Я не участвую в войне...

Стив обещал телефон — Стив принес ей телефон. Точнее, передал через Кузьмину чопорно завернутый в пригодную для обработки дезраствором пленку прямоугольник из черного стекла, с выгравированной на торце микро-надписью «StarkPhone limited edition», заметной лишь под определенным углом падения света. Эта надпись повышала возможности «телефона» одномоментно до портативного суперкомпьютера, с которого при желании можно было взломать НЕКСУС. Единственная проблема — эту игрушку сделал Старк. С другой стороны, стоило понимать, что Роджерс не отдал бы ей его, если бы серфить с него было хотя бы на долю процента небезопасно. Наверняка, он все проверил. Или, по крайней мере, спросил у тех, кто в этом разбирался. В привязанном к логину пользователя почтовом ящике был идеальный порядок уже хотя бы потому, что он был абсолютно пуст. Намеренно пропуская картинки и видеоряд, Хартманн прослушала «Новости» в режиме быстрой перемотки, пролистала архивы новостных сайтов на предмет ключевых слов. #ГИДРА#КорпорацияКронос#КапитанГидра#ПадшийГерой#Предатель#Нацист#ГоловаГидры#КрасныйЧереп#ЧетвертыйРейх #ЗимнийСолдат фигурировал в одном случае на сто ссылок. Хайп отшумел, тренд прошел, о нем все забыли. Всемирную сеть взорвала и заполонила новая сенсация — #ГидраКэп. Кузьмина не трогала ее до без десяти шесть, за что Хартманн по умолчанию осталась ей очень признательна. Хотя и к ней у нее были свои вопросы. Ей просто нужна была подходящая возможность, достаточный уровень контакта и минимум препятствий, чтобы их задать. — На данном этапе мой организм вполне способен справиться с условно-патогенной микрофлорой. Вы можете снять маску. Что именно Кузьминой послышалось в ее словах, совет или требование, не суть важно. Она открыла лицо, а именно это нужно было Хартманн. — Вы протестировали в реальных условиях образец, доставленный лейтенантом? Женщина, отвлекшись от установки капельницы с питательной смесью, медленно подняла на нее взгляд. По лицу читалось — она обдумывала ответ. — Да, нам пришлось. In vivo он прекрасно подстраивается под носителя и способен стабилизировать потенциально любую генетическую структуру, репарировав повреждения на уровне вплоть до… нуклеиновых кислот, я смею полагать. Пока мы опробовали его по жизненным показаниям на десяти добровольцах из числа сдавшихся солдат Шмидта, — во взгляде мелькнула тревога. — Я… надеюсь, капитан Роджерс вам сказал, что… — Да, он говорил. Все в порядке. Продолжайте. — Реплицировать образец вне живого организма… не представляется возможным. Чем большее число пассажей он претерпевает через тела подопытных, тем больше изначальных свойств теряет. Боюсь, десять — это предел. Однако конфликта не возникло ни в одном случае. Нет побочных. Понятно, что это небольшая выборка, и о репрезентативности говорить рано, но таковы результаты на данный момент. — То есть, молекулярная мимикрия? — Я бы назвала это полноценной… генетической трансформацией. Тотипотентная оплодотворенная яйцеклетка способна дать начало любой клеточной структуре, а с подобной способностью подстраиваться индивидуально под любого носителя, она представляет собой универсальную строительную единицу человеческого тела. Хартманн с трудом подавила в себе порыв схватиться за голову. Глупый назревал вопрос, но она обязана была знать наверняка. — Вы понимаете, что подобное означает? Кузьмина сначала долго и молча на нее смотрела, а потом опустила взгляд. — Я понимаю, почему ты хотела умереть и не рада остаться в живых. Набирайся сил, — врач коснулась вскользь ее руки. — Они тебе пригодятся. Хартманн окликнула ее уже на выходе: — Вы сами не дадите мне препараты, я знаю. Но вы можете подсказать, где достать необходимую дозу так, чтобы не светиться и не поднимать шума. Мертвым