Закаты в эльфийской деревне выглядят совершенно иначе. Естественная природная энергия здесь буквально кишит, воздух словно съедобный, чистый и осязаемый. По зелёной траве гуляют олени неописуемой красоты: их размашистые и ветвистые рога светятся, словно драгоценные камни, а шерсть белоснежная, как только выпавший чистейший снег. Она лоснится, поблескивая на лучах уходящего солнца, которое медленно стремится за горизонт, озаряя небесную гладь яркими красками. Иссине-розовые кудрявые облака лениво плывут по красному небу, задевая макушки высоких деревьев. И все, включая отчужденного Акааши и не самого романтичного Куроо, завороженно наблюдают за этой естественной красотой. Они давно должны были покинуть деревню и вернуться в родные пенаты, однако их планы были внезапно скорректированы появлением девушки, невероятно сильно похожей на Хинату. Сам Шоё не проронил ни единого слова с того самого момента, когда их глаза встретились. Он все думает, как такое возможно, а единственный, кто хоть как-то может пояснить ситуацию, — демон, доставшийся от матери и знающий обо всех её секретах, — отчего-то не реагирует на призывы и совершенно не торопится явить свою сущность, чтобы ответить на зудящие вопросы. Эту девушку зовут Нацу. Она отчётливо помнит, как, повзрослев и окрепнув, выпорхнула из родительского гнезда. У неё всегда был своенравный характер, всё естество с детства тянулось к свободе и познанию себя, своих сил и возможностей. Нацу разошлась с Вивианой и Аароном больше ста лет назад. Она поставила себе цель: достигнуть невероятных высот в боевых искуствах и эльфийской магии, потому что всегда чувствовала себя слабой в сравнении с родителями. Она мечтала быть ровней им, а не обузой, игнорировала протесты матери и запреты отца и однажды просто ушла. Молча, по-тихому, чтобы ей никто не посмел мешать. В этой деревне Нацу поселилась около пятидесяти лет назад. Училась долго и кропотливо, оттачивала свои навыки, чтобы однажды предстать перед родителями той, кем они могли бы гордиться. Появление Шоё взбудоражило, заставило вспомнить те шестнадцать лет счастливой и теплой жизни, выбило из колеи и всколыхнуло давно забытые и запрятанные эмоции. Слёз Нацу сдержать не смогла, однако довольно быстро взяла себя в руки. Для неё существование брата не столь удивительно, сколько для самого Шоё. Корвус не говорил про неё, убеждал в том, что у Вивианы был лишь один ребёнок. Даже если он мог что-то приукрасить и скрыть, разве возможно подделать воспоминания, которые Хината видел собственными глазами? Он физически ощущал на себе негативные эмоции матери, чёрную безнадегу от осознания, что она не может иметь детей, видел слёзы подавляюще сильной духом и телом женщины, которая в такие моменты выглядела беззащитной и слабой, как неокрепшая девочка.
— Давай кое-что проясним, — вдруг начинает Нацу и отводит взгляд от успокаивающего заката. Она смотрит на Шоё с болью в глазах, ее руки плотно скрещены вокруг живота, и вся её замкнутая поза так и вопит об неуверенности. — Мою мать... — её голос дрожит, звучит слишком тихо, — ...зовут Вивиана.
Хината дёргается неосознанно, поднимает голову и стеклянными глазами смотрит на лицо сестры. Его губы поджаты, вспотевшие от нервозности ладони неуверенно сомкнуты в кулаки, а по телу разносится неконтролируемая дрожь.
— Звали, — с судорожным вздохом говорит он и сжимается весь, опуская голову. Он буровит взглядом землю, кусает губы в кровь и едва сдерживается, чтобы не заплакать от боли и досады, сковавшей все тело и душу. — Их больше нет.
Нацу сглатывает, её глаза расширяются от шокирующей новости, а сердце пропускает болезненный удар. Она резко подбегает к брату и хватает его за ворот экипировки, поднимая над землёй, трясёт и судорожно дышит. По щекам текут горячие слезы, она хватает воздух ртом и не может ничего сказать, не знает, что сказать. Ей больно, так больно не было никогда. Кагеяма подрывается с места, но Кейшин его грубо останавливает. Во взгляде Тобио что-то резко меняется. Его застелает пелена гнева, потому что Хината не борется, обречённо отдается на суд сестре и позволяет ей грубо с ним обращаться. Он не знает такого Шоё. Слабого и безвольного, потерянного, тусклого. Не хочет знать, не хочет видеть, как угасает его внутренний свет и теплота. Кейшин сдерживает его с трудом, потому что сила эмоций Кагеямы подавляет, наружу рвется зверь, сокрытый в чертогах. Не Лестат, на которого можно было скинуть все прегрешения — кто-то гораздо страшнее и убийственнее.
