Я не участвую в войне...

Снаружи в окончательно сгустившемся, непроглядном мраке, типичном для восточной ночи, грозовой фронт продолжал набирать обороты. Дождя всё ещё не было, неутешительно намекая на то, что этим стихия лишь копит силы, чтобы потом залить всё вокруг, превратив километры не облагороженных дорог в сплошные реки грязи. Стиву категорически не нравилась подобная перспектива, потому что их временное укрытие, вернее, укрытие Баки, впечатление надежного не производило. Вероятно, за редкостью этого явления здесь, боевое крещение проливным дождем заброшенный домишко мог и не пройти, и если крыша потечёт, на ночь грядущую у них появится ещё одна насущная проблема вдобавок к остальным. На Баки смотреть было страшно, не то что трогать или целенаправленно его куда-то перемещать. И если всё-таки это делать придётся, то какие у них имелись альтернативы? Ветер, с каждым новым порывом норовящий продуть ветхую хибару насквозь, а то и вовсе сдуть её к чертям, сглаживал звуки извне достаточно сильно, чтобы Хартманн почти пропустила чье-то недопустимо, опасно близкое вторжение. Она услышала, лишь как уже тормозя, прошуршали по всё ещё сухому грунту шины, как громко (будто бы нарочно давая знать) хлопнула дверь… Один раз, другой… и снова. Или приезжий был не один, или он в несколько подходов что-то выгружал… Слепо нашарив возле себя «Беретту», Диана рывком поднялась на ноги и, встав между дрожащей на ветру дверью и лежащим на полу Баки, направила пистолет на проём. — Диана! — раздался крик с обратной стороны. Знакомый ритм шага замедлился и вовсе прекратился метрах в трёх. — Эсма, это я, Стив! Дай знать, что ты услышала, и не выстрелишь, если я войду. — Я это сделаю в любом случае, если ты ещё раз посмеешь проорать во всеуслышание это имя, — в один шаг оказавшись у порога, она распахнула дверь движением на себя, хотя ветер и без неё неплохо справлялся, позволяя обоим с переменным успехом видеть силуэты друг друга. — Ты обещал вернуться до заката, — лишь сейчас, вновь ощутив ход времени, Хартманн сверилась с часами и поняла, что с момента ухода Роджерса прошло больше трёх часов. — Ты опоздал. «- Ты опоздал! — Извини, такси не смог вызвать…» Стива настигло дежавю (в последнее время это случалось непозволительно часто), и единственное, что помогло ему не пойти на поводу воспоминания и удержать мысли в узде, это агрессивная реакция Дианы на запретное имя. Предсказуемая реакция, но Стив выбрал это обращение намеренно, и вовсе не от желания позлить или сыграть на и без того натянутых нервах. Это было быстрым и безошибочным способом идентифицировать себя. — Извини. У меня до сих пор проблемы с местными закатами… — осторожно, боком Роджерс просочился в узкий проём, и когда терзаемая сквозняком дверь в очередной раз самопроизвольно захлопнулась у него за спиной, он сделал мысленную пометку подставить под порог что-нибудь тяжёлое и подпереть, как только освободит руки. — Зато я раздобыл нам воды и… ещё кое-чего необходимого, — чтобы не загораживать и без того ограниченное пространство, Стив попытался расставить всё принесенное вдоль стены, там же, где громоздились вещи Баки. — Ага, я вижу… — недоверчиво протянула Хартманн, потеснившись спиной ближе к лежащему Баки, одновременно ограждая пространство вокруг импровизированного ложа и давая Роджерсу безопасно пройти. — Ты же вроде говорил, что дальше города не пойдешь, — она с подозрением покосилась на нагруженную сумками фигуру. — Куда тебя в итоге понесло? — Тебе нужна твоя сумка, — поочередно сняв с себя груз, Стив дошёл до нужного и протянул его Диане, одновременно пытаясь внимательнее рассмотреть Баки в тени ее спины и понимая, что ни черта не видит даже со своим зрением. — А Баки нужно то, что в ней. Займись этим, а я пока попытаюсь что-то сделать с освещением и… температурой. Нам здесь ночевать. Как он? — с этого вопроса, определенно, стоило начать, едва переступив порог, но, как обычно, существовало бесконечное множество второстепенных вещей, требующих незамедлительного внимания и так, секунда за секундой отбирающих время, оттягивающих момент. — Ты возвращался в Сирию?! Роджерс, ты… Тебя могли засечь! Ты мог привести хвост за собой! — её взгляд инстинктивно метнулся к двери, словно за ней уже гарантированно затаился враг, пальцы крепче сжались на пистолете, который она по-прежнему не выпускала из рук. — Но не засекли. И никого я не привёл, — спокойно парировал Стив и подступил к ней ближе, вглядевшись в слегка подсвеченное светом фонарика в её руке лицо, перекошенное яростью и… страхом, который толкал её спиной всё ближе к Баки. Пятясь вслепую, она почти наступала на его ступни. — Да, я уверен. Да, кто-то непременно попытается сюда добраться, несмотря на то, что Бак, похоже, крепко держит в кулаке бионики… достоинство кого-то из еврейской верхушки, раз пользуется их протекцией. Но даже если у кого-то хватит духу сюда сунуться, порог этого дома они не переступят. Я здесь и я никому не позволю до него… до вас добраться, ясно? — Стив… Роджерс покачал головой и осторожно положил ей руки на плечи, останавливая от того, чтобы споткнуться. — Не надо, — он пристально всмотрелся в её лицо. — Пожалуйста, не меняй тему. Как Бак? Есть изменения, или… «…или я сейчас же звоню Т’Чалле. И если это будет стоить мне пожизненной службы на благо Ваканды, я распишусь в согласии, не глядя». — Он приходил в себя, — подавшись чуть вперед и позволяя Роджерсу себя удерживать, Хартманн оглянулась через плечо и посветила фонариком вниз, скользнув лучом света в сторону от лица. — Если… если это можно так назвать. Мне кажется, он так и не понял, что просыпался. Принял меня за… видение. Да… вопрос о состоянии Баки