шуметь не полагается. Ответа не последовало. Кузьмина просто вышла, даже ни разу не обернувшись. И на посту за дежурным столом она сидеть не осталась. Старкфон быстро исчерпал себя как средство получения информации, медкарту она знала наизусть, от капельницы толку было чуть, хотя организм еще не перестроился, и чувство голода по-прежнему отсутствовало. Если она не станет есть по часам, как собака Павлова, заново вырабатывая правильную реакцию гипоталамуса, чувство голода будет отсутствовать еще очень долго. Пожалуй, единственный плюс. Остальные плюсы, такие как отсутствие сновидений, остались в безмятежном коматозе. Сегодня ей приснился Баки. И лучше бы это был Шмидт. Она искалечила жизнь и судьбу человеку, которого любила. Да, она не начинала это, но она продолжила. Не она первая пыталась, но у нее первой это получилось — создать Зимнего Солдата, завершить начатое Шмидтом и Золой. Она превратила жизнь человека, который ни разу этого не заслужил, в сущий кошмар. Она появлялась, даря надежду, затем исчезала, выдирая ее с корнем, появлялась снова и снова исчезала, живьем раздирая его на куски. Вернуть их на место она уже не могла, как не могла вернуть и руку. А теперь вот еще и это… Господи, ну зачем?! Нет, она знала, что милости не заслуживает, но ведь от наказаний, предназначенных ей, страдать суждено другим. В мире столько нормальных женщин, способных любить и заботиться, и жить нормальной жизнью, не причиняя боли и не учиняя катастроф. И они не могут иметь детей. Очень хотят, но не могут. А она никогда не хотела. Ей нельзя, ей противопоказано, ей даже приближаться к детям опасно! Потому что… потому что вот он — результат ее единственной случайной ошибки, которую она даже не заметила, боясь не вовремя оттолкнуть Солдата. Она оказалась заражена опаснейшим вирусом на планете, облучена, избита до смерти… и, наконец, мертва. Что бы там ни осталось у нее внутри, оно изуродовано и безнадежно лишено человеческого облика, как, собственно, и она сама. Какая беременность? Какой еще ребенок?! Какую жизнь она могла бы дать ему, даже если бы у него был шанс выжить?! Такую же, как ее собственная? Но это не жизнь! Это эксперимент. Все ее существование — это поставленный природой эксперимент по внедрению новой особи в популяцию, которая, несмотря на ее качественное превосходство, значительно превосходит количественно. Ей снился Баки. Совсем молодой, с гладко выбритым лицом, он словно сошел с той малюсенькой фотографии из Дела №17. Джеймс Бьюкенен Барнс. У него была живая левая рука, а ясные голубые глаза сияли жизнью, в них не отражались ужасы пережитого. Ей снился маленький мальчик, чьего имени она не знала. Он назвал Джеймса папой. Голубые глаза сияли от счастья. Она проснулась в холодном поту, с отвратительным ощущением саднения в горле, которое только-только прошло после трубки, а теперь появилось опять. Еще какое-то время она честно пыталась держаться, успокаивая себя мыслями о данном Стиву обещании. Она врала многим. Она врала всем и по разным на то причинам почти никогда не испытывала сожаления, ее не мучила совесть. Но обманывать Стива она не хотела. Он не заслуживал… Ей было плевать, наблюдает ли кто-то, слушает ли, она просто свернулась клубком под одеялом, обхватив колени руками, и продолжила дальше срывать горло криками, которые просто не могла дольше сдерживать. Эта боль, такая боль была выше всех реальных и нереальных пределов, особенно, после того, как она умирала с мыслью о том, что все, наконец, закончилось. Для всех. К возобновлению пыток, к таким пыткам совести она не была готова. Она упала трижды. Первый раз на кровать, еще не успев отойти, еще дважды — на пол, не дотянувшись до ближайшей опоры. Плоский дисплей старкфона, вторично грохнувшись об пол, развернул голографическое