Гламурная чикса

Говоря о ничтожных шансах в реанимировании рубашки, Джаред не так уж и ошибался: это изделие порвалось так хитро и сложно, что восстановить его оказалось совсем нелегко. Основная трудность заключалась в недостатке материала — все имеющиеся у меня лоскуты оказались либо неподходящими по текстуре, либо — по тональности цвета, — и, тогда как на починку разрывов требовалась дополнительная ткань, я должна была ограничиваться только самой рубашкой. Но решать подобную задачу мне приходилось не впервой, и, верная себе, я пустилась на хитрость: использовала внутреннюю часть ворота, манжет и планки, заменяя их тканью-компаньоном. Какое-то особое чутьё подсказывало мне, что шатену с голубыми глазами особенно подойдёт цвет бордо, поэтому именно его я выбрала для вспомогательного материала. Подшила им внутренние части вышеперечисленных деталей и даже обработала их такой же бейкой, а в местах разрывов на груди наложила косые швы, которые также украсила цветной кромкой. Получилось нечто вроде хитрой задумки: чёрная рубашка с тремя диагональными бордовыми полосами на груди и с такой же отделкой основных деталей. Занятая починкой, я провозилась с рубашкой далеко за полночь, но спать улеглась с чувством глубокого удовлетворения. А такое мой трудоголический характер позволял испытывать лишь тогда, когда достигал поставленной цели. И это невероятное ощущение ласкало меня, пока пленительный Морфей не увлёк в своё царство чарующих добрых сказок. Впрочем, пребывать в нём долго мне не довелось: раздавшийся поутру звонок в дверь, невзирая на субботний день, нарушил мою идиллию с прекрасным. Вообще, должна сказать, что понятие выходного дня от принятого в обществе у меня несколько разнится. Если у других это возможность расслабиться, забыть о делах и просто побить баклуши, то у меня это всего лишь смена занятий. Да, в эти дни я не бежала, сломя голову, на фирму, но и не лежала бревном, а старалась подогнать заказы и полностью предавалась шитью. Поэтому, вылезая из постели, я хоть мысленно и разносила посетителя в пух и перья, но точно знала, что это один из моих клиентов, примчавшийся на примерку. И не ошиблась: это была Санса Карбрей — девчушка среднего роста, средней комплекции и среднестатистической внешности. Хотя она, по всей видимости, считала себя красавицей. Нет, уродливой она отнюдь не была, но, слегка походя на мать, яркой внешностью не блистала. Правда, имела чуть мягче черты, скругленный кончик носа (у Азур он хищно заострялся), тёмно-русые волосы и серые глаза. К тому же обладала молодостью, что само по себе являлось козырем, даровавшим ей ряд вполне понятных преимуществ. Даже мне как модистке было куда приятней иметь дело с Сансой, чем с её матерью. Не потому, что я имела что-то против представительниц среднего возраста или больше отдавала предпочтение молодым, а потому что на стандартные фигуры шить одежду всегда легче. А женщины постарше иногда забывали о необходимости следить за собой. Миссис Карбрей тоже была из этого десятка. Хоть вид у неё был ухоженный и респектабельный, всё же парой-тройкой лишних килограммов она позволила себе обрасти. Тогда как Сансу оберегала от этого сама природа — она пребывала в том нежном возрасте, когда изящество и стройность даровались по умолчанию. Поэтому обшивать эту девчушку было несложно, а все сотворённые мной наряды прекрасно смотрелись на ней. Вот и костюм для Хеллоуина — а она выбрала наряд медсестры — сидел на ней превосходно. Признаться, я находила его до ужаса банальным, но выглядел он безумно сексуально — отороченное мелким кружевом глубокое декольте, коротенькая юбчонка, беззастенчиво оголявшая бёдра, кружевные чулочки на них... И, подозреваю, в выборе Сансы именно это сыграло решающую роль. Вообще, как я уже говорила, особой скромностью эта девочка не отличалась. И сейчас, вертясь перед зеркалом, она изводила меня вопросом, не сделать ли ей юбочку покороче, вырез декольте — ещё глубже, а весь наряд в целом — ещё более откровенным. А потом и вовсе меня ошеломила, попросив сшить ей новое бельё, модель которого она