стоило задавать с порога или даже кричать его, ещё будучи на подходе, и плевать, что это могло прозвучать, как попытка врагов выяснить, в каком состоянии жертва. — Эй, это ведь здорово! — Стив с трудом удержался от того, чтобы в порыве захлестнувшего его радостного облегчения подхватить Диану и закружить. Естественно, он этого не сделал, по многим причинам, включая взгляд, которым Хартманн на него посмотрела, сверкнувший в тусклом освещении. Да, Роджерс и сам помнил о народной мудрости не радоваться раньше времени, но это ведь был очевидный прогресс, лучшее, на что можно было рассчитывать. — Прости, я… не имел в виду… — Он прикоснуться ко мне побоялся, решив, что я дымкой развеюсь сквозь пальцы. И дело вовсе не в том, что я эгоистично ожидала какой-то другой реакции от него в таком состоянии, нет, но… это значит, что в его голове снова всё черти как перемешалось. — Как бы там ни было, на этот раз ему не придется… размешивать все это обратно в одиночку, — тяжело вздохнув, Стив рефлекторно попытался растереть ей плечи, запоздало сообразив, что даже без куртки, которая накрывала Баки, большая часть ее тела оставалась прикрыта костюмом. По-хорошему, его давно пора было снять, но Роджерс был убежден, что она не стала бы сейчас этим заниматься, даже будь у неё на это время и сменная одежда, поэтому и внимание акцентировать не стал. — Давай, распаковывай свой ларец. Я захватил у старика на той заправке нужных бытовых мелочей. Сейчас как следует перевяжем Баки, согреем, — отвернувшись, Стив украдкой тихонечко улыбнулся, — а поскольку заниматься этим буду явно не я, к утру у него не должно остаться никаких сомнений в реальности происходящего. Хартманн его уже не слушала и не слышала. Хладоэлементы, которыми в одном из отсеков сумки были переложены два капельных пакета, растаяли от целого дня на жаре в закрытой машине, размороженный гель из них вытек, по закону подлости найдя дырочку и перепачкав всё вокруг. Но функцию свою он выполнял до конца, сохранив растворы герметичными и пригодными для использования, а ведь ещё совсем недавно Хартманн отдала бы что угодно за один такой пакет физраствора с глюкозой и стерильный капельный набор. А теперь у нее были резиновый жгут, чистый перевязочный материал и набор герметично запакованных окклюзионных пластырей. Она не была удивлена, найдя именно такой набор в сумке, которую сама же укладывала, она удивлялась тому, что всё это сохранилось, а Стив оказался именно тем отважным безумцем, о котором без умолку рассказывал Джеймс, способным горы свернуть, и через поле боя, сквозь охраняемую границу в тыл врага пешком сходить. И вернуться живым. Подвесить капельницу так, чтобы обеспечить свободный ток жидкости под силой тяжести было не на что. Не то чтобы было проблемой стоять и держать пакет в нужном положении ровно столько, сколько потребуется, но с таким раскладом Стив был категорически не согласен, потому что он сам должен был стоять в карауле, а Диана… ей заочно было уготовано намного более важное занятие. На выручку пришла смекалка и та самая винтовка, от приклада до дульного среза почти полтора метра длинной. Роджерс воткнул её перпендикулярно полу между плотно составленных тяжелых сумок, а на узкое дуло за полиэтиленовый крепеж насадил пока ещё пухлый пакет. Когда он начнёт пустеть и «сдуваться», придётся следить, чтобы он не съезжал вниз, но за этим Стив уж как-нибудь присмотрит. Стив разложил по периметру химические источники света, которые разогнали мрак легким синеватым свечением, но при этом были недостаточно мощными, чтобы наличие света можно было заметить снаружи. Домишко оказался очень выгодно расположен и от главной дороги, по которой до деревушки можно было добраться, совершенно не был заметен. Возвращаясь сюда повторно, Роджерс по-достоинству оценил выбор друга. Сверкнула молния, пробившись вспышкой сквозь щели в рассохшихся бревнах, из которых давным-давно вывалилась вся пакля. С задержкой последовал громовой раскат. Осторожно расположив иглу в с трудом найденной на правой руке вене и, чтобы наверняка исключить её любые травмоопасные смещения, Диана зафиксировала её тонкой полоской пластыря. Саму пластиковую трубку тоже приклеила параллельно предплечью, для дополнительной фиксации. Предварительно растворив пару таблеток для обеззараживания, она обмыла рану чистой водой, которая наконец-то стекала по краям разбавленной, полупрозрачной, а не густой и красной. Шить по-прежнему было нельзя, поэтому она обсушила кожу вокруг и залепила широким прямоугольником пластыря. Она промыла и обработала рану на плече, обмыла Баки окровавленную руку, насухо вытерла и только после этого дополнительно прикрыла рану его же ладонью, а сверху — курткой. Стив её не отвлекал и вообще не напоминал о своем присутствии, позволив делать всё, что она считала нужным, в удобном для неё темпе. И пока она сидела вот так, на корточках, спиной ко всему, кроме Баки, и педантично клеила пластырь, разглаживала края, закрепляя на коже, мурлыкая что-то под нос то ли себе, то ли Баки, Стив успел подогреть нехитрый набор ИРП на тех же химических разогревателях, что стандартно входили в каждый армейский паёк. Этой еды было мало, катастрофически мало для них, но, по крайней мере, это хотя бы был не очередной шоколад и не чистые углеводы. — Вот, держи… — Роджерс всё-таки её отвлек, вручив ей горячий пакет с готовой едой. Кажется, это подразумевалось в качестве начинки для тако, лепёшки тоже прилагались, но они были до смешного маленькие, и Стив решил не размазывать по ним то, чего и так немного. Тем более, что их можно было употребить вприкуску. Хартманн взяла в руку пакет, скептически заглянула внутрь и поморщилась от пахнувшего в