В клетке

Пёрышко обменялась с ними ещё несколькими ничего не значащими фразами, и ушла, растворившись в сплетении парковых дорожек, словно её тут и не было. И это Майра ещё удивлялась тому, что Нимкано бесшумно ходит! Вот кто показывал настоящее мастерство. Интересно, кем эта странная женщина была и почему так вела себя с ними? — У, старая пернатая ящерица, — проворчала Майра, хмурясь и подёргивая хвостом. — Намутила воды. — Почему старая? — ровно спросила Нимкано. Её хорошее настроение куда-то улетучилось. Встреча с Пёрышком весьма своевременно напомнила, где она находится и в какой роли. Не следовало так увлекаться секундной радостью, и так много позволять и себе, и Майре. — Потому что ей лет так триста пятьдесят, не меньше. Медленные движения век, по-особенному невыразительная мимика, сонный запах. Не спрашивай, я не знаю, как объяснить, какой это. Неужели никогда не видела старых оборотней? Нимкано пожала плечами, отряхивая бледно-голубой подол платья от прицепившихся к ткани сухих травинок. К счастью, пятно осталось совсем небольшое. — Может и видела. По вам сложно судить. — Ну, мы это чуем. Носом, — немного неловко ответила Майра, которую явно смутила перемена тона в голосе Нимкано. — И Пёрышко стара. Повисла какая-то неудобная тишина, нарушаемая только шелестом листьев и птичьим пением. — Я пойду, — наконец нарушила ее Нимкано. — Подготовлюсь к первому ужину. И вообще. Майра ответила долгим тяжёлым взглядом. — Я так и не показала тебе как плести венки, — вздохнула она. — Нет-нет, понимаю, тебе сейчас не до того, наверное, но просто… — Наверное? — усмехнулась Нимкано, не успев подумать о том, стоит ли промолчать. — Уж поверь, новости о том, что мной скоро собираются попользоваться, меня не обрадовали. — Я не имела в виду, что тебя это должно радовать! — воскликнула Майра, пожалуй, слишком громко. Кончик её хвоста дергался из стороны в сторону, уши прижались к голове. Да, с таким самоконтролем будет тяжело тут протянуть хотя бы немного. Или казнят, или отправят на арены, что практически одно и то же. — Но ты так себя ведёшь, знаешь, спокойно, словно это всё привычно для тебя. Вот так позволяешь им делать всё, что захочется, что я и решила… — Ты тоже позволяешь, — мрачно ответила Нимкано, стараясь не сорваться. Майра не была в чём-то виновата, едва ли она даже поняла, что сказала. Типично для кошки, привыкшей к тому, что любая битва проходит с оружием в руках и верным отрядом за спиной. — Ты не убила себя, — тихо, но настойчиво продолжала Нимкано. — Всё это время твои руки были свободны, но ты не бросилась на охранников, понимая, что это закончится лишь твоей смертью. И сейчас ты просто ждёшь, когда подвернётся возможность убежать. Смотришь по сторонам, измеряешь высоту стен, подслушиваешь разговоры лодочников про течения. Не спорь, я видела! Майра слушала её молча, только сверкала золотистыми глазами из-под тёмных нахмуренных бровей. — Так вот, я тоже жду. Тоже хочу убраться из этой клетки куда-то, где меня снова будут принимать за разумное существо. И ты не смеешь осуждать меня за то, что я не выпячиваю своё недовольство напоказ, потому что хочу жить! Возмущённый шёпот Нимкано сменился тишиной. Две дорогих рабыни в измятых платьях стояли посреди парковой поляны и смотрели друг на друга. — Не смею, — наконец кивнула Майра. — Это правда. Нимкано неловко пожала плечами. — Прости. Мне, наверное, не стоило это всё говорить, да ещё и таким тоном. Теперь вот ты знаешь мой главный секрет. Она опустила глаза, и не заметила, как на плечо легла тёплая смуглая ладонь. Как ни странно, кожа у Майры была тонкая и мягкая, без мозолей от оружия. Впрочем, не факт, что она вообще использовала в бою человеческое, а не кошачье тело. — Нимкано, ты же