указала в принесённом с собой журнале. Я заглянула в этот журнал — и с губ моих сорвалось: — Бог мой, девочка, не рановато ли тебе носить такое бельишко?! — Вопрос не в этом, а в том, можешь ли ты его сшить? — Я-то могу, только ты мне бельё здесь покажи! А то я кроме шнурочков ничего не вижу. — Хе! — с видом знатока ухмыльнулась она. — Какая ты консервативная, Эйвер! Похоже, ты тоже считаешь, что, к примеру, трусы должны быть глубокими, под самую шею, да ещё и с рюшами внизу? Нет, ну что бы вы ответили на это? Воображение моё тут же нарисовало фасон старческих рейтузов с длинными штанинами и резинками на концах. Неужели любовь именно к такой пародии хотела мне приписать эта избалованная девчонка? — Нет, как раз так я и не считаю. Но по моим твёрдым убеждениям бельё должно интимные зоны скрывать, а не выставлять их напоказ. Ведь скромность украшает любого человека, а уж девушку — прежде всего. — Ха! Это ты говоришь? Да мать мне без конца жужжит в уши, какая ты беззастенчивая штучка! — В вопросах, касающихся работы, — да! Но в остальном я всегда соблюдаю меру. И тебе советую. Представь, что ты надела вот это, — я ткнула пальцем в картинку, — под юбку и вышла на улицу. И вдруг налетел ветер... — Да ты что?! Я не стану надевать это на улицу! Я же не дура. — А куда станешь? По всей видимости, мой интерес выдался Сансе слишком назойливым, потому как она, негодуя, даже огрызнулась в ответ: — А тебе-то что? — Очень даже что, поскольку я не вчера родилась и отлично знаю, куда надеваются такие вещички. И для чего. А если взять во внимание твой возраст, то сшить его для тебя равносильно поощрению в непристойности. А это преступление, в котором быть замешанной я не хочу. — Ты мне отказываешь?! — изумилась Санса. — Как видишь, — лихо орудовала я иголкой, подгоняя по фигуре её костюм. — Эйвер, это глупо! Ты теряешь клиента! — Я как-нибудь это переживу. Зато меня не будет мучить совесть, что я уложила тебя к кому-то в постель. Категоричность моего тона донесла до понимания Сансы, что решение моё неизменно и я не стану этой прихоти потакать. И, не привыкшая к отказам, она поначалу возмутилась: — Что ты себе возомнила?! Какая постель?! Мне вовсе не для неё нужен этот комплектик! — А для чего же? — Тоже для работы! Не знаю, собиралась ли Санса в этом сознаваться, или же ответ вырвался у неё под наплывом чувств, но она в тот же миг сникла, словно проболталась о чём-то, и как-то виновато взглянула на меня. Зато я таращилась на неё в недоумении, от неожиданности даже распахнув рот, а на моём лице красноречиво проступил вопрос относительно этой самой работы. — Это не то, что ты подумала, — без труда его поняв, поспешила оправдаться Санса. — Я не работаю девочкой по вызову или кем-то вроде того. — А кем? — Интернет-моделью. Я не сразу поняла, было ли это правдой или же тут таился какой-то подвох, и потому какое-то время продолжала буравить Сансу взглядом. Как она сказала? Интернет... чего? Признаться, о подобной профессии я ещё не слыхала. — А что это значит? — слетело с моих губ. — Что подразумевает эта работа? — Общение с определённым кругом людей, которые составляют твою клиентуру. Ну, надо же, как всё было просто! Настолько, что подозрение в таящемся где-то подвохе заметно усилилось во мне. — И что это за клиентура? — Та, которую ты выбираешь сама. Лично у меня это несколько иностранцев, щедро платящие за каждый сеанс. Вот как? Недоверчивый скептик внутри меня никак не хотел угомониться. Эти клиенты платили за обычное общение? За то, что эта девица судачила с ними о погоде? Они что, лохи — зачем платить за то, чего и так в интернете навалом? Или же... Я скользнула взглядом по её лицу, отмеченному явно убедительным выражением, затем — по столу, на котором красовался журнальчик, и недоверчиво-задумчиво прищурилась, анализируя в уме всю полученную информацию. — А что включает в себя это общение? — полюбопытствовала затем. — Что за вопрос? Обычное общение. Через веб-камеру. — Обычное? Санса, не пытайся меня обхитрить: тебе это не удастся! Модель в жизни — это девушка, демонстрирующая одежду. А