***
Всё же, в конечном счёте, Санс понял, что терпение и взаимодействие не решит всех проблем между ними. Например, пятидесятилетие доктора Гастера. Папирус дулся на диване, лёжа на спине и уставившись в телефон, который он держал в вытянутой руке. Санс оглянулся на него, фыркая. — Смотри внимательнее, бро, — сказал он. — Вдруг покажет фокус. — О, ха-ха, — парировал Папирус, резко вздыхая и в драматичном жесте опустив одну руку на глазницы. — Доктор Гастер до сих пор не ответил мне, что он хочет сделать на свой день рождения! Санс тихо вздохнул, вновь уставившись в компьютер. Он не был удивлен. Гастер уже некоторое время уклонялся от этого вопроса. — … ты мог бы начать называть его по-другому, нежели «доктор Гастер», — пробормотал он, пригибаясь, когда Папирус кинул в него носок. — Он уже говорил, что не возражает! — разбушевался Папирус. — Он считает, что это мило. — Просто говорю, что если называть его настоящим именем, то будет приятнее. — Санс, я не собираюсь углубляться в то, что определяет или не определяет мужественность. То, как мы его называем, не имеет ничего общего с тем, как он себя чувствует. — Папирус сел, вздыхая над телефоном. — Он нуждается в нас, чтобы напоминать ему, что нас не волнует, сколько ему лет, и что мы просто любим его. Санс тихо фыркнул. — Значит, надо думать, что ему не понравится моя открытка на день рождения, которую я купил для него, и на которой написано «Лучше На Холме, Чем Под Ним»? — ответил он. Папирус закатил глазницы. — Зная его, это быстро поднимет ему угрюмое настроение, — сказал он, печатая в телефоне. — Вы с ним — два сапога пара. Санс поднял голову, его глазницы поблескивали. — Эй, ты мог бы втянуться, бро, — сказал он, ухмыляясь. — Ну, я мог бы подарить ему открытку и надеть футболку с надписью «Я люблю своих мужчин, как и мои напитки: с возрастом также хорошо идут». — БОЖЕ МОЙ, САНС! — взвизгнул Папирус, сильно краснея. — Ой, думаешь, будет лучше скакать в платье, называя его «папочка»? — возмутился Санс. — Ты у нас тут самый маленький. — Он положил голову на руку. — Просто говорю, что мы можем усугубить ситуацию, или же сделать так, чтобы его устраивало, как и нас, пока всё не уляжется, понимаешь? Румянец Папируса слегка побледнел, когда он постучал по телефону, его смущение сменилось на задумчивость. -… У меня есть идея, — сказал он, его глазницы лукаво заблестели. — Но тебе придётся приложить к этому всю свою самокритичность и любовь к обострению ситуации. — Он ухмыльнулся. — Ты готов к этому, Санс? — … Я пожалею, если скажу «да», не так ли? — Учитывая, что я, наверняка, буду фотографировать, то да. — … Виндингсу лучше быть благодарным за то, что я так сильно его люблю.***
Д-р Гастер был озадачен, почему автомобиль Санса был припаркован на стоянке, так как считал, что молодой скелет будет сегодня на работе. Если честно, он хотел провести сегодняшний день в одиночестве. Его возраст, казалось, отпечатался в нём, как только Папирус сообщил ему об этом в прошлом месяце. До него резко дошло, что он был пятидесяти лет, с девятнадцатилетним и двадцатипятилетним возлюбленными, и Боги, что он делал? Он практически держал их в узде! Дорогой Папирус по-прежнему посылал ему сообщения с вопросом, что он хотел на своё день рождения; к своему стыду, он не стал отвечать. Он ненавидел игнорировать сообщения молодого скелета, но ему просто не хотелось думать об этом. Было непросто заставить менеджеров лаборатории не проводить его день рождения, но это было бы почти невозможно отрицать, что придётся как-то провести его вместе с мальчиками. Автомобиль Санса уже его не волновал; очевидно, что Санс хотел сделать что-то на его день рождения, и он не думал, что он вернётся домой так рано. … Боги, он надеялся, это была не вечеринка. Д-р Гастер вошёл внутрь, видя, что всё в порядке, и вздохнув с облегчением, когда сложил свои вещи и начал искать Санса. Столовая, кухня, кабинет, и гостиная были все пустые, он поднимался наверх, чувствуя трепет в своей душе, когда направился в свою спальню. Он уже представлял, чем там Санс занимается, и искренне надеялся, что он был прав. Прежде чем он смог добраться до спальни, он заметил, что другая дверь была открыта, изнутри исходил лёгкий гул, это была старая комната — Папирус иногда ночевал там — ну и коротал время. Папирус поднял голову, когда увидел отражение доктора Гастера в зеркале, оборачиваясь. — Ох, ты дома! — защебетал он, покрутившись на месте. — Тебе нравится? Младший скелет был одет в короткое, с оборками, платье в стиле где-то между «лолитой» и «французской горничной», выполненный из переливающейся золотом тафты с аккуратно