понимаешь, что я никому не скажу? Да и если скажу, кто поверит вздорной дикарке? Нимкано коснулась её пальцев. Хотелось сказать что-то уместное и правильное, но в итоге она сподобилась лишь на немного формальный ответ: — Благодарю. Идём, нам лучше переодеться перед едой. В тот день они перекинулись только ещё парой ничего не значащих фраз. Нимкано удивлённо отметила, что совсем не переживает по поводу случившегося разговора с Майрой и на время выбросила его из головы. Ещё успеется. Всё равно в ближайшее время ей не убежать. Оказаться на территории Йерот-Сатаха в рабском ошейнике, удерживающем магию, и без хозяина, значило напроситься на куда большие неприятности, чем нынешние. Нимкано решила, что избавится от ошейника, во что бы то ни стало. Этот Ниханор, похоже, любил играть с огнём, но осознавал ли он опасность? Она надеялась, что нет. Что она сама по себе могла, в конце концов? У неё были сильные пальцы целительницы, но они не поспорят с руками воина. Нимкано понимала, что не сможет заставить человека снять ошейник при помощи шантажа. Может, Майра смогла бы. А дальше что? Отчаянная попытка перебить стражу, которая наверняка всполошится? Оставалось или понравиться человеку, чтобы он сам решил нацепить на неё более декоративный символ рабства, или же просто смотреть в оба, чтобы рано или поздно заметить какой-то тайный вход или нечто подобное. Нимкано не пугала перспектива потратить на это год-другой, её куда больше страшили жестокие побои и смерть. Оставалось понравиться человеку. Это она на следующее утро повторяла себе, когда после завтрака объявили о выборе хозяина гарема, и весь день, который Нимкано, с небольшими перерывами, пришлось посвятить… подготовке. По большей части, она состояла из гигиенических процедур, подбора одежды и причёски, а сверху всё это щедро приправлялось суевериями, например, запретом есть красную пищу. Молчаливые служанки напарили Нимкано в бане, намазали пахучими кремами. Для волос использовали отдельные духи. Её вырядили в шитое золотом сине-фиолетовое шёлковое платье открывавшее плечи, но с воротником, который полностью прятал ошейник. Волосы распустили, две пряди завив и прихватив у висков заколками. Нимкано принимала всё это со спокойным равнодушием, хотя глубоко внутри её мутило от происходящего. Она пыталась успокоить тошноту мыслями о том, что ей не приходится работать от рассвета до заката и страдать от недоедания, но помогало плохо. Теоретические голод и усталость были где-то там, далеко, по ту сторону реального. В соответствии с обычаем, Нимкано привели к хозяину только после того, как солнце упало за горизонт. Её сопроводили до самых дверей, которые беззвучно отворили, и так же мягко захлопнули за спиной наложницы. Нимкано, как положено, скинула шиму, оставив её на специальной вешалке у двери, и немного замешкалась. Она осталась вдвоём с Ниханором, стоявшим у одного из узких зарешёченных окон, и смотревшим в звёздную ночь сквозь баснословно дорогое прозрачное стекло. «Невероятно богатый человек, — подумала Нимкано, сверля взглядом его широкую спину, скрытую пурпурным домашним халатом. — Мог позволить себе огромный гарем послушных обученных рабынь, чуть ли не роскошнее, чем у его правящего брата, а его вместо этого на экзотику потянуло». — Фея? Проходи, не стой у дверей. И не бойся, я тебя не обижу. Он развернулся к Нимкано, улыбаясь. Она опустила голову. Это должно было изображать поклон, хотя на самом деле ей просто не хотелось на него смотреть. — Я не слишком-то знаю, что мне делать, — тихо сказала она. Нет, ей вообще-то рассказали, что она должна вежливо поприветствовать хозяина, поклонившись, и ждать его указаний, но что-то Нимкано подсказывало, что Ниханор не любитель «нормального» поведения. Иначе, зачем