что ей выставлять напоказ в интернете? Себя? — Ну почему сразу — себя? — А что ещё? — я нахрапом пошла на неё: — Ты занимаешься именно этим? — Да ты что?! — Не лги! Зачем тогда тебе вот это? — я опять ткнула пальцем в журнал, как в неопровержимую улику. — Это просто... чтобы... — Чтобы что? Чтобы сыграть на низменных чувствах клиента и тем самым его привлечь? Чтоб заинтересовать и удержать? Чтобы заставить раскошелиться на определённую сумму? — Да! — не выдержав моего напора — требовательного, настырного, беспощадного, — сдалась Санса. — Да, я раздеваюсь на камеру! Ты это хотела услышать?! Довольна?! Довольна? Я? Скорее наоборот: во мне разлилось какое-то мерзкое чувство, отдающее брезгливостью и отвращением, в результате чего я взглянула на девчушку уже несколько иначе — с оттенком презрения и холодного осуждения. — Ты делаешь это? Господи, Санса, зачем? — Затем, что это моя работа! — Работа? Продавать себя? — Именно этим и занимаются все люди в мире! На заводах, на фермах, на фирмах — везде они продают себя! Кто как умеет! — Они продают свой труд, а не себя! И делают это честно, надо заметить! — А я тоже ничего ни у кого не краду! Я просто делаю что умею! — Так ты называешь это бесстыдство? — Тебе оно не по нутру? Ну, это уже твои заботы! Это ты привыкла гнуть хребтину день и ночь, отдавая себя, образно говоря, в рабство, а я предпочитаю более лёгкий путь. И заработки выше твоих. И не моя вина, что в этом мире всё продаётся! Страсти так резво взбурлили во мне, что на какое-то время я прервала работу. Отложила иглы, отошла к окну и, глядя во двор, постаралась привести чувства в норму. Всё же я была воспитана по-другому, и открывшаяся правда вызывала во мне стойкую непримиримость. Невзирая на все доводы Сансы, я не могла согласиться с тем, что она сделала правильный выбор. Пусть честно достигать целей не всегда бывает легко, пусть для этого часто приходится напрягаться, путь приложенные усилия другой раз не оправдывают себя, но всё же выбранный ею путь отдавал безнравственностью и цинизмом. — Санса, это... непристойно, — почти шепнула я. — Да ну, брось. Это такая же работа, как и все остальные. Ничуть не хуже. — Не хуже? — изумлённо ошалела я. — Она тебе нравится? — Да. А по-твоему, почему я этим занимаюсь? Почему? Да потому, что ты взбалмошная девчонка, не знающая в жизни запретов, которую некому пороть! А, видит Бог, не мешало бы! — Но что хорошего в том, что какой-то кретин по ту сторону монитора — вполне возможно, извращенец — распаляется нездоровой похотью в отношение тебя? — Да пусть хоть задымится, мне-то какое дело? Мне плевать, какая там у него похоть, — здоровая или нет. Главное — что он платит бабки. Реальные бабки. И, кстати, не те гроши, которые имеешь ты. Эмоции во мне по-прежнему клокотали, — меня даже сотрясало от них, — но давать им выход я не хотела. Во-первых, я прекрасно осознавала, что чрезмерная свобода, не пресекаемая с самого детства, уже нанесла характеру Сансы непоправимый урон и мою точку зрения она всё равно не примет. Во-вторых, — и это было не менее важно — в данном вопросе ключевую роль для неё играли деньги, и все нравственные аспекты меркли на фоне их. А главное, я признавала, что эта девица была где-то права. Ведь справедливости в жизни ждать не приходилось, и часто именно таким способом — мерзким, нечистым — зарабатывалось куда больше, чем непосильным трудом. К внутреннему неприятию и даже к возмущению данной вещью прибавилась горечь от едких реалий, и я уже спокойнее взглянула на юную Карбрей. — И как давно ты занимаешься этим? — Вот уже почти год. — Год? Но ты несовершеннолетняя! Это же преступление! Как ты вообще сумела стать моделью? Разве во время регистрации на сайте у тебя не просили предъявить документы? — Просили. Но у меня есть дружбан, который подделывает их с закрытыми глазами. Вот так! Если есть спрос, обладающий сомнительной репутацией, будет и предложение, тождественное ему. — Мамка знает? — Не-ет! — глаза Сансы округлились, словно колодцы, в которых яркими всплесками блеснул испуг. — Ты что?! Я никому не рассказываю