— И ты не смог их защитить? — спрашивает Нацу с презрением. — Почему? Почему они погибли? Я прекрасно их знаю, очевидно, их единственная слабость — это их дети. Поэтому я ушла, поэтому я стала сильнее. Чтобы не обременять, чтобы не быть обузой, не тянуть их на дно. Чтобы избавить их от единственной слабости. А ты? Ты свёл их в могилу? Из-за тебя они погибли, отвечай!!?
Нацу срывается на крик, грубо сжимает ворот, её рука тянется к чужому горлу. Она едва сдерживает гнев. Прямо сейчас контролирует себя из последних сил.
— Убери от него свои руки, — рычит Кагеяма и поднимает взгляд на лицо Хинаты, скрытое под растрепанными волосами. Бледное, пустое. Он видит на нем слезы, которые разбивают сердце, и больше ничего. Ни улыбки, несущей радость, ни сверкающих глаз, полных теплоты, ни жизни, которая в нем постепенно угасает. Весь вид этого мальчишки сейчас вызывает только тоску и боль. — Что ты про него знаешь вообще?! Как будто он мог что-то...
Тобио вдруг замолкает. Его взгляд становится чуть мягче, а лицо слегка расслабляется. Он всё ещё сжимает кулаки и вырывается из крепкой отцовской хватки, но уже не так пылко и рьяно. Потому что видит руку Хинаты, выставленную вперёд, и читает по губам: «не надо».
— Не лезь не в своё дело, придурок, — выплёвывает Нацу и озлобленно смотрит на Тобио, а затем резко швыряет Хинату в сторону.
Кагеяму снова перекрывает. Он наблюдает за всем будто в замедлении, на последних секундах вырывает взглядом болезненную улыбку, растянувшую губы Шоё, и с силой заламывает руку отца, вырываясь из его захвата. Одним рывком добегает до Хинаты и останавливается в нескольких метрах, будто бы врезавшись в невидимую стену.
— Она права, — говорит Шоё тихо, но в его голосе чувствуется стальная уверенность. — Тебе не стоит лезть в семейные разборки.
Он поднимается, придерживаясь рукой о землю, улыбается широко и наконец показывает свои глаза. Они полны доселе невиданных эмоций, Кагеяма даже невольно пятится назад, будто испугавшись. У Хинаты опять разбита губа, Тобио чувствует манящий запах крови и быстро понимает, что пострадало не только лицо. Но ближе не подходит, скованный незримыми путами своего фамильяра.
— И в том, что родители умерли из-за меня, она тоже права, — Шоё выдыхает шумно, стирает слёзы и уверенно сокращает расстояние до Нацу. — Тебе будет проще свыкнуться с тем, что они мертвы, если будешь винить меня, а не себя, правда? Ты ушла, чтобы стать сильнее, а теперь, когда готова встретиться с родителями и что-то им доказать, их больше нет. Некому доказывать. Досадно. А нужно ли это вообще было? Думаешь, этого они хотели, родив долгожданного первенца?
Лицо Нацу кривится в гневной гримасе. Она замахивается рукой для удара, Но Шоё перехватывает её и грубо сжимает.
— Если бы у меня была возможность прожить с ними больше двух лет, я бы ни за что не пожертвовал этим временем ради собственных амбиций, — он смотрит на нее уверенно и строго, холодно немного. — Я не записывался в старшие братья, однако дам тебе совет: прими их смерть и свою ошибку. Иначе дальше ты двигаться не сможешь, и все твои старания останутся лишь напрасной тратой драгоценного времени.
Он наконец улыбается своей теплой улыбкой, разжимает хватку и отпускает чужую руку, а затем вновь прячет покрасневшие глаза за челкой и уходит. Хината сильный, даже если сам так не считает, и он не хочет опять показывать свои слабости Кагеяме. Однако эта встреча снова пошатнула устоявшуюся моральную крепость. Казалось бы, Шоё только-только принял себя со всеми ошибками, своё необычное происхождение, начал полноценно жить, не оборачиваясь на прошлое, избавился от бесконечных самокапаний, но Нацу слишком резко и неожиданно ткнула носом в то, на что он с трудом закрыл глаза, вытащила из отстроенного розового мира и окунула в черную реальность. Хината хотел было расправить крылья и улететь, чтобы побыть наедине с собой, обдумать все, но у него ничего не получилось. И это стало последней каплей, сработало катализатором для негативных чувств, для жёсткой самокритики и слёз. Он успел лишь спрятаться в отдаленном саду и разревелся, как ребенок, надеясь, что никто за ним не последует. Возможно, в глубине души он противоречиво нуждался в одном-единственном существе, в его объятиях и поддержке. Но одновременно с этим меньше всего хотел, чтобы Тобио видел его слёзы.
Хината просидел в одиночестве долгие полчаса, и никак не мог успокоить поток отрицательных мыслей и слёзы. Его глаза устали: опухли и покраснели, на белках выступили розоватые капилляры, синяки и мешки на бледной коже теперь заметны слишком хорошо. Все тело сотрясает дрожь, руки не слушаются, и в голове сплошной хаос. В момент, когда он собирался в одиночку отправиться к разрушенным башням, по наитию, потому что дороги дотуда не знает, перед ним из пустоты появился Ворон. Хината едва продрал глаза, все видилось через мутную искажающую дымку, ему с трудом получилось различить в размазанной картинке силуэт птицы. И, наверное, лучше бы не получилось.