ему вообще понадобилась вся эта экзотика? И если в лучшем случае Ниханору просто станет скучно, то в худшем его эта скука сделает злым и раздражительным. Так бывает с благородными богатеями, которые не получают того, чего хотят. — Тебе и не надо знать. Все эти правила хороши для официальных сборищ, но в спальне стоит вести себя чуть честнее, не находишь? — Вы говорите интересные вещи, — ответила Нимкано, не сумев сохранить равнодушное выражение лица. Она только надеялась, что её усмешку можно принять за улыбку. Честнее! В каком воображаемом мире жил этот человек? — Сочту за комплимент. Я побывал во многих странах, и многое повидал, как тебе, наверное, уже говорили. Потому-то я и не беру в наложницы дочерей Йерот-Сатаха. По сравнению с вами, они пресны и скучны… — Ниханор мечтательно вздохнул, поглаживая короткую тёмную бородку. Нимкано захотелось скривиться и закатить глаза. Ограниченные и запуганные ему были скучны, поэтому он предпочитал ограничивать и запугивать тех, кому больше повезло с местом рождения. Сделал бы правильные выводы из своей тяги к чужачкам, но нет, для этого ведь надо уметь делать выводы как таковые. — Но к чему это я веду, — продолжал Ниханор. — Я многое повидал, но далеко не всё. Эльфийских танцев, например, не видел, а говорят, что эльфы из Парящих Лесов творят настоящие чудеса. — А как же Жемчужина? — невольно удивилась Нимкано. — О, Снежная Жемчужина прекрасно танцует, и я люблю смотреть на это. Но она попала в рабство, когда ей исполнилось четырнадцать лет, а сюда - в шестнадцать. Сама понимаешь, эльфы не успели обучить её как следует. Нимкано кивнула. Шестнадцать лет. Интересно, девчонка хоть была зрелой к этому времени, или ещё не вышла из детства? Возможно, была — отдельные эльфийки входят в подростковый возраст к пятнадцати-шестнадцати годам, хотя этот срок считается ранним. Возможно, и нет. — А вы хотели бы посмотреть на настоящий танец? Понимаю. — Да. Здесь тебе хватит места? Или нужна музыка? Спальня была просторной, низкая кровать стояла ближе к стене, а в центре оставалось пустое пространство. — Хватит, мой господин, а музыка будет только мешать, ведь у вас нет музыкантов-Ведающих. Если желаете, я спляшу для вас и так, хотя без магии это будет лишь подобием… — Ну тут уж ничего не поделаешь, по крайней мере пока. Пляши. Нимкано развязала пояс платья и, расстегнув воротник, выскользнула из разноцветных шелков. Она даже рада была, что Ниханор отдал этот приказ, ведь так можно было отвлечься от всего происходящего. Сняв заколки и бросив их на платье, Нимкано осталась голой и простоволосой. Он следил за ней чуть удивлённо, похоже, действительно не имел понятия о том, что она собиралась делать. Выходя на середину комнаты, босыми ногами зарываясь в мягкий ворс ковра, Нимкано и сама не слишком-то это представляла. Можно было танцевать о похоти. Даже без активного волшебства этот танец повёл бы её прочь от реальности, дал бы забыться в движениях и неслышных ритмах. И тогда, возможно, было проще потом… Но Нимкано не хотела. Прежде всего, не хотела рисковать своей психикой, целостностью своего «я». Не хватало только ассоциировать потом этого человека с чем-то приятным. Не подходила ни вожделенная свобода, способная разбередить душу, ни страсть, ни любовь. Нужна была какая-то основа, нейтральная, но мощная. И тогда Нимкано вскинула руки, и волосы золотой волной укрыли белое тело, и движение разорвало воздух, пропитанный благовониями. Она танцевала о жизни, о самой её многоликой сути — сильной и слабой, милосердной и жестокой, притягивающей и отталкивающей, но бесконечно красивой. Вряд ли кто-то, включая саму Нимкано, смог бы потом описать отдельные части, из которых состоял её танец, хотя она и использовала определённые связки, которым учили всех Ведающих. Это было чистое движение, энергия, настоящая магия, пускай ошейник не давал вплести её в нити мирового полотна. Когда Нимкано закончила, сложилась, упала и умерла — любая жизнь заканчивается смертью, в конце концов — она совсем забыла, где и с кем находится. Все мышцы ощущались приятно горячими, сердце глухо стучало в грудной клетке. Чуть пошатнувшись, она встала на четвереньки, Ниханор помог ей подняться на ноги. Они встретились взглядами, Нимкано улыбнулась широко, пьяно, безумно. Он смотрел на неё не как хозяин на наложницу и даже не как мужчина на женщину. Такие взгляды она видела у детей и иных караванщиков, перед которыми она порою плясала, разгоняя скуку долгих сплавов по Каурату. — Это было… великолепно! — выдохнул Ниханор. — Ой, куда там, — с улыбкой ответила Нимкано, всё ещё державшаяся за его руку. — Я целительница, а не танцующая с нитями. Да и вообще, без волшебства выходит совсем не то. Она сказала это совсем без задней мысли, но Ниханор едва заметно нахмурился. Во взгляде его появилось оценивающее выражение, быстро сменившееся жадностью и пониманием — совсем рядом с ним стояла голая красивая женщина. Это отрезвило и саму Нимкано. — Ты действительно Золотая Фея, — сказал он, потянув её за собой на кровать. — Знаешь, что люди с далёких северных островов рассказывают про фей? Нимкано покачала головой. — Говорят, что они живут в самых красивых полевых цветах, а если путник неосторожно присаживается отдохнуть рядом с таким цветком, то фея усыпляет его песней, и он никогда не просыпается, а она выпивает его кровь досуха. Но фею можно поймать и, склеив ей крылья, принести к себе в дом. Она по-прежнему будет петь, но никакого вреда причинить не сможет. Красивая сказка. — Жестокая сказка, господин, — заметила Нимкано, глядя, как Ниханор снимает халат и шаровары, обнажая смуглое тело. — Не более жестокая, чем наша жизнь, — усмехнулся он. Ниханор уже был частично возбуждён, когда лёг рядом с ней. Взяв белую узкую ладонь Нимкано, он провёл ею по своей волосатой груди, отмеченной следом старого ранения, и животу. — Не бойся, — повторил Ниханор. — Господину должно быть известно, что я не девственница, — невпопад ответила Нимкано. — Конечно, я знаю. Но какая разница, ты же эльфийка. С этими словами он навис над ней, ладонями обхватил небольшие груди, поцеловал куда-то в шею. Колюче и немного влажно. «На проклятых людях могло бы расти и поменьше шерсти», — отстранёно думала Нимкано, послушно запрокидывая голову. Ниханор был осторожен. Он никуда не торопился, ему явно доставляли удовольствие эти вдумчивые прикосновения к рефлекторно затвердевшим соскам, чья болезненная чувствительность заставляла Нимкано вздрагивать, к животу и белым бёдрам. Она вздохнула и зажмурилась, когда Ниханор развёл её ноги. Розовые половые губы уже были скользкими от какого-то густого полупрозрачного крема, которым ей сказали воспользоваться перед тем, как идти к хозяину. И хотя он имел совершенно отталкивающий резкий цветочный запах, Нимкано решила, что так даже лучше. Больно не было. Немножко неприятно, когда грубоватые пальцы сменились членом, но вполне себе терпимо. Ниханор тяжело дышал у неё над ухом, поступательно дёргая бёдрами. Потом отстранился, лёг на спину и позвал охрипшим голосом: — Иди ко мне. Садись. Нимкано послушалась, хотя ради этого и пришлось открыть глаза. Она всё равно старалась не смотреть на человека, пряча лицо за завесой золотых волос. На ощупь снова пропихнула член в себя и продолжила движения, стараясь, чтобы всё закончилось побыстрее. Когда Ниханор кончал, сжимая её бёдра и царапая кожу короткими ногтями, Нимкано думала о том, как ей повезло с несовместимостью их видов.