядом с кроватью, Стив на мгновение оторопел, резко перестав знать и понимать, как и что ему следует делать. Он беспомощно обернулся на предбоксник, где Кузьмина только проходила этап идентификации. Смирнов-младший, до этого вышедший из «чистой зоны», чтобы не толпиться и… вероятно, чтобы дать Стиву с доком переговорить с глазу на глаз, только сейчас влетел в смотровую. Вообще, до всей этой вакханалии, которую, понятное дело, никто не репетировал, у них существовало свое противоэпидемическое правило: по двое заходить в зону абсолютной стерильности лишь в случае крайней необходимости, и своим появлением в «команде» Стив эту необходимость резко сократил, быстро наловчившись в одиночку выполнять манипуляции, требующие обычно больше двух рук. И никогда — по трое. Ведь, чем больше людей, дышащих, двигающихся и выделяющих собственную микрофлору, тем больше риск. Они не рисковали. Она мотнула головой в очередной раз, дергая трубку, и Стив заметил, как напряжены ее тонкие пальцы, судорожно согнутые, беспорядочно пытающиеся хватать воздух, но от недостатка сил в атрофированных мышцах только скребущие плоскость койки… «Английский», — напомнил себе Роджерс собственный же, заранее тщательно продуманный алгоритм действий. — Только английский. Ни слова по-русски». — Все хорошо, — он, не без мучительных сомнений, но все-таки положил руки ей на предплечья, стараясь прервать эти беспорядочные метания, при этом ежесекундно напоминая себе рассчитывать силу и не давить. — Все хорошо, — Стив попытался попасть в фокус ее взгляда, когда понял, что глаза открыты, хотя это и было сложно, потому что она припадочно мотала головой, хрипя и дергая трубку. — Шшш… Ты в безопасности. Все хорошо. — Она в сознании? — шокированный голос за спиной, несколько опережающий шипяще-скользящий звук закрывающейся за спиной Кузьминой герметичной переборки. — Нужно достать трубку. Это был чужой, незнакомый голос, говорящий, к тому же, по-русски. Ответная реакция не заставила себя долго ждать, и Стив окончательно перестал уповать на то, что тяжесть ее состояния минимизирует вероятные последствия. Она не рядовой коматозник и, в общем то, никогда таковым не была. И сейчас она извивалась под его руками, только лишний раз доказывая, что она никогда не переставала и не перестанет бороться. Хрипы в попытках сделать самостоятельный вдох становились жестче, громче. Страшнее. Даже преломленные интубационной трубкой, они все отчетливее походили на попытки кричать. Стив выругался про себя, зная, что, если это продолжится, она запросто может повредить себе гортань. А еще, где-то на периферии сознания, он не переставал задаваться вопросом: откуда в этом худющем и еще совсем недавно совершенно безжизненном теле столько силы? На эту борьбу, на метания, на эти вынимающие душу попытки кричать… Наверняка, о помощи. А может быть и об угрозах. — Стивен, нужно… — Выйдите, — велел он на английском, продолжая удерживать извивающиеся тело прижатым к кровати, и обернулся к Кузьминой настолько, насколько позволяло то, что он делал. Боковым зрением он заметил Смирнова в предбокснике и… красную цифру на мониторе климат-контроля, означающую критическое превышение уровня микроорганизмов на кубический сантиметр воздуха. Много. Их здесь слишком много. — Выйдите вон! — он не хотел повышать голос, само вышло, но произведенный эффект его нисколько не разочаровал. То ли испуганно, то ли просто повинуясь приказу, врач отпрянула назад. Отпустив одну ее руку, Роджерс резко-отрицательно махнул Смирнову в предбокснике, чтобы тот даже не подумал сюда соваться. Ладонь обрушилась Стиву на лицо в тот же момент, когда он снова обернулся к кровати, намеренный больше не отвлекаться. Скребущим, смазанным и словно вовсе бесконтрольным движением на чистом рефлексе она попыталась оцарапать его, нанести обидчику хоть какое-нибудь посильное увечье, хотя все ногти были срезаны. Роджерс сам же несколько раз стриг их под корень в целях гигиены. — Все вон! Живо! — последний раз предупреждающе крикнул Стив, при этом предельно бережно отстраняя руку от своего носа и со всей доступной