— Почему ты появился только сейчас? — уставшим и осевшим от рыданий голосом спросил он. Слезы с новой волной потекли по щекам, внутри словно что-то сломалось. Хината уткнулся в свои колени. Взять себя в руки совсем не получается. Прямо сейчас он хочет жалеть себя и плакать, быть отвратительно слабым, потому что сил держать лицо совсем не осталось.
— Потому что, — каркает Ворон и моментально принимает свою истинную форму. Он присаживается на одно колено и тянет когтистые пальцы к голове своего держателя, аккуратно гладит рыжие волосы и заставляет поднять голову. — Я пытался понять, кто она такая.
— Разве не очевидно? — горько усмехается Хината и льнет к чужой руке, обжигающей холодом. Этот демон не очень подходит для утешения, он весь ледяной и тёмный, его взгляд совершено точно не отражает ни одну из положительных эмоций, а грубый голос, эхом оседающий в голове, звучит пугающе. Но Шоё сейчас в полном отчаянии. Он невольно тянется к нему, обнимает крепко и прижимается, рыдая с новой силой. — Почему ты меня обманул? Почему не сказал мне? Она так похожа на маму, но так враждебно настроена, мне так больно.
Корвус сглатывает, им вдруг овладевают забытые теплые эмоции, он оседает на землю и замирает, не знает, что предпринять, куда деть руки, что сказать. Ощущает горячее дыхание на своей груди, слышит сдержанные всхлипы, чувствует отчаяние и боль слишком отчётливо, будто бы делит их вместе с Хинатой. А затем прижимает его ближе, обнимает крепко и гладит по волосам, успокаивая.
— Извини, — говорит он и сам удивляется, что произнес нечто настолько сентиментальное и чуждое. — Вивиана имела прямое воздействие на меня, я буквально от нее зависел и был полностью в её власти. Кажется, она провела нас обоих. Не знаю, почему, но она стёрла все воспоминания о Нацу, будто бы её никогда не существовало. Замок с воспоминаний исчез в момент вашей ссоры, твоя сила позволила мне избавиться от последнего запрета твоей матери. Наверное, она хотела сберечь дочь, отгородить от этих вампирских интриг. Если не тебя, то хотя бы её. Ох, — он переводит дыхание, слегка остраняет Хинату от себя и поднимает его голову за подбородок. На такого Шоё смотреть больно даже демону, Корвус задней мыслью думает, что Кагеяма мог бы дать ему фору в разрушении миров, посмотри он в эти пустые глаза, и усмехается невольно. — Вивиана не перестает удивлять даже после смерти, — он улыбается и мягко стирает большими пальцами слезы с лица напротив, треплет рыжие волосы и помогает опустошенному Хинате подняться. — Идём, мне нужно внести ясность в этот абсурд.
Шоё невольно хватается за руку своего демона. Он словно сломанная, безвольная кукла. Чувствует тяжесть во всем теле и больше ничего. Бредёт, ведомый Корвусом, не поднимая головы, и врезается в его спину, когда тот останавливается, трусливо прячется за ним, крепче сжимая костлявую руку. Рядом с демоном, чересчур высоким и непропорциональным по меркам любой расы, Шоё выглядит маленьким, почти незаметным, и сейчас — совершенно беззащитным. Корвус чувствует себя воспитателем, старшим братом или даже отцом, пришедшим устраивать разборки со сверстниками, которые обижают его сына. Эти мысли абсурдные и смешные. Никто и никогда не вызывал у него такого сумасшедшего, почти одержимого желания защищать. Даже Вивиана, которой он был бесконечно предан. С ней он испытывал нечто другое, что-то более романтичное. Возможно, именно любовный интерес к хозяйке породил это исключительное чувство опеки к Хинате.
Кагеяма с трудом различает рыжую шевелюру, которая нервозно маячит за спиной демона. Им в момент завладевают темные эмоции, он ревностно смотрит на сцепку рук и быстро сокращает расстояние до Корвуса, который тут же его останавливает.
— Я не подпущу тебя к нему сейчас, даже не пытайся, — холодно говорит он, и в темноте его глаз золотом сверкает угроза. — Если ты не способен его защитить и поддержать, значит, я сам этим займусь, отойди.
Осажденный Тобио только послушно отходит назад и сжимает кулаки, смотрит стеклянным взглядом на то, как Хината крепче сжимает черную ладонь, и вдруг теряет всю уверенность и запал.
