Я не участвую в войне...

Как позже выяснилось, дорого стоили вовсе не препараты, которые срочно понадобились ей в полтретьего ночи. Дорого стоило купить их без рецепта. Еще дороже — избежать вопросов и гарантировать молчание. Стив изначально решил, что ни грабить, ни вымогать, ни, тем более, угрожать или применять силу он не станет. И ей не позволит. Во-первых, насилие все еще было последним методом, который он стал бы или… позволил бы использовать для достижения личных целей. Во-вторых, он не хотел подставлять Смирновых. В-третьих, он верил, что в их ситуации следовало идти по пути наименьшего сопротивления. Именно его и могли гарантировать деньги. Хотя Роджерсу их «небольшая махинация» по итогу обошлась многим дороже десяти тысяч в родной валюте. — Ты этого… — в силу неискоренимого воспитания Стив по-прежнему считал недопустимым повышать голос на женщину, к тому же, в таком физическом состоянии, да еще и при свидетелях. — Ты не станешь этого делать. Впервые ему стало тяжело придерживаться собственных принципов. — Молчи. Не здесь, — Хартманн бросила ему короткой скороговоркой на английском, трясущимися руками торопясь собрать все пачки, которых она попросила (предварительно показав деньги, разумеется) так много, что они даже не поместились в маленькое окошко выдачи товара. Некоторые валились на пол, на что она неразборчиво ругалась и тихо шипела сквозь стиснутые зубы, зная, что любое лишнее движение, тем более, настолько сложное, как наклон к полу за упавшей пачкой, может оказаться для нее непосильным. — Огромное спасибо за понимание, — как ни в чем не бывало, на русском с едва уловимым акцентом сказала она фармацевту за кассой, когда, наконец, сгребла большую часть упаковок в один невзрачный целлофановый пакет. Стивом не осталось незамеченным, что ее взгляд продолжил метался в пространстве, обшаривая выставленный в стеклянных витринах ассортимент, словно в довесок к уже купленному она внезапно решила взять что-то еще. — Тесты, — выдохнула она, пытаясь смотреть прямо перед собой и держась одной рукой за витрину, что Стиву казалось не очень практичным, но пока он заставлял себя не вмешиваться. — Добавьте к чеку тесты на беременность. По одному от всех производителей, которые у вас есть. В лице человека напротив (Роджерс испытал необъяснимое облегчение, когда фармацевтом оказался мужчина; это ненамного, но все же упрощало его сделку с совестью) он читал растущее сомнение, впрочем, весьма оперативно подавляемое и тщательно скрываемое. Ему заплатили деньги не за вопросы. Тем не менее, Стив, у которого не вращались долларовые значки перед глазами, прекрасно понимал, что банальную адекватность даже в этом случае никто не отменял, ведь деньги в руках психопатов резко теряют как свою ценность, так и свою привлекательность. Тут нужно было что-то еще… Доля убедительности? Демонстрация, что все под контролем? Подтверждение, что слова странной покупательницы имеют смысл? Что это не бредовая идея, не прихоть и не женский каприз, который вполне мог обернуться для продавца тюрьмой. Стиву хотелось с этим покончить как можно быстрее. Но крутящаяся на языке русская фраза: «Делайте, как она говорит», — казалась ему в корне неверной по своей формулировке и по смысловой окраске выбранных слов. Суть подходила, но… что-то в ней было не то, а на более правильный аналог его знаний языка резко перестало хватать. В конце концов, Роджерс решил, что подтверждающего кивка будет вполне достаточно. Он сдержано кивнул, мол, пакуйте и тесты тоже, и вообще все, что она попросит. При этом Стив осторожно подступил к ней почти вплотную, приобнял и, склонившись к уху, прошептал: — Прошу, иди в машину. Я разберусь. Конечно! Конечно же, никуда она не ушла. Она даже не позволила ему забрать пакеты. Отчеканив идеальное русское: «Благодарю за сотрудничество!» — она развернулась в направлении выхода, с заметной глазу Стива неуверенностью отрываясь от страхующей опоры, покачнувшись на нетвердых ногах и, успев пройти еще буквально пару метров, споткнулась на ровном месте и стала медленно оседать. Зашуршали выскользнувшие из резко ослабевших рук пакеты. — Диана! — моментально подскочивший Стив едва успел ее поймать. — Эй! — обхватив поперек за талию, он накрепко прижал бесчувственное тело к себе. Откинув ее голову себе на плечо, бережно провел по фарфорово-бледной щеке. Не похлопал даже, просто провел, потрогал, ощупал… Рванул вниз замок на куртке, залез пальцами в складки одежды, отчаянно пытаясь добраться до точки пульса на шее. — Дьявол! — Может, «Скорую» вызвать? — раздался неуверенный голос сзади, но Роджерс проигнорировал его, весь обратившись в слух и тактильные ощущения. Ну же! Раз. Два. Три… За десять секунд, показавшихся вечностью, Стив насчитал всего пять ударов. Еще секунды полторы у него ушло, на то, чтобы оценить ситуацию, принять решение и выдать вслух ответ на заданный вопрос. — Благодарю, не нужно, — произнес Роджерс на русском, понадеявшись, что получилось достаточно разборчиво, потому что контролировать акцент в экстренных ситуациях у него по-прежнему