осторожностью прижимая ее обратно к плоскости кровати. — Я сам справлюсь, — оставив сорванную маску болтаться на одном ухе, он резко, чтобы предупредить продолжение бессмысленной борьбы, переместил свои руки с ее предплечий по обе стороны ее лица, фиксируя тем самым голову и взгляд. — Диана! Это я! — он с огромным трудом выждал необходимые секунды, отсчитав их по собственному вдоху-выдоху. — Это Стив. Опасное откровение, от которого у Роджерса сердце ухнуло в живот тяжелым камнем. Зато она замерла, так неожиданно резко, словно кто-то враз оборвал ниточки у марионетки. Только широко распахнутые глаза, которые Стив до этого, кажется, вечность не видел открытыми, продолжали смотреть с паникой, с затаенным ужасом. — Все хорошо, слышишь? — он моментально смягчил голос и поменял тон, заговорив спокойнее и тише, прося, уговаривая, как напуганного ребенка. — Успокойся. Тише… Жуткий хрип, переворачивающий все внутренности разом, стал ему ответом. Она снова упрямо задергалась. Один раз, другой… Стив держал ее голову, мешая отвернуться. Ему же, в свою очередь, ничто не мешало видеть зачатки слез в покрасневших глазах, с сетью лопнувших капилляров. Медленно, на случай, если она все-таки замечает его движения, Стив убрал одну руку, другую попытавшись осторожно подсунуть ей под затылок. Медицинская шапка съехала и сбилась набок, оголив бритую голову с пухом неравномерно отрастающих волос. Стив снял ее и отбросил в сторону, чтобы не лезла ей на глаза и ему под руки. Хрипы не прекращались, они резали слух, заставляя тренированное сердце сжиматься не в ритм. — Все хорошо, я не причиню тебе вреда, — он осторожно погладил большим пальцем впалую щеку. — Все хорошо. Давай вытащим из тебя эту штуковину, — но как только он попытался запрокинуть ее голову, как она снова задергалась и захрипела. Стив решил, что так дело с мертвой точки еще долго не сдвинется и начал пробовать варианты по принципу элементарной детской игры «горячо-холодно». В их случае — «можно-нельзя». — Я тебя не обижу… — он снова осторожно провел подушечкой большого пальца по ее щеке, проверяя, позволено ли ему это. Дрожь ответной реакции прошла по коже, больше похожая на мимическую, но сильнее она не дернулась, не попыталась избежать касания, хотя голову Стив старался больше не фиксировать. Он расценил это как «можно». Удачный момент для самого, вероятно, тяжелого на сегодня вопроса. По крайней мере, одного из таковых. — Ты… помнишь, кто ты? Вообще-то минуту назад Стив сам назвал ее по имени, так что логики в заданном вопросе было мало. Да только отнюдь не в логике сейчас было дело. Терпеливо дожидаясь ответа, Стив продолжал нависать над ней, загораживая обзор и успокаивающе поглаживая по щеке. Руки были в перчатках, это должно было искажать тактильное восприятие, но он и так уже пренебрег маской, а автоматика давно била тревогу из-за происходящего и, прежде всего, из-за нарушения протоколов стерильности. Она смотрела на него, не моргая, так долго, как только могла держать открытыми глаза, продолжая при этом хрипло и тяжело дышать приоткрытым ртом с фиксированной на пластырь трубкой. Стив начал предполагать худший вариант ответа. А затем она вовсе закрыла глаза, и Роджерс опять чуть было не запаниковал от опасения, что она потеряла сознание или снова впала в кому, или… Он не закончил мысль, потому что прошло совсем немного времени, прежде чем она посмотрела на него снова. Взгляд заметно плыл, не фиксировался, Стив видел это по дрожащим зрачкам, и ему бы сейчас другим заняться — проверить зрачковые рефлексы на свет, например, или вытащить, наконец, чертову трубку, но он смотрел на нее, а она — на него, и это сейчас казалось намного важнее всего остального. Без этого, без ее хотя бы самого минимального доверия, он, сам того не желая, гораздо больше навредит, чем поможет. Осознание того, что эта ее реакция, это медленное движение век, могло быть посильной ей заменой утвердительному кивку, пришло с опозданием. Стив все еще сомневался, прежде чем позволил этой мысли заполнить сознание. «Помнит! Господи, она помнит!» И снова ход был за ним. Не самый