— Нацу, ты как была глупой, гордой и своенравной девчонкой, так ей и осталась, — с язвительной улыбкой говорит Корвус и внимательно наблюдает за сменой эмоций на лице девушки: она его помнит. Определенно, помнит. — Шоё жил с родителями до двух чертовых лет, напомнить тебе, каким истеричным карапузом ты была в этом возрасте? А может, рассказать всем, как ты боялась мотыльков? Как до десяти лет спала в родительской кровати и не давала им насладиться обществом друг друга? Или как я с тобой, хныкалкой, нянчился до посинения, ну? Что именно тебе напомнить, чтобы ты сбавила обороты, прежде чем выкатывать предъявы ребенку, которому сейчас столько же лет, сколько было тебе, когда ты только выпорхнула из-под родительского крыла, но при этом он уже давно живёт и выживает практически в одиночку?
— Закрой свою варежку, демоническое отродье! — срывается Нацу.
— Вот как спустя долгие годы ты приветствуешь любимого братика, — уныло тянет Корвус и пожимает плечами. — Когда ты была малышкой и не отходила от меня, ты была милее. А ещё всегда мечтала о родном брате, поэтому так цеплялась за меня, несмотря на мое происхождение. А теперь, когда родной брат появился, решила выместить на него всю свою злобу и отпечатать собственные комплексы. Тебе сколько уже лет? Сто двадцать? Сто тридцать? Но незаметно: ведёшь себя как глупый ребенок с завышенным максимализмом.
— Ребёнок прямо сейчас стоит позади тебя! Выкатил такую речь — я даже на секунду успела им восхититься и подумала, что он чего-то стоит. А в итоге, он просто убежал лить слёзы и ныть тебе о несправедливом отношении? Абсурд!
— А кто, кроме меня, поставит такую заносчивую девчонку на место? — Ворон чешет затылок и выдыхает шумно. — Шоё объединил самую могущественную расу в свои шестнадцать, пробудил всех спящих вампиров и Короля, который по силе превосходит обоих твоих родителей, вместе взятых, смекаешь? А ему все ещё шестнадцать. Единственное, что может выбить его из колеи, единственный рычажок, который заставляет его с головой окунуться в темный мир страданий и самокритики — это его родители. Их смерть и вина за неё, которую он на себя возложил. Он прошёл через многое, избегал смерти на краю пропасти, и я не позволю твоим амбициям гасить в нём свет. Даже тебе не позволю, Нацу, потому что он — наследие Вивианы, которое она мне оставила.
— Это смешно! — кричит Нацу, на её лице только злость и презрение. Она все ещё не может поверить в то, что происходит. Слишком резко и неожиданно, слишком болезненно. — Может быть, силы отца тоже у него, а?!
— Да.
Её глаза стекленеют и расширяются. Она задала риторический вопрос, не хотела слышать на него ответа. Не хотела знать, что родители предпочли ей какого-то молокососа.
— Но почему?
— Потому что они хотели тебя защитить, — голос доносится из-за спины демона. Хината разжимает сцепку рук и наконец выходит из тени своего покровителя. Он улыбается мягко и смотрит на раздосадованную сестру.
— Шоё, — тихо говорит Корвус и устало прикрывает глаза. — Рано ты карты раскрываешь, она убежала от родителей, не сказав ни слова, думала, что повзрослела, заставила мать лить слёзы и биться в истериках, а в итоге, выросла слишком гордой и совершенно невоспитанной. Для начала стоит преподать ей урок.
— Нельзя, — Хината выдыхает и опускает взгляд. Он не хочет волновать Кагеяму, чувствует, как у этого вампира внутри все переворачивается от его внешнего вида, от его беспорядка в душе и боли на сердце. — Ей ведь тоже больно.
— Ты слишком добрый, — констатирует Корвус и толкает Хинату к обездвиженному происходящим Кагеяме. Тот резко отмирает, ловит его и заключает в крепкие объятия. — Но он прав. За Шоё всё решили ещё до его рождения. И Вивиана, и Аарон с момента чистки, о которой ты даже не слышала, знали прекрасно, что в определенную эпоху у них родится сын, который не сможет избежать своей участи. По сути, Вивиана родила орудие без будущего, она всегда очень страдала и хотела избежать подобной участи для своего ребенка. Однако неожиданно для всех она забеременела тобой. И знаешь что? Когда ты появилась на свет, эта женщина была гораздо счастливее, чем когда родился Шоё, которого она не смогла бы защитить, даже если бы пошла против своей клятвы и преданности Королю и брату. А теперь пораскинь мозгами и подумай: кто же всё-таки из вас более обделенный? И на ком тебе следует вымещать свою злость? — он медленно подходит к Хинате и зарывается когтями в его волосы, игнорируя озлобленный взгляд Кагеямы. — Только на себя и на свои бушующие подростковые гормоны, на тупое и бесполезное желание доказать им что-то, когда единственное, что они от тебя хотели — чтобы ты была счастливой и здоровой, идиотка! — Корвус непроизвольно срывается на крик, потому что в голове моментом пролетают воспоминания о мучительной депрессии Вивианы, которая потеряла долгожданную дочь, о её метаниях и страданиях. Он тогда безумно ненавидел Нацу, все теплые моменты, пережитые в её детстве, перекрыла темная ярость. Им бы не составило труда тогда отыскать её и наказать, но Вивиана этого не хотела. Она дала свободу дочери, невзирая на свои слёзы, и подумала, что так даже лучше и безопаснее для неё. — Мать всеми силами пыталась сберечь твою нормальную жизнь и огородить тебя от участи Шоё, а значит, прямо сейчас ты берешь свои манатки в руки и сваливаешь отсиживаться в грибном домике, обдумывая все, что услышала. С нами ты не пойдешь, возражения?
