Бессмертная надежда

       Больно... так больно... Невыносимая боль растекается по всему телу, жжёт, сковывая свободу движений. В голове звенящая пустота и густой, беспросветный туман. Хината поднимает веки и выдыхает шумно. В глазах стеклянной стеной собираются слёзы и бесконтрольно текут по щекам. Голова невыносимо гудит, виски пульсируют, и в затылке тяжёлым грузом оседает ноющая боль. Хината словно слышит глухие голоса, чувствует чьё-то присутствие слишком отчётливо. Всё вокруг кажется ненастоящим. И тени полуразрушенных стен, и едва уловимый луч света, пробивающийся сквозь щель с улицы, и дрожащие пальцы, почерневшие, сбитые в кровь, которые совсем не слушаются. Шоё не может понять, где находится, и осознать, что вообще произошло. Не может установить над телом и мозгом контроль. Сделав глубокий вдох, он пытается что-то произнести, но вместо слов с сухих губ, изрытых глубокими трещинами, срывается лишь тонкий и едва слышный стон. Ему ничего не остаётся, кроме как довериться внутренним ощущениям, и теперь Хината полностью уверен, что в этом сыром и разорённом помещении кто-то, помимо него, есть. Он морщится от боли, каждое неаккуратное движение деревянными конечностями разносит по телу болевые импульсы, каждый тупой поворот головы, каждый слепой взгляд — всё это невыносимо. Больно, тяжело. Хината едва удерживает своё сознание, которое с каждой минутой становится всё более туманным и далёким. Он пытается привстать и взывает мысленно о помощи. Потому что знает: ещё немного, и его организм отключится от болевого шока.       «Чёрт, чёрт возьми, помогите. Кто-нибудь. Здесь есть кто-нибудь?» Он точно существует в его голове. Спаситель, чей силуэт Хината видит за разрушенной стеной. Если это, конечно, не игры сознания. Не сонный бред, нагнанный отчаянием. Он чувствует темную ауру, давящую и пугающую, мощную, всепоглощающающую силу и ужасное чувство голода. Хината пропускает через себя этот нечеловеческий, животный голод, впитывает всем естеством чужие тёмные эмоции, но не придаёт этому значения — в конце концов, в таком состоянии уже любое ощущение покажется нормой. Он невольно закрывает глаза, постепенно теряя связь с реальностью, но внезапно сознание трезвеет, становится чересчур чётким, а тело словно немеет, расслабляется, прокатывая через себя волну лёгкости. Боль отступает.        — Хорошо, — голос из темноты звучит приглушённо и вкрадчиво, мрачно. Хината резко распахивает глаза от удивления и поднимает голову. – Я помогу.        — Так ты всё-таки настоящий, — произносит он и сглатывает от удивления. Он, действительно, слышит свой голос, снова может говорить – невероятно. – Что вообще происходит? – Шоё дергается и вскрикивает непроизвольно, потому что боль снова окутывает всё тело. Теперь, когда голос вернулся, сдерживать рыдания совсем не получается. Хината чувствует себя невероятно слабым, появляется эта мерзкая жалость к себе, совсем ему несвойственная, чувство досады и несправедливости. Он плачет так несдержанно и громко, будто таким образом может заглушить этот нестерпимый дискомфорт. Но вдруг на горячий лоб опускается ледяная рука. Длинные пальцы скользят ниже, прикрывая влажные от слёз глаза. Хината успокаивается в момент, снова чувствует лёгкость и размеренно выдыхает.        — Ты помнишь что-нибудь? — спрашивает голос.        — Очень плохо, — хрипло отзывается Хината, но тут же дергается, словно подстреленный.        