облако, показывая 1:17 AM, 29-е января 2018. Понедельник. В 1:35, когда она завершала пятый полный круг по периметру изолятора, почти полностью освоившись с равновесием, приноровившись к неуемной дрожи в ногах и не проходящей слабости, резко включились потолочные светильники. Те, что были в боксе, и те, что в дежурной комнате, над постом наблюдения. С непривычки яркий белый свет слепил, но это не продлилось долго и не мешало ей рассмотреть сидящего за столом человека, который молча наблюдал за ней вот уже несколько часов. Она об этом знала. Просто ей было все равно. — Кэп вообще-то просил тебя не нервировать и не пялиться на тебя отсюда, как на… — Смирнов сделал глоток кофе из термостакана и, намерено затягивая паузу, погонял терпкую горечь во рту. — Неважно. Даже то, что я тут сидел почти все время, тебя не очень-то в постели задержало. Внешне лейтенант казался спокоен, но напряжение было, она ощущала его на расстоянии, даже сквозь герметичный барьер своей клетки. Ему явно не нравилось то, на что ему приходилось смотреть. Ему не нравилось само развитие событий, которые явно не должны были зайти настолько далеко. Обычная, стандартная реакция. Когда смотришь на человека и думаешь, что он слаб, а потом он доказывает тебе обратное… и ты теряешь ощущение превосходства, а вместе с ним и контроль. Спокойствие улетучивается, стекает и испаряется вместе с потом… — Ну так что? — она медленно подошла к стеклу и прислонила ладонь к холодной, гладкой поверхности. — Будешь дальше сидеть и пялиться на… змею в террариуме или выпустишь меня? Смирнов про себя посмеялся. Невесело, скорее, нервно. Он еще раз оценил картину маслом, обреченно вздохнул и, опираясь локтями на столешницу, спрятал лицо в ладонях, понадеявшись, что, пока он тут фэйспалмит, она не растворится в воздухе. Перед Роджерсом неудобно будет. А уж перед отцом… Он же теперь его до конца жизни подкалывать будет. — Спрашиваю просто для очистки совести, — он говорил по-прежнему из-под рук. — Есть хоть малейший шанс, что остаток времени до возвращения Стива мы с тобой можем просто поболтать на отвлеченные темы? — Смирнов, не теряя надежды, поднял на нее умоляющий взгляд. — Могу проектор притащить, посмотрим фильм какой-нибудь. Док сказала, тебе можно пюре. Знаешь, типа «Агуша» или «Gerber»… — он продолжал говорить, отдавая себе отчет, что несет полный бред, но лишь для того, чтобы не погружаться снова в это чертово «Молчание ягнят». Он знал, чем все закончится, поэтому просто достал стоящую под столом сумку и стал медленно — одному богу ведомо, что у нее на уме — приближаться к предбокснику. — Что ты задумал, лейтенант? — благодаря прозрачному стеклу Хартманн следила за каждым его движением, успев прийти к выводу, что под одеждой у него не было оружия. По крайней мере, огнестрельного. Насчет вариаций всего остального, включая транквилизаторы, уверенности у нее не было никакой. В сумке же могло быть что угодно. На всякий случай она отступила от шлюза подальше. Смирнов молча зашел в предбоксник, молча набрал код, отменяя протоколы защиты, молча приложил ладонь к сканеру, подтверждая. Когда электроника отключилась и дверь открылась, он, держа руки на виду, аккуратно продвинул сумку по плоскости пола внутрь. — Это всего лишь одежда, расслабься. Наверху холод собачий, поэтому не стесняйся, бери все и побольше. В боковом кармане стратегический запас масок. Толку от них чуть, но мы тут с вас как бы пылинки сдували, так что проявите уважение, Госпожа. Снаружи воздух не фильтруется и не подогревается, а на поверхности так вообще треш — сезонный грипп и прочие казни египетские, — Смирнов улыбнулся. — Ну, что, не передумала? Мое предложение поболтать и посмотреть кино еще в силе, — лейтенант посмотрел на нее, по выражению лица оценил