лицо вместе с паром химозного запаха. К горлу моментально подкатил ком. Как она и предполагала, полноценное чувство голода после месяца в коме к ней так и не вернулось, а подобная еда никак не способствовала формированию аппетита. — Да, знаю, на вкус тоже сплошной крахмал, но тебе нужно, на энергетиках долго не протянешь. К тому же, сомневаюсь, что Баки сможет съесть хоть что-то из этого, поэтому… — Стив вздохнул, ему не нравилась мысль, которая крутилась в мыслях и лезла на язык, хотя в ней вроде бы и не было ничего предосудительного. — Не экономь для него, поешь. Хартманн вовсе не была капризной девочкой, которую нужно было уговаривать удовлетворять физиологические нужды, но впихнуть в себя твёрдую пищу она сейчас не смогла бы даже на спор и насильно. Кроме того, объективно Стиву сейчас калории необходимы были куда больше, чем ей или Баки, и проку от съеденного в его случае явно будет больше, в то время как её, с высокой долей вероятности, через пять минут вывернет наизнанку. — В наборе должен быть напиток, — Диана осторожно отставила пакет и потянулась перебирать оставшиеся не вскрытыми индивидуальные пакеты того, что было разложено на полу между ней и сидящим по-турецки напротив Стивом. — Или таблетированные витамины. Я выпью чего-нибудь жидкого, но продукты переводить не стану. Если в этом пойле после обработки осталось хоть что-то полезное, от него, правда, толку будет больше, чем от крахмалистых бобов. Терпеливо выслушав доводы, Стив оценивающе на неё посмотрел, подозревая, что на фоне состояния Баки его внимательность могла здорово притупиться, и он запросто мог пропустить тревожные звоночки в её состоянии. Что-нибудь незначительное, но жизненно важное, очень удачно скрытое под слоем непроницаемой для взгляда брони, защитный потенциал которой был далеко не абсолютен. — Конечно, ты не скажешь мне, что это, — утопив пластиковую ложку в пакете с едой, пальцем освободившейся руки Стив для наглядности постучал себя по виску, — было? А я, конечно же, сыграю дурака и сделаю вид, что мне не хватает воображения домыслить. А ведь может действительно не хватить, если следы скрыты. Предпочитая игнорировать очевидные намёки на откровенный разговор, Диана снова отодвинулась ближе к Баки, обхватила руками его ледяные ступни и принялась поочередно их растирать, стараясь не обращать внимание на ощущения под пальцами вязи незнакомых, новых рубцов. Не без причины опасаясь его бионической руки, в большинстве случаев только ее и замечая, враги часто напрочь забывали, насколько опасными и смертоносными могли быть его ноги. — Я в порядке, Стив, честно. Роджерсу ничего не осталось, кроме как правдоподобно сделать вид, будто он поверил. На самом деле, это лучшее, что он сейчас мог, потому что нянька ей совершенно точно не была нужна, как и тот, кто с заядлым постоянством будет напоминать ей про беременность. В конце концов, она гораздо лучше него понимала, чем в нынешних условиях грозил выкидыш или, того хуже, внутриутробная гибель. Она бы не подставила никого из них и, прежде всего, Баки подобным образом, ни за что бы не выбыла из игры сейчас. Так что об этом Стив мог переживать чуть меньше. Наверное. Отложив свою порцию, Роджерс в очередной раз пожалел, что условия ни внутри, ни снаружи не позволяли развести открытое пламя, долил воды во фляжку, поочередно ссыпал туда же сразу два сухих концентрата из пакетов с надписью «Напиток мультивитаминный», плотно закрутил крышку и хорошенько взболтал, подкинув пару раз и перебросив из руки в руку. Хотел виртуозно преподнести, как это делали бармены с коктейлями в шейкерах, но она была настолько поглощена Баки, что Стив с полувзгляда понял — это лишнее. Было бы сильно лучше, если бы Баки не лежал на голых сырых досках, по которым гулял вездесущий сквозняк, но о том, чтобы засунуть его в спальник речи не шло. И даже просто переместить его на спальник в качестве подстилки было более травматично, чем оставить все как есть. Но, как есть, в перспективе провести так всю ночь или даже больше Стива не устраивало. В конце концов, он оставил их обоих без прикрытия на несколько часов не ради праздной прогулки по руинам. — Давай, держи свой коктейль, — Роджерс небрежно перебросил ей фляжку. — Пей до дна и устраивайся поудобнее рядом, кому-то нужно его согреть. — Стив, я не лягу… «…пока не буду уверена, что всё позади? Что закрывать глаза и расслабляться безопасно, и секунда потерянной бдительности не будет стоить Баки жизни? Или мне? Или тебе?» — она ещё сама не решила, каким должно быть наиболее убедительное окончание фразы, когда Стив приблизился к ней и в который раз за все время очень внимательно посмотрел прямо в глаза. — Ты нужна ему сейчас. Сильнее любого лекарства, надежнее любой защиты. Ты нужна ему, — Стив кивнул на пол подле Баки, — рядом. Не там, — он указал себе за спину, — не со мной, не где-то ещё. Здесь. Роджерс догадывался, знал наверняка, что прежде она никогда не могла позволить ни себе самой, ни Баки эту роскошь — быть физически рядом в момент крайней нужды. Всегда вставал вопрос защиты, караула, дежурства у постели с рукой на пульсе, чего угодно объективно более важного для выживания, чем близость. В свою очередь, Хартманн догадывалась, знала наверняка, что если Роджерс что-то решил, переспорить его невозможно. Можно, конечно, наплевать и сделать по-своему, она хорошо умела не считаться с чужим мнением, но здесь, сейчас, кто от этого выиграет? Кому станет лучше от того, что она попытается в очередной раз доказать свою абсолютную самостоятельность и умение выжить в одиночку? Баки? Который по-прежнему пугающе далек даже от удовлетворительного состояния? Ей самой от осознания, что, несмотря на все