Эра Мориарти

— Почему?! Почему вы так жестоки и несправедливы? Потому что я женщина?! Когда Элита Краснозвездная того хотела, ее трагический голос гремел под сводами кабинета и заставлял содрогаться оконные стекла. Директор Экспериментального Революционного Театра отвел взгляд, не в силах вынести вида огромных неестественно круглых глаз, до краев наполненных укором. Поймал затанцевавший на столе стакан. И кинул быстрый взгляд на комиссара, но тот лишь глубже втянул голову в плечи. — Но ведь данный от рождения пол ничего не решает в актерском мастерстве! Великая Сара с успехом доказала, вы не можете отрицать! Она была великолепна, газеты писали, что до нее никто так глубоко не проникал в мятущуюся душу несчастного принца. Тогда в чем же дело? В моей родословной? Как ужасно, что я не могу выбрать иных родителей! К глазам метнулся кружевной платочек. Плакать Элита не умела, но вид делала мастерски, каждый раз вызывая у директора острый приступ угрызений совести. — Но я отказалась от трона! Я больше не принцесса! Я сменила фамилию, публично отреклась от предков, мне даже в вашей ЧК вынесли благодарность за революционную сознательность! Вот и товарищ комиссар подтвердит! Комиссар заерзал на стуле, не зная, куда деть глаза и руки, и издал несколько междометий нейтрально-утвердительного характера. Комиссар был молод, и бывшая принцесса пугала его до судорог. Особенно когда вот так нависала всей своей нешуточной массой над столом, за которым они с директором как раз собирались попить чайку. Четвертым в кабинете был критик. Он вольготно развалился на угловом диванчике и, похоже, единственный получал истинное удовольствие от происходящего, бормоча в пышные усы: «Ах, какая экспрессия… какая экзальтация… какой талант…» — Вот видите! А товарищ комиссар врать не будет! Вам что, и ЧК теперь не указ?! — Но, милочка… — робко проблеял директор. — Я вам не милочка! Я актриса! Элита заметалась по тесному кабинету, словно запертая в клетке тигрица. Очень крупная тигрица в очень маленькой клетке. Директор сглотнул. — Я актриса, понимаете ли вы, жалкий, ничтожный человечек?! И мне надоело быть суфлером, костюмером, работником сцены и голосом призрака! Я хочу играть! На сцене! Перед публикой! Я могу играть! И я знаю, что вы так и не нашли актера на роль Гамлета. Так в чем же дело? — Ах, какой вокал… — прошептал в своем углу критик, пожирая бывшую принцессу почти влюбленными глазами. Директор тяжело вздохнул и посмотрел на комиссара, но тот прятал глаза и явно не собирался объяснять. Впрочем, Элита Краснозвездная и не ждала от них ответа. Ее голос упал до трагического шепота — низкого, почти на грани слышимости, с горловыми подвываниями: — Дело в моей фигуре, да? Меня слишком много? Ведь именно в этом все дело, правда? У директора заныли зубы. Он поморщился и некстати подумал, что уж лучше бы она кричала. Вокальные возможности бывшей принцессы включали в себя не менее шести октав, и ее громовой театральный шепот продирал до печенок, спускаясь чуть ли не в инфразвук. А, может быть, и не чуть, вон и комиссар тоже скривился, наверняка и у него зубы ломит. — Но ведь и это тоже полная чушь, товарищи! Голос Элиты Краснозвездной ликующим раскатом взмыл к потолку, и директор облегченно перевел дух. Пусть уж лучше так, чем шепот, от которого все кишки скручивает. — Я же не претендую на роль Джульетты! Я все понимаю, ну какая из меня Джульетта? Но Гамлет… Принц Датский тем и хорош, что сыграть его может любой! Внешность не важна! Он может быть толстым, лысым, хромым, косым, одноглазым — не важно! Лишь бы хватило таланта. Вы полагаете, что у меня не хватит? Чушь и еще раз чушь! На последнем спектакле, когда этот пьяница, этот позор актерского рода, этот товарищ, которого и товарищем-то называть не пристало… как это по-русски? Не вязал и лыка! Так вот, когда он не мог даже мычать! Я же вела всю его партию, всю, целиком! Из суфлерской будки! И никто в зрительном зале даже не заподозрил! Как они хлопали… О, как они хлопали!!! Они аплодировали мне, сами того не зная! Мне, не ему, он и на ногах-то с трудом держался! И после этого не говорите мне, что я не справлюсь! — Ах, какой накал… какая страсть… — Но, милочка… — Мужской шовинизм, интриги, узколобая косность — вот что это такое! Жестокий мир, жестокие сердца! Вы ретрограды, застрявшие в прошлом и не приемлющие перемен! Прощайте, господа! Да-да, вы не ослышались, вы недостойны высокого звания товарищей! Моя трагическая кончина будет на вашей совести! Надеюсь, вы сможете с этим жить! Хлопнула дверь. — Эк она вас уела! — фыркнул критик, шевеля рыжими усами. Директор взглянул на него зло. Спросил сквозь зубы, ни к кому конкретно не обращаясь: — Когда же наконец кто-нибудь ей объяснит, что у Гамлета было две ноги. Две! Комиссар хмыкнул — нейтрально, но достаточно определенно в том смысле, что на него можно не рассчитывать. Критик захихикал. — — Две! — закричал директор шепотом, оглядываясь на дверь кабинета и осторожно ударяя кулаком по столу. — Две, черт бы меня побрал! И руки тоже две! И вообще он был человеком, а не сухопутным марсианским спрутом, пусть даже и королевских кровей. — А вы знаете, — сказал вдруг критик, становясь серьезным, — в ее словах есть определенный резон. Мы должны быть выше расовых предрассудков. И марсианин на сцене — это… хм… смело. Нет, ну не в роли Гамлета, конечно, но… Мне тут попался недавно рассказец некоего Толстого… Очень подходящий я бы сказал рассказец. Фантазия, конечно, но если его переложить в пьесу и слегка совместить… — Полагаете? — директор с сомнением пожевал губами. — А не слишком ли? — Слишком для кого? — поднял бровь критик. –Для Революционного Экспериментального Театра? Я вас умоляю! Комиссар смотрел на них с надеждой и ужасом. *** «…премьера превзошла все ожидания. Действие знаменитой трагедии было мастерски перенесено в хорошо знакомые нашему зрителю реалии современной Советской России и дружественного Марса, что позволило в нужном ключе трактовать некоторые эпизоды, которые ранее могли бы выглядеть политически неверными. Зрители горячо сочувствовали трагической истории прекрасной марсианской принцессы и простого советского инженера. И, конечно же, несравненная игра великой Э. Краснозвездной служит надежной гарантией того, что «Ромео и Джуэлита» навечно войдет в анналы лучших достояний всемирной сценографии….»