тщетность всех попыток, в который раз убеждаясь, что эта женщина — сам дьявол воплоти, и указал большим пальцем себе за плечо. — Я выйду, чтобы ты оделась. Дверь останется открытой. Ради всего святого, не натвори глупостей… Я вернусь и отвезу тебя, куда скажешь. Идет? Конечно же, он поймал ее уже идущей по коридору уровнем выше нулевого, полностью одетой, с сумкой на плече, где должна была остаться часть шмоток на смену. Смирнов не смог отказать себе в забористом проклятье, быстро нагнал и отобрал сумку. — Я все понимаю: эмансипация, независимость и прочая хрень несусветная… Но хоть сумки нам, мужикам, позволено дотащить до… места назначения, — перехватив поудобнее вторую черную сумку-чемодан, которую взял в кабинете дока, лейтенант притормозил и оценивающе взглянул на масштабы катастрофы. А точнее — приценился к своим возможностям, с учетом занятых рук, успеть ее поймать, если она вдруг рухнет. Ну или хотя бы помочь по ступенькам спуститься, которые всяко требовали больше координации и контроля равновесия, чем ходьба по идеально ровной плоскости в идеальных условиях от стенки до стенки. — К слову о месте назначения. Куда едем? — Что это? — проигнорировав вопрос, Хартманн указала взглядом на вторую сумку. — Небольшой презент тебе лично от доктора Кузьминой, набор «Супердоктор» называется. Мне кажется, здесь собрано с расчетом на месячное полноценное оснащение небольшой сельской больницы, но… с твоими запросами, ручаться не буду. Последний раз спрашиваю, куда тебя вести? Смирнов каждый километр пути ждал, когда же она вырубится от усталости или стрессовых условий. Не то, чтобы он при этом не боялся, что она опять «загрузится» на месяцок-другой, и виноват в этом будет только он, но… ему было по-настоящему некомфортно в закрытом пространстве рядом с этой женщиной. Его тренировали на стрессоустойчивость, учили противодействовать психологическим манипуляциям, и он думал, что преуспел в этом. А сейчас он понятия не имел, что у Хартманн на уме, о чем с ней можно заговорить, чтобы попытаться войти в контакт, разредить обстановку. Похоже, до конца жизни он теперь будет считать себя ссыклом без яиц, потому что… Господи, да еще вчера в это время эта женщина не подавала признаков жизни, а уже сегодня заставила его сесть за руль и вести черти куда глухой ночью! И каким же образом? Она его не шантажировала, не соблазняла, даже не пытала! Она просто сползла с этой треклятой кровати и как поломанный зомби, шаталась по боксу пока не встала столбом по ту сторону треклятого стекла — обритая наголо, тощая, на дрожащих ногах и в этой жуткой больничной рубашке — оживший персонаж голливудской страшилки. И все! И Смирнов на себе прочувствовал безвыходность ситуации, о которых раньше ему доводилось только слышать из чужих уст, тысячу раз сказанных-пересказанных, с приплетенной изрядной долей мистики, которой по долгу профессии он не увлекался. Гидра могла заставить кого угодно сделать, что угодно. Надышавшись морозным воздухом свободы и даже в салоне машины, где на всю работала печка, она заходилась кашлем, должно быть, из-за колоссальной разницы условий среды. Раза три он предлагал ей повернуть назад, пока еще оставался крошечный шанс, что она не заработает воспаление. В первый раз вместо ответа она достала из наружного кармана куртки сложенный пополам листок с оборванным краем, как Смирнов догадался, из ее медицинской папки, осиплым голосом попросила ручку и потом минут десять что-то лихорадочно строчила, прерываясь только на очередные приступы кашля. — Ты специально это делаешь? — на очередной ее попытке выкашлять легкие Смирнов не выдержал. — Себя истязаешь? — Чем жестче условия… — она сложила лист пополам и разгладила линию загиба. Голос сел до невнятного шепота, не добавляя ей уверенности, что