Под знаком орла

То, что Судьба та еще стерва, для Грейвса давно не новость. В одночасье оставшийся без родителей, потерянный, но не сломленный, он сумел преодолеть себя и обстоятельства и поднялся из воняющей гнилью дыры отчаяния на пост сначала заместителя, а после и главы отдела магического правопорядка. Он успешно пережил четыре покушения на свою жизнь, смог организовать вполне продуктивную работу аврората и не посрамить фамилию отца. Но, видимо, за время своего существования он умудрился каким-то образом перейти дорогу той самой Госпоже Судьбе. Потому что так хорошо и качественно гадить обычному, ничем не примечательному человеку эта сука просто не могла. А ведь день начинался так спокойно… Две чашки свежезаваренного колумбийского кофе, стопка очередных, ничем не отличающихся от предыдущих десятков тысяч отчетов, всего три записки от глав других департаментов и одна жалоба на «превышение» полномочий при задержании мелкого скупщика краденного. Разобравшись со всем за пару часов, Грейвс только настраивается на тихие, спокойные двадцать минут ничегонеделания, прежде чем ему будет необходимо отправиться к Пиквери на ежемесячный доклад о проделанной работе (и еще одну чашечку дорогого кофе), как раздается громкий стук в кабинет и обеспокоенный голос одного из новоиспеченных авроров просачивается сквозь дверь: — Мистер Грейвс, мистер Грейвс! Нападение на немагов на углу пятьдесят пятой западной и седьмой авеню! — Черт! — выдыхает Персиваль и, подхватив пальто, выходит из кабинета. Джефферсон отшатывается от резко распахнутой двери и бросается вслед промчавшемуся мимо начальнику. — Сэр, там трое наших, сэр, они прислали патронуса, говорят, слишком много… противников… сэр, не справятся сами… — парнишка буквально задыхается от охватившего его волнения, но у Грейвса нет времени разбираться еще и с подобной непрофессиональностью. Он быстро оглядывает присутствующих на местах авроров, цепким взглядом вылавливая из мешанины лиц нужные. — Авроры Грифинс, Коллинз, Голдштейн, за мной! Названные им люди мгновенно оказываются на ногах и вот уже все четверо направляются в сторону площадки для аппарации, пути до которой хватает на составление краткого плана действий в условиях почти полного отсутствия какой-либо информации. Первая секунда после перемещения самая сложная. Необходимо как можно скорее сориентироваться в происходящем вокруг тебя хаосе, определить расположение союзников и противников и при этом не попасть под шальное заклятье. Весь отряд с этой задачей, слава Мерлину и многочасовым изнурительным тренировкам, справляется. Место боя представляет собой небольшой участок разгромленной в хлам улицы, но беглый осмотр помогает убедиться в том, что его авроры не зря получают свои деньги. Сражение происходит в четко определенной зоне — установленный кем-то из авроров антиаппарационный купол не позволяет преступникам сбежать (благо, его особые конфигурации дают подкреплению возможность прибыть на место, не расщепившись в пыль). Вокруг ни одного немага — отталкивающее заклинание плюс чары отвлечения внимания. Стюарт и еще два аврора бьются сразу против дюжины магов. Откуда их столько, Грейвс думать не хочет. Вместо этого он вступает в схватку, стараясь вывести из строя как можно больше противников. Появление подкрепления определенно оказывает свое действие на психику противоборствующей стороны — у некоторых из них сдают нервы, и чередой несложных заклинаний они отправляются в отключку. Учитывая уже выведенных из строя, на ногах остается лишь половина противников. Однако авроры также терпят потери. Майкл Джонсон получает дробящим кости заклинанием прямо в руку с палочкой. От повторного удара его спасает только вовремя выставленный Коллинзом щит. Но сражаться с таким ранением он уже не может. Поэтому когда Грейвс взмахом руки дает ему знак убираться отсюда, Джонсон не медлит и решительным движением активирует экстренный портал до больницы. Оставшиеся авроры продолжают сражаться еще с большей решительностью. Противники владеют палочками лучше многих, но не лучше защитников правопорядка. Еще двое оказываются поверженными и отправляются связанными отдыхать у стенки ближайшего