посильные ухищрения, она по-прежнему пассивный участник процесса и способна лишь бессильно наблюдать за медленным, скрытым от ее глаз восстановлением? Или может быть Стиву, который тоже имеет полное право быть здесь, высказывать своё мнение и пытаться по-своему защищать друга? Пытаться раз от раза ей показать… доказать, что он нужен, что он полезен, что он мог бы… спасти Баки и что, в конце концов, никто не смеет лишить его права пытаться! Даже если она, сама того не замечая, будет носиться рядом, как бешеная сука, не позволяя никому… дотронуться до сокровенного. Странное стремление, даже для нее. Она ведь никогда никого не обвиняла в том, что ей пришлось по жизни справляться в одиночку. Что всегда считала, что сама сделает лучше, чем кто-то, за кем придется переделывать. Или это годами копилось в ней как градус в выдержанном виски, как давление паров водорода в ядерном реакторе, чтобы исподволь проявиться спустя десятилетия? Наученная выкладываться на полную, она просто не умела просить о помощи или поблажке, а получая ее безусловно и бескорыстно, не умела благодарить. Даже если так выходило лучше, даже если для Баки так было лучше… Она посмотрела на него, беспомощно распластанного на голом полу, и ей самой, без указки, без чьей-то просьбы захотелось упасть рядом, на колени… и благодарить, и молить о прощении, и свернуться клубком рядом с единственным дорогим человеком, которому своим появлением в его жизни она причинила так бесконечно много боли и незаслуженных страданий. С правой от него стороны места было меньше, из-за сумок, винтовки, временно выполняющей роль штатива, и из-за близкой стены, но именно это положение выбрала для себя Хартманн. Бионика не нуждалась в обогреве, живая плоть — да, именно в правой руке была капельница, которую Баки непременно попытается вырвать первым же неосознанным движением, стоит ему, проснувшись, ощутить малейшую скованность движений. Именно с правой стороны была рана… Не зная, в какой момент кончится затишье и начнется буря и неизбежная борьба, она не могла сейчас раздеться, хоть этого и требовал элементарный курс выживания — голое тело легче отдавало и принимало тепло. Следуя этому правилу, она смогла себе позволить только разуться, обвившись, насколько это позволяла неподвижная расслабленность тела Баки, ногами вокруг его ног и прижав свои ступни к его заледеневшим. И пока она пыталась соприкоснуться с ним в максимуме возможных точек так, чтобы не пережать капельницу, не потревожить заживающее плечо и бок, Роджерс, как сказочный фокусник, вытаскивающий из старого цилиндра любую из названных наугад вещей, достал откуда-то тонкий сверток, отсвечивающий в тусклом свете бликами серебристой фольги — термоодеяло. Такие были в медбатах, в укладках MSF, командированных в районы стихийных бедствий, в рюкзаках туристов-походников и альпинистов. Он накрыл их, обоих, с педантичной заботой мамаши о ребенке подоткнув со всех сторон и особенно в ногах — подогнув конвертом вовнутрь настолько, насколько позволял размер полотна относительно их роста. Диана приникла к Баки, наблюдая снизу вверх за тусклыми отблесками синего свечения на стенах, за тем как Стив крепит на себя снаряжение, перепроверяет оружие, возиться в сумке с боеприпасами и… залипает в светящийся экран мобильника, быстро перестукивая по сенсору большим пальцем. Он имел право не сказать ей, о чем или, тем более, с кем вел переписку, как и она не сказала ему о происхождении крови у себя на виске. Всё честно. Нужно было свериться с часами и узнать, который час, но ворочаться, тревожить Баки и доставать руку отчаянно не хотелось. — Стив, если я вырублюсь, разбуди меня через два часа. — Обязательно, — прозвучало без сарказма, без подвоха, привычным для Роджерса ответственным тоном, которому, в большинстве случаев она склонна была верить, но только не сейчас. Черта с два разбудит, черта с два он скажет ей хоть слово, даже если небо обвалиться на землю, когда усталость возьмет свое, она согреется и неизбежно отключится. И вряд ли проснется сама раньше, чем часов через шесть, если её не разбудить. — Стив, посмотри на меня, пожалуйста, — негромко окликнула Хартманн, приподнявшись на локте. Дождавшись, пока он обернётся, продолжила, пристально на него глядя: — Прошу, разбуди меня, если что-то изменится. Стив охотно согласился и с этой её просьбой, и почему-то невербальный ответ показался ей куда более искренним, чем словесный. — Стив… — неуверенно начала Диана и прервалась, не зная, как выразиться лучше и в той ли мере искренними покажутся Стиву её слова, в которой она хотела бы, чтобы они звучали. Слишком мало смысла вмещало банальное, давно ставшее дежурным слово «спасибо». — Я… рада, что ты здесь. Или нет, не так… я рада, что здесь именно ты. — Он мой друг, Диана, — Стив выдохнул, длинно и тяжело, чуть ссутулив мощные плечи, всем телом выражая смертельную усталость повторять всем и, в особенности, ей эту непреложную истину. — По-другому не могло быть и никогда не будет. Он ещё многое готовился сказать, ему хотелось об этом сказать, возможно, единственному человеку после Баки, который способен был его понять. Но Стив умел держать мысли при себе, какими бы тяжелыми они ни были, особенно, если знал, что для потенциального собеседника и слушателя они были лишними. Здесь, сейчас любое слово не по делу было лишним, отнимающим силы и время необходимого отдыха. Стив это хорошо понимал, а потому все невысказанные мысли он унёс с собой, за дверь, навстречу мрачной предгрозовой сырости. Ему было невыразимо жаль, что элементарное понятие дружбы превратилось для людей двадцать первого века в какой-то обязательный взаимообмен, перекидывание друг другу горящего