получалось плохо. Ему бы обернуться проверить реакцию единственного свидетеля, но возможности не было. Продолжая одной рукой удерживать ее голову у своего плеча, другой Стив подхватил под коленями и, распахнув дверь ударом ноги, быстрым шагом, переходящим на бег, направился к машине. Самой логичной и единственно правильной мыслью было уложить ее на задние сидения, но так, сидя за рулем, он не сможет отслеживать ее состояние. Поэтому, максимально опустив назад переднее пассажирское, Стив все же усадил ее именно в него, пристегнув ремнем безопасности и предусмотрительно уложив голову набок, на всякий случай, чтобы не возникло трудностей с дыханием. Поднес тыльную сторону ладони к носу, к губам, снова убедился в наличии пульса, еще раз потормошил, потрогал за щеки, за руки… Пальцы были совершенно белые и ледяные, как, судя по всему, и вся она целиком. Дыхание ощущалось поверхностным, редким. Пульс замедлился до тридцати в минуту… «Соображай, Роджерс! Ну же!» Никаких физических повреждений она не получала. Будучи у него на виду все время с тех пор, как Смирнов передал ему эстафету, она не принимала никаких препаратов. Если бы это был вирус или… любая другая, успевшая прилипнуть к ослабленному иммунитету зараза — ситуация наблюдалась бы в корне обратная, у нее был бы жар, а пока что все симптомы говорили за гипотермию. И в этом была своя, возможно, только Стиву, ей самой и Баки, знал бы он о происходящем, понятная логика. Ведь только их тела реагировали на критические условия, которых не удавалось по тем или иным причинам избежать, подобным образом. Так с ним случилось в той Валькирии, из которой он не мог выбраться и… с Баки в Альпийском ущелье. Роджерс выругался в мыслях, забыв, что ратовал за чистоту речи. Сделать, как правильно, или как должно, при том, что оно в корне неправильно? Его вечный выбор. Его проклятье, которое однажды сведет его или с ума, или в могилу. Стив знал, что должен был замести следы и убедиться, что произошедшее нигде не всплывет. Он должен был вернуться и забрать все чертовы коробки, потому что она ведь не успокоится. Она придет за ними снова. В другое место, искушать на преступление другого человека, который, вполне возможно, окажется менее нуждающимся в деньгах, а значит, менее сговорчивым… или более принципиальным и неукоснительно соблюдающим закон. Схватив с приборной панели вторую часть денег из поделенной надвое пачки, Роджерс уже смирился, что… нет, не много. Что за молчание зачастую приходится платить несоразмерные цене приобретенного товара суммы. В этом суть нелегальной торговли. Вернувшись в аптеку, Стив без единого комментария собрал рассыпанные по пути от кассы до двери коробки, соображая краем сознания, что либо времени прошло действительно мало и парень просто не успел все убрать, либо он ждал, что Роджерс непременно вернется. Стив также молча снова подошел к кассе и, тактично прикрыв ладонью, положил на монетницу для сдачи еще пять тысяч. Конечно, в понимании человека за стойкой деньги вполне могли оказаться фальшивыми, но Роджерс по взгляду читал — соблазн перевешивал все сомнения и даже голос совести. И пусть. Сегодня Стив не собирался сетовать на мелочность людей и продажность современного общества. В конце концов, сегодня он сам оказался тем, кто склонял к преступлению. — Это за то, чтобы вы навсегда забыли о случившемся, — пояснил Стив и медленно убрал руку с полпачки, небрежно дернув плечом чуть назад и в сторону. — Вместо камеры у вас муляж, так что доказательств все равно не будет. — Мифепрекс и Мироют. Это препараты для… химического прерывания беременности. И этих доз, — фармацевт неуверенно кивнул на переполненные пакеты, — за глаза хватит, чтобы стерилизовать женское население небольшой африканской страны. — Спасибо, я приму к сведенью, — Роджерс продолжил давить на парня взглядом. — Но заплатили вам не за советы и, уж тем более, не за вопросы, — Стив оглянулся на одну из витрин, где до этого приметил нужное, указав направление пальцем. Из всей бесконечности названий он наугад выбрал то, что было написано латиницей и легче всего читалось. — «Nutrilon», детская смесь от нуля до шести, дайте, пожалуйста. Одну… коробку, — для уверенности в том, что донес суть, Роджерс продублировал цифру жестом, показав один палец. — Спасибо. Но даже после повторного визита к свидетелю у него все еще не было полной уверенности в том, что инцидент не выйдет за пределы этого невзрачного помещения с вывеской «Аптека 24 часа», расположенного на первом этаже многоквартирного жилого дома. Но и других возможностей убеждаться и перепроверять у него тоже не было. Он и так потратил, возможно, слишком много времени. Когда они, наконец, добрались до квартиры, Роджерс насчитал всего двадцать пять ударов в минуту. Он даже дверь, как следует, не закрыл и не проверил периметр, сходу занявшись ею. До этого он никогда не пользовался второй, спальной комнатой в квартире. А вот теперь принес сюда ее, как есть, прямо в одежде и обуви уложив на застланную кровать. Насколько позволяло судить его собственное восприятие, в квартире