— Как будто после всего, что здесь произошло, я собиралась, — фыркает Нацу и разворачивается. — Это не ты мне приказал, я сама решила, тебе ясно? Ублюдок, не сумевший защитить свою любимую.
Корвус звереет моментально, он резко срывается с места и расплывчатой тенью сокращает расстояние до Нацу. Его острые когти приставлены к тонкому горлу, он угрожающе нависает над испуганным девчачьим лицом, а безумный жёлтый взгляд направлен на её стеклянные глаза.
— Я даже Шоё не позволяю упрекать меня в подобном и обсуждать мои отношения с Вивианой, ты чего себе позволяешь, мелкая тварь?
Вокруг Ворона вдруг разрастается темная аура, которая заставляет в страхе трепетать каждого. В конце концов, он невероятно силён. Высший демон, разнесший в пыль сотни миров. Его мощь за гранью любого понимания. Перерезать горло обездвиженной жертве, в страхе глотающей слезы, труда не составит совершенно.
— Корвус, — вдруг говорит Хината, единственный, кажется, не поддавшийся панике и страху от подавляющей темной энергии. — Хватит.
Взгляд Корвуса трезвеет, он выпускает Нацу, которая тут же обессиленно падает на землю, из крепкого захвата, и отходит на несколько шагов назад.
— Все-таки причина не только в защите, — вдруг говорит он и улыбается, обращаясь в птицу и опускаясь на плечо Шоё. — У тебя никогда бы не хватило мужества и сил меня приручить, и стихийные волки не присягнули бы в верности душе, находящейся в таком нестабильном состоянии. Работай над собой, Нацу, и вернись к брату, когда накопишь достаточно смелости, чтобы попросить у него прощения.
Корвус исчезает в темной вспышке, Хината грустно выдыхает и разворачивается, расправляя наконец крылья.
— Прошу за него прощения, — говорит он тихо и неуверенно, хватая ладонь Кагеямы и крепко её сжимая. — И за себя, — а затем они оба скрываются в темном небе.
***
Кагеяма и Хината прибыли к башням под утро. За время их путешествия руины вампирского города обрели гораздо более величественный вид. Много веков назад город построили на невысокой горе, верхушка которой будто бы срезана. Теперь на ровной каменистой поверхности водружается шесть высоких шпилей, расположенных вокруг монументального замка из белого камня, а территория огорожена высоким забором. Пусть замок пока единственная жилая постройка, вся прилегающая к нему местность расчищена от завалов, украшена красивыми цветочными клумбами и кустами, во дворе оформлен сад с беседками, лавочками и цветущими деревьями. Аккуратные дорожки вымощены мраморными плитами, отстроена также и большая конюшня с множеством стойл. У обычных людей на постройку такого замка, который и внутри хорошо обустроен, ушло бы не меньше года, однако все законы людского мира разбиваются вдребезги о могущество вампиров и магов. Такеда отдал всю свою жизнь после чистки, чтобы заиметь приличную казну и впоследствии полноценно и по закону завладеть территорией, некогда принадлежавшей Кейшину. Но, разумеется, внезапно отстроенный в кратчайшие сроки замок и объявившийся хозяин огромного куска земли, озадачил не только простых крестьян, но и королей многих государств. Хотя теперь это все не имеет никакого значения. Осталось слишком мало времени, чтобы заботиться о секретности и продолжать скрывать существование иных видов от людей. Даже если под них начнут копать, абсолютно все документы на владение и разрешение на постройку зданий имеются, да и раскрыть карты Такеда не боится. В конце концов, если люди прознают факт присутствия необъяснимых наукой существ, потрясением это станет только для них. Потому что теперь-то они точно готовы к любым провокациям и нападкам, и ту роковую ошибку, наученные опытом, больше не повторят.
На входе их встретил Кенма. Хината все ещё был поникший и выглядел нездоровым, поэтому не смог в совершенстве оценить объединенные труды своих товарищей. Обычно, наверное, он бы с восхищением разглядывал каждый камень, каждый цветок и дерево, бегал по обширной территории и заливисто смеялся, нахваливая результат, но сейчас он просто уткнулся Кенме в грудь и устало закрыл глаза.
— Я всё сделал, — говорит он едва слышно. — Скоро прибудут основные силы. Король, капитаны. Куроо тоже придет, просто немного подожди, ты же сможешь ещё подождать, Кенма? Совсем чуть-чуть.
