Всего лишь никчемный хоббит

►•◄       Солнце раздвигает шторы своими лучиками, скользит ими по немного растрепанным волосам дракона, по его лбу, бровям. Что удивительно, лучики не касаются его закрытых век, не пытаются разбудить, и во многом Бильбо радуется этому. Ему нравится лежать вот так — на боку, совсем рядом с теплым-теплым драконом — и рассматривать его прекрасное лицо.       После долгой, восхитительной ночи, тело немного ломит, но все же ему не больно. На губах тлеет мягкая улыбка, потому что хоббит все еще помнит этот огонь, что разливался под кожей, помнит, как этот же огонь следовал за драконьими руками по его телу… И он помнит тот тихий, нежный шепот, помнит те прекрасные, просто невероятные слова, что шептал ему Смауг…       В животе все так чудно, немного щекотно скручивается, Бильбо борется с тем, чтобы не захихикать и случайно не разбудить дракона, что совсем рядом. Ему хочется насладиться красивым видом своего красивого любовника подольше.       Смауг ведь действительно красив. Со своим ровным носом, тонкими губами, изогнутыми бровями и… И даже глазами. Прямо сейчас они закрыты, но, даже если они неожиданно откроются, Бильбо знает, что больше не испугается. Засмущается до жути, да, но все же не испугается.       Ведь он все еще помнит, как где-то рядом с полночью испуганно просил у этих глаз ответа, немного не понимая, что творится с его телом, не зная, чего еще ожидать, не зная, откуда ждать боли… Ночью он просил у таких пугающих глаз ответа, а затем они ответили ему…и перестали быть такими пугающими. Они оказались нежными, мягкими. Они убедили его, что боли не будет; они показали ему, что им можно доверять. И Бильбо доверился.       Доверился и не ошибся.       Осторожно вытащив из-под одеяла руку, хоббит убирает несколько прядок со своего лба, чуть поджимает губы. Прежде чем двинуться вперед, он все же медлит. Будучи не до конца уверенным, как Смауг отреагирует на прошедшую ночь теперь и сейчас — проснувшись рядом с ним под одним одеялом — Бильбо не торопится коснуться его.       Затем — во многом спокойнее и быстрее, чем раньше — он перебарывает свою неуверенность и убирает с высокого драконьего лба несколько прядок. Бильбо вроде бы уже знает какая у дракона теплая, мягкая кожа, но коснувшись вновь, вновь же удивляется. Не отстраняется.       Хоббит ведет костяшками пальцев вначале по лбу, после по щеке. Он обрисовывает самыми подушечками брови, крылья носа, осторожно спускается к губам. Если Бильбо прямо сейчас поднимется и подойдет к зеркалу, то увидит много красных и даже чуть багровых пятнышек по всему телу, и — что самое смущающее — он знает об этом даже без зеркала. Касаясь тех самых губ, что оставили на нем эти волнующие, очень и очень собственнические следы, хоббит краснеет до самых ушек.       Хочет отдернуть руку, но делает это много быстрее, неожиданно заметив, что один глаз Смауга приоткрыт. После слышит:       — Доброе утро, мой прекрасный Бильбо… Как себя чувствуешь?       Еще даже не пытаясь ответить, Бильбо выдавливает из себя странный писк и тянет одеяло выше. Смущенный румянец будто бы становится ярче, он натягивает ткань под самые глаза. Тихо-тихо бормочет:       — Думаю… Думаю, хорошо… Немного тянет и…саднит, но… Все хорошо… Я… Я думаю и… — он прочищает горло, моргает, подтягивает колени ближе к груди, лежа на боку. Смущение, кажется, просто переходит все границы, но тут неожиданно под одеялом к нему пробирается рука дракона. Теплые пальцы касаются его, Бильбо, горячих щечек, они оглаживают их, нежничают с ними. Смауг шепчет:       — Это хорошо. Не переживай так, мой милый Бильбо.       