мяча под названием «долг» или, того хуже «желание выслужиться». По крайней мере, со стороны всем именно так и казалось: будто он стремился во что бы то ни стало спасти Баки и отстоять его честь, потому что когда-то… не смог, а не потому что до сих пор считал его другом. Сегодня никто и мысли не допускал, что дружбу возможно сохранить спустя столько лет, учитывая сопутствующие обстоятельства как до, так и после встречи, которую ни один из них не планировал. Никто уже не знал и не верил в то понятие дружбы, каким оно было… в их время. К сожалению, теперь верили в другое: «Ты спас его — значит, он тебе должен». Он — тебе, потом ты — ему, снова он — тебе, и так до тех пор, пока это не превращалось в обязанность, в меркантильное желание не потерять лицо и репутацию. Только уже не перед другом, а перед теми, кто смотрел на тебя и оценивал тебя по зрелищности совершенного поступка, как в грёбаном реалити-шоу. И хуже всего, что это было совершенно нормально. Делать что-то в обмен на что-то и быть должным за оказанную тебе услугу стало нормой жизни, и это вызывало у Стива отвращение. На затянутом небе не было ни луны, ни звёзд, темень была кромешная, свистал ветер, все чаще гремел гром. Все вместе это создавало поистине идеальные условия для облавы, так что Стиву лучше было сейчас думать именно об этом. Остальное побочно. Опустив на глаза прибор ночного видения, он осмотрел уже изученный пейзаж вокруг дома, сейчас окрашенный в оттенки зеленого спектра, вслушался, напрягая слух, чтобы отфильтровать звуки фона, в происходящее во мраке, за границей видимости. Но как бы он ни пытался нагрузить мозг первостепенными проблемами, пытаясь обмануть самого себя в умении успешно выполнять несколько параллельных задач, он раз от раза возвращался мыслями к одному и тому же — к мёртвому телу и его роли во всём, что здесь произошло до их вмешательства. Пока Баки не очнется и не расскажет (если вообще сочтёт нужным рассказать) им оставалось только гадать. Или, вернее, ему одному оставалось, потому что Диана вряд ли вообще помнила о трупе и терзалась мыслями о том, как с ним поступить. В конце концов, оставаясь подле Баки, она не проходила мимо тела всякий раз на пути в дом и из него, ей было всё равно, как, почему и за что? Роджерс хотел, он мечтал, чтобы ему тоже стало всё равно, но ему не было… И даже если чутьё его подведёт, все предположения о произошедшем окажутся неверными, а знание характера друга и понимание причин его поступков — устаревшим и надуманным, даже если Баки в итоге окажется зол на него, вполне вероятно, зол обоснованно, Стив не мог… просто не мог иначе. Особенно, когда ему просто нечем было себя занять, кроме как наматывать круги между ветхими домами. Окончательно приняв решение и готовый нести за него ответственность так или иначе, Роджерс завершил повторный обход периметра и свернул не к дому, с которого должен был начаться очередной круг, а к машине, где он оставил всё необходимое. Пытаясь избавиться от этой навязчивой идеи, Стив уже спрашивал себя: с тем же рвением он бы стремился казаться человечным, если бы убийца Баки преуспел, и вместо одного трупа у них было бы двое? Волновала бы его тогда могила для безымянного убийцы так же, как не давала покоя сейчас? Думал бы он тогда об убийце друга, как о человеке, который вне зависимости от своих прижизненных поступков достоин погребения, вместо того, чтобы быть брошенным гнить прямо на месте смерти? Или в порыве отчаянного безумия он бы собственными руками растерзал тело ублюдка на части? Ответа Стив не знал. И не хотел знать, что было бы, если бы его внутреннюю, завещанную Эрскиным-старшим человечность в очередной раз проверили на прочность… подобным образом. А раз уж этого не произошло, Стив не собирался лишний раз гневить судьбу, ведь у этого… мальчишки, пусть и свернувшего слишком рано не на ту дорожку, тоже был свой Бог, его тоже было, кому оплакать, он тоже был… кому-то дорог. По крайне мере, Стиву хотелось в это верить. Даже если он ошибался, даже если версия Баки докажет, что он был подонком. Но версию Баки они услышат, при лучшем раскладе, не раньше утра, а пока, подсветив себе фонариком, Стив вытащил из багажника два свернутых рулонами покрывала и ржавую лопату с кривым древком. Какое-то время Диане ещё удавалось бороться со сном, держа в тонусе закованное в броню тело, отвлекаясь на тревожные мысли, подспудно ожидая, что Баки может очнуться в любой момент, и тогда она нужна будет ему с ясной головой и в полном сознании. Но даже если терморегуляция тела Баки сильно сбоила, фольгированное полотно надежно удерживало даже незначительное выделяемое тепло, препятствуя охлаждению сквозняком, суммировало с её теплом, поддерживая усредненную температуру в том минимальном замкнутом пространстве, что образовывалось между одеялом и прижатыми друг к другу телами. Согревая его, она согревалась сама, мышцы расслаблялись всё сильнее, с каждым замедленным, но ритмичным ударом его сердца она понимала, что её все сильнее затягивает в омут, прочь из этой реальности, куда-то туда, где их с самого начала, с самого первого их дня, проведенного вместе, было только двое. Как невыносимо ей хотелось, свернувшись сильнее, положить голову ему на грудь и чувствовать, слушать… слышать, позволяя себе раствориться в до боли знакомом и бесконечно родном звуке жизни, но сделать это ей мешали раны и опасение своим весом создать для него дополнительные проблемы с дыханием, поэтому ближе безопасного она не лезла, только приложила раскрытую ладонь к обнаженной груди, не сумев отказать себе в необходимости ощущать… каждый редкий — в полторы минуты раз — стук сердца, разгоняющего по венам оставшуюся кровь. И именно