об этом. И ты не говори. Не то она меня прикончит. Прикончит? Интересно, до того, как втащит в дом статую Свободы, или после? Я на минуту представила лицо Азур в момент, когда она говорила: "Сансе я не привыкла отказывать ни в чём". А всё же, видимо, стоило бы это делать! Не то последствий не избежать. И неизвестно, в каком масштабе. — На сегодня — всё! — скомандовала я, ощущая, что страсти не дадут мне работать дальше. — Завтра твой костюм будет готов и ты сможешь его забрать. — А, — уже его снимая, Санса покосилась на журнал, — комплектик? — Бельё я тебе шить не буду. Ты ещё слишком мала для него. Всё-таки мой отказ не входил в её планы, это я поняла по гневно вытаращенным глазам. — Мой возраст — это только мой возраст! Какое тебе до него дело? Если бы я пришла с этим заказом в любое швейное агентство, меня бы никто о нём спрашивать не стал! — Вот и иди с ним в любое агентство! А я его шить не хочу! И впредь не делай мне таких заказов, потому как отныне я знаю, зачем они тебе нужны. Видя, что мой решительный настрой переломить не удастся, Санса сменила тактику ведения боя и перешла на выклянчивающий тон: — Эйвер, ну пожалуйста. — Нет, я сказала! — Ну, не будь бякой. — Нет! Мне вообще твои прихоти поперёк горла: ты запросила и забыла, а мне затем голову ломай! — Это чего я такого запросила? — наткнувшись на стену моей принципиальности, снова пошла в наступление она. — Да хоть бы ту самую вечеринку. Тусовалась бы где-нибудь в клубе с такими же подростками, как сама. Так нет же! Тебе знаменитостей захотелось! — Ты абсолютно в этом не шаришь! Парни из "Thirty Seconds to Mars" офигенны! Я от них торчу! — Ну, и торчи себе на здоровье! Только так, чтобы мне не приходилось затем пробираться к ним в дом! Эта фраза, обронённая всё в том же порыве эмоций, оказалась очень схожей с кнопкой удаления компьютерных программ: все страсти, бурлящие в Сансе до этого момента, стёрлись, чувства отменились и даже движения замерли на миг. Но в ту же минуту программа перезапустилась, глаза её загорелись, лицо оживилось, бесстыдно выдавая щенячий восторг. А с губ сорвалось непроизвольно и с придыханием: — Ты что, была у них?! Это правда?! — Довелось. А всё из-за твоей идеи, будь она неладна! — Боже, как ты можешь так говорить? Будь у меня такая возможность, я бы считала её настоящим счастьем. А ты...! — и, поглядев на меня с явным укором, она продолжила впадать в экстаз. — Ты видела их? — И не только. Я говорила с ними. — О, мой Бог! А они в самом деле такие, как о них пишут? — Я не знаю всех излияний прессы, — глубокомысленно заметила я, — но они создают впечатление серьёзных людей. Серьёзных? Это я так сказала? Ну, да. Конечно. Особенно, когда запихивали меня в контрабас! Но, к счастью, Санса этого не знала. Эмоции в ней плескались через края — экзальтированные, фееричные, — и, полностью поддаваясь им, она, словно в агонии, лепетала: — И ты видела Шенна?... И Томо?... А Джаред-то? А Джаред? Он в самом деле такая лапочка, как в кино? Меня слегка покоробило от таких слов, выдававшихся сопливо-розовым бредом. Ну, не была я сторонницей всех этих мусей-пусей, няшек-милашек и прочей словесной лабуды, зря сотрясающей воздух. И, когда я слышала их, мне хотелось поскорей сменить тему. — Санса, ты всё увидишь сама. Через неделю на вечеринке. — А они на неё придут? — Должны. Во всяком случае, я работаю над этим. — Работай, Эйвер, работай, — и маленькая бестия расплылась в двусмысленной улыбке — и довольной, и насмешливо-едкой одновременно. — Как всё-таки хорошо, что ты у матери есть! Слова, похожие на похвалу. Однако мне они пришлись не по нраву. Манера их преподнесения не только указывала на мою принадлежность миссис Карбрей, но и на выгоду, которую она из меня извлекала. Причём с явной уверенностью, что я непременно её принесу. Признаться, во мне тогда впервые возникло чувство, что меня использовали в личных целях. Не в интересах фирмы, не для поддержки её репутации и престижа, а именно для себя. И в каких-то отдалённых уголках сознания уязвлённая совесть пожурила меня за то, что я это позволяю. Такой