собеседник ее понимает. — Тем быстрее включаются компенсаторно-приспособительные механизмы и нарабатывается иммунитет, — она кашлянула в маску. — Принцип «что не убивает — делает сильнее». — Ааа, то есть, хочешь сказать, что мы зря тебя в боксе держали? — Хочу сказать, что всю мою сознательную жизнь это работало именно по вышеупомянутому принципу. Если теперь что-то изменилась, то я пока не знаю, ни что именно, ни насколько. А если я не знаю, то не знает никто. — У нас это называется: сам себя не похвалишь — никто не похвалит, — Смирнов усмехнулся, хотя на самом деле смешного в ситуации было мало. — Что, неужели и узнать не хочется? — Не знать иногда безопаснее, — она проигнорировала вопрос, желая обсудить другое и зная, что иного шанса спросить вот так, с глазу на глаз, без свидетелей, вероятно, больше не представится. — Как ты с этим живешь? — Полагаю, — Смирнов кинул в ее сторону быстрый взгляд, — речь сейчас не о рыжей-бесстыжей морде по кличке Васька, который сегодня днем сожрал полведра рыбы. — Ты понял, о чем речь. — Тайно, — просто ответил лейтенант спустя полминуты наигранно сосредоточенного изучения улетающего под колеса дорожного полотна. — Вполне себе неплохо, вообще-то, — он снова посмотрел на нее. — Не болею, не хандрю, иногда ребят обставляю по показателям ОФП, но не часто, чтоб им обидно не становилось. На память и уровень IQ не жалуюсь. В качестве исключения… пришлось вон недавно одно змеиное гнездо помочь разворошить. При этом еще ни разу не испытывал непреодолимой тяги к мировому господству. Живу, одним словом. Косвенно благодаря тебе. Отец, кстати, тоже на жизнь не жалуется, если тебе интересно, в его то официальные семьдесят семь. Да и не жаловался никогда. В 2:20 через КПП они въехали на закрытую, оцепленную территорию Кроноса. Смирнов периодически продолжал давить косяка на пассажирское сиденье, надеясь, нет, уже не на то, что она отрубится, а хотя бы на то, что она расслабится и перестанет мониторить обстановку, мотая нервы им обоим. Но куда там. Складывалось впечатление, что у ее «батареек» неиссякаемый запас. Вечный двигатель на потусторонней энергии, что б ее! — Жду, когда же ты начнешь пытаться убедить меня, что Стив добровольно проводит свое свободное время здесь, — Хартманн, убежденная, что дрожь от холода помогает ей профессионально скрывать нервозность, отрывисто кивнула на вид из пассажирского окна. — И в мыслях не было. Ты же сама послала Роджерса «туда, не знаю куда, искать то, не знаю что». А он оставил свою напичканную крутой поисковой техникой летающую игрушку здесь, пользуясь тем, что территория этого гадюшника охраняется лучше, чем «Рафт», — поездив кругами и заехав в один из «карманов», образованных разрушениями, Смирнов плавно выжал тормоз. — Руины, которые не грозят обвалом, пока не разбирали. Всю электронику, не относящуюся к системе охлаждения «Яйцеклада», так мы условно назвали лабы ниже нулевого этажа, и реактора, Старк вырубил. Лифты не работают, лестницы частично раскурочены. Мне просто интересно, если я тебя попрошу подождать в машине и не устраивать себе марш-бросок на энное количество этажей вверх, ты расценишь это как заботу о твоем, пока еще не идеальном здоровье, или как подлую попытку использовать твою слабость? — Ты ему позвонил? — Нет, — Смирнов повернул ключ, глуша двигатель. — Я предпочел отсрочить минуту позора, к которой шел всю жизнь до момента… личной встречи. — Хорошо. Тогда пока сиди, — за нарастающим звоном в ушах Хартманн благополучно пропустила все, сказанное после слова «нет». Она стянула перчатку, трясущейся рукой достала старкфон и двумя неприцельными кликами по плоскому экрану набрала первый номер из короткого списка. Раздался один гудок, затем — треск помех, затем — глухая, прозвучавшая как будто бы издалека