в этот момент мерного биения тепла в ладонь Хартманн с головой накрыло волной отчаяния от осознания того, что проклятая история вновь и вновь повторяет себя, словно закольцевав их обоих в моменте, с которого когда-то все началось. Хотелось кричать, хотелось рыдать до забытья, но сил не осталось. После стольких дней безрезультатных поисков, одиноких ночей, проведенных в окружении чужаков, при свете дня то и дело кидающих на неё осторожные, но от этого не менее очевидные взгляды, наконец-то рядом был Баки. Едва живой, без сознания и со своей стороны абсолютно не осознающий её присутствия рядом, для неё он был так одуряюще близко, пах потом, кровью, желчью, порохом, немного спиртом с отдушкой и… самим собой так знакомо, что всё остальное — окружающая реальность вместе со всем, что в ней происходило — просто терялось, меркло до безразличия. Она его нашла и не отдаст никому, кто бы за ним не пришёл. Если придётся, она предложит им себя взамен, предложит им то, от чего они не смогут отказаться. Так уже было когда-то, и всё получилось бы, он был бы свободен еще тогда, если бы сыграл по придуманным ею правилам… — Ich liebe dich… — она коснулась губами теплеющей кожи, уткнулась носом в согревающееся, излучающее равномерное тепло плечо, пару раз вдохнула запах родного тела, почти полностью перебитый испаряющимся спиртом, и ее глаза закрылись сами собой, невзирая на отчаянные протесты сознания. «Люблю больше всего на свете». Ей редко не снились сны. Потому что выносливый организм редко получалось загонять до полного забытья, а сюжетов для кошмаров в ее памяти скопилось столько, что хватит с избытком на каждую ночь… до конца жизни, когда бы тот ни наступил. Логичное или не совсем, до хрипоты жуткое или терпимое, что-нибудь на изнанке век ей виделось всегда. А исключения случались слишком редко, чтобы скорее пугать в моменты пробуждения и осознания пустоты в мыслях, чем приносить желаемое успокоение. Сегодня на удивление ей не приснилось ничего… кроме далеких, глухих и обезличенных голосов, звучащих из тумана. Первым, вернувшимся к ней в полудреме ощущением, ещё до того, как она открыла глаза и смогла оценить обстановку, стало ощущение жажды и… душной скованности движений. За первыми слепыми ощущениями пришли воспоминания… А когда она распахнула глаза, часто моргая, рядом, от неё в считанных дюймах все также неподвижно лежал Баки, укутанный серебристым полотном по самую шею. Она заметалась в панике от того, сколько всего могла пропустить и попыталась как можно скорее выбраться из разделенного на двоих жаркого кокона. Ее необдуманная активность тут же передалась Баки, и он мотнул головой во сне, промычав что-то обрывочно бессвязное совершенно сухими губами. Она тут же замерла, впитав его реакцию, как губка, и моментально перестроилась, организуя свои движения так, чтобы как можно меньше его тревожить. Почти не касаясь, невесомым движением она погладила от локтя до запястья его предплечье, спрятанное между их телами — капельницы не было. Должно быть, Роджерс исхитрился максимально незаметно убрать трубку вместе с иглой. Не то, что по просьбе, он даже по необходимости не удосужился её разбудить, и который бы час сейчас ни показали часы, пробивающийся сквозь щели в бревнах дневной свет подсказывал, что прошло гораздо больше оговоренных двух часов… Но Баки все также был рядом, с его лица, во сне спокойного и расслабленного, даже успела немного сойти пугающе яркая желтушность, и это, несмотря на полное неведенье о пропущенных ею событиях и происходящем вокруг, внушало спокойствие. Видимой необходимости вскакивать и срочно куда-то бежать не было, а значит можно было остаться рядом, осмотреть, всё проверить, оценить степень заживления… Стараясь не дергать лишний раз одно на двоих одеяло, Хартманн сначала осторожно привстала на локте и, прежде чем полностью выбраться из теплого плена, внимательнее всмотрелась в его лицо, на этот раз с более выгодного ракурса сверху-вниз, предоставляющего более полный обзор. Все видимые ссадины из влажных и кровоточащих успели превратиться в сухие, покрытые плотной, шелушащейся коркой. Она не удержалась, провела по одной такой на левом виске, и сухой струп отпал, легко стянувшись вслед за движением пальцев и оставив за собой белесое пятнышко на общем фоне вызолоченной загаром кожи. Она поднырнула рукой под одеяло, на ощупь вдоль тела подбираясь ладонью к правому боку, чтобы проверить состояние раны, но звуки чужой речи, те самые, что показались лишь отголоском сна в полудреме, повторились, на этот раз более, чем реальные, и мнимая безопасность вместе с чувством спокойствия улетучились вмиг. Взгляд заскользил изучающе по ближайшему окружению в поиске оружия, тело напряглось, готовое к борьбе, пока в мыслях велась куда более ожесточенная борьба между тем, что сейчас важнее: остаться рядом с ним и проверить состояние или сперва ликвидировать угрозу. В иной ситуации выбор был бы очевиден, она не сидела бы здесь и не думала, и не позволила бы себе проспать без задних ног всю ночь, но Стив обещал позаботиться о безопасности, и сейчас его голос — грубый и неумелый от попыток изъясняться на арабском с теми, кто отвечал ему на пуштунском — стоял между Баки и желающими вломиться в дом. В намерениях Роджерса и его способности удержать угрозу она не сомневалась, но без знания подробностей и ситуации в целом она не могла… никогда бы не позволила себе подобной легкомысленности, не спихнула бы всё на него одного, тем более, что перепалка снаружи, пока лишь словесная, уже её разбудила и уже привлекла внимание. И было лишь вопросом времени, прежде чем незваным, но изначально предвиденным визитерам надоест пререкаться. Осторожно откинув