Тон Смауга теплый, мягкий. Там все еще сохраняются нотки иронии, осторожные смешки, но теперь он будто бы так приятно, любовно обнимает, а не пытается уколоть, как раньше. Рука исчезает так же незаметно, как и появилась, но хоббиту вдруг не хочется, чтобы она исчезала. Такая теплая-теплая…       Прикрыв глаза, Бильбо кивает, сглатывает, а затем тихо-тихо подвигается ближе. Сглатывает вновь. Осторожно приоткрыв один глаз, он понимает, что Смауг свой закрыл, и становится немного свободнее. Смущение давит не так сильно, и хоббит решает осторожно спросить:       — Могу я…коснуться тебя?.. — только несколько мгновений спустя, он понимает, насколько неоднозначно звучит его вопрос, и тут же дергается. Бормочет: — Я не… Я не имел в виду, прямо то, но… Точнее… Я… Я не то…       Смауг фыркает и лишь кивает. Будто бы знает наперед все его желания, интересы и…волнения. Это кажется Бильбо одновременно чуть пугающим и чуть невероятным. Смолкнув довольно быстро, он открывает оба глаза, несколько раз моргает, осторожно вылезает из-под одеяла. Конечно же, не полностью, ведь он все еще совсем голенький, однако…       Укутав одеяло вокруг пояса, Бильбо складывает ноги и чуть нервно пару раз сжимает ткань, что лежит поверх коленей. А после тянется вперед.       Теперь, когда хоббит сидит, он видит, что спина дракона…выглядит очень печально. Одеяло укрывает Смауга лишь по поясницу, и каждый бледный/яркий шрам из, наверное, полусотни виден от начала и до конца. Немного пораженно, громко сглотнув, Бильбо вначале касается самыми кончиками пальцев того шрамика, что спускается к тазовой косточке.       — Тебе не нужно, заставлять себя. Я знаю, это выглядит… — голос дракона неожиданно немного скрипучий/немного раздраженный собственной неловкостью, но Бильбо будто и не слышит его. Перебивает:       — Их так много… — внутри ему очень и очень больно, но все же его голос до странного мягкий, восхищенный. Конечно же, восхищенный не количеством шрамов, не их глубиной, но теми испытаниями, через которые пришлось пройти Смаугу. Или же…теми людьми?.. — Кто оставил их?.. Твой… Твой…хозяин?.. Я помню, ты рассказывал, что родился в небольшой долине на юге, но что было после… Я… — немного неловко, понимая, что использованное слово может очень не понравиться дракону, Бильбо закусывает щеку изнутри, подвигается ближе. Он ведет кончиками пальцев все по тому же шраму, что как раз тянется к боку, проходится по ребрам. И он чувствует, как ребра немного ходят ходуном, когда дракон тихо посмеивается.       — Все в порядке, маленький Бильбо… У меня никогда не было хозяев. Были те, кто держал меня у себя насильно, но они не были моими хозяевами. Я действительно не рассказывал тебе, но теперь-то я знаю, что могу тебе доверять, так что… Давным-давно, когда нас было еще очень и очень много, мы действительно жили на небольшой равнине, на юге. Равнину эту окружали высокие-высокие горы, и ни люди, ни другие существа не могли добраться до нас. Однако, многим этого очень хотелось…       Бильбо вздыхает, подвигается почти впритык, но все же понимает, что так ему совсем-совсем не удобно. Он слушает Смауга внимательно, даже очень, ему действительно интересно, но все же… Сидеть вот так — рядом, но не имея доступа ко всему дракону — хоббиту не нравится. Чуть помедлив, заранее покраснев от пришедшей в голову странной, сумасбродной мысли, Бильбо быстрым движением откидывает одеяло и осторожно забирается на ягодицы дракона поверх одеяла. Он старается быть быстрым, чтобы не показать Смаугу своей наготы, но все же двигается аккуратно, чтобы случайно не сделать больно или не споткнуться о складку одеяла. Удобно устроившись на мягких ягодицах, хоббит вновь оплетает себя гнездом из тепла одеяла, проверяет, чтобы низ его хорошенького дракона не мерз тоже, и вздыхает.       — А ты становишься все смелее и смелее… — речь Смауга обрывается, становится шепотом, и Бильбо немного не сдержано шлепает его ладошкой по лопатке. Щечки горят просто невероятно. Он и сам знает, что его поведение переходит уже всевозможные границы, но все же бормочет:       — Не прерывай историю, ящерка, мне же интересно. — поджав губы, он говорит мягко, дракон вновь смеется. Вся атмосфера до странного теплая. Именно такая, в какой Бильбо мечтал оказаться, когда представлял…утро, что последует за их первой совместной ночью.       — Надо же какой строгий. Как скажешь… Когда первый человек смог перейти через высокие, острые хребты, припорошенные снегом, он нашел наше цветущее поселение. Вначале все было в порядке, мы приняли его, рассказали, как живем, чем занимаемся… Не решившись посвящать его в тайну нашего происхождения, нашей сути, мы выждали, пока поймем, что сможем доверять ему, но даже после… — Смауг тяжело вздыхает, чуть качает головой, так и не поднимая ее с подушки. Его глаза закрыты, но Бильбо и так чувствует, что это будет не самая счастливая история, рассказанная драконом. Мягкая ладошка все еще покоится на лопатке и, наконец, неторопливо скользит вниз. Хоббит помнит, как касался дракона ночью, но также понимает, что ему не хватило. Хотелось еще, и еще, и еще. Просто касаться теплого тела, вести по нему ладонью, кончиками пальцев, легонько давить ноготками. Чужое тепло успокаивает, дарит умиротворение и такой нежный, осторожный покой.       Бильбо нравится.       — Стоило ему узнать, что мы перевертыши, как он тут же исчез. Просто сбежал однажды ночью, просто пропал… Наш старейшина был глуп, его возраст был слишком глубок, ум слишком сух, и… Он просто решил, что все будет в порядке. Гость пришел, гость ушел. — Смауг чуть хмурится, но Бильбо поднимает вторую руку и кончиками пальцев касается его лба, гладит, убирает хмурые морщинки прочь. Пару мгновений спустя те появляются вновь, и хоббит понимает, что эта скорбь не поверхностная. Заноза печали, сидящая глубоко в израненной душе. — Многие из молодняка были несогласны, они видели угрозу… Но старейшина просто запретил волноваться. Прошло полгода, затем год… Казалось, что переживать уже было не из-за чего… Еще год спустя люди напали на нас. Благодаря всем тем знаниям, которыми мы поделились с самым первым человеком, они подстерегли нас, они просто… Просто вырезали нас словно скот.       У Бильбо собирается ком в горле. Раньше, когда они вечерами сидели у камина, Смауг рассказывал ему очень много историй о своем детстве. О матери, о друзьях, об устоях их поселения, об отношениях… Теперь хоббит знал, что драконы не были злыми. Они были веселыми, ироничными, шебутными и просто невероятно нежными. Они восхваляли ветер и ясную погоду. Они… Они просто не были злыми.       — Точно так же, как мы посчитали того человека угрозой, он посчитал угрозой нас. О драконах стало известно всему Средиземью, они стали дичью, на которую началась охота… На тех, что остались в живых, конечно. Из-за своего пламени и размера мы были хорошим оружием на любой войне… Всем просто нужны были деньги. Или власть. Или победа. Без разницы. Драконы ослабели. А гномы…ковали хорошие цепи. — тон его голоса меняется, становится злым и будто обиженным. Бильбо продолжает гладить красивую — даже учитывая все эти шрамы — спину, вздыхает. Ему тоже становится обидно от всей этой несправедливости, всей этой жестокости. Теперь оказывается понятна и озлобленность Смауга, и его ненависть к гномам, к людям. Просто ненависть.       Дракон замолкает, но все еще шумно дышит. Его дыхание становится все тяжелее, обозленнее, а после… Весь этот гнев вспыхивает внутри него.       — Ого!.. — Бильбо разводит ладошки в стороны, обнимая ими бока, и распахнутыми, полными невероятного восхищения глазами смотрит на спину Смауга. Его позвоночник очерчивают ярко-оранжевые жилки, спускаются к самым ягодицам, наверное — ниже середины поясницы Бильбо уже не видит из-за одеяла — а на лопатках эти же яркие, будто огненные, жилки создают крылья. Не такие большие, как у дракона на самом деле, но все же… — Как…красиво… Это…       Все почти в тот же миг гаснет, будто бы прячется, не ожидав, что кто-то увидит. Смауг замирает, его руки, спрятанные под подушкой, сжимаются в кулаки. Бильбо не видит этого, но чувствует, как дракон весь напрягается, каменеет. Вновь неторопливо поглаживая его бока, он чуть закусывает губу, мягко, смущенно краснеет и негромко спрашивает:       — Это… Это ведь твое пламя, да?.. И эти…шрамы… Они… Их оставили те монстры?.. Люди?       Он смущается, боясь, что дракону неприятна эта тема, но в то же время ему самому эти шрамы не отвратительны. Вот совсем-совсем. Бильбо касается каждого шрамика, проходится по нему кончиком пальца нежно и заботливо. Он не знает, почему ему нравится, не знает, почему не отшатывается. Просто… Дракон весь такой красивый внешне, но под его одеждой много-много увечий, и при этом драконий характер такой вредный, эгоистичный и сварливый…внешне. А внутри он добрый. Внутри он нежный, теплый, заботливый.       И это просто равновесие. Бильбо понимает это, принимает, и ему не противно. Ему нравится.       Смауг вздыхает как-то до странного безнадежно, бормочет:       — И откуда ты только взялся такой… — Бормотание выходит немного смущенным, все еще мягким и каким-то насмешливо безвыходным. Он будто бы все еще работает над собой, сопротивляется себе же, ради того, чтобы открыться Бильбо, чтобы быть честным с Бильбо, чтобы… Чтобы просто быть с Бильбо. И после дракон говорит уже более ясно и громко: — Не только люди. Эльфы, орки, гномы… Во время войны главное — беречь крылья. Очень многих из-за этого поубивали сразу. В первую сотню лет крылья у нас так себе. Броня еще хорошая более-менее, но вот крылья… Довольно тонкие. Одна черная стрела…и все. — чуть поведя плечами, дракон потягивает сначала одно, после другое. Бильбо сглатывает немного вязкую слюну, чувствуя силы, спрятанных под кожей мышц, и в который раз понимая мощь Смауга, но все же не прерывает его. Продолжает касаться, напоминая о своем участии, о сочувствии, о присутствии тут, совсем рядом. — Мне удалось сохранить крылья, но… Броня все же была еще мягкой. Иногда ее пробивали стрелы, валуны… Обжигало масло… Это… Это!..       Он вновь начинает дышать глубже, начинает вспоминать подробности… Из приоткрытых губ вырывается тихое рычание, и, будто пытаясь помочь, успокоить, Бильбо ведет ладонями от самых плеч вниз. Следом за его руками идет и пламя.       — Да, это мое пламя!.. — из ноздрей, изо рта Смауга вверх взвиваются струйки серого дыма; узор на сильной спине становится ярче, чуть горячее. Но хоббит не отшатывается. Он продолжает водить по рисунку самыми кончиками пальцев, шепчет:       — Это очень и очень красиво… Просто… Просто невероятно, ящерка. Ты…весь невероятный. Такой…красивый, сильный… Такой сильный… — качнув головой, Бильбо быстро вскидывает глаза к нахмуренному лицу и прикрытым глазам дракона, а затем склоняется и целует его в плечо. Ведет поцелуями по затылку к другому плечу.       Узор исчезает не сразу, но дракон сдается, успокаивается под нежнейшими касаниями губ хоббита. И тот опускается на его спину грудью, расслабляется тоже, просто ложась поверх теплого тела.       