Кенма весь сжимается от такого Хинаты. Всегда мягкий и теплый голос звучит натянуто, грустно, будто бы Шоё с огромным трудом и нежеланием вытягивает из себя каждое слово. Эмоции всегда спокойного Козуме скачут. Он услышал то заветное, что хотел услышать много веков, безумно обрадовался тому, что совсем скоро Куроо вернётся, но наряду с этим его безумно трогает состояние названного брата, который прямо сейчас волнует его гораздо больше, чем скорое возвращение любимого.
— К-конечно, я подожду, Хината, что случилось? — Кенма переводит взгляд на Кагеяму, который смотрит куда-то в сторону, будто избегает. — Тобио?
— Где мы можем отдохнуть, Кенма?
— Я провожу.
Кенма мягко треплет рыжие волосы и обнимает Хинату за плечи, доводит их до покоев принца на втором этаже и оставляет. Потому что всё равно ничего не может предложить. Единственный, кто может привести Шоё в порядок, и так не отходит от него ни на минуту. Кенма думает, что это здорово, улыбается отчужденно и уходит в библиотеку.
Хината, кажется, наконец начинает приходить в себя. Во взгляде появляется здоровый блеск, хотя покрасневшие от слез и распухшие глаза выглядят очень плохо.
— Тебе надо поспать, — говорит Кагеяма и задвигает роскошные красные шторы, перекрывая лучи света. В комнате оседает полумрак, нарушаемый лишь тусклым свечением масляной лампы. Хината бороздит взглядом по стенам, рассматривает богатое убранство и коротко улыбается. Все эти картины, дорогая мебель, большая кровать с шелковыми простынями и перьевыми подушками, ровные стены, хорошо выкрашенные в белый, теплые ковры, брошенные на холодный пол, дверь, ведущая в персональную уборную, — все это выглядит просто потрясающе, красиво, роскошно, но так чуждо. Он не может чувствовать себя здесь комфортно, кажется, что всё это беспочвенно свалилось ему на голову. Незаслуженно. Хината аккуратно обнимает Кагеяму со спины и прячет на ней лицо, прижимаясь крепко.
— Если я нужен тебе, о большем просить не могу, — говорит он с придыханием и чувствует, как в глазах вновь скапливаются слёзы. — Все остальное неважно.
Кагеяма резко разворачивается и хватает Хинату за плечи, с минуту смотрит в его глаза пристально, а затем наклоняется и целует истрепанные губы. Нежно, мягко и аккуратно, словно боясь навредить.
— Нужен, — отвечает хрипло, наблюдая за тем, как чужие руки скользят по кожаному нагруднику к плечам. — Я люблю тебя и мне больно, когда больно тебе, Шоё.
Хината расстёгивает прочные крепления металлических броневых рукавов, снимает вместе со спрятанным под кожаной жилеткой нагрудником и роняет с звенящими грохотом на пол.
— Хочу с тобой принять ванну, — он улыбается с едва уловимым лукавством. Непослушными пальцами тянется к воротнику, быстро расправляется с очередным элементом брони, отбрасывает в сторону и пояс с тяжёлым мечом. Кагеяма думает, что очень вовремя закрыл шторы, потому что прямо сейчас он оказался обнаженным по пояс, и лучи восходящего солнца сквозь стекло могли бы сыграть злую шутку с его бледной кожей. Меньше всего он ожидал от Хинаты подобной инициативы в таком его состоянии, и честно говоря, в другое время, вероятно, накинулся бы на него, отбрасывая все манеры и сдержанность, но сейчас он чувствует отчаяние, исходящее от каждого действия Шоё.
— Если ты пытаешься таким образом забыться, то я к тебе и пальцем не прикоснусь, — говорит он строго и вытягивает руку, создавая нужную для себя дистанцию.
Хината вздыхает и качает головой.
— Я соскучился по тебе, вот и всё, — отвечает тихо и довольно ловко стягивает с себя перчатки и верхний элемент экипировки. Снимает сапоги, затем широкие штаны и нижнее белье, оставаясь совершенно нагим. — Но если ты не хочешь, я пойду один, — он улыбается коротко и медленно уходит в ванную, закрывая за собой дверь. Кагеяма ещё некоторое время борется с собой, всё-таки попутно избавляя ноги от тяжёлых металических сапог и кожаных штанов в облипку. Сидит на кровати голый и взвешивает все «за» и «против», чувствует себя дураком, которого обвели вокруг пальца, а потом с зубным скрежетом срывается с места.
— Чёртов Хината.
Он заходит в довольно широкую комнату, посреди которой стоит большая расписная ванна на изогнутых коротких ножках. В подвесных деревянных шкафчиках за прозрачными дверцами видно множество стеклянных бутылочек с парфюмом, маслами и мылом. На полу лежат мягкие ковры, выделанные из животных шкур, а на полках, соседствуя с средствами для ухода, зажжены ароматные свечи. Тобио не очень понимает, когда этот парень вообще успел создать такую интимную атмосферу, но внимание его моментально рассеивается, а вопросы отпадают сами собой, когда взгляд цепляется за одинокую фигуру. Хината сидит на корточках спиной к двери, облокотившись на бортик ванной, говорит с кем-то маленьким и незаметным. Кажется таким невинным и робким, но Кагеяма знает: внутри этого маленького тела живёт необузданный нрав. Шоё будто провоцирует, манит своими соблазнительными изгибами. На пару секунд Тобио зависает на его округлых бедрах, скользит взглядом по талии и красивой худой спине, чувствует, как с мурашками подступает несознательное возбуждение, скручивает все органы в один узел и приятно тянет внизу живота.
