972 г
Новгород. Одно единственное слово срывалось с губ при каждом ударе плетью, когда тело пыталось изнывать, но на части рвала душевная тоска. Одно слово вмещало всю тяжесть чужбины, дум и памяти. Новгород. Он как никогда нуждался в своем Ванюше, нуждался в поддержке и крепком плече. Ван чувствует, что нужен своим людям, что они вновь готовы бороться за себя, свои семьи и независимость. Новгородцы готовы были потягаться с Киевом, и Ван в этом просто необходим. Новгород. Ван скучал, скучал, как полоумный. Он метался в веревках, стонал, готов был зубами и ногтями вырывать себе путь к родной стороне. Потому что здесь, среди кочевников, из близкого только череп. Украшенный золотым ободом, натертый добела, опустошенный и залатанный под вино. Голова князя Святослава, завоевателя и стратега, славу которого так низко попрали. Сердце покалывало, и больше терпеть нет ни сил, ни желания. Ван должен мчаться, мчаться далеко-далеко. К Новгороду: родимому, настоящему, самому лучшему… своему.975 г
Ван слышал, что Ярополк неплохой правитель-христианин с греческой женой, окруженный относительно преданными воеводами и в порыве гордости создавший свои дирхемы. Ольга могла бы им гордиться. Кажется, они даже пытались наладить отношения с некими германцами и римлянами, с их таким же единым богом. Может, Вану и поезло, что Ярополку Ольга досталась, а не он? Быть предателем Перуна и Хроноса не хотелось, они бы свой гнев обрушили так, что в живых не останется никого… У Вана же все было предельно спокойно. Владимир оказался своенравным язычником, не чуравшимся удовольствий, но всегда прислушивавшийся к мудрому своему дяде Добрыне. Это всех вполне устраивало: небольшую новгородскую дружину — скорее, народное ополчение из неравнодушных, — остальных жителей, да и Вана, в конце-то концов. Единственное, он немного скучал по Сабриелю. Мало ли, что Ольга может с ним сделать за прошлые набеги, козни, погромы… Но ведь былое могущество Хазарского Каганата в прошлом, а уж не ее ли религия учит быть милостивым к поверженным врагам? …и отчего-то Ван совсем забыл, что Ольгу буквально разорвали на две части сыновья Святослава, Ярополк и Олег. И вряд ли ей есть дело сейчас хоть до чего-то. Весть о смерти одного из великокняжеских воевод в Древлянской земле дошла до Новгорода с большим опозданием и уже обросла изрядным количеством слухов. Якобы это Олег, тринадцати лет от роду, приказал убить человека своего брата. Нет, это, конечно, возможно… но так неразумно! Это же может войну развязать, а Византия да и этот Болгария теперь только этого и ждут! От прошлой-то, завоевательной, еще не оправились… Нет! Этому нужно как-то помешать. Именно с такой просьбой Ван пришел к Владимиру. Братоубийственная война никогда не будет правильной, да и вряд ли обойдет стороной любимый Новгород. Но Владимир только посмеялся и велел налить Вану медовухи, чтобы все пустые мысли из чела-то повыбить. Услужливые его варяжские друзья-рабы, кажется, Олаф и Кетиль, выполнили просьбу моментально. Теперь ясно как день: намечается что-то ужасное. И Ван к этому не готов. Только не на своей территории, только не один на один с другими. С Ольгой.977 г
