Под знаком орла

Тина не спеша потягивает горячий чай, вполуха слушая новости из мира магмоды, что нежным щебетом вываливает на нее Куинни. Тянется за еще одной плюшкой с черникой, но передумывает и останавливает свой выбор на слойке с клюквой. Впивается зубами в свежее тесто и с умным видом кивает в ответ на очередной полувопрос-полуутверждение сестры. Смахивает тыльной стороной руки прилипшие к подбородку крошки. С удовольствием надкусывает любимую сладость и, прожевав, виновато улыбается на укоризненный взгляд заметившей отсутствие ее энтузиазма Куинни. Та лишь качает головой и заботливо подливает еще кипятка в почти пустую чашку. — Может, съешь еще ватрушки? — предлагает Куинни и, не дожидаясь ответа, палочкой призывает нужное блюдо. — Я же из-за стола потом не встану, — слабо протестует Тина, уже потянувшись за предложенным угощением. — Ничего, я тебя вытолкаю, — хихикает Куинни и отправляет блюдо на место. — Только если ногами, — деловито отмечает старшая Голдштейн, с аппетитом откусывая. — Тинни! Я же волшебница! Использую палочку, — восклицает Куинни и, притворившись, что раздумывает, добавляет, — или попрошу Якоба. Он точно должен справиться! Якоба. Тина заставляет на миг напрягшиеся плечи расслабиться и почти силой впихивает в себя кусок ватрушки. Якоба. Нареченного Куинни. «Не думай об этом!» — мысленно одергивает себя Тина, но поздно. Мысли вихрем возвращаются к произошедшему две недели назад вызову и всему, что за ним последовало. В тот миг, когда мистер Грейвс, чуть помедлив, стянул с запястья кожаный браслет, мир Тины остановился, чтобы в следующую секунду с ревом упасть в тартарары. На том месте, где она ожидала увидеть зверя, орнамент или хотя бы фразу на каком-нибудь древнем языке, оказалось то, чего она предвидеть никак не могла. По крайней мере в этой жизни. Тина словно зачарованная смотрела на неброское, но такое знакомое перо. Как? Почему? Что теперь делать? Последний вопрос волнует ее до сих пор. В тот день она так и не смогла решить, признаться ли Грейвсу в своем открытии, и ушла, напоследок дав обещание молчать. Как будто она могла кому-то об этом рассказать. Тина мысленно усмехается: «Вы знаете, нас с Главой Аврората связывает нечто особенное. Если вы понимаете о чем я». Да ее тут же отправят в отделение, занимающееся психическими расстройствами, причем лет так на пять. Для профилактики. Тина тихонько вздыхает и бросает взгляд на занявшуюся мытьем грязной посуды сестру. Не думать о произошедшем с каждым днем становится все тяжелее. Но и мысленные дебаты с самой собой ни к чему толковому так и не привели. Как же она устала притворяться. На работе, что ее вовсе не заботит тот факт, что Грейвс первые пару дней уделял ей какое-то особенное, повышенное внимание, а теперь как прежде едва смотрит в ее сторону. Дома держать мысленный блок под постоянным контролем и не давать Куинни залезть дальше, чем ей следует. Как же она устала от самой себя. От того, что не может перестать об этом думать. От того, что за прошедшее время не только стала привыкать к мысли о мистере Грейвсе как о том самом, но и начала искать знаки, указывающие на то, чего нет и никогда не будет. Расположение. Уважение. Интерес. Ей хочется рассмеяться себе же в лицо от нелепости своих желаний. Персиваль Грейвс испытывает интерес к Порпентине Голдштейн! Спешите увидеть! Количество билетов ограничено! Мерлин, какая же она дура. Персиваль Грейвс никогда не посчитает ее достойной своего внимания. По крайней мере, в этом смысле. А значит, пора кончать с этим цирком и заняться чем-то более полезным. Например, сходить в магазин. Тина кивает самой себе и решительно поднимается из-за стола. — Куинни, ты просто чудо. Я в магазин. Люблю тебя. Сестра на секунду оборачивается и одаривает ее сверкающей улыбкой. — И я тебя, Тинни. Тина цепляет валяющуюся на кресле сумку и выходит из квартиры. Куинни лишь тихо вздыхает ей вслед и едва слышно повторяет в пустоту: — И я тебя. Повинуясь взмаху волшебной палочки, оставленная на столе чашка с недопитым чаем отправляется прямиком в раковину. В это же время на другом конце города ее родственница летит в стену и разбивается на тысячи мелких осколков. Небрежное репаро спустя пару минут произносит уже не ее хозяин. Но человек, занявший его место.