укор с её стороны был спровоцирован ещё и тем, что Санса оказалась права и в этом. Я действительно привыкла батрачить, не покладая рук и не жалея себя. И при этом наивно считала, что все так поступают. А как же иначе? Без труда, как известно, и лягушка не станет царевной. Но Санса утверждала, что лягушки как пахали так и пашут, а истинные царевны ухмыляются в сторонке, вертя пальцем у виска. Словом, случившийся разговор весь день не давал мне покоя, поднимая в душе настоящую бурю чувств. И они подпитывались такой гаммой беспокоящих противоречий, что мне было неуютно в самой себе. Только под вечер, взволнованный предстоящим визитом в студию братьев Лето, накал страстей стал спадать. И, направляясь на эту встречу, я пыталась — хоть и не очень результативно — окончательно его усмирить. Дверь мне открыл фронтмен группы — слегка задумчивый, немного озадаченный, с какими-то бумагами в руках, которые, видимо, просматривал перед этим. Лицо его имело обеспокоенный вид, как у человека, погружённого в свои мысли; но, завидев меня, встрепенулось и ожило. Взгляд заметно оживился, брови вспорхнули, а с губ сорвалось: — А, Эйвер! Ты всё-таки пришла?! А он сомневался? Я чуть заметно кивнула, проронив при этом: — Привет. — Привет, — он вдруг лукаво на меня покосился. — А ты — за контрабасом? Вот ведь паршивец! И он туда же — стебаться! Я манерно на него поглядела, обдавая затаённой интригой в глазах. — Думаю, мне он не пригодится. Я пришла доказать, что спор ты проиграл. — Входи. Я переступила порог, про себя отмечая, что сегодня в студии было как-то тихо. Никто не бегал, не звонил телефон, из глубины коридоров не слышалось никаких звуков. И, удивлённая этим, я неосознанно произнесла: — А ты что, здесь один? — Да. У нас репетиция через полчаса. Ребята должны подтянуться. Что ж, так, наверное, было даже лучше: по крайней мере дерзостник Шеннон меня не донимал. Хотя мне очень хотелось, чтобы он тоже увидел результат моих трудов. Но делать было нечего, и, скользнув взглядом по холлу, я обернулась на хозяина дома. И тут же утонула в небесной сини, заинтересованно осматривавшей меня и, судя по всему, получающей от этого эстетическое удовольствие. Я и сама знала, что выгляжу прекрасно в выбранном мною ансамбле, состоящем из белого свитера и белых брюк, дополненных короткой коричневой курткой с меховыми вставками, коричневыми ботильонами, такой же шляпой с полями и сумкой на длинном ремне. В качестве аксессуара на шее красовалась крупная цепь, сочетающаяся с такой же отделкой на обуви и сумке, что создавало впечатление не только чувства стиля, но и завершённого образа. — Прекрасно выглядишь! — подтвердил это он. Вообще-то, к вниманию со стороны я в какой-то мере привыкла. Как любитель истинного гламурного стиля — первоначального, элегантного, лишённого кричащей легкомысленности, — я часто попадала под перестрелку взглядов прохожих и их одобрительные кивки. Поэтому проявление мужского интереса было для меня делом обычным — они то и дело высказывали мне своё восхищение. Но слова этого человека отчего-то меня смутили, — быть может, потому что произнёс он их тихонько, как некую тайну? — и, опустив глаза, я лишь сумела пролепетать: — Спасибо... А ты... наверное, занят? Я помешала тебе? — Нет. Я коротал время за чтением, — и он отбросил бумаги на столик. — За чтением вот этой рукописи? — Да. Это сценарий фильма, в котором я буду сниматься. — О! — сорвалось с моих губ в ответ на напоминание памяти, что предо мной сейчас был не только музыкант, но ещё и актёр. — Наверное, нелегко жить такой насыщенной жизнью? — Мне не с чем сравнивать: другой я не знаю. К тому же я трудоголик, и мне нравится интенсивный темп — на глупости времени не остаётся. Трудоголик? Значит, мы с ним в родстве! Я ощутила пробуждающееся уважение к этому человеку, что всякий раз вызывали во мне трудолюбивые люди. — Тогда не буду тебя отвлекать, — достав из сумки, я протянула ему пакет с рубашкой. — Вот. Посмотри, что получилось, и я побегу. — Можно примерить? — Нужно. Он подошёл к зеркалу, одним движением руки стянул с себя