было достаточно тепло. Но это для него, в его нормальном физическом состоянии. Для человека на грани гипотермической комы этого явно было недостаточно. Роджерс адекватно понимал, что если срочно не остановит процесс охлаждения, к утру будет иметь дело с глубоким анабиозом — криосном без криокапсулы. И это будет уже совершенно не его уровень. — Диана, — он громко позвал ее по имени, занятый параллельно тем, что освобождал безвольное тело от верхнего, сильнее всего мешающего любым манипуляциям и сковывающего движения слоя одежды. Все чаще ему хотелось сократить полное имя, назвать ее как-нибудь помягче, на что, она, возможно, реагировала бы лучше. Но он не смел. Как и назвать ее настоящим именем, зная, что это была привилегия Черепа — пенять ей ее происхождением. Стив не собирался ему уподобляться. — Диана, очнись! — он потряс ее за плечо. Совсем легко похлопал по щекам, пытаясь заставить тело реагировать на внешний раздражитель. — Ну же, давай! Самому ему стремительно становилось жарко во всей уличной одежде посреди отапливаемого помещения. Нервы давали о себе знать. Скинув с себя пуховик, Стив расшнуровал на ней ботинки, не без сложностей, но все же с ювелирной аккуратностью стянув их и бросив… куда-то туда же, где бесформенной кучей валялись их куртки. Ноги остались ледяными даже после того, как Стив попытался их растереть. Шапку, с предусмотрительно плотной вокруг лба резинкой и надписью на ней «Supreme» он снимать не стал, только надвинул еще сильнее, чтобы она гарантировано не соскользнула. Пошарив рукой по свободной половине кровати, Роджерс стянул на одну сторону часть покрывала и укутал ее сверху по самую шею, убедившись лишь в том, чтобы ничто не мешало дыханию. Сегодня справедливость восторжествовала для всех тех, кто, когда-либо желая ему добра, пострадал от его упрямства. Сейчас он сам оказался на их месте и мог с уверенностью сказать, что это чертовски паршиво. Об этом Стив признался вслух. — Вообще, не завидую я Баки. Сперва ему меня вечно приходилось из передряг доставать. А теперь появилась ты, оказавшись точно такой же, только еще хуже, потому что я в пору до сыворотки хотя бы достойно сопротивляться не мог. Кстати о Баки… Так, за монологом без ответа, в напряженном ожидании прошло еще пятнадцать минут. Пульс участился до тридцати пяти. Роджерс счел это хорошим знаком с крайне неплохой динамикой. Почти все время он продолжил говорить, чтобы обозначить, в случае чего, свое местоположение в квартире, рассказывая тишине и пустоте, что успел узнать насчет Баки. Стив пошел в ванную, которой ни разу не пользовался, не считая умывальника, предпочитая душ на «объекте», быстро ополоснул видавшую виды керамику и, кинув пробку в водослив, выкрутил горячий вентиль на максимум. Зашумела вода. Дальше он все-таки озаботился закрыть входную дверь, представив на секунду, какую тираду залепил бы ему Баки за такое наплевательское отношение к безопасности. Он проверил замки и даже закрылся на цепочку, чего раньше не делал, считая, что это для параноиков, ну, или для детей. Обошел всю квартиру по периметру, кинув сканирующий взгляд в каждое окно. Было начало четвертого, район еще спал, все припаркованные во дворе машины оставались на месте… Задернув шторы, Роджерс запоздало сообразил, что единственный раз, когда на машине, он припарковался, как мудак, криво-косо прямо на тротуаре. И пусть его негласно простят за это, но исправить ситуацию сейчас у него возможности не было. Из-за спешки и отсутствия дополнительной пары рук все сумки и аптечные покупки пришлось оставить там же, в косо припаркованной машине, так что проверить содержимое заветного «тревожного чемоданчика», собранного Кузьминой на наличие, например, очищенной воды, которая сейчас пришлась бы очень кстати, он не мог. Оставлять ее без присмотра Роджерс не собирался впредь даже на пять минут. Пришлось набрать водопроводной воды прямо из крана. Благо чайник был чистым — Стив им пользовался всего раз или два. Он прокипятил воду дважды. Еще до повторного щелчка электрочайника вернулся в комнату, нашел в карманах своего пуховика все, что удалось в них унести, включая коробку с детской смесью, которая и заняла больше всего места. Вернувшись на кухню, внимательно изучил инструкцию, в которой — хвала небесам — кроме сплошного текста на русском, имелись предельно понятные цифры. В уме прикинув коэффициенты, весьма приблизительно рассчитал нужный… Когда Роджерс вернулся в комнату с кружкой-пиалой в руках — ничего лучше он так и не нашел — она уже сидела на кровати, завернувшись в кокон из покрывала, и смотрела в одну точку прямо перед собой немигающим взглядом. Ее трясло, и Стив счёл это хорошим знаком в пользу того, что теперь ее тело хотя бы адекватно реагировало, пытаясь температуру повысить, а не понизить. — Ты не отвез… м… меня… в больницу, — просипела она без голоса и выражения, скорее, просто констатируя факт, сквозь стучащие зубы. — И на… назад… не отвез. Роджерс только многозначительно хмыкнул в ответ. Он мог быть неопытным, но явно не пропащим дураком. В местной клинике о