Гламурная чикса

Как я и говорила, рубашку для старшего Лето мы сшили за час. И даже меньше — за пятьдесят три минуты. И это при том, что абсолютно не спешили и воспринимали её создание как передышку от основной работы. Руку к этому процессу приложили все. Затейник Гейл, разобравшись в фасоне, в два счёта её скроил, Жаклин принялась за воротник, Кэнди — за обработку рукавов и манжет, я — за хитрую комбинацию нагрудной части. А потом, когда все детали были готовы, мы сшили их воедино, обработали швы, украсили пуговицами и, собственно, получили то, к чему стремились. Только Джулия Темпл осталась от этой затеи в стороне. Видимо, памятуя о моей реакции на её помощь, она напускала на себя обиженный вид и лишь недовольно сопела, бросая в мою сторону неоднозначные взгляды. И при этом всячески старалась привлечь внимание к себе: ёрзала на месте, будто уселась на ежа, покашливала без видимой причины и нарочито громко стучала на машинке. И я не могла отделаться от ощущений, что её обида была мнимой, предназначенной для посторонних глаз, а главное — что она ждёт моих извинений и, конечно же, персональных приглашений к общему занятию. Но я их не делала — меня устраивал такой порядок вещей — и, вызовись Джулия мне помочь, я бы, напротив, ей отказала. К счастью, переступить свою гордость она не решалась, а потому занималась основным процессом. Вернее, только делала вид, потому как без конца прерывалась: сотню раз выходила в туалет, засматривалась в окно и, заглядывая в холодильник, то и дело ворчала: — Да что ж это такое? Чёрт знает что творится! Почему у нас нет воды? Куда смотрит эта недотёпа? Под недотёпой она подразумевала Дениз — именно на той лежала обязанность обеспечивать водой работников нашего отдела. И все это поняли, хоть я и заметила, что подобная характеристика вызвала в ответ неодобрительные взгляды. А не упускающий повода постебаться Гейл даже не удержался: — По-моему, недотёпа сейчас смотрит в холодильник. — Я об этой дурочке Дениз говорю! — огрызнулась блондинка, бросив на Риттера злобный взгляд. — Для особо одарённых объясняю! — А я эту дурочку и уведомляю: Дениз сегодня нет. — Как это нет? — злость в глазах провинциалки сменилась удивлением. — А вот так. Сегодня в первой половине дня шеф разрешил ей остаться дома. — Это с какой же радости? — удивление интерпретировалось в колючую претензию. — И по какому праву? — По праву нашего работодателя, — с завидным спокойствием парировал Гейл. — И владельца фирмы. А ты что, поддаёшь сомнениям решения шефа? Это был достойный ответ, остудивший воинственный пыл нерадивой мисс Темпл и сумевший поставить её на место. Она смешалась, опустила глаза и, видимо, в очередной раз вспомнила, что Гейл был приближённым Дюрдена. А потому стоял за него горой и не терпел никаких недовольств в его адрес. — Нет-нет, — промямлила она. — Делать это я, конечно, не в праве. Но... чёрт возьми, после того, как Дениз подложила ему свинью, — и какую! — она ещё и пользуется привилегиями на фирме? Да любого другого за такое крепко бы вздули! — Но её тоже вздули, — возразила Кэнди Магвайр. — Как? — в голосе провинциалки так и заструилось насмешливое недоверие. — Разжаловали в уборщицы? Тоже мне наказание! Нормального человека уволили бы без выходного пособия, а ей почему-то разрешили остаться! И при этом без конца оказывают внимание. Интересно, почему? За какие такие заслуги? Каждый из нас понял, на какие заслуги она намекала, и, честно говоря, моё понимание постаралось от них отмахнуться. Подобные чувства были и у других — я видела, как Жаклин покачала головой, а Кэнди повертела пальцем у виска, выказывая к этому своё отношение. А Гейл и на этот раз остался верен себе: сначала поморщился, как если бы раскусил лайм, а затем наклонился к мисс Темпл и, лучась хитрющим озорством, во всеуслышание пробуянил: — Именно за те, о которых ты и подумала. За те, на которые рассчитываешь сама и о которых в отношении шефа постоянно грезишь. И которых не достигнешь