шелестящее одеяло, Хартманн прицельно осмотрела только рану. Та по-прежнему была охранительно прикрыта ладонью Баки, и Диане пришлось осторожно её сдвинуть. Ладонь была сухая и чистая, а марлевая сердцевина пластыря пропиталась кровью лишь в самой середине. Значит, смена повязки могла подождать, как и осмотр в целом с оценкой общего состояния. Ей предпочтительнее будет заняться этим с толком и расстановкой, не имея на пороге гостей, намеревающихся вломиться сюда и застать её за заботой о том, кого эти шакальи отродья прочили видеть мертвым или, того хуже, оттяпать от него кусок в доказательство. С рассветом жара снова стала набирать обороты, в захламленном домишке становилось душно. Губы Баки, и без того бледные из-за кровопотери, вдобавок к этому совершенно высохли, и Диана пообещала самой себе позаботиться об этом в первую очередь, как только они проводят назойливых гостей или восвояси, или к их возлюбленному Аллаху, что, несомненно, предпочтительнее. Хотя она посмотрит по обстоятельствам и выберет наименее время затратный вариант. Она взяла «Беретту», лежащую на виду, проверила обойму, предохранитель и… взглянув на подпертую изнутри дверь, на Баки, вернула пистолет на место, для облегчения доступа подсунув его почти под самую бионику. Вовсе не потому, что собиралась подпустить хоть одного из чужаков настолько близко, а потому что такова была привычка, нерушимое правило — не оставлять безоружным. Ни при каких обстоятельствах. Никогда. Переговоры по ту сторону становились всё громче, претензии — настойчивее, требование войти — всё более очевидным, а незнающему языка Стиву было всё сложнее словесно парировать, учитывая, что он явно не горел желанием затевать перестрелку. Хартманн, хоть и желала смерти всем, кто сюда рвался, была с ним солидарна. Лишний шум был им не на руку. В очередной раз взглянув на спящее лицо, она не смогла себе отказать. Даже подгоняемая шумом снаружи. Это тоже было своего рода нерушимое правило, ритуал, успевший стать неотъемлемой частью пробуждения, он всегда был важен, а сейчас, когда Баки, возможно, понадобиться ориентир на реальность, важен вдвойне, а происходящее снаружи подождёт еще с десяток секунд. — Доброе утро, мой солдатик, — она шепнула на неидеальном от сбитого акцента, но, несомненно, узнаваемом русском в дюйме от его лица и, совсем склонившись, невесомо коснулась сухих, потрескавшихся губ своими. Всего на долю мгновения они соприкоснулись лбами. Зажмурившись, Хартманн мысленно прокляла обстоятельства, требующие от неё именно сейчас, в этот самый момент встать и уйти. Толком даже не ощутив, не получив заветного отклика. — Всё будет хорошо. Напоследок скользнув кончиками пальцев по совершенно инертной бионике, она рывком поднялась на ноги. И оступилась в незавершенном движении, едва удержав потерянное равновесие, качнулась несколько раз от того, что затёкшие, передавленные от сна в бронекостюме мышцы отказывались включаться в активную работу также быстро, как её мозг. Упрямо двигаясь наперекор мерзкому ощущению «мурашек» в конечностях, она отыскала в ближайшей сумке автомат, проверила магазин, еще вчера пристёгнутый и заряженный, но от привычки перепроверять это не избавляло, и передернула затвор. После царившего полумрака внутри дневной свет снаружи слепил, и пусть закрывать глаза и щуриться перед врагом было небезопасно, с рефлексами трудно было спорить. Стиву, стоящему между входом в дом и настойчивыми визитерами, несмотря на их взведенное оружие, удавалось сохранять приличную дистанцию, и он до последнего надеялся не довести дело до шумной потасовки. А когда за спиной скрипнули поочередно дверь и рассохшиеся ступеньки крыльца, он почти позволил себе утратить бдительность перед врагом, чтобы сокрушенно покачать головой. По крайней мере, желание сделать это было также велико, как и необходимость обернуться и… только лишний раз убедиться, что собачье переругивание арабов и его жалкие попытки подтявкивать в тему не остались ею незамеченными. И теперь она будет слишком зла на него за все пропущенные часы, а выместит злость непременно на тех, кто стоял теперь перед ними, требуя невозможного. В иной ситуации, уже выучив её правило не оставлять позади никого, кто может позже выстрелить в спину, Стив смирился бы с очередной необходимостью расправы, но сейчас… сейчас он хотел, чтобы все нежелательные свидетели просто развернулись и ушли. Тихо, без угроз, без выстрелов и криков, неизменно сопровождающих любую резню. Да, он хотел невозможного, да, он это понимал, но его откровенно достало убивать и калечить обычных людей, не способных признать своё бессилие перед превосходящим противником. Да, все они пришли сюда за Баки и, если бы ни они с Дианой, его бы уже нашли и, вполне вероятно, хладнокровно добили, не дожидаясь, пока тот придёт в сознание. Об этой вероятности Стив не забыл, допускать и прощать не собирался, но если сейчас все они просто уйдут, спасая свои жизни, он отпустит. И мысленно возблагодарит. К сожалению, Диана подобной щедростью не отличалась и вряд ли разделит его стремление даже ценой спокойствия Баки. Они скажут что-то, чего Стив благополучно не поймет, а её это спровоцируют, и тогда он будет думать уже не о том, как избежать резни, а как прикрыть её, убив любого, кто неизбежно попытается ей навредить. — Вернись в дом, пожалуйста… — Стив попросил без особой надежды, не оборачиваясь, по одним шагам чувствуя её приближение со спины. Еще шаг, и он увидел её силуэт боковым зрением, когда она поравнялась с ним и встала рядом. Враг оживился, и Стив выставил перед собой руку, чтобы жестом продублировать очередную просьбу не приближаться. — Вернись к нему, Диана. — Для тех, кто не понимает