тонкостях ее состоянии не имели бы ни малейшего понятия. А от Кузьминой она бы снова попыталась сбежать, рискуя нарушить секретность, которую все они так старательно поддерживали. Рискуя, опять же, подставить Смирновых. Стив все эти вероятные развития событий учел, принимая решение, которое могло бы запросто оказаться фатальным, если бы он ошибся хоть в одном из своих умозаключений насчет ее состояния. Естественно, вслух Стив об этом не признался. — Твой организм, из-за периода восстановления, должно быть, расходует энергию слишком быстро. Если не восполнять, у тела не остается сил поддерживать гомеостаз, и оно стремиться минимизировать энерготраты тем, что критически замедляет все процессы, погружая тебя… в естественный аналог крио, — Роджерс подсел к ней ближе, протягивая кружку с разведенной молочной смесью, готовый придерживать ее и, если понадобится, помочь пить. — Это детское питание. Я, конечно, не уверен, что оно полностью подходит, но… — Откуда ты вообще… обо всем этом узнал? — медленно, заметно подтормаживая с ответными реакциями и все ещё дрожа всем телом, она повернула голову в его направлении. — Книжек начитался, — просто ответил Стив, вопреки собственным установкам на уважение к личному пространству придвигаясь еще ближе и поднося кружку почти к самым ее губам. Не помешала бы коктейльная трубочка, но таковой не имелось. В сороковых, когда мать отпаивала его во время болезни, ни о каких трубочках уж точно речи не шло, так что у Роджерса имелось весьма неплохое представление, как напоить ослабленного человека из обычной кружки, без всяких вспомогательных средств. — И, включив мозги, прикинул, каким образом написанное в них… применимо к нашей действительности. Давай, — Стив призвал не отвлекаться, — тебе нужно это выпить. Осторожно… Вот так. Я держу… Помощь понадобилась только на первые пару глотков, дальше Роджерс был вежливо, без единого лишнего слова, изгнан из личного пространства. Вполне заслужено, так что Стив ничуть не возражал, лишь только убедившись, что она сама крепко держит кружку. — Спасибо, — вставила она между глотками, старательно избегая встречи взглядов. — Спасибо, что ты… здесь. Сказано было весьма и весьма двояко, но Роджерс был убежден, что понял правильно. Знать бы еще, сколько искренности у этой ее благодарности и не обесценит ли она ее буквально следующим же своим решением, в процессе принятия которого Стиву не позволено будет участвовать. — Я набрал горячую ванну, — он неопределенно махнул рукой в сторону коридора. — Думал, что если тебя не согреют одеяла… — Стиву, с учетом всего, что ему приходилось делать, пока она была в коме, впервые стало настолько — до хлынувшего в лицо жара, до спертого дыхания — неловко. — Прости, — он не выдержал, позорно отвернулся, глубоко и жадно вдыхая, как если бы это отвратительное, невесть откуда взявшееся чувство стыда грозило его задушить. — Рук не хватало, да и все мы, кроме Кузьминой, были мужчинами. Мне жаль, что все так, прости. — И мне, на самом деле, очень жаль, Стив, — ее голос вновь окреп, звучал громче и увереннее. — Хотя мне и не в первой раздеваться перед мужчинами, мне жаль, что в этот раз это был ты. Ты этого делать не должен был. Всего этого, — свободной рукой она попыталась весьма примерно показать масштабы. — И теперь… сидеть здесь тоже не должен. И я сейчас спрошу тебя о том, что тебя разозлит, заставив думать, что ни черта мне не жаль и что я издеваюсь. Над тобой, над собой… — она поймала его взгляд. — Ты забрал препараты из аптеки? — она резко подалась вперед, хватая его за руку. — Пожалуйста, Роджерс, скажи, что ты не выкинул на ветер десять штук и забрал их?! Дело было вовсе не в потраченных деньгах. И даже не в потенциально отвратительном Стиву назначении этих злосчастных пилюль. Дело было в том, что, при всей отвратительности и неотвратимости последствий, Роджерс не считал себя вправе такое решать. Он мыслил все еще тем своим умом из прошлого века, пытаясь заставить себя поверить, что это не его дело. Если совсем уж откровенно, не его уровень знаний. Как в медицине, так и в личной жизни. В конце концов, Стив не хотел… На самом деле, конечно, хотел, но знал, что не должен был покушаться на ее право выбора. — Стив! — она требовала ответа. — Забрал, — наконец, признался Стив, высвобождая руку из хватки. Жест получился резче и грубее, чем он планировал. — Но мы об этом еще поговорим. Прими пока ванну, а я спущусь к машине за… — О чем ты собрался разговаривать, Стив?! — ее голос окреп до полноценного крика, которого, Роджерс, признаться не ожидал. Не так резко. — Это не твое дело! Ты не имеешь… При всем терпении, которое Стив старательно из себя выжимал, ему тоже было, что сказать. — Имею, — он парировал, выставляя вперед раскрытую ладонь и мешая ей вскочить с кровати. — И это именно мое дело. Потому что тебя доставали с того света на… моих, — Стив вынужденно повысил голос, делая акцент, — глазах. И пока здесь нет Баки, пока он понятия не имеет, что ты жива, я не позволю тебе снова рисковать себя угробить, толком не разобравшись, что с тобой