никогда, потому как, увы, ты ему неинтересна. Заслышав такие слова, Джулия испуганно смешалась и даже залилась румянцем. Но в последующий миг преисполнилась заметной вражды и опять огрызнулась: — Я ни о чём таком и не думала, остолоп! Всё это твои глупые фантазии и не больше! — Тогда почему такая неприязнь к Дениз? — Потому, что бесит подобная несправедливость: тогда как мы гнём хребтину день и ночь, она отсиживается дома! — Может, у неё есть причины, — подключилась к разговору я. — Это какие же? — Не знаю. Но с меня достаточно того, что они известны мистеру Дюрдену. Ещё один достойный ответ, на минуту сбивший спесь с глупой блондинки. Но глупость — великая сила, и, поддаваясь ей, Джулия не хотела сдаваться: — А воды нам тоже мистер Дюрден принесёт? — Почему бы тебе не сделать это самой? — всё с тем же спокойствием реагировал Риттер, указывая на пустой бутыль у кофе-машины. — Возьми баклажку и сходи к автомату в конце коридора. — Это не моя работа! — бурлила та, тем самым подбрасывая мне шикарный козырь, которым я, конечно же, не преминула воспользоваться: — Мои платья — тоже не твоя работа. Однако это не остановило тебя. Джулия не нашлась что ответить — ей было нечем крыть столь мощный аргумент. И, понимая, что в своём противостоянии пребывала в одиночестве, — а осуждающие взгляды девушек свидетельствовали о всеобщем неодобрении, — она наконец умолкла и, взяв бутылёк, всё же выскользнула в коридор. Когда дверь за ней притворилась, Гейл оглянулся на меня и подмигнул: — Наша взяла! Спасибо, Эйвер! — Вообще-то я не задавалась целью выиграть это сражение. — Я тоже. Но тем не менее рад: не люблю, когда в адрес шефа делают грязные намёки. Он человек серьёзный и в отношении Дениз никогда не пошёл бы на подлость. Что бы там глупая Темпл ни говорила. Я помолчала, видя, как от этих слов негодование скользит по лицу Гейла. Конечно же, он знал Дюрдена лучше нас — значительно ближе, значительно дольше, — и позиция неразумной блондинки, не дававшей себе труда сдерживать глупость, вызывала в нём непримиримость. — А почему она так нетерпима к Дениз? — не сдержала я любопытства. — Это же очевидно: она ревнует. Ей нравится Дэкстер. До беспамятства. До коликов в почках. И всех, кого так или иначе он одаривает вниманием, она готова перекусить. Ах, вот как? Выходит, я не ошиблась: блондинке нравился Дэкс. И это не было странным: он обладал заметной внешностью и умел эффектно одеваться. Да к тому же был предприимчивым, сильным, решительным и волевым, что всегда вызывало слабинку у женщин. Но поскольку он интересовался мисс Янгер, то... — Гейл, а о каком поводе уволить Дениз она говорила? — О, а ты не знаешь? Была тут одна история, которая породила множество кривотолков. — Это когда испортились платья? — Так ты слышала? — Да. Дэкс как-то о ней заикался. Правда, поверхностно, как бы вскользь, поэтому, что на самом деле произошло, я понятия не имею. — Боюсь, этого понятия не имеет никто: эта тема больна и неоднозначна. К тому же является на фирме своеобразным табу, поэтому правду мало кто знает. Разве что сами её участники. Но они упорно молчат, а история между тем обрастает нелепыми пересудами. Даже я, держащийся с Дюрденом, так сказать, на короткой ноге, знаю лишь официальную версию того, что случилось. Официальную? То есть именно ту, которая была достоянием публики и могла отличаться от настоящего положения вещей. Но по сравнению с тем, что знала я, — а вернее, не знала ничего, — это было хоть чем-то. — Поделишься? — стрельнула я в Риттера вопросительным взглядом. Гейл помолчал, поглядывая на меня, затем скользнул взглядом по девушкам, склонившимся над работой, и задумчиво поджал губы. — А почему бы тебе не расспросить обо всём у Дэкса? Вы с ним друзья, и, думаю, тебе он не откажет. — Но ты же сам говорил, что это больная тема. — Ну, да. Для него — особенно. И, кстати, до сих пор. И всё же только он мог бы рассказать эту историю наиболее правдиво. Без каких-либо непоняток. — А что в