Снова валяется в ногах, снова заклинает всеми известными богами. Только в этот раз Ван просит за себя, отчаянно просит не бросать. Ему холодно, жутко холодно, а кожа плавится, будто в кузнечном горне. Слова льются бесконтрольно, просто выплескиваются потоком, потому что нет сил ни молчать, ни контролировать их. Владимир бросает его. Бросает именно сейчас, когда Олег убит и следующей целью Ярополка станет Новгород! Бросает на растерзание христианам! Бежит к этим варягам! За что?! Да за что же?.. Он должен остаться и бороться до конца! За ту давку у города Овуч, за брата своего убиенного! За Новогород, за Русь! — Не бросай, мой князь… — на грани слышимости, обида веревкой сдавила горло. — Прошу, только не бросай… Но Владимир сбегает. И Ван просто преклоняет колени перед Ольгою и Ярополком, чувствуя на себе такой же потухший взгляд, как и у него самого. Обреченный и сочувствующий. Похоже, Сабриель что-то знает. Знает, что будет дальше. Когда Древлянская земля усмирена, когда покорен Великий Новгород. Когда Ярополк, великий князь Киевский, князь всея Руси, поставил на колени целое государство. Государство, преданное своим правителем. Ван опускает голову и закрывает глаза. У него просто нет выбора. Опять.979-980 гг
Вернуться в Киев было бы сродни смерти. Особенно тогда, под победно-презрительным взглядом Ольги, совсем другой, неестественной Ольги. Она опиралась на палку, как старуха, и скалилась волком. И в ней не было ничего человеческого. Поэтому Ван просто согласился ходить под началом княжеского наместника. Сабриеля увезли в Киев. И выглядел он куда хуже Ольги: в глазах горела мрачная решимость. Раздавленный Киевом, Ван двигался по инерции. Яркий и красочный Новгород отчего-то стал казаться почти чужим, запятнанным и униженным. И вина за это лежала только на его плечах. Если бы Ван решительней велел Владимиру остаться! Если бы не пускал его за море! Если бы связал и бросил в подвал, чтобы он образумился… Может, когда-нибудь народ будет петь об этом песни, смеяться и плакать, не представляя толком, что вызывает у них такие эмоции. Когда-нибудь Ван будет скакать мимо Новгорода и обязательно услышит одну из баек, тихо посмеиваясь: все было иначе. Когда-нибудь все снова будет хорошо. А пока что ему немного пусто. Будто больше нет ни воздуха, ни крови, ни души. Ван бы назвал это проклятием высшего божества, такой маленькой смертью внутри самого себя. Он остался без правителя, без народа, без территории. Его будто и не существует вовсе! Нет, не он, видно, Русь. Ошибся Рюрик. Русью ныне Ольгу величают. Так оно и останется. А от него избавятся, обязательно избавятся через пару десятилетий, если не раньше. Сдаваться нехорошо, но что он сейчас может поделать? Что ему сказать и кому, если Вана выкинули, бросили на растерзание собственным мыслям? Даже на чужбине, в плену, было не так одиноко. И кто из них еще изгой? Владимир — как гром среди ясного неба. И если бы Ван мог подняться с полатей, он бы обнял того, кого презрительно звал робичичем. Просто за то, что Владимир вернулся и выгнал этого идиота, володевшего Новгородом. Вернулся с войском незнакомых северных людей, только этот его Олаф с прихвостнем своим остались неизменны. И теперь набирает в его ряды русичей: словен, кривичей, чудь. — Прости, Вань, — улыбается, словно солнышко красное, — нужда такая была, понимаешь? Я бы не бросил тебя, честью своею клянусь. И Ван тоже расплывается в улыбке оттого, что обошлось все: теперь-то и князь у него есть, и народ будет, и силы, и территория, и все-все. Не конец это, ой, не конец! А только начало. Владимир протягивает ему широкую ладонь, и Ван хватается за нее, как за спасительную соломинку. Человек, вытащивший с того света не Русь, но Вана. Прав был Сабриель, человек может создать государство. Потому что до этой секунды Ван совершенно точно был просто человеком, разбитым, сломанным, но человеком. Сейчас же он почувствовал себя возрождающимся из пепла государством. И это почти что здорово. Плечо к плечу, сердце