интернациональный язык жестов, — звучно произнесла Хартманн на кортавом от долгого отсутствия практики пушту, осмотрев и поголовно сосчитав всех собравшихся. — Он сказал: «Не приближайтесь!» и «Убирайтесь отсюда!». Здесь нет того, кого вы ищите! Всего их было семеро, и это до смешного мало, если допускать, что они знали, за кем шли. Даже если знали только о Баки. С другой стороны, уже на первый взгляд эта группа отличалась от серой массы пушечного мяса, фанатично бросающегося в бой с именем бога на губах, с которой им доводилось иметь дело прежде. Элиту, к какому бы лагерю она не принадлежала и чьи бы интересы не представляла здесь и сейчас, всегда выдавала сдержанность, продуманность действий и особая экипировка. Не что попало с плеча павших собратьев, разномастное и сомнительно эффективное. На них была форма, вся одинаковая, сверкающая новизной и дороговизной в бликах солнечного света, пробивающегося сквозь листву. Оценив «одёжку», Хартманн всмотрелась, напрягая зрение, в раскуроченное окно дома напротив и полушепотом на английском обратилась к Роджерсу: — Эти — разведка, барашки на заклание. Сколько их всего? — Еще одна группа в доме напротив, — Стив ответил также по-английски. — Человек пять, больше там не уместиться таким образом, чтобы не светиться в оконном проёме. Скорее всего, основная часть людей осталась в машинах на главной дороге, и они ждут отмашки от разведки. Один из противников, подняв одну руку ладонью кверху, сделал шаг вперед, медленно, будто на проверку их способности одновременно и переговариваться, и отслеживать происходящее, и Хартманн тут же упреждающе вскинула автомат, уже просчитывая вероятные траектории наиболее результативных выстрелов и свои движения на уклонение от ответных. — Итого: двенадцать. Пока не подтянуться остальные. — Слишком много, чтобы чисто положить их всех без риска самим подставится, — полушепотом процедил Стив, которому было принципиально, чтобы её даже самым краем не зацепило. — Вы понимаете пуштунский? Прозвучал вопрос, и поскольку в этот момент наёмник смотрел на неё, Хартманн машинально приняла его на свой счёт. Ей не хотелось отвечать, потому что любой ответ влек за собой диалог, а разговаривать с ними она не собиралась. И все же… Свое знание она уже продемонстрировала. — Да, — она сделала полушаг вперёд, в ответ на аналогичный жест со стороны говорившего. Стив тут же схватил ее за предплечье, удерживая, а семеро противников напряглись, сильнее сжав руки на оружии. Обстановка накалялась, это становилось физически ощутимо по замершим позам. Но оттягивать неизбежную бойню за то, в чём ни одна из сторон уступать не собиралась, было всё равно, что натягивать пращу, и триггером к началу мог послужить малейший хруст ветки под ногой, слишком резкий выдох, даже противоречивый взгляд. — Вы хотите денег? — голос звучал уверенно, с убедительностью и спокойствием, свойственным тому, кто знал толк в переговорах. — За модификанта? Вы гарантированно их получите от заказчика. Мы здесь не для того, чтобы отнять у вас добычу. Но при нём было много того, за что обещали… отдельную плату. Мы обыщем территорию, заберём интересующее нас и уйдем. Хватка Стива на её предплечье стала крепче. Из просто предостерегающей превратилась в сдерживающую, хотя она и не давала повода, ни один ее мускул не дрогнул, пока она всматривалась в защитное забрало шлема, пытаясь рассмотреть за ним выражение лица переговорщика. Ей стало по-настоящему любопытно, за кого же их все-таки принимали. Осознавали ли все те, кто всерьез намеревались подвинуть их с пути (и на полном серьезе предлагали им подвинуться самим), что и Стив, к слову мало похожий сейчас на свою экранно-плакатную версию, и она сама, пусть и женщина, которых здесь за людей не держали, ровно такие же модификанты? И что они исколесили половину этой насажанной минами пустыни отнюдь не ради того, чтобы убить себе подобного за жалкую… действительно жалкую плату, в сравнении с ценностью суперсолдата как боевой единицы и объекта биомедицинских изысканий. Или сукин сын Суфар и впрямь оказался самым достойным противником из всех, сумев нащупать заветную ниточку связи, когда она еще была в разы менее очевидна, чем сейчас. — Прошу, уходите. Это арабское словосочетание, вынужденно отрепетированное почти до идеала, уже успело набить Стиву оскомину за всё то время, пока он добровольно изображал из себя слабоумного идиота, доверчиво пытающегося объяснить на пальцах целому отряду обвешенных оружием вояк, что им следует развернуться и уйти ни с чем. — Ваше предложение не актуально, — исчерпывающе отрезала Хартманн, мысленно и физически давно готовая к тому, что должно было за этим последовать, но… они не рванули вперед, спровоцированные отказом, никто из них даже не дёрнулся к тому, чтобы инициировать бойню. Шелест синхронного выдоха и тихих восклицаний на чужом языке покатился цепочкой от одного бойца к другому, как запал по бикфордову шнуру, и все как один они отпрянули на полшага-шаг назад. Словно… увидели призрака. Диана порывисто обернулась, легкомысленно забыв об угрозе, забыв о необходимости слушать и заставлять себя понимать, о чем переговаривается враг. Баки стоял там, за их спинами, в проёме распахнутой настежь двери, красноречиво демонстрируя вместе с обнаженным торсом продолжающуюся пистолетом бионическую руку, расслабленно опущенную вдоль тела, как если бы он совершенно не нуждался в опоре и ровно стоять на ногах ему ничего не стоило. Он даже рану на боку не прикрывал, не шатался, не кренился, но и ближе подходить не спешил, просто стоял и, прищурившись, оценивающе смотрел на происходящее. Как хищник, которого не вовремя разбудила обнаглевшая вконец добыча.