происходит и не имея никаких… слышишь, никаких оснований считать, что прерывание беременности тебя не убьет. Вот прямо здесь же. Потому что это именно то, благодаря чему ты жива. — Да что ты вообще знаешь, Роджерс? Думаешь, книжки сделали из тебя святило науки?! — по безусловной привычке она хотела запустить руку себе в волосы, а получилось только сорвать шапку, оцарапав голый скальп. — Ты же понятия не имеешь, что это… и от кого оно! Я не хотела этого! Я не хочу растить в себе этого… монстра! Когда до Роджерса дошел смысл заявленнного в полном его содержании, он отпрянул так резко, словно получил удар наотмашь. То же выражение мнимой пощечины красноречиво отразилось у него на лице, а в раскрывшихся широко глазах застыло… нечто воистину ужасное, что в миг заставило Хартманн интуитивно прикусить язык. И пусть ярость и страх еще клокотали внутри, еще были достаточно сильны, чтобы затмевать голос разума, она замолчала. Обхватив колени руками, прижалась к изголовью. Какое-то время его мозг еще переваривал информацию, отчаянно пытаясь как-то переиначить, найти другой смысл… А потом ему просто захотелось исчезнуть, раствориться, перестать существовать, что угодно, лишь бы избавить ее от своего присутствия. Навсегда. В тот самый момент, когда Стиву казалось, что он больше никогда в жизни не посмеет с ней заговорить, слова каким-то чудом сами нашлись и сами вырвались наружу из парализованной ужасом осознания гортани. Удивительно четкие, правильные и, самое главное, нужные: — Я их оставил в машине, — Стив тряхнул головой, отчаянно пытаясь прийти в себя. — Я… я принесу, — подорвавшись с кровати так резко, будто она огнем полыхала, Роджерс схватил свой пуховик и прямо на пол вытряс все содержимое карманов — там было несколько тестов. Он собрал упаковки с пола, но в руки отдавать не стал, положил на тумбочку рядом. — Вот. Остальное я сейчас принесу, — и он сорвался в коридор, прокричав еще раз: — Я все принесу! Чуть ли не кубарем слетев по лестнице, Стив пропустил тот момент, когда оказался в машине, припаркованной с другой стороны дома. Захлопнув водительскую дверь, он какое-то время просто сидел, словно оглушенный, потом просто медленно опустил голову на рулевое колесо. Хотел побиться, но напоминание самому себе, что это чужая собственность, его остановило. Пульс грохотал в висках, хотя тому совершенно не было физических причин. То-то и оно, что лишь физических. Мир Роджерса в очередной раз оказался перевернут с ног на голову. «Ты же понятия не имеешь, что это и от кого оно! Я не хотела этого!» От кого оно… Стив возненавидел себя за слепоту, за идиотизм, за собственную зацикленность на идеях, которая его же и погубит. Уже погубила. Возвращаясь по цепочке умозаключений назад во времени, отматывая назад событие за событием, день за днем, чтобы добраться до того, которое все определило, Стив так и не нашел объяснения — почему?! С чего вообще в его воспаленном мозгу взялась идея, что это — Баки? Что это именно он и никто кроме него, имел отношение к ее… состоянию. Термин «беременность» больше не казался ему ни правильным, ни хотя бы просто терпимым. Все, что у них было — это рабочие предположения, догадки… Они не обсуждали это с ней лично и ее лично… не спрашивали. Ни о том — кто, ни о том — когда, ни… о Господи, сколько же теперь зияло дыр в том, что раньше не то что вопросов, даже сомнений не вызывало, даже зачатков мыслей о том, что… …вовсе не Баки мог оказаться отцом. И вовсе это случилось не по согласию и даже не по случайности. Роджерс был в его голове, Шмидт сам ему позволил там быть и знать его мысли, его бредовые идеи. Идея с вирусом — это так, побочный проект, лишь попытка занять время. А на самом деле всё, что он когда-либо хотел, апофеоз его личного безумия — это возможность создать, зачать… ребенка, стать родоначальником новой расы сверхлюдей — Homo Superior. Он не был способен на это в прежних телах, но, создав себе тело по его — Роджерса — образу и подобию, на основе его стабильной генетической структуры… он был способен на что угодно. Речь о точном сроке никогда не шла. Напрямую Стив никогда не спрашивал. Не успел. И не был уверен, что ему позволено это знать… А ведь это вполне могло случится там, в бесконечных лабиринтах Кроноса, куда она заведомо не собиралась идти вместе с Баки и где никто бы не услышал ее криков. Прикрыв рукой рот, чтобы сдержать собственный вопль отвращения, Роджерс поднял взгляд на свое отражение в зеркале и прошептал без голоса: — Боже мой. Роджерс умчался, как смерч, саданув дверью так, что со стен запросто могла осыпаться штукатурка. Она и осыпалась, наверняка, просто Харманн в этот момент свернулась на кровати в комнате и о происходящем могла лишь догадываться. Когда злость на Стива за его зубодробительную правильность окончательно в ней улеглась, она заново проиграла все случившееся у себя в голове. Теперь его реакция по-настоящему ее озадачила. Столь стремительной перемены и полной сговорчивости от него она не ожидала. Она о ней не просила, потому что покорный Стив, молча сыплющий голову пеплом и