ней такого непонятного? — Да всё. Начиная с появления Дениз на фирме, — никто так и не знает, откуда она здесь взялась, — и заканчивая причинами, побудившими её испортить платья. — Что значит "никто не знает, откуда взялась"? — я недоуменно округлила глаза. — Ведь не с неба же она свалилась? — Да нет, конечно. Её-то на фирму привёл сам Дюрден, но где он её нашёл — тут мнения разделились. — Я слышала, что он заприметил её в каком-то ателье, — отозвалась Кэнди, видимо, решив, что эта информация может быть полезной. — А я — что выкупил у конкурентов, — добавила Жаклин. — Вот, видала? — ухмыльнулся Риттер. — И всё — в подобном роде. Хотя я слышал и то, что она появилась тут на спор. — Как на спор? — ещё больше удивилась я. — А кто с кем спорил? — Ну, уж точно не мы с тобой. Понятное дело, тут не обошлось без самого Дюрдена. Однажды я даже отважился его об этом спросить, на что он беззлобно ответил: "Занимайся своим делом". Другими словами, культурно попросил не лезть, куда не просят. Но то, что он не стал ничего отрицать, — а уж я-то его знаю, — свидетельствует, что в этом есть доля правды. И она в этой истории кое-что проясняет. — Что именно? Чёрт возьми, Гейл, ты можешь хоть что-то рассказать мне? — Да не вопрос. Но, пожалуйста, помни, что правдивой версии я всё же не знаю, а все мои россказни базируются на слухах и личных догадках. Так вот. Пожалуй, стоит начать с того, что Дэкс не всегда был таким, как сейчас. Это теперь к нему можно запросто подойти поболтать, пошутить, посмеяться, а ещё около года назад он был надменным и гордым. — Как? — слетело с моего языка, тогда как в памяти возник образ Азур Карбрей, как наиболее соответствующий подобному описанию. — А что ты удивляешься? Когда человек достигает больших высот, он, как правило, поддаётся искушениям и меняется: высоко себя мнит, гордо несёт, возвышается над другими. Вот и Дюрден таким заболел. И болел бы до сих пор, если бы не Дениз Янгер. Поговаривают, будто они поспорили, что она сможет вернуть ему человеческий облик. И потому он взял её к себе на должность консультанта. — Кого?! Нет, сегодня невероятный день — сплошные удивления! Мало того, что зашёл такой разговор, так ещё и каждая фраза в нём походила на открытие, ударяющее по нервам. — Да, Эйвер, именно так. Дениз не всегда орудовала тряпкой. Да, это я помнила — в день нашего знакомства с мисс Янгер сам Дюрден признался, что по штату на фирме уборщица была другая. А Дениз лишь временно исполняла её обязанности. Как подтверждение того, что раньше всё было иначе. — Гейл, но консультант — это высокая должность. — И она с ней успешно справлялась: давала советы, помогала вести дела, контролировала основные процессы, решала порой непростые вопросы. И оказывала на Дюрдена заметное влияние, благодаря чему он становился проще и мягче. Так длилось несколько месяцев. Вплоть до весеннего показа. А потом случилось нечто, что буквально повергло всех в шок. За несколько часов до этого самого показа в чисто вымытый демонстрационный зал транспортировали наряды. Человек, в чьи обязанности это входило, спешил и по неосторожности опрокинул стойку с платьями на ещё мокрый пол. Они испачкались и были подвергнуты срочной стирке. С ней самой казусов не возникло, но так как платья состояли из деликатных тканей, то требовали определённых условий сушки — бережных, мягких, щадящих. И эта функция была возложена на Дениз. Дюрден не доверил бы её простому рабочему, потому как болел за них душой. Тяжёлый вздох со стороны Риттера посвидетельствовал о том, что он разделял чувства шефа. И в какой-то степени я понимала их: создавать своё детище, вкладывать в него себя, а затем рисковать его потерять — это было непросто. — А что же дальше, Гейл? — задала я вопрос, выводящий его из задумчивости. — А дальше и случилось то, о чём я, собственно, и толкую. Поскольку до показа оставалось всего несколько часов, следовало соблюдать строгий режим: определённую температуру и чётко заданную влажность. Но