блейзер, а затем — футболку, предоставляя моему взору сразу две части тела: и упругую рельефную грудь, и подкачанную спину. Украдкой поглядывая на него, я вдруг ощутила, что моё уважение удваивается в размере, ведь не каждый мужчина умел так следить за собой. Да на таком красивом торсе любая одежда будет смотреться непревзойдённо! А уж тем более эта рубашка, которая, обзаведясь тканью-компаньоном, стала намного колоритнее и подчёркивающей присущий этому мужчине шарм. — Это моя рубашка? — он даже удивился. — Та самая? — и через зеркало стрельнул глазами в меня. Я утвердительно покивала. — Шутишь? — всё ещё не мог поверить он. — Она мне кажется новой. — Не веришь? Я могу доказать! — подойдя к нему впритык, я смело взялась за полы, также смело вывернула их на изнанку. — Смотри, боковые швы слегка затёрты, оверловка — тоже. А это значит, что изделие уже носили и подвергали стирке. Вот здесь, — я отогнула манжет рукава, — шов новый, потому что ткань подгиба другая и её, сам понимаешь, нужно было втачать. То же самое с воротом и с планкой. Кстати, пуговицы я поменяла на бордовые, чтоб дополнить и подчеркнуть отделку. А вот здесь, — войдя в раж объяснений, я и вовсе распахнула рубашку, демонстрируя швы на груди, — были дыры. Причём очень подлые, надо заметить, — с "г"-образными краями обрывов. И мне довелось пойти на хитрость, скосив швы и украсив их бейкой. Пришлось повозиться, но результат того стоит. Или ты не согласен со мной? У меня закончились аргументы, и, на минуту умолкнув, я неожиданно осознала, что стою совсем рядом у его оголённой груди — я даже угадывала его дыхание и ощущала тепло. И это сбило меня с толку — совершенно внезапно и невпопад. — Хочешь сказать, что все эти манипуляции ты провела сама? — услышала я над собою и, подняв голову, опять растворилась в изучающей меня голубизне. И, ещё больше растерявшись, промымрила: — А кто? Действительно, кто ещё мог это сделать, если на момент починки в доме не было никого? Но в глазах этого человека отражался каскад противоречий — он как будто удивлялся и одновременно сомневался в том. Не знаю, чем закончилось бы всё это, если бы входная дверь вдруг не распахнулась и в холл бы не ступили чьи-то шаги. И в тот же миг наших ушей коснулся тихий голос старшего Лето: — Мать честная, что творится! Стоило только задержаться на десять минут! Оглянувшись на вход, я увидела застывших на пороге барабанщика и хорвата и вдруг премило улыбнулась: — И тебе добрый вечер, Шенн! — Добрый? — он то ли удивился, то ли поразился. — Ну, если бы меня с самого порога девушка раздевала, для меня он бы тоже был добрым. Ну, вы посмотрите на такого бандита! Так мастерски сейчас измывался, что я ощутила сомнения в душе. Ведь любой, даже самый безобидный поступок, он умел трактовать двояко. С выгодой для себя. Боясь, как бы он ещё чего не придумал, я отступила от младшего Лето, заслышав, как тот при этом проронил: — Завидуй молча, братишка. Для этого нужно было пожертвовать своей рубахой, а не мою под удар подставлять. — Ха! — парировал тот, ничуть не смущаясь. — По-моему, ты не остался в накладе: вон тебя какой обновкой одарили. — Это не новая вещь! — тут же запротестовала я. — Как это не новая? Да это бренд от "Givenchy" — в их фирменном бутике я такие же рубашенции видел! — Ложь! — задетая за живое, не удержалась я. — У "Givenchy" нет таких моделей! Они выпустили похожую в прошлом году, но она отличается вставками на плечах и не имеет ничего общего с этой! — Да? — недоверчиво прищурился Шенн. — Откуда ты всё это знаешь? — Я интересуюсь новинками моды! И за известными коллекциями слежу! — Естественно! Вон ты какая вся..., — он на миг запнулся, подыскивая подходящее слово, способное меня охарактеризовать , — ...