— Ты чертёнок, — с усмешкой говорит Кагеяма и сокращает расстояние. Теперь он видит миниатюрного духа с едва различимыми очертаниями волчьего силуэта.
— Я жил под надзором демона все свои годы, ты ожидал чего-то другого?
Хината улыбается и поднимается, разворачиваясь и делая несколько шагов вперед. Он как бы невзначай прижимается обнаженным телом к крепкому животу Кагеямы, приподнимается на пальцах ног, руками обвивает его шею и целует губы, чувствует холодные руки на своей пояснице, жадно прижимающие. По телу моментом расходятся мурашки, даже ноги с непривычки подкашиваются, он заставляет Кагеяму наклониться, опускаясь на полную стопу для удержания равновесия. Тобио забирает инициативу, раздвигает языком припухшие от бесконечных кусаний губы, углубляет влажный поцелуй и прикрывает глаза. Блуждает руками по спине, наклоняется сильнее, заставляя Хинату чуть выгнуться назад, и хватает его под бедра, приподнимая. Шоё обвивает ногами его торс, отвечает на поцелуй, стараясь его не разорвать, и зарывается пальцами в темные волосы. Через мгновение его опускают на высокую тумбочку, в вакууме, приглушающем внешние звуки, он слышит, как стеклянные баночки падают на пол, разбиваются, звеня, но не придает этому значение, потому что все это неважно.
— Укуси меня в шею, — Шоё шепчет на ухо, горячий шёпот и обжигающее дыхание будоражат сознание. Кагеяма понимает, что может потерять контроль в любую минуту, с трудом вспоминает наставления Кенмы, но создавшаяся атмосфера и настроение буквально выбивают из равновесия, перекрывают все здоровые и рациональные мысли. Он хочет попробовать, каково это — заниматься сексом под влиянием внутренней связи, будучи отравленным желанной кровью. Хочет увидеть, какой будет Хината, укушенный ядовитой змеёй, несдержанный и похотливый. Ведёт горячим языком по плечу, скользит по изгибу шеи и выпускает клыки. Он чувствует жар, окутавший оба тела, и желание, отравляющее разум, перекрывающее рассудок, и впивается глубоким укусом в пульсирующую на шее вену. Каждый глоток крови будто бы выкорчевывает из реальности, жёстко и грубо. Кагеяма ощущает кровь на языке, как сладкое фруктовое вино, но пьянит она сильнее бренди или зернового спирта. Его глаза моментом заволакивает кровавая пелена, они горят, как огни в ночи. Он отстраняется неохотно, смотрит на свою жертву жадным взглядом, ловит каждую его эмоцию. Хината весь красный, дышит сбито, глотает ртом раскалённый воздух, и сердце его бьётся так сильно. С обостренными инстинктами Тобио, кажется, слышит даже его кровь, циркулирующую по венам, а сердечный ритм почти оглушает. Он припадает к приоткрытым губам, целует глубоко и влажно, остатками ускользающего здравого рассудка додумывается нащупать бутылёк с каким-то эфирным маслом и откупорить его. Хината горячий. Он просит, желает. Сползает с тумбочки на пол и выдыхает горячо на обнаженную кожу живота, целует его развязно, совершенно точно теряя всякий контроль и стыд, тянется дрожащими пальцами к налившемуся члену Кагеямы и, будто пробуя, целует головку, слизывает выступившую смазку и улыбается.