легкий ход, которого он предпочел бы вовсе не делать, учитывая непредсказуемые последствия… Предпочел бы. Но не сделать не мог. — Хей… Смотри на меня, хорошо? — Стив аккуратно убрал руку у нее из-под головы, увеличив тем самым диапазон доступных движений для нее, а для себя предусмотрев возможность отойти подальше, если возникнет такая необходимость. Ухудшать ее состояние своим нежелательным присутствием он точно не собирался. — Смотри, — он показал ей обе свои ладони, давая время осознать, что больше он ее не касается. И не коснется, если она не позволит. Он помолчал, выдерживая паузу и очень стараясь не вслушиваться в тяжелое дыхание и не отвлекаться на рабочие мысли о том, что у нее теперь самостоятельно работают дыхательные мышцы, а значит от трубки сейчас куда больше вреда, чем пользы, особенно при наличии явного сопротивления. — Диана. Ты помнишь, кто… я? Стив отдал бы все, что у него когда-либо было и чего никогда не было, чтобы не задавать этот вопрос вот так, безжалостным выстрелом в лоб. Именно тогда, когда ей меньше всего нужно было бояться, а ему меньше всего на свете хотелось быть тем, кем он на самом деле был в соответствии со своей внешностью. Молчание, нарушаемое неритмичным писком от оборудования. Одиночное, медленное движение век под звук тяжелого хрипа из приоткрытого рта, в котором трубка, прежде обеспечивающая жизнь, превратилась в кляп. Затем — тень сомнения, зачатки его, и… Роджерс не видел другого выхода, кроме как рывком снова навалиться на нее, ни в коем случае не давя и не прилагая сил сверх необходимой меры, но все же фиксируя. Когда суть вопроса до нее дошла… в каком именно содержании, Стиву оставалось только мучительно догадываться, она снова забилась в припадке, на этот раз пытаясь самостоятельно выдрать трубку. Удерживая извивающиеся руки, к которым постепенно подключались и ноги, и все агонизирующее тело целиком, Стив, забыв все запреты и предосторожности, налег корпусом сверху, так что его грудь соприкасалась с ее. Лицом он уткнулся ей куда-то в шею, в сторону, свободную от катетера. В идеале это должно было быть ухо, но она сопротивлялась слишком сильно. Стив честно себе даже не представлял, что в теле, в котором столько времени не было ни малейших признаков самостоятельной жизни, которое не двигалось и не дышало, могло вдруг оказаться столько сил. — Тише, шшш… Это же я. Я, слышишь? — Стив заранее знал, что не имел право покушаться на святое, на то, что не должен был узнавать, но еще на этапе выбора этой самой парольной фразы он согласился гореть за свой выбор в аду. Пусть его заживо зажарят и сожрут его демоны, лишь бы сработало. — Он… писал тебе. Первое, что Бак написал тебе кириллицей, — Стив прикрыл глаза, старательно воскрешая в памяти затертую временем страницу дневника. Дав себе минимальное время сосредоточиться, он заговорил по-русски, трясущимся шепотом, молясь, чтобы звучало хотя бы на четверть схоже с оригиналом. — Здравствуй, моя хорошая… — она затихла неожиданно резко, перестав мотать головой, и Роджерс наконец-то смог найти губами ухо. — Держи чистосердечное… — продолжить от первого лица ему духа не хватило, поэтому он закончил от третьего, в вольной интерпретации и уже на английском. — Он обещал любить тебя всю зиму. А зима ему казались… вечной. Она обессиленно затихла под ним, хотя остаточное напряжение мышц Стив еще чувствовал через соприкосновение тел. Удерживая себя на весу, не налегая, он попытался отстраниться, мысленно готовый к худшему. — Прости меня, — он прошептал, прикрыв глаза, чтобы не видеть то, что натворил, еще хотя бы пару секунд. — Прости, что здесь именно я. Роджерс до того поплыл в реальности, которую так отчаянно хотел одновременно и избежать, и продлить, что он даже не отдавал себе отчета в том, что уткнулся в подушку рядом с ее лицом, и у него совершенно не было сил, чтобы подняться. Хотя из них двоих явно не он без пяти минут вышел из комы. Когда, неопределенное время спустя, ему на затылок легла ладонь — дрожащая, слабая и невесомая — Стива и вовсе будто бетонной плитой припечатало. «Жива! Господи, Бак, она жива!»