гламурная! Даже костюмчик на тебе от "Dolce & Gabbana"! Ты наверняка в этом что-то сечёшь, а следовательно, таких неучей, как мы, можешь с лёгкостью одурачить. Да что же это такое? Почему сегодня такой взвинченный день? Мой накал эмоций вновь о себе напомнил, и, стараясь не дать ему воли, я сделала глубокий вдох. Высказывание Шенна вызвало во мне смешанные чувства. С одной стороны оно было лестным, потому как подчёркивал высокий уровень моего профессионализма в шитье, — ведь костюмчик на мне не был продуктом именитого итальянского дома моды, а всего лишь хорошей имитацией его. Причём произведённой собственными руками. А с другой — оно показалось мне обидным, поскольку мою осведомлённость в данной теме этот человек намеренно принижал, окрашивая её оттенком хитрого корыстолюбия. — Как ты можешь? — старалась я говорить спокойно. — С тобой что, никогда не обходились честно? Поэтому ты и подозреваешь всех и во всём? — Нет, не поэтому! А потому, что не люблю, когда меня колпачат. Особенно — гламурненькие чиксы, осаждающие контрабас. Это было уже слишком. Настолько, что страсти во мне всё же вышли из-под контроля и захлестнули с головой. И я ощутила себя оскорблённой. Либо этот человек действительно не раз оказывался обманут, либо... Либо причина такого его поведения таилась в другом: в нежелании принять свою неизбежную участь. — Ты просто злобный прохиндей! — я против воли вспылила. — Ты возомнил себя звёздным засранцем, и у тебя поджилки трясутся признать, что ты проиграл этот спор! — А я его не проиграл! — огрызнулся тот. — Я его даже не заключал! — Тогда какого лешего городишь девушке всякую ересь? Эта фраза коснулась наших ушей уверенно и спокойно, но с таким красноречивым эффектом, что мы, как по команде, оглянулись на младшего Лето. И увидели, что он по-прежнему рассматривает себя в зеркало, запахнув полы рубашки и слегка поворачиваясь из стороны в сторону. Казалось, он был всецело поглощён этим процессом и слова чисто машинально слетали с его губ. — Чего? — видимо, об этом же подумал и Шеннон. — Я говорю, пари заключал я. Мне и озадачиваться его исходом. — Уж не решил ли ты признать своё поражение, братец? — Целиком и полностью. Это действительно моя рубашка. — Джей, ты офонарел? — старший Лето каверзно улыбался, и возмущался ли он серьёзно или же ломал комедию, я понять не могла. — По-моему, девушка тебя разводит. — А по-моему, мой брат подстрекает меня к свинству — пыжиться и гонориться, тогда как проигрыш очевиден. — Очевиден? Да где ж ты его увидал? — Эйвер предоставила доказательства, которые меня убедили. — Хм... Не думал, что убедить тебя можно так легко: всего лишь прикосновением к оголённой груди, — и Шенн стрельнул озорным взглядом в меня. — Поздравляю, чикса! Кажется, ты выбрала верный способ. Вот ведь проказник! И почему он так пускался в распыл в отношении меня? Впрочем, ломать над этим голову я не хотела — слишком уж я была истерзана за весь день. И больше всего боялась, что под давлением брата Джаред может передумать и забрать свои слова назад. Поэтому вкрадчиво уточнила: — Так значит выигрыш за мной? — Несомненно. Несгибаемый вид младшего Лето, его уверенный голос... У меня отлегло от сердца, и, достав из сумки приглашение, я бросила его на стол: — Тогда вас ждут на вечеринке. Время и место её проведения указаны в билете. Костюмы заранее не оговаривались — каждый может выбрать его на свой вкус. Есть какие-то вопросы? По-деловому сдержанно и сухо, в очередной раз демонстрируя свои возможности как дельца. Но и на этот раз Шеннон остался себе верным: — А контрабас прихватить? — Если только ты сам захочешь в нём посидеть, — парировала я, направляясь к дверям. — И пожалуйста, не опаздывайте. Пусть в жизни вы и знаменитости, но на вечеринке — всего лишь гости. Не заставляйте других себя долго ждать. — А ты на ней будешь? — спокойно-мягкие интонации Джареда будто говорили, что для него это важно. — Мне бы очень хотелось сказать тебе нет, но, к сожалению, я её веду. И сценарий всё ещё дополняю. Поэтому вполне могу вписать в него как поощрения за пунктуальность, так и наказания за отсутствие её. Помните об этом. Я обдала парней интригующим взглядом и, заметив, как у Шенна претенциозно округлились глаза, а брови Джареда заинтересованно изогнулись, поняла, что такое заверение дало свой эффект. И, решив на этом остановиться, я многозначительно улыбнулась и, махнув на прощанье рукою, растворилась в дверях.