вторящий: «Да, мэм. Есть, мэм. Я все сделаю, как вы сказали, мэм!» — это ни разу не Стив. Это кто-то другой. С чего вдруг он так шарахнулся от нее? И почему сбежал? Ведь это совершенно не в его стиле. Она заново проговорила все, сказанное ему. Мысленно, затем вслух, ища тот самый скрытый смысл, заставивший самого Стивена Роджерса побледнеть и трусливо сбежать. Но она, правда, не могла понять, что такого сказала. Правду? Но ведь кэп по жизни был поборником правды, что ему так сильно не понравилось? Прошло время. Возвращаться он не торопился. Хартманн, задумчиво покручивая в руке упаковку с тест-полоской, решила, что, чтобы там у него не стряслось, он заслужил право побыть один, без необходимости подбирать ей слюни, поить, кормить и так далее по целому списку всего неприглядного, на что он непонятно зачем подрядился. Хотя… почему же непонятно? Это же Стив Роджерс! Это же тот самый Стиви из рассказов Джеймса, который на что угодно подпишется, особенно, если будет чувствовать за собой вину. А уж той самой мистической вины ему было не занимать. Вода в ванне остывала. А Хартманн была вполне способна обслужить себя сама. Типичная ванная советской планировки, претерпевшая крайне мало изменений с той поры. Но сантехника не текла и не заржавела, а керамика нигде не потрескалась. Зеркало над умывальником было маленьким, только для лица, уже успевшим запотеть от горячей воды. Хорошо. Она не хотела смотреть на себя сейчас. Не хотела видеть таким свое тело, зная, что вид в отражении явно не добавит ей психологической стабильности или чувства уверенности, что из этого кошмара вообще существует выход. Шмотка за шмоткой, стянув с себя всю одежду, она медленно, давая телу минимальное время свыкнуться с контрастом, погрузилась в горячую воду. Спустя почти два часа стрелки настенных часов напротив кровати медленно подползали к шести утра, гипнотизируя ее сонный взгляд. Милосердно оставленная в одиночестве проститься с заведомо глупой, но все же надеждой, выплакав и выкричав все накопившееся еще после первого положительно теста, она чувствовала себя морально выжатой до капли, выпотрошенной на живую и абсолютно пустой. Снаружи еще было темно, выл ветер. Хотелось спать. Или даже не так — хотелось исчезнуть. Просто не быть. Роджерс ушел, не сказав, ни куда, ни собирался ли вернуться. Бес его дернул? Секундная стрелка бежала по часовой в замкнутом круге. Глаза слипались. Хотелось спать. И чтобы закончился кошмар. Нестерпимо, до удушливых слез хотелось уткнуться носом в горячую спину, где-нибудь на стыке плоти с металлом и просто исчезнуть из этой реальности. Хотя бы на сутки. Ей ничего не снилось. Секундная стрелка бежала по часовой в замкнутом круге. Часовая успела неуловимо переместиться и теперь застыла где-то между восьмым и девятым делением. За неплотными шторами светало. Все еще выл ветер. Сначала ей показалось, что ее что-то разбудило, какой-то неуловимо, интуитивно знакомый звук, значимый достаточно, чтобы выдернуть ее даже из глубокого сна. Она лежала какое-то время ничком, прислушиваясь к происходящему и перестав даже дышать, но звук не повторился. Было тихо. Да и звучал ли он вообще — этот звук, или это всего лишь ветер снаружи? Она медленно перекатила голову по подушке, и ее взгляд замер на ближайшей к ней прикроватной тумбочке. Ровными столбиками в несколько идеальных рядов (и вот же нечего ему было делать) на ней оказались сложены пачки с таблетками. Ее первая реакция — странно. Она поморщилась от закравшегося в подсознание нехорошего предчувствия и медленно протянула руку к верхней пачке. С растущим недоумением взвесила ее в руке, развернула зеленой надписью к себе… Мифепрекс. 3 таблетки по 200 мг. Для приема внутрь. И в пачке действительно было все ее содержимое — блистер на три ячейки и инструкция-вкладыш. То же, что и во всех аккуратно сложенных пачках. Она как раз пыталась найти подходящее объяснение, почему Стив так резко решил пойти на попятную, ведь она была уверена, что он непременно попытается ее отговорить, когда звук, разбудивший ее, повторился вновь. И… да, это был именно тот звук, под который ей часто приходилось просыпаться ночами — задавленный всхлип, эхо из чужой Вселенной ночных кошмаров, портал в которую закрыт для каждого, кроме собственно ее творца и обитателя. Насильно вытащив себя из-под теплого одеяла, Хартманн натянула на голое тело вчерашний свитер и байковые спортивки — другой одежды у нее все равно не было. Сгребла столбик пачек с тумбочки и, стараясь быть как можно тише, поплелась на кухню. Невнятные всхлипы постепенно превращались в придушенные, то ли подушкой, то ли рукой, стоны. Она пыталась не слушать и не реагировать, по опыту зная, что это далеко не всегда правильно и нужно — трогать человека, по умолчанию ставя его перед фактом, что он что-то обязан объяснять, раз его застали в такой момент, когда он вышел один на один со своей тенью, с озверевшими демонами из потемок своей души. Она чувствовала за собой право, нелегко и далеко не с одного раза заслуженное, трогать Баки в такие моменты. О Стиве и его бесах