фраза-скороговорка: «Роджерс. Отбой». И наконец: — Диана? Она промолчала в ответ, зная, что с таким чувствительным микрофоном, помноженным на еще более чувствительный слух Стива, одно только дыхание выдало ее с потрохами. Роджерс по ту сторону сначала слушал и ждал ответа, но, так и не дождавшись, сам длинно и шумно выдохнул. Молча, без ругательств, без упреков. Без матов. Ей живо представилось, как в этот момент он закрывает глаза, как дрожат крепко стиснутые челюсти. — Ты скажешь мне, где ты? — он спросил обманчиво нейтрально, даже спокойно, хотя у нее тоже все еще был не самый худший слух — она уловила нотки безнадежности и разочарования. Накрыв динамик ладонью, она кашлянула в сторону, пытаясь если не полностью избавиться от сипоты, то хотя бы сделать речь понятнее. — Если ты сейчас в Кроносе… — Хартманн кинула недоверчивый взгляд сквозь лобовое стекло на погруженный во мрак и словно переживший ядерный апокалипсис небоскреб, у которого то тут-то там на разных высотах зияли дыры. — То я внизу, на… — она огляделась, беспомощно пытаясь поймать хоть какие-то пространственные ориентиры в фокус плывущего взгляда. — Мы на парковке с восточной стороны, — пришел на помощь Смирнов и, выждав секунду, добавил: — Простите, Капитан. Раздались короткие гудки прерванного соединения. — Ждем, — прошептала Хартманн, наблюдая, как на стекло, одна за другой, ложатся снежинки, больше не сметаемые дворниками. Медленно перекатив голову в сторону водителя, она протянула ему сложенный вдвое лист. — Передай это отцу. Спасибо за все, что вы сделали, — она покачала головой. — Не для меня. Оно, на самом деле, того не стоило. Но вы… ваша семья всегда были единственными, кто стоял между Шмидтом и его властью в этой стране, а значит, потенциально во всем мире. Спасибо за то, что всегда оставались Людьми. — В тебе намного больше от великого доктора Эрскина, чем ты думаешь. Так дед всегда говорил. Зря ты отреклась от отцовской фамилии. Ведь всегда есть что-то среднее в возможности изменить этот мир, что-то между тотальным геноцидом Красного Черепа и твоим желанием похоронить себя заживо. Спрятав письмо во внутренний карман пальто, Смирнов вышел на мороз, хлопнув водительской дверью. Отойдя подальше и сверившись с направлением ветра, чтобы не на машину, вытащил сигарету и прикурил. Ровно через восемь минут после звонка ближний свет фар выхватил из мрака ночи силуэт, который появился точно напротив лобового стекла, обозначая свое появление, но не приближаясь. Роджерса после сыворотки ни у кого, кроме, разве что Халка, язык не повернулся бы назвать маленьким. Сейчас ширины и объема в плечах и по торсу ему знатно добавляла зимняя одежда. В сочетании с ростом под два метра, завывающим, крутящим снежные вихри ветром и окружающей обстановкой постапокалиптики образ создавался весьма и весьма… впечатляющий. Не знай Смирнов его лично, подумал бы, что у него проблемы. Прямо пропорциональные суровому виду противника. — Извини, кэп, — выкинув едва начатую сигарету в ближайший сугроб, он приподнял руки в повинном жесте и медленно вышел в свет фар. — Без применения силы я сделал все, что мог. — Я, кажется, просил не «кэпать» на меня. — Отец предупреждал, что так будет, — Смирнов не искал себе оправдания, он констатировал факт, хотя на оправдания все равно смахивало больше. — Ты не поверил, — лейтенант дежурным жестом протянул ему пачку, на что Роджерс резко отрицательно дернул головой. Не сегодня. — Я поверил в другое, — глаза Стива гневно сверкнули, отразив свет фар. Он посмотрел в направлении лобового стекла, как если бы был уверен, что она сейчас смотрела именно на него, следила за ним с переднего сиденья. — Я поверил в обещание. Он знал, что она слушала. Он знал, что она слышала. Может быть, не все, но это точно