когда срок сушки истёк, датчики показывали сбой, а платья были безнадёжно испорчены: на них образовались пятна, заломы, а кое-где — даже следы плавки. — О, Боже! — слетело у меня с языка. — Как же так? Гейл лишь сдвинул плечом и развёл руками. — А что Дениз? — Она выглядела ошарашенной. Недоумевала, как такое могло произойти, и всё твердила, что следила за датчиками лично. Но показатели-то не могли измениться сами собой. — Ты думаешь, она изменила их нарочно? — Выходит. — Но... зачем ей понадобилось это? — Шоковая терапия. Как средство достижения цели. С тем, чтобы переломить Дэкса раз и навсегда. Должен заметить, очень действенный способ — он действительно поменялся, — но крайне жестокий. Никто не ожидал, что Дениз отважится на него. Правда, она своё причастие к этому всячески отрицала. Но факты говорили за себя. — Невероятно. Бедный Дэкс. Как он пережил это? — Он был повержен. Раздавлен, растоптан, разбит. Хоть и не подавал вида. Он даже хотел отменить показ, но после убеждений и уговоров изъял из него только злосчастные платья. И хоть его, этот показ, тогда признали успешным, на финальный поклон к зрителям Дэкс не вышел. А это у модельеров своего рода признание поражения — только когда в конце демонстрации он выходит на поклон, коллекция считается удачной. — Получается, он её таковой не признал? — Похоже. После показа он даже взял тайм-аут и просто исчез — никто его не видал — и не появлялся на фирме целых три дня. Честно говоря, я его понимаю: он пережил настоящий удар, выдержать который мог не каждый. И одобряю: он не стал рубить сгоряча, а дал себе время успокоиться и всё взвесить. И каждый на фирме ожидал, что он, вернувшись, уволит мисс Янгер ко всем чертям. Но он не уволил. А лишь разжаловал в уборщицы. — Почему? — Никто не знает. Быть может, это тоже было условием спора. Но к чести Дениз стоит сказать, что она безропотно подчинилась, хоть и далось это ей нелегко. Лично я на её месте предпочёл бы уйти. Я, пожалуй, тоже. Ведь положение, в котором оказалась она, было весьма незавидным: взлететь на высоту консультанта и так низко упасть — об этом было страшно даже подумать. Как, впрочем, и о варварстве, на которое пустилась она. Я вспомнила первую встречу с Дениз, вспомнила, как бросился ей на помощь Дюрден, а затем заглядывал в глаза с осторожностью и лаской. И не смогла сдержать слетевшее с губ: — Странно, она создаёт впечатление доброго человека. И мне показалось, Дюрден относится к ней очень тепло. — Так и есть. Тебе не показалось. — Но как такое возможно после всего, что произошло? — Между ними существует симпатия. Что поделать, Дениз хороша собой, да и Дюрден — красавец-мужчина. Они интересны друг другу, хоть и скрывают это от себя самих. И, видимо, это сильнее. А разве так бывает? Лично мне это, напротив, выдавалось отягощающим обстоятельством, поскольку получить удар в спину от человека, который был интересен, всегда выдавалось намного больней. Но может я чего-то не понимала? Может я, увязшая в прагматизме, реагировала как-то иначе? Может, у Дэкса с Дениз какие-то свои игры, правил которых не разберёт никто? — Гейл, — шепнула я, — а как ты думаешь, это нормально — испытывать симпатию после вопиющей подлости со стороны Дениз? — Не важно, что думаю я, Эйв. Главное — как считает сам Дэкстер. Да и потом, повторюсь, я не знаю, как на самом деле всё было, а лишь излагаю ту версию, которую обмусоливают все. Так что не бери в голову. Да, это был разумный совет. И я старалась ему следовать. Вот только что бы я ни делала, чем бы ни занималась — заканчивала рубашку Шенна или переключалась на предметы коллекции, — мысленно то и дело возвращалась к этому разговору. Вспоминала заново, обдумывала каждую фразу, пыталась представить, как всё могло быть. Обмозговывала позиции участников переделки, старалась для себя хоть как-то их объяснить. Однако это удавалось мне слабо, потому как я не могла отделаться от ощущения, навязчиво преследующего меня в отношении Дениз — несоответствия. Что-то во всём этом было несообразным — вроде бы понятным и логически объяснимым, но в то же время парадоксальным. Взять, к примеру, спор Дениз с Дэксом. Зачем ему — пусть и гордому, но всё же неглупому человеку — спорить с кем-то, сможет ли тот его изменить? Другими словами, сознательно подстрекать его сделать это, вполне возможно, причинив боль. Зачем ему брать его на работу — образно говоря, приносить в офис бомбу, зная, что она обязательно рванёт? Из-за спора — Дэкс по неосторожности в него ввязался и, как человек слова, не мог включить задний ход? Что ж, вполне возможно — порой мужчины так необдуманно поступали. И при таком раскладе поступок Дениз находил своё объяснение. Проучить визави, тем более когда он того ждёт, — это вполне логично. Вот только образ Дениз как-то не увязывался с ролью жестокой хищницы. Она была мягким, податливым человеком, ко всем относилась доброжелательно-дружелюбно, в спорах обходила или сглаживала острые углы. Так могла ли она поступить так коварно? И зачем? Опять-таки из-за пари? Но тогда почему она осталась? Почему не ушла, одержав победу? Как могла после содеянного таким чистым искренним взглядом смотреть Дэкстеру в глаза? И, что немаловажно, он отвечал ей тем же. Как будто ничего не случилось. Как если бы эти двое решили сломить стереотипы и доказать всему миру, что подлость не убивает интерес. Словом, рассказ Гейла хоть отчасти и удовлетворил моё любопытство, всё же породил уйму вопросов, ответы на которые я не могла отыскать. И, решив не терзать себя понапрасну, — всё же они могли быть частью недомолвок — я приказала себе отвлечься и думать исключительно о делах. Благо, этому способствовало и новое платье, за которое я принялась после обеда и которое даровало светлый позитив. Не знаю, что в нём такого было сокрыто, да только работая над ним, я испытывала своеобразную возвышенность, ослабляющую накопившееся внутреннее напряжение. Быть может, секрет таился в ткани — лёгкая, струящаяся, она рождала мягкость и ощущение свободы. Или — в фасоне: длинное, в пол, оно обретало торжественности и нарядной элегантности. Или же дело было в цвете — пастельно-мятный, он дышал свежестью весеннего луга и прохладой утренней росы, а расшитые под золото ворот и пояс походили на вкрапления солнечных лучей. Как бы там ни было, мне оно казалось сказочным, изысканно-милым, даже каким-то неземным; и, стачивая детали, я опять-таки видела Дениз — девушку с изумрудными глазами и копной каштановых волос. Вот кого оно украсило бы на славу! В моём понимании это была именно её вещь. И я даже ловила себя на мысли, что, будь она рядом, я попросила бы его примерить. Но на момент, когда она появилась на работе, — а сделала это она ближе к вечеру, — платье всё ещё не было готовым: оставалась окантовка и отделочные швы. И завершить его я так и не успела: имея обязательство перед старшим Лето, я вооружилась рубашкой и, как никогда рано улизнув с фирмы, отправилась на Голливудские холмы. Поймала такси, улетела в указанное место и, добравшись к особняку, нажала на кнопку звонка. Дверь мне не открыли. Натомест чей-то голос — приглушенный и далёкий — крикнул откуда-то из глубины: — Входи, там не заперто! Толкнув дверь, я переступила порог и очутилась в уже ставшим знакомым мне холле — ярко освещённом, но пустом. — Шеннон? — Не спеши раздеваться! Я на террасе! Иди сюда! Я послушно направилась к двери, из-за которой доносился голос и, юркнув в проём, вышла на террасу. На ней было темно, но густые потёмки разреживал падающий из окон дома свет. Кроме того, на её площадке красовался переносной мангал, в цилиндрической полости которого задорно выплясывал огонь, и его яркие языки освещали находящиеся рядом предметы: плетёные стулья вокруг круглого стола, чашки, несколько тарелок на нём, пакет с углём на полу, ящик с дровами... И даже мужчину, стоявшего ко мне спиной и старавшегося раздуть в металлической топке пламя пожарче. — Ну, где ты ходишь? — проворчал