Воспоминания проявляются в голове несвязными картинками. Он вспоминает дом, где его ждёт лучший друг, их тёплый завтрак и беседу ни о чем. Вспоминает, что живёт вместе с ним глубоко в лесу, в полной изоляции, ведь он – опасный феномен, непринятый обществом. Видит слишком отчётливо, с каким ужасом распахнулись сухие глаза священника, когда с головы упал плотно завязанный капюшон, и с каким остервенением, злобой и ненавистью селяне вооружались вилами и топорами, завидев ярко-рыжие волосы. И, конечно, он вспоминает, насколько тяжело было бороться за свою жизнь и как больно нестись, подпитываясь лишь отчаянием и бурлящим в крови адреналином, теряя обувь и всякий страх, от разъярённой толпы. Как страшно оказаться распятым над кучей сухих веток, как мягко и невыносимо больно пламя скользит по коже.        Хината сжимается и жмурится, его тело непроизвольно трясёт, потому что всё это было совсем недавно. Ощущения слишком свежие. Слишком страшные. Слишком болезненные. Он невольно перехватывает чужую руку, мягко её сжимает и отстраняет, рассматривая лицо напротив. Он видит лишь горящие в ночи красные глаза.       — Тебе ведь интересно, да? — спрашивает Хината с тревожной улыбкой, — почему они хотели меня убить, — он прикрывает глаза. — Твоё любопытство так тесно граничит с чувством голода, удивительно. Я расскажу тебе, — за неимением сил, он с трудом разрывает остатки некогда белой рубашки, оголяя плечо и шею. — Как только ты вернёшь себе силы и прекратишь давить на меня убийственной и голодной аурой. Я не люблю ходить в должниках.       Кагеяма впервые за долгое время испытывает расползающийся по всему телу шок, который почти лишает возможности двигаться. Его глаза широко раскрываются от удивления, а в голове воцаряется глухая пустота. Он чувствует лишь безумный голод, который сдерживал столько времени, нарастающий с новой силой. Тобио отчётливо понимает, что мальчишка потерял и без того много крови, и укус может окончательно его убить, но противиться зверю внутри больше не может. Он хватается за костлявые плечи, сжимает их болезненно и безжалостно вгрызается в тонкую вену на шее клыками, разрывая кожу. Вкус теплой крови касается языка, приятно щекочет рецепторы и будто бы переключает сдерживающий рычаг внутри. Глаза Тобио мгновенно вспыхивают, их заволакивает темно-красная пелена, они холодно блестят во тьме, порождая ужас. Эта кровь самая вкусная из всех, что ему удалось попробовать. От будоражущего вкуса разум постепенно мутнеет, отключается. Контролировать себя уже совсем не выходит. Кажется, иссушив это хрупкое тело до последней капли, Кагеяма не насытится. С каждым глотком горячей крови жажда только усиливается, а зверь внутри, готовый вырваться на свободу, рычит всё громче. Хината болезненно стонет от боли, заглушающей все чувства, сжимается весь в немом страхе. Потому что он видит это лицо. Нечеловеческое. Всё в глубоких морщинах, сухое и мертвенно-бледное. Он ловит взгляд кроваво-красных глаз и сухо сглатывает. С трудом собирает остатки своих сил, упирается руками в крепкие плечи и давит, стараясь отстранить от себя тяжёлое тело.       — Пожалуйста, прекрати, — едва слышно молит он. — Возьми себя в руки. Страшно... мне страшно.       Хината весь дрожит, его голос тихий и жалобный. Он не знает, как терпеть всю эту палитру боли и дискомфорта. Он лишь шумно выдыхает, и его глаза закрываются. На последних секундах он уже едва ли различает реальность, а затем и вовсе теряет сознание.       В следующий раз, когда Хината открыл глаза, было уже совсем светло. Яркое солнце слепило, заставляя невольно морщиться. Он вдруг приподнялся, рассматривая свои ноги, которые были в ужасном состоянии. Кожа, которая висела ошметками в некоторых местах, вздулась волдырями, где-то стала совсем чёрной, а где-то её и вовсе не было. На лице отразилось отвращение и ужас, с огромным трудом Хината подавил в себе тошноту, волной подкатившую к горлу. Вряд ли ему удалось бы сделать это, питаясь он нормально, как положено – каждый день. Он сам не помнит, когда последний раз ел что-то нормальное. Его желудок совершенно пуст. К горлу подступила жгучая кислота, и он проглотил ее, морщась и тяжело дыша. Однако боли Хината не чувствует. Пожалуй, если бы не ужасно изувеченные ноги, можно было подумать, что все, что произошло – это кошмарный сон. Дискомфорт доставляет лишь головная боль, которая пульсирует в висках и зудит в затылке. Шоё призадумался, пытаясь вновь восстановить себе память, и тут же в ужасе дернулся, вспоминая, что недавно произошло.       — Ты тут? - с трудом переборов в себе страх, спросил он. – Нет. Это точно был сон. Тут никого нет. Всего лишь сон.       Он не успел коснуться своей шеи, чтобы проверить догадки.       — Нет, - Кагеяма, спрятавшийся в тени под плащом, строго посмотрел на Хинату. С виду он ничем не отличается от обычного человека; то зловещее лицо, вгоняющее на самую вершину паники и ужаса, сменилось более мягкими чертами. Да и глаза, некогда пугающие своим нечеловеческим красным блеском, теперь излучают серо-голубой холод. Лишь мертвенно-бледная кожа и слегка заострённые уши, виднеющиеся из-под капюшона плаща, выдают в нем вампирскую сущность. И красота. Его лицо словно фарфоровое, а взгляд пустой и отчужденный. Он будто неживой, точно драгоценное изваяние, которое скульптор высекал всю свою жизнь, безустанно, посвятив себя всего. Таких красивых людей Хината никогда не видел. Однако, даже так, не ощутив на себе острия клыков и боли от рваной раны, он бы никогда не подумал, что перед ним вампир. Шоё всё никак не может отвести взгляда, разглядывая, словно завороженный, каждый сантиметр лица снова и снова.        — Ты очень красивый, - заметил Хината, искренне улыбнувшись.       — А ты идиот, - раздраженно выдохнул Кагеяма. – Для чего тебе дана голова? Тебе жить надоело? Прежде чем предлагать голодному вампиру свою кровь, тысячу раз подумай. Я чуть не убил тебя, – в его голове творится полный бардак. Он помнит холодные пальцы на своих плечах, сжимающие слабо, слёзы на чужих глазах и страх в них. Помнит дрожащие губы, едва слышно произносящие «мне страшно». И хриплый, болезненный стон, слетевший с них на последнем дыхании. И его это все выводит из себя. То, что какой-то мальчишка вызвал столько эмоций. Что его кровь заставила зверя, которого он прятал всю свою жизнь, взять верх над сознанием, украсть контроль разума. И то, что именно его жалобный дрожащий голос, едва слышный за рычанием зверя, заглушил его и вернул чистоту рассудка. – Что, смелость вернулась? Не боишься меня больше?       Он резко поднялся с места и, не боясь света, подошёл ближе. Его глаза вновь загорелись, налившись красным, и в грозном оскале сверкнули острые клыки.        — Боюсь, – говорит Хината, – но не тебя, а того, кто и тебе доставляет дискомфорт. Того, кто живёт в тебе, – он устало прикрывает глаза и выдыхает. – Даже сейчас, пытаясь меня напугать, ты делаешь это, чтобы я не был таким опрометчивым. И даже с клыками и горящими глазами ты неизменно красив.        А Кагеяма буквально оторопел. Он готов был услышать всё, что угодно, но не это. Как вообще этот мальчишка может что-то понимать? Про его натуру? Про помыслы? Про зверя, жаждущего крови и убийств, и про то, что он мешает жить? Кто он...        — Да кто ты такой!?        — Шоё, – вновь приоткрыв глаза, отвечает Хината. – Я Шоё, и я очень рад, что ты больше не голоден.       