она ничего не знала. На кухне, в ящике рядом с мойкой она весьма ожидаемо обнаружила стандартную бытовую утварь: лоток со столовыми приборами, топорик для мяса, деревянную давилку для пюре. Она выдавила из блистеров прямо на столешницу таблетки сразу из трех упаковок и каждую растерла в порошок давилкой. Вылила из найденной в нижнем шкафчике бутылки недопитую минералку, наполнила ее заново водой из-под крана и, подставив узкое бутылочное горлышко под край столешницы, ребром ладони начала аккуратно ссыпать в него порошок. От резкого пронзительного вопля рука дрогнула, и часть дозы просыпалась мимо. Ей отчетливо услышалось имя, в связке с отрицанием. Хартманн подняла бутылку до уровня глаз, разглядывая белый осадок на дне. Закрутив крышку, она сильно встряхнула бутылку и потом еще какое-то время продолжила трясти, думая о том, как отчаянно мало у нее времени. И никаких гарантий, что это сработает, раз до сих пор не сработало все остальное, куда более действенное и намного более летальное по своей сути. Но, во всяком случае, сейчас она еще могла что-то сделать в одиночку. Упустит этот момент, подождет еще пару дней — и простыми таблетками делу будет уже не помочь, придется привлекать кого-то со стороны, придется кому-то довериться, а как раз с доверием у нее были серьезные проблемы. Особенно, если касалось напрямую ее тела и ее здоровья. Отчаянно мало времени на то, чтобы окончательно закрыть вопрос нежелательной беременности, которой не должно было случиться. Дальше — искать Баки. А это не то, что сходить на соседнюю улицу и поспрашивать местную шпану. Даже для нее. Придется снова куда-то лететь, за кем-то или от кого-то бежать, снова гоняться за информацией и, вполне вероятно, платить за нее. Кому-то помогать, а кого-то убивать. У нее не было времени сидеть и жалеть себя. Или… жалеть Стива, вытаскивая его из кошмаров, но… Черт! Из соседней комнаты раздался очередной душевынимающий крик. Она была убеждена, что Роджерс умел спать тихо, даже в кошмарах, но теперь, вероятно, все осложнилось, кошмары стали хуже, его защиту прорвало, и он потерял контроль. И очень могло быть, что она к этому напрямую причастна, потому что он торчал здесь целый чертов месяц — в чужой стране, вынужденный доверится чужим людям, скрываясь от своих. Наверняка, у него даже не было времени толком прийти в себя после всего, что сделал с ним Шмидт, а она была уверена — сукин сын очень старался… — Черт. Черт-черт-черт!!! Мало времени. Но из того что есть, ей придется выделить час… вероятно, не один, а может быть и целый день, чтобы поговорить о том, что произошло. Обо всем. Иначе кто-то из них застрянет здесь. — Баки, неееет! Хартманн отставила бутылку, взяла из серванта чистый стакан и подставила его под кран, налив холодной воды. Она шла в его комнату медленно, крадучись, как если бы там, в засаде, таились враги. Они и таились. Ночные кошмары, пусть даже чужие, особенно чужие, порой были куда опаснее реальных врагов. Реальных она знала и умела с ними справляться. — Стив! — еще от самой двери она громко позвала его по имени, меньше всего желая, чтобы ее появление стало для Роджерса неожиданностью. — Стив, проснись! На какое-то время она так и застыла в дверном проеме, со стаканом в руках. Комната была небольшая. В ней оказалось темнее, чем в остальных частях квартиры, потому что плотные бархатные шторы на окне с балконом были плотно задернуты и света не пропускали. Судя по интерьеру, здесь предполагался зал. Ещё одно доказательство в пользу того, что квартира была больше жилая, чем консперативная, для побывки на одну ночь. Телевизор, журнальный стол… У противоположной от двери стены стоял большой кожаный диван. На нем то Роджерс и решил уместить все свои шесть футов с мелочью — содрогающиеся в кошмаре, готовые к борьбе с невидимым врагом. Недостаток места в сочетании с необходимостью группировать тело, чтобы поместиться, создавали эффект замкнутости, что это ещё сильнее усугубляло ситуацию. Хартманн огляделась. Стена, на которой висела небольшая плазма, была увешана рисунками, большей частью анатомическими, но проглядывали и другие, какими-то вырезками, опять же, на медицинские темы, пометками — так, что за всей этой пестрой «стенгазетой» совсем не было видно обоев. — Боги, Роджерс, ну ты и запарился, — окончательно поборов сомнения и стряхнув с себя нерешительность, Хартманн приблизилась к дивану. — Стив! Именно в тот момент, когда она уже собиралась потормошить его за плечо, он резко развернулся с правого бока на спину, неосознанно откинув в сторону руку, как если бы гнал кого-то прочь, и застонал: — Не трогай… Н-нет! Не смей… — Стив, ну все, проснись! — побоявшись трогать за руку, чтобы не спровоцировать на удар, она на всякий случай встала в изголовье, у подлокотника и, присев на корточки, чтобы не возвышаться, осторожно погладила наморщенный от напряжения, покрытый испариной лоб. — Проснись… — Не трогай ее! — он выкрикнул поистине страшным голосом, в который была вложена вся немалая угроза, сокрытая в отчаянно сопротивляющемся теле, и резко распахнул глаза, после чего кубарем скатился с дивана и оказался на ногах в нескольких метрах от нее раньше, чем она успела моргнуть и вообще сообразить, что произошло. Он и сам, кажется, не совсем понял, долю секунды еще стоял, глядя растеряно, расфокусировано, хотя во всей его позе угадывалась готовность к борьбе — корпус вперед, правая нога слегка назад, руки согнуты в локтях и выставлены вперед для защиты корпуса. Осталось сжать кулаки и атаковать.  — Все нормально. Нормально. Это просто кошмар, — она предприняла первую, пробную попытку его успокоить, еще не уверенная, чего именно ожидать. Она ошиблась. Он не сжал кулаки. Он раскрыл ладони и выставил их вперед, словно показывая, что безоружен или… пытаясь по-своему дать понять, что образованное между ними расстояние лучше не сокращать. — Я тебя… — дышал он тяжело, загнанно, словно только что не спал, а бежал марафон, при этом продолжая показывать ей пустые ладони и… пятиться назад. Голос звучал сорванным полушепотом. — Я тебя не трону. Не трону, слышишь? — Слышу, — она попыталась смягчить голос, чтобы через него попытаться передать ему немного своего спокойствия и уверенности в том, что все в порядке, что она верит и знает — не тронет. — Все хорошо, — Хартманн сделала медленный, осторожный шаг ему навстречу, давая время ему осознать ее действия, и также медленно, чуть нерешительно, протянула ему стакан. — Вот, держи. Выпей медленно, небольшими глотками. Он так срывал себе горло криками, что ему сейчас будет очень кстати сделать глоток — она знала, каково это. У нее имелось достаточно практики в подобных делах, чтобы она даже успела выработать собственный алгоритм первой помощи. Передавая ему стакан, который Роджерс отчетливо заметно не хотел брать, также как и подпускать ее к себе близко, Хартманн заметила, что его колотит. Волоски на руках стояли дыбом, а уровень воды в стакане плескался, будто в руке у пьянчуги с похмелья. Всякое было, конечно, но она думала, что капитанский самоконтроль не позволяет настолько… глубоких погружений. Что ж, ошиблась видимо. Роджерс осушил стакан, кажется, в один глоток. — Прости, — он отвернулся от нее к окну, хотя оно было занавешено, и что он хотел в нем увидеть — непонятно. — Прости, что тебе пришлось ко мне приближаться. — Что? — еще не до конца оценив его связь с реальностью, она решила пока на сближение не идти. — Все понятно, похоже, ты еще не проснулся… Раздался треск. За ним — мелкий хруст. Хана стакану. И это, вроде как, неудивительно — лишний повод не оставлять его одного, наплевав на личное пространство. — Сядь и отдышись, — с долей настойчивости она бросила в напряженную спину. — Я сейчас. Огромную сумку, которую Роджерс тоже принес из машины, пока она спала, раскурочивать было некогда. Да и необходимости особой не было, поэтому она просто принесла полотенце из ванной. Пока ее не было, на диван он так и не сел. — Не надо, — Стив отобрал у нее полотенце, зажав комом в поврежденной руке, и тут же сам от нее отошел. — Не делай мне одолжение и не пересиливай себя. Не надо. Я в порядке. Прости, если разбудил. — Одолжение? — она посмотрела на него в абсолютном недоумении. Если это все ещё пограничье между сном и явью, то как-то оно уж очень затянулось. Суперсознание обычно грузится быстрее. — Не понимаю, о чем ты. Какое-то время они молча смотрели друг на друга, и Стив на этот раз даже не пытался отвести взгляд, смотрел осознанно, глаза в глаза, и так пристально, словно искал что-то особенное. Она же, наоборот, смотрела растеряно, отчетливо видя по его лицу, что что-то не так, причем, очень сильно не так, но не могла понять, что именно… — Скажи мне! — Стив ни с того ни с сего кинулся на нее, схватив за предплечья, встряхнул и также резко отпрянул, словно ещё сомневаясь в том, что делал, колеблясь ничтожную долю секунды, чтобы затем снова ее схватить, окончательно решив где-то в своей голове, что иначе он не добьется желаемого. — Скажи правду! Только не вздумай мне врать! — глаза у него стали совсем безумные. — Не смей меня жалеть, слышишь?! — он последний раз прокричал ей в лицо и отпустил. Медленно, бережно, страхуя, на случай, если она потеряет равновесие, разжал руки и отпустил. Поврежденную правую ладонь дергало, должно быть, в ней остался осколок, но Роджерсу было плевать на это. От ее искренне напуганного, непонимающего выражения ему было куда паршивее. Когда могла себя контролировать, она играла хорошо, просто превосходно. — Он трогал тебя? Он… он это сделал с тобой?! — Стив предполагал, что ему, вероятнее всего, придется спрашивать напрямую, предельно конкретно, чтобы наверняка исключить игру слов и любые недомолвки. Господи, как же тяжело и омерзительно ему было просто думать об этом, пытаясь найти… подходящую формулировку среди слов, которые в его время даже вслух не произносили. — Шмидт тебя изнасиловал, да? Сначала она просто смотрела на него в немом шоке, в одночасье растеряв все слова. У нее и мыслей то не осталось. А он стоял перед ней, сам не свой — разозленный, напуганный, дерганный, и требовал ответа. — Скажи мне правду. Я должен знать!