он, покашливая от проводимой процедуры. — Я уже устал ждать. Его голос, осипший от дыма, показался мне странным — настолько, что я его даже не узнала, — а потому остановилась на полпути и неуверенно переспросила: — Шеннон? Он оглянулся — резко, не менее удивлённо, — охватив меня синевой ошарашенного взгляда. А я невпопад вдруг подумала, что такой же взгляд был и у меня. — Эйвер? — Джаред? Несколько секунд мы молча таращились друг на друга, свидетельствуя о том, что подобного поворота никто из нас не ожидал. Правда, огорошенность в глазах Лето быстро растворилась, уступая место прорывающейся наружу радости, отдающей оживающей на лице улыбкой. — Откуда ты здесь взялась? — Вообще-то я пришла к Шенну, — промымрила я. — К Шенну? — Да. Он просил приехать, привезти его заказ, — и я приподняла пакет, который держала. — Что это? — Рубашка. — Он просил сшить рубашку? — Да. И доставить на дом. — Вот как? — Джаред задумчиво потёр подбородок. — Но его сейчас нет. — Нет? Странно, — выдохнула я. — Он уверял, что будет дома. — Он и был дома. Но убежал куда-то полчаса назад. И даже очень торопился. Торопился сбежать, зная, что я приду? Поступок в стиле Шеннона Лето! Моё понимание уже немного очухалось от шока, заподозрив подставу с его стороны. Уж не нарочно ли он сделал это? — Тогда я оставлю это здесь, — положила я свой пакет на стол, направляясь на выход. — А Шенн по приходу пусть примерит. — Подожди! Почему бы тебе его не дождаться? Потому что я не хотела оставаться с Джаредом наедине. Ведь я вела за его спиной двойную игру, и совесть меня пилила за это. Настолько, что мне было стыдно смотреть ему в глаза. Тем более, что держался со мной он так душевно-радушно. Но я не посмела об этом сказать — ведь сделать это значило бы во всём признаться, — а выискивала отговорки, позволяющие уйти: — Но... вдруг он вернётся поздно? — Он уже где-то на подходе. Я даже принял твой приход за его. Но, честно говоря, не разочарован. Зато я была разочарована. Вернее, раздосадована на себя за то, что повелась на удочку старшего Лето. Ведь если бы не это, я бы сейчас не мозолила глаза его красавцу-брату. — А если он задержится? А у меня мало времени. Я и так улизнула с работы. — Да, я помню, что ты у меня маленькая деловая леди. Но, Эйвер, раз уж ты здесь, значит твои планы рассчитаны на это. Вот дьявол! И это он знал! — Да, но они не предусматривали задержек. — Ими ты называешь общение со мной? — Ими я называю заминку по вине Шенна. — Но что, если у него на то были причины? Неожиданный казус, непредвиденный звонок или любой другой случай? — Тогда почему он не уведомил о них? В наше время изобрели телефоны. — Об этом лучше спросить у него самого, — ухмыльнулся младший Лето. — И это ещё один повод остаться. Вот ведь ловчила — так лихо отражал производимые мной атаки, что я начинала сдаваться. И, очевидно, видя это, он приступил ближе и, взяв меня за руку, заговорщически шепнул: — К тому же, как и каждому серьёзному дельцу, тебе крайне важно, чтобы твой труд удовлетворил клиента. Верно? — Верно. — Тогда ты не можешь уйти, не выяснив, подошла ли Шенну обновка и остался ли он ею доволен, — он охватил меня искрящимся в глазах озорством и добавил, сдерживая улыбку: — Ну? Что скажешь? А что я могла сказать? Он был прав: я не могла уйти, не заполучив одобрение клиента. Ведь именно оно было самым мощным доводом в этом споре и моим конечным результатом. Что ж, Лето нельзя было отказать в здравом смысле. И умел же он выискивать зацепки сродни удару под дых! — У меня закончились аргументы, — шепнула я, признавая своё поражение. — Вот и славно. Тогда, — и он сделал пригласительный жест в глубь террасы, — прошу к огню. Деваться было некуда. И, послушно проследовав за ним, я позволила усадить себя в плетёное кресло и даже накрыть колени тёплым пледом. А потом не без удовольствия наблюдала, как Джаред переворачивал на костре овощи, запекающиеся на барбекю. — С чего это ты отважился на такие кулинарные шедевры? — не