Кагеяма не хотел смотреть на этого грязного ребёнка, не хотел признавать, что та нить, которую нарисовало его подсознание, и те эфемерные путы, что сковали его шею, все ещё на нем. Что он не разорвал и не уничтожил что-то настолько опасное, угрожающее его свободе. Он и сейчас, вернув взгляду четкость, может проследить эту неосязаемую нить, идущую от шеи, которая опоясывает чужое запястье. И он чувствует себя как зверь, которого приручили. Словно перед ним хозяин, держащий собаку на поводке. Он ненавидит это, но вместе с тем подсознательно тянется к «хозяину», хочет заботиться и оберегать. Грызть глотку любому, кто посмеет его обидеть. Это что-то необъяснимое, что-то чуждое и неприятное. Кагеяма всегда был свободен. Принадлежал лишь себе и заботился только о себе. Ему никто не нужен. Никто. Однако в день, когда они встретились, в нем будто бы что-то сломалось. Жизненно важная деталь, которая позволяла быть одиночкой, а в момент, когда вкус его крови оказался на языке, Тобио почти сошёл с ума, почти потерял контроль. Он едва ли не лишился рассудка. Но даже зверь, безжалостный и кровожадный, испугался этого мальчишку. Жалобно скуля, отступил. Кагеяма не привык бояться, до некоторых пор он не знал, что такое страх, но сейчас, смотря на безмятежно лежащего Хинату, который выглядит совсем не опасным, у него словно все естество сотрясается.       — Я не знаю, что ты сделал, чтобы я не чувствовал боль, – вдруг начал Хината, нагло прерывая поток чужих мыслей. – И понятия не имею, зачем меня спас, – его голос успокаивает, звучит как мягкая музыка на флейте. Кагеяма мгновенно приходит в себя, и его натянутые нервы расслабляются, а неясный страх отступает, - но спасибо за всё. Даже если бы ты иссушил мои вены, не оставив и капли крови, это бы не закрыло мой долг перед тобой. Я ни о чем не жалею, - Шоё смеётся, глядя своими чистыми глазами на спасителя, а Тобио этот взгляд пробирает до костей.       — Ты мне ничего не должен, – коротко говорит Кагеяма, – главное, не умри. Поправишься, и мы разойдемся. Будто ничего не было.       Его до сих пор удивляет, как обычный человек может так спокойно реагировать на существование иной, необъяснимой расы. Все люди, что ему встречались, боялись его до поседения. Пытались забить палками, сжечь, распять или обрубить конечности. Не зная про него абсолютно ничего, покрывали проклятиями и бранили. Он убил многих. Не потому что хотел, а потому что они не знали, когда нужно остановиться. Доводили его до белого каления, издеваясь и нанося увечья. Он терпел, но умереть ему не давал зверь, просыпавшийся в момент, когда жизнь могла оборваться. Он растерзал сотни людей, поедая их плоть и кровь, становясь лишь сильнее. Они единый организм, но две разные личности. Зверь – его укрепление, его сила, а сам он для зверя – оболочка и душа, без которой он не выживет.       А Хината всё молчит. Он знает, что не сможет ничего дать этому незнакомцу, потому что простой человек, ни на что, кроме воровства и лихорадочного бега от опасности, не способный. А ещё он понимает, что их пути разойдутся. Потому что они совершенно разные. И почему-то от этого очень обидно.        — Мне не совсем удобно просить тебя ещё о чем-то после всего, что ты для меня сделал, но, боюсь, мне никто больше не поможет, – тихо выдохнул Хината, с трудом приподнявшись на локтях. – Мне нужно домой. Мой друг поможет мне.       — Хорошо, – равнодушно изрёк Кагеяма. – Но только ночью. А сейчас я хочу спать, не мешай.       Хината кивнул головой и улёгся.        — Как тебя зовут?       — Это неважно.       Шоё вновь тихо засмеялся.       — Секретная информация, понял, – он прикрыл глаза.       Нить, которую придумал Кагеяма в своем сознании, не так уж и нереальна. Хината ещё тогда, будучи на площади, сумел уловить едва ощутимый прилив сил. От того, что рядом кто-то близкий. Он был уверен, что не умрет. И сейчас, находясь рядом с нелюдимым вампиром, он чувствовал себя очень счастливым. Будто бы когда-то, ещё до рождения, его разделили на две части, и всю свою жизнь он был неполноценным. А сейчас, обретя вторую половину, он наконец-то может расслабиться. Между ними, действительно, зародилась невидимая связь, которую могли почувствовать лишь они сами. Она ещё непрочная, едва ощутимая, но для обоих уже невероятно драгоценная.       — Добрых снов.