завязанным бантом на спине и всё. Милые, по колено, высокие гольфы и туфли с ремешком, завершали наряд; на данный момент это было самым чарующим, что одевал Папирус. Д-р Гастер оглядел Папируса с ног до головы и кивнул, улыбаясь. — Ты выглядишь просто прелестно, Папирус, — сказал он. — Но разве ты не должен быть в школе? Папирус подошёл, беря доктора Гастера за руку и выводя старшего скелета из комнаты. — У меня три дня выходных, — ответил он. — Счастливое совпадение. — Он склонил голову на плечо учёного, пока шёл. — И, в любом случае, мы бы с Сансом ни за что не оставили тебя в одиночестве на твой день рождения. — … Санс здесь? — спросил он. — …ну, конечно, его машина тут, я просто предположил… — Теперь у меня есть своя машина, — вставил Папирус. — Но да, мы доехали сюда на его машине. — Он остановился перед дверью спальни доктора Гастера, наклоняясь и целуя скулу доктора, перед тем, как снять бант, стягивающий его талию и используя его, чтобы закрыть глазницы скелета. — А это сюрприз на день рождения. Не подглядывай! Д-р Гастер улыбнулся, предаваясь игре Папируса, слыша, как младший скелет открывает дверь и ведёт его аккуратно внутрь. Где-то в комнате, доктор Гастер мог чувствовать ауру Санса, хотя он не знал, где он находился и позволил себя вести, чтобы где-то остановиться. — Готов, папочка? — промурлыкал Папирус рядом с его головой, вызывая небольшую дрожь предвкушения. Д-р Гастер кивнул, и почувствовал, как Папирус ослабляет повязку и снимает её. Перед ним, на кровати, сидел Санс. Одетый в голубое платье с оборками, нижней юбкой и всё в комплекте с соответствующим синим румянцем на его скулах. Румянец Санса потемнел, когда он сместился, где сидел, жест был почти кокетливый, он явно был смущен тем, что одет в платье, самое вычурное, которое способен был подобрать Папирус. Он взглянул на Гастера, видя, как глазницы доктора расширились и мерцали с растущим фиолетовым румянцем на его скулах. Ладно, это было восхитительно и стоило того, чтобы нарядиться в платье. Он удивлялся, как сильно зарумянились его скулы, и решил погрузиться в подготовленный сценарий, хотя ему и было довольно-таки неловко. — С Днём Рождения, — сказал он, звуча более застенчиво, чем скромно, хотя он чувствовал, что доктор оценил первое, а не второе. Он немного помолчал, прежде чем добавить: — … Папочка. О, Боги, у доктора Гастера дёрнулась глазница? У Санса не было много времени, чтобы задаться этим вопросом, когда доктор практически набросился на него, вместе с ним заваливаясь обратно на кровать, и короткого скелета засыпали поцелуями и лёгкими покусываниями между неуклюжими хихиканиями. — Вы… вы, ребята… просто… лучшие! — пробормотал доктор Гастер, после ткнувшись в череп Санса. — Просто… Я не знаю, что я сделал, чтобы заслужить… вас обоих в моей жизни… Санс покраснел сильнее, обвивая руки вокруг д-ра Гастера. — … Ну и что за грязные поступки ты совершил в прошлой жизни, чтобы застрять с двумя озорниками? — пошутил он, усмехаясь, когда доктор Гастер фыркнул. — Ах, тебе это нравится, да? Ну, позволь мне сказать тебе о том, что я люблю своих мужчин, как и свои напитки… — Санс, не порть момент своими ужасными шутками! — прошипел Папирус с другой стороны комнаты, даже не пытаясь скрыть запись своего сотового телефона. — Папирус, мы, взрослые скелеты, носим платья с оборками и называем этого достойного джентльмена «папочкой». По сравнению с этим, шутки ниже пояса — чистый юмор. — Ты невыносим! — Никогда не думал, что назову тебя скромником… — Мальчики. — Оба младших скелета подпрыгнули от обратившегося к ним властным тоном доктора Гастера. Доктор сел, с серьёзностью скрестив руки. — Хватит вести себя как дети на моём дне рождения. — Он подождал, пока они оба не стали выглядеть несколько смутившимися, перед тем как ухмыльнуться. — Или папочке придется наказать вас. Санс почувствовал, как его лицо загорелось синим румянцем. Ох, милостивые Боги, во что же он ввязался?***
Небеса, решил он значительно позднее в тот вечер, когда уткнулся с одной стороны в доктора Гастера, обессиленный, но все еще слишком заведённый, чтобы заснуть. Он умер и попал на небеса. Санс потёр глаза, оглядываясь через грудную клетку доктора на Папируса, который мирно спал, несмотря на то, что всё ещё был в платье. Он слишком устал, чтобы удивляться, должен ли он быть больше смущён, что его младший брат смотрел и записывал всё, но понял, что он вернётся к этому, когда не будет так измучен. Он потянул простыни выше и устроился поспать, думая, что если он действительно мыслил, он бы не чувствовал себя настолько спокойно. И потому он заснул. Счастливый и на небесах.