— Вкусно, — шепчет он едва слышно и аккуратно ведёт языком вдоль, смачивает слюной кожу, а затем моментом вбирает в рот половину длины. На глазах невольно выступают слезы, когда головка толкается в глотку, к горлу поступает неприятный ком и кашель. Кагеяма аккуратно перехватывает его лицо за подбородок. Их вожделеющие взгляды встречаются, и в головах что-то перемыкает. Тобио пальцами вплетается в волосы, сжимает их крепко, болезненно слегка, но Шоё только улыбается, продолжая неумело, но старательно вылизывать член и сосать. Кагеяма кончает быстро, однако запала не теряет, подхватывает поддатливое тело под руки, разворачивает к себе спиной и заставляет выгнуться. Трётся пахом о подставленные ягодицы, покрывает спину дорожкой поцелуев-засосов, а затем выливает все масло на поясницу. Хината чувствует, как прохладная жидкость скатывается по коже вниз, судорожно выдыхает и вжимается лбом в стену. Он изнемогает и вскрикивает, когда чужой палец скользит между ягодиц и оказывается внутри. Кагеяма долго растягивает мышечное кольцо, постепенно добавляет второй палец и третий, срывает с истерзанных губ рваные вдохи и сладкие стоны. Хината сводит с ума, его изгибы, дрожащие непослушные пальцы, царапающие стену, осевший голос и глаза, замутненные, полные желания, его поддадливость — все это лишает последних крупинок сознания. Кагеяма входит резко и на всю длину, прижимает Хинату к себе и целует через плечо, глотая очередной стон, начинает двигаться немного небрежно, несдержанно, дышит в поцелуе хрипло и сбито, налаживает темп постепенно, сжимает бедра до побелений и вмятин. Необузданная страсть захлёстывает вихрем, поглощает, он хочет быть нежным, но не может, вколачивается в Хинату грубо и глубоко. Свободной рукой ласкает его, целует в шею и цепляет кожу клыками, покусывает легонько и тут же слизывает выступающие бусины крови. Шоё бесстыдно стонет, выгибается, просит не останавливается, просит глубже, сильнее, грубее и ближе. Кагеяма резко разворачивает его лицом, входит снова и целует. Бесконечно много и долго. Целует мягко, и от контраста грубости и нежности Хината совсем теряет себя, он кончает в процессе несколько раз, с ума сходит от накатывающих волн удовольствия, совершенно упускает связную нить с реальностью. Ему так хорошо, как не было никогда. В данный момент все проблемы и предназначения действительно кажутся чем-то далёким. Кагеяма сдержанно стонет, его движения становятся ещё быстрее, он чувствует, как узел возбуждения в животе вяжется слишком крепко, удовольствие мешается с едва ощутимой болью, он кончает внутрь, потому что под конец совершенно теряет контроль, прижимает к себе обмякшее тело Хинаты и рвано дышит в его плечо, свободной рукой облокачиваясь на тумбочку. Потому что ноги ватные и непослушные, все тело налилось тяжестью и усталостью. Шоё тоже едва ли не задыхается. Он весь мокрый и взъерошенный. Спина и грудь покрыты яркими алеющими засосами и неглубокими укусами, на его коже буквально места не осталось. На шее все ещё кровоточит укус, повлекший за собой неконтролируемую страсть и почти животный секс. Тобио мягко припадает к нему губами, целует и зализывает, каким-то неведомым способом останавливает кровь. Из последних сил подхватывает Хинату на руки и идёт к наполненной ванне.
— Почему она с водой? — удивлённо интересуется он и опускает палец в воду, проверяя температуру, а затем аккуратно укладывает в неё Хинату и забирается следом.
— Акваэлла... — с значительной отдышкой, прерываясь на рваные вдохи, говорит Шоё и устало разваливается на бортиках. — Моя волчица... стихия... вода...
— Я понял, отдыхай.
Кагеяма улыбается и аккуратно подтягивает к себе Хинату, заключая в объятия.
***
Хината и Кагеяма принесли радостную новость в королевский замок, которую, впрочем, всем обитателям сообщил уже Кенма. К вечеру домой наконец вернулся Король, его капитаны и союзные силы. Никто из них, кроме Бокуто, летать не умеет, а поэтому путь занял довольно много времени, даже если учесть природную вампирскую скорость и ловкость. Куроо, конечно, оценил новую оболочку замка и приятную атмосферу в придворном саду, но время на восхищение тратить не стал.
— Ладно, ребята, с вами хорошо, но я от вас успел устать, — со своей привычной ухмылкой говорит он и спешно вырывается вперёд. Он весь трепещет от предвкушения, сердце стучит так бешено, и улыбка, довольная и широкая, не сходит с лица. Длительные расставания только укрепляют отношения — так кто-то когда-то сказал, вроде, но прямо сейчас Куроо бы плюнул в глаз этому человеку и даже почесал бы об него свои кулаки, потому что длительные расставания — это отвратительно и ужасно больно. Он проходит в высокую входную дверь, оказывается в главном зале и лихорадочно ищет, бегая взглядом, темную макушку Кенмы среди собравшегося народа.
— Нашёл, — удовлетворённо говорит он и улыбается, срывается с места, неуловимым для зрения рывком сокращая расстояние до Кенмы, и тут же набрасывается на него, оседая на колени. Обнимает крепко и отчаянно, прижимает к себе, будто прячет в объятиях от всего мира. Кенма молчит. Неуверенно обвивает руками чужую голову, прижимает к своему животу. В его голове пустота. Все кажется нереальным, издевательским сном или иллюзией. Он гладит лохматые волосы, смотрит на Куроо, убеждая себя в том, что это он, он теперь рядом и больше не нужно мечтать и ждать, грустить ночами, тосковать и страдать. Он судорожно переводит дыхание, чувствуя, как в глазах застывают слезы.
— Ты вернулся, — дрожащим голосом говорит он, до сих пор не осознавая происходящее.
— Я вернулся, Кенма. Не плачь.
Куроо поднимает голову и встаёт с колен. Пальцами аккуратно стирает слёзы с чужого лица и мягко целует губы. Поверхностно и аккуратно, давая понять, что он действительно настоящий.