Смауг ничего не говорит, но негромко хмыкает. Скорее даже усмехается; будто бы все еще удивляется его смелости/храбрости. Бильбо целует его за ухом, целует в шею. Осторожно шепчет:       — Теперь все хорошо. Ты очень и очень сильный, твои крылья такие мощные, броня такая крепкая… Ты сам мне говорил, помнишь, ящерка?.. Рассказывал, какой ты весь невероятный… — на его губах появляется легкая улыбка, хоббит осторожно посмеивается, хихикает, продолжая целовать теплую кожу и постепенно спускаясь к лопатками.       — Я слышу издевку в твоем голосе, мой прекрасный Бильбо?.. Надо же, теперь мне понятно какой ты на самом деле… Язвительный, ироничный… Будто дракон какой-то. — хмыкнув, Смауг тоже улыбается, а Бильбо неожиданно заходится негромким смехом. Его тело подрагивает, ладошки мягко хлопают по плечам дракона.       Они оба знают, что это просто шутка, что это мягкая, добрая шутка, но менее смешной от этого она не становится. Не в силах справиться со смехом, Бильбо скатывается со спины дракона, обнимает руками живот и тянет колени к груди. Ему смешно до колик, но дело даже не в смехе. Ему просто так хорошо. Внутри, в груди, совсем рядом с сердцем, тепло и спокойно. Очень и очень безопасно.       Это чувство, все эти чувства такие легкие и приятные, что хоббит просто не может перестать смеяться. На глазах выступают слезы, постепенно смех затихает, мягко перерастает в тихие всхлипы. Все волнения теряются, выходят наружу и растворяется в воздухе.       Пока не слишком ориентируясь из-за слезящихся глаз, он не сразу замечает, что Смауг не только укрыл его, но и навис сверху. Когда замечает, слепо тянется к нему, касается его щек ладонями, гладит большими пальцами скулы. Шепчет:       — Я… Я рад, что… Что мы… — голос немного ломается, слова выходят чуть булькающе, и, вновь залившись краской, Бильбо замолкает. Дракон тихо спрашивает:       — Помирились?..       Ему хватает короткого, смущенного кивка, и тонкие губы растягиваются в нежной улыбке. А затем он медленно склоняется.       Бильбо влюбляется в поцелуи. Во все и в каждый. Ему нравится касаться теплых, тонких губ; нравится, когда те касаются его сами. От каждого движения в животе все так волнительно подрагивает, сердце начинает стучать в груди, затем в ушах. Оно шумит, предупреждает, что дракон вновь слишком уж близко… Хоббит не слушает. Самозабвенно приоткрывает губки, позволяя поцелую стать более откровенным и позволяя чужому языку скользнуть в свой рот. Его руки скользят к шее, обнимают ее, тянут Смауга еще ближе.       И тот не сопротивляется, склоняется ближе, опаляет теплом своего тела. По коже Бильбо бегут волнительные мурашки, и он неожиданно отворачивается. Пытается отдышаться, чуть сбито бормочет:       — Ты… Мы собираемся вновь сделать…это?.. — его лицо заливается краской. Даже после целой ночи, даже после всего… Бильбо все еще стыдливо краснеет, когда натыкается на нежный, но чуть-чуть насмешливый взгляд дракона. И дракон отвечает:       — А нам разве есть куда торопиться, мой сладкий Бильбо?.. — его губы растягиваются в такой мягкой, соблазнительной усмешке, что хоббит коротко мотает головой, почти что не понимая этого. Он знает, что еще многого не спросил, многого не узнал, но ведь Смауг прав: им совершенно некуда торопиться. Даже если они проведут в постели целый день, до самого заката, если они только и будут делать, что целоваться, да разговаривать… Ничего плохого не случится. Даже наоборот, все будет очень и очень хорошо.       Потянувшись вперед, Бильбо все еще смущенно прикрывает глаза и неожиданно робко касается теплых, тонких губ. Когда-нибудь он перестанет смущаться, будет воспринимать происходящее проще…но определенно еще не скоро. ►•◄