должна была. Стоя в свете фар, две мужские фигуры говорили о чем-то еще, но звуки постепенно приглушались, становились все тише и неразборчивее, звучали словно из-под толщи воды. Происходящее снаружи медленно расплывалось, растекаясь по лобовому стеклу красками серо-черной палитры, размывалось тающими снежинками. — Тебя подвести? — голос внезапно прозвучал совсем близко и от этого громко, выдернув ее назад в сознание, вынудив вновь попытаться сконцентрироваться на происходящем в реальности. Голос принадлежал Стиву. Он говорил по-русски. Довольно неплохо, хоть и с акцентом. Она зацепилась за это, думая, что ей по-настоящему любопытно, кто корректировал его звук «р» — он получался особенно правильно. Было холодно. Почти как перед погружением в крио. Она физически ощущала, как под слоями всей бесполезной одежды медленно коченеют мышцы. — Спасибо, я, пожалуй, пешком прогуляюсь, — в интонации слышалась скупая улыбка. — Удачи вам. Ну и… терпения. Собеседники коротко и напряженно хохотнули в один голос над ироничностью предложения и ситуации в целом, ведь лейтенант, кажется, только что отдал Стиву ключи от своей же машины. Они обменялись рукопожатиями и благодарностями, а потом в салон резко ворвался поток холодного ветра одновременно с открывшейся дверью, отрезвляя, снова вытягивая ее из цепкого омута сна, с которым бороться становилось все сложнее. Холодно. Холодно потому, что в неблагоприятных условиях умное тело защищается, включая анабиоз. Но сегодня не тот случай. Спать нельзя. — П… прости, — она пробубнила, на силу разлепляя деревянные губы, а чертов намордник в виде маски и меховая оторочка капюшона безжалостно проглотили все попытки. Получился глухой, неразборчивый набор отдельных звуков. — Прости, я не с… сдержала обещание. Роджерс завел двигатель, спеша прогреть салон. На первый взгляд, она была хорошо одета, хотя, похоже, тепловому комфорту это никак не способствовало. Она свернулась на переднем сиденье в совершенно невообразимую, с учетом объемной одежды, позу, поджав под себя ноги, а руки, со спущенными на ладони рукавами, прижав к груди. Под шапкой и надвинутым до середины лба капюшоном почти не было видно лица. Ремень безопасности, понятное дело, во всем этом плачевном зрелище никак не фигурировал, болтаясь в стороне. Глядя на все это, ругаться резко расхотелось. Да и какой толк? Когда уже все случилось. — По крайней мере, ты здесь, — абсолютно спокойно ответил Стив на ее извинения. Пока шел сюда, он уже успел смириться. Прошла злость, запал перегорел также быстро, как вспыхнул. — А не где-нибудь во Внуково или Шереметьево. И не в небе над океаном. — Мне нужно… нужно в аптеку. «Или в больницу…» — Стив кинул взгляд через зеркало на задние сидения, обнаружив там именно то, что рассчитывал обнаружить. — Уверен, док собрала для тебя что-то получше ассортимента здешних аптек. Хартманн дотянулась непослушной рукой до области губ и сдернула маску. — Мне нужно в аптеку, Стив. В большую. Лучше на аптечный склад. У тебя есть наличные? Стив закрыл глаза, пережидая новый внезапный прилив раздражения и, руля одной рукой, другую сунул во внутренний карман куртки, достав пухлую пачку купюр. Правда, долларов, которые он еще не успел обменять на местные рубли. — Должно хватить, — последовал ответ хриплым шепотом, без пояснения. В пачке банковской фасовки сто долларового номинала было ровно сто купюр. Путем элементарной математики Роджерс легко догадался, что в аптеку ей нужно отнюдь не за безобидной витаминкой. Сжав челюсти, Стив вынужден был лишний раз напомнить себе, что это ради Баки. Все это ради лучшего друга, которому он обязан столь бесконечно многим. Да поможет ему Господь. Совладать с женщиной, которую он по-прежнему так отчаянно плохо понимал. Как в целом, так и в частности.