дома. Осознав, что преимущество на стороне аврората, еще стоящие на ногах преступники начинают отступать, пытаясь выйти за пределы антиаппарационного купола и покинуть поле боя. Но Грейвс и другие на подобный вариант развития событий не согласны. Авроры начинают окружать своих противников, стараясь постепенно отрезать их от столь желанного пути побега. Один из нападающих получает заклятьем в живот, однако, прежде чем осесть мешком на грязный асфальт, он успевает отправить ответное проклятье. Прямиком в Голдштейн. В Голдштейн, которая слишком занята другим противником, чтобы успеть поставить щит. Грейвс замечает летящее в подчиненную режущее, но отразить его у него уже не остается времени. Поэтому он толкает ее в плечо, заставляя отступить с траектории удара, параллельно призывая невербальный щит уже для себя. Чары срабатывают в тот же миг, как проклятье ударяет его в руку. Сила, в него вложенная, вспарывает кожу, но возникший щит рассеивает большую часть энергии, ограждая от чего-то серьезнее царапин. — Ступефай! — слышится крик слева, и последний нападающий кулем валится на землю. Голдштейн удовлетворенно кивает самой себе и поворачивается к Грейвсу. Ее взгляд падает на пропитанный кровью рукав начальника, и она рвано выдыхает, невольно подаваясь вперед. — Сэр, вы в порядке? Взволнованный голос Голдштейн звучит на пол октавы выше, превращая и так молоденькую девушку в совсем девчонку. Грейвс молча обводит глазами поле боя, проверяя на наличие еще не нейтрализованных угроз. Остальные уже разбредаются, дабы убрать за собой последствия магической схватки и, покрепче связав нападавших, отправиться вместе с ними в неприветливые камеры аврората. Никто серьезно не ранен, удовлетворенно отмечает про себя Грейвс и вновь переводит взгляд на стоящую перед ним Голдштейн, только в этот момент вспоминая, что девушка задала ему вопрос. — Жить буду, — сухо комментирует он и аккуратно приподнимает рукав мантии, пытаясь оценить нанесенный ущерб. Три неглубокие, слава Мерлину, царапины наискось пересекают нежную кожу запястья. От обильного кровотечения и других более серьезных последствий его спас кожаный браслет, надежно закрывающий тату. Раны не смертельные, но обработать придется. — Но, сэр, ваша рука… — нерешительно произносит Голдштейн, однако, замолкает, уловив мелькнувшее на лице начальника раздражение. Грейвс морщится про себя, но обижать подчиненную за проявленную заботу (пусть и по ее вине понадобившуюся) не хочется. Поэтому он прочищает горло и громко распоряжается: — Задержанных в аврорат, улицу привести в порядок и в больницу, если сами не в состоянии залечить. Всем все ясно? Голдштейн, со мной, — уже тише добавляет он и видит, как на лице девушки на миг вспыхнувшее удивление сменяется пониманием. Да, Голдштейн, наложить повязку одной рукой возможно, но жутко неудобно. Грейвс ловит кивки услышавших приказ подчиненных, дожидается, пока исчезнут последние, переносящие задержанных, и, крепко, но аккуратно сжав Голдштейн за локоть, увлекает ее в вихре аппарации в свой кабинет. Оказавшись на месте, Персиваль скидывает на свое кресло пальто, пересекает кабинет и начинает копаться в шкафу в поисках аптечки. Шкатулка со всем необходимым находится на третьей полке сверху и, Грейвс осторожно достает столь нужную сейчас вещь. Обернувшись, он замечает мнущуюся на пороге Голдштейн. Пальто девушки из светло-серого превратилось в нечто цвета грязного асфальта, на щеке — пара мелких царапин, но, судя по всему, это единственное ранение. И слава Мерлину. Не хватало ему еще и с этим разбираться. Грейвс тихо выдыхает, подходит к своему рабочему столу и опускает на него аптечку. Постучав по ней палочкой, он добивается щелчка замка и открывает крышку. Тут же цепким взглядом выловив из многочисленных склянок обеззараживающее зелье и заживляющую мазь, Грейвс достает их и широкий бинт. Разложив все это на столе, он поворачивается к замершей позади Голдштейн и, кивнув в сторону приготовленного, негромко спрашивает: — Я могу рассчитывать на вашу помощь, мисс Голдштейн? Услышав вопрос, девушка едва заметно дергается, но тут же берет себя в руки и уверенно кивает. — Разумеется, мистер