к сердцу, пламя к пламени. Ван смеется, искренне, полубезумно, с мрачным удовлетворением оглядывая мечущийся в агонии город Полоцк. Жители бегут от воев Владимира, пытаясь спрятаться от насилия; княжеская династия раздирает глотки, о чем-то умоляя. А куда же подевалась их гордость? Жить все хотят. О, эти подчиняться и не думают? Неужели?! Добрыня что-то нашептывает Владимиру, и он хватает княжескую дочку, тащит ее в избу под протестующие вопли. Ван заливается хохотом, представляя Ярополкова прихвостня Рогнеду в женах так не угодившего ей робичича. Идеальная месть. Смех заглушает даже совесть, вплескиваясь в кровь ядом. Главное, не сойти с ума, не захлебнуться своею победой. Вряд ли Владимир, идя на Киев и захватив Киев, останется княжить в Новгороде. Ольга по-прежнему будет главнее, ближе к князю. Но сейчас, в эту самую секунду, он, Ван, — повелитель мира. Недосягаемый, великолепный, лучший… что-то нелепо дергает его за рубашку, и смех вместе с эпитетами застревает в горле, вырываясь покашливанием. Ван рассеяно смотрит вниз и видит совсем маленькую девчушку. Ее лицо, ладошки и платьице измазаны в крови, а взгляд кристально-голубых, совсем невинно-чистых глазок смотрит почти умоляюще. Всю белую, как снег, ее будто уронили в бочку с кровью. Потому что даже Ван не верил, что кто-то мог причинить вред этой обворожительной малышке. — Помогите, — губки девочки дрожат, шепча единственное слово. Сейчас она была так похожа на маленькую версию Ольги, что Вана невольно поразило догадкой: а не собирался ли Полоцк так прямо объявить о своей независимости? Они уже сами принимают решение о том, кого поддерживать в братоубийственной, у них своя княжеская династия… уж не отдельное ли государство — Полоцк? Уж не эта ли девочка? Девчушка снова дергает его за рубашку, и становится совершенно ясно, что больше сил у нее нет. Так или иначе, а Полоцк повержен и теперь в подчинении Владимира. Пора убираться. Нельзя заставлять малышку страдать еще больше. — Пойдешь со мной, — девчушка из последних сил кивает, и Ван подхватывает ее на руки. Что бы там Владимир не замышлял, уже действительно пора уходить. Пока не стало слишком поздно: воспоминания о сердце Сабриеля, которое уже никогда не вернуть из пепла и руин, словно песок в глазах. — Нельга, — хрипит девчушка сквозь слезы и улыбается так тепло-тепло, будто и не Ван причинил ей столько страданий. Почти задушенная совесть решает отомстить, задушив своего обладателя. Ван вздыхает, негромко представляясь, и идет к Добрыне. Они слишком задержались у несчастной Нельги. — Не я начал эту войну, — рычит Владимир у самых киевских стен. Ван ничего не говорит, поглаживая ручку маленькой Нельги, вывезенной из захваченного Полоцка. Девчушка все также улыбается, хотя порезы, рассекающие нежную кожу, все еще временами кровоточат. Она вся кажется невообразимо светлой и чистой. Ван бы очень хотел сохранить ее такой, воспитать как младшую сестренку и защитить ее от всего на свете. Нельга говорит, что не чувствует особой связи с Полоцком, и порой Вану кажется, что у нее вообще нет сердца. Только любопытство и большая-большая душа. Но такое разве бывает? — Сбежал, леший, — ругается Добрыня, на что Владимир только усмехается. — Блудова работа. Прямо в лапы к нам, — отвечает он, добродушно похлопывая дядю по спине и смотря в голубеющее небо. Таким умиротворенным он нравится Вану куда больше, чем воином-разорителем. Потому что делать больно Владимир умел точно. Умел лучше всех, ведь рвал не тело, а душу, не чурался пачкать то, что должно быть неприкосновенным. Но пока он на стороне Вана — бояться ведь нечего? Что он может сломать внутри своего государства? Ярополк бежал в Родень. Ван смотрит в глаза Ольги и понимает, что ему, в общем-то, все равно. Он знает, где был бежавший братоубийца и что с ним стало. — Лично наблюдал за тем, чтобы он больше ничего не осквернил своим житьем, — холодно отвечает Ван, чувствуя, как жмется к нему малышка Нельга. Очаровательно дитя! — Он сожалел, — со льдом, звенящим в голосе, отвечает Ольга. Ван чувствует ее обиду. — Твой робичич… — …пришелся по вкусу твоим боярам, — Ван усмехается, поглядывая на свою сестричку. Нельга тянет к нему ладошки, просясь на ручки, и он не находит ничего предосудительного в том, чтобы исполнить эту немую просьбу. В глазах Ольги явственно читается вопрос, и Ван уже собирается ответить… — Это мой братик, — звонко заявляет свои права Нельга и показывает крохотный язычок. Ван не может сдержать тихого смеха и поднимает потеплевший взгляд на Ольгу, но… …наталкивается на печальные, будто покрытые многовековой пылью карие глаза, на дне которых ясно плещется обида. Боль. Морозящее изнутри чувство, будто тебя предали. Будто он, Ван, предатель. Сабриель резко отворачивается, разрывая зрительный контакт, и позволяя себе улыбку. Улыбку, пропитанную смирением и обреченностью. Пустотой. Кажется, в погоне за подобием власти Ван потерял что-то куда большее. Кого-то куда более значимого, чем все эти «кто главнее». Сабриель просто уходит, и Ван понимает, что не сможет его остановить. Исторические заметки: 1. Из черепа Святослава печенежский хан Куря, по своему обычаю, сделал кубок. 2. Даты событий взяты в соответствии с А.Н. Сахаровым. 3. Есть указания на то, что Ярополк, подверженный учениям бабушки, принял христианство, но язычников гонениям не подвергал. Он женился на пленной греческой монахине, приведенной Святославом из похода. Также найдено несколько монет этих времен, получивших название псевдо-дирхемов Ярополка. 4. Под варяжским другом-рабом подразумевается Олаф Трюгвассон — будущий король Норвегии, который был продан в рабство на родине, отправлен на Русь и спасен от смерти Владимиром. Подробнее: https://dzen.ru/a/YSJOjWUQL21xONEd 5. В 975 году, по приказу Олега Древлянского, был убит великокняжеский воевода. По совету Свенельда в 977 году Ярополк пошел на брата с дружиной. Во время бегства за крепостные стены города Овруч, на мосту через ров, произошла давка, в которой князь погиб. По летописи, Ярополк не хотел смерти брата. 6. Получив известие о гибели брата, Владимир сбежал «за море». В Новгороде был оставлен княжеский наместник. Но спустя пару с лишним лет князь вернулся с варяжской дружиной, захватил Новгород, а после, собрав вокруг себя еще и словен, кривичей и чудь, отправился на Киев по пути, проложенному Вещим Олегом. 7. Некоторые историки отождествляют князя Владимира с былинным Владимиром Красное Солнышко. Персонаж имеет некоторые свойства реального князя, как и Владимира Мономаха, но все же является вымышленным. 8. По пути в Киев был захвачен Полоцк, княжеская дочь в котором нанесла Владимиру обиду, отказав в браке с формулировкой «не хочу розути робычича» (выходить за сына рабыни). Князь Рогволд и его сыновья были убиты, а Рогнеда, княжеская дочь, насильно взята в жены. 9. Владимир вел тайные переговоры с боярами Ярополка. Предположительно, один из них, Блуд, убедил князя покинуть Киев и уехать в голодающий Родень. Также по подсказке купленного человека Ярополк отправился на переговоры к Владимиру, где и был тут же убит двумя варягами. 10. Нельга — славянский вариант имени Наталья, будущая Беларусь.