Грейвс. Расстегните манжет, пожалуйста, сэр, и вытяните руку. Грейвс молча следует инструкциям, наблюдая за тем, как подчиненная аккуратно открывает флакончик с обеззараживающим и, бросив на него виноватый взгляд, четким движением выливает треть на все еще немного кровоточащие порезы. Персиваль орет благим матом, но про себя. Вслух он позволяет себе лишь втянуть воздух сквозь зубы. В руку, невольно дернувшуюся от боли, крепко вцепились хрупкие женские пальчики. Голдштейн смотрит с состраданием, но отступать явно не намерена. Грейвс хмыкает про себя. Настырная. Она берет мазь и круговыми движениями распределяет ее по всей площади ранения. Мазь приятно холодит кожу, постепенно убаюкивая боль. Незаметно Голдштейн заканчивает обрабатывать рану и тянется за бинтом. Уже держа в руках необходимое, она вдруг замирает и, явно ощущая себя неловко, говорит: — Мистер Грейвс, сэр, ваш браслет, он мешает… Бинтовать, сэр. Персиваль невольно опускает взгляд на предмет разговора и мгновенно понимает, что Голдштейн права: кривые порезов будет весьма сложно забинтовать, не снимая браслет. Помедлив всего каких-то доли сотен секунд, он решительно проводит по черной коже и стягивает столь привычный предмет гардероба. Без браслета он чувствует себя… некомфортно. Вроде бы все на месте, костюм надет, палочка под рукой, а все равно что-то не так. Грейвс опускает взгляд на свое голое запястье, а затем поднимает глаза на безмолвно стоящую девушку. Голдштейн во все глаза рассматривает открывшийся ее взору рисунок, скользя взглядом по довольно простой, незамысловатой татуировке орлиного пера. От интимности происходящего вдруг пересыхает в горле. Персиваль уже и не помнит, когда в последний раз кто-то так пристально разглядывал его метку. Он невольно кашляет, привлекая внимание увлекшейся подчиненной, и та вздрагивает, будто очнувшись от странного транса. — Сэр, я… простите, сэр, я не хотела, я сейчас, мистер Грейвс, сэр, — путаясь в словах, извиняется Голдштейн и начинает накладывать повязку. Ей требуется три невнятных извинения и один вздох Персиваля на то, чтобы закончить бинтовать порезы. В последний раз убедившись в прочности повязки, девушка отступает от стола и, смотря в пол, произносит: — Мистер Грейвс, если это все, то я пойду, хорошо? Мне еще надо отчет написать. Персиваль тянет с ответом, пытаясь решить важный вопрос: стирать Голдштейн память об увиденном или нет. Отчего-то логичное «стирать» звучит совсем не убедительно даже в собственных мыслях, и он сдается, отметая мысли об обливиэйте. Критичным взглядом осмотрев ждущую его ответа девушку, он делает движение рукой, заставляя грязь на ее пальто исчезнуть. Затем бросает еще одно невербальное, залечивая те самые мелкие царапины на лице подчиненной. Голдштейн невольно тянется рукой к щеке, проводя пальцами по тому месту, где мгновение назад саднило кожу. Лицо предсказуемо гладкое, ни следа шершавости распоротой мелкой крошкой асфальта кожи. Она вдруг улыбается: — Спасибо. И что-то дергается внутри Грейвса от этой смущенной улыбки. Дергается — и замирает, ощущая сильную хватку самоконтроля. — Вы свободны, Голдштейн. Девушка кивает и, развернувшись идет к двери. Но останавливается, уже схватившись за ручку. — Сэр. — Да, Голдштейн? — пытается найти причину задержки Персиваль, но не обнаруживает ни одной. — Я никому не скажу, — вдруг совершенно серьезно произносит девушка, глядя ему в глаза. — Обещаю. Грейвс слегка щурится, ловя в обращенном на него взгляде твердую уверенность напополам с решимостью, и кивает. Почему-то ему кажется, что ей можно доверять. Даже самое сокровенное. Дверь за Голдштейн тихо закрывается, и Персиваль, устало потерев глаза, обходит стол и падает в свое кресло, лениво убирая из-под спины брошенное на спинку пальто. Кто знает, может, Госпожа Судьба соизволит пожалеть бедного начальника аврората, и до завтра его больше никто не побеспокоит… Влетевший в кабинет, сотканный из белого света ястреб явно намекает на обратное. — Грейвс, где тебя пикси носят?! Почему я должна тебя ждать? «Все-таки Судьба та еще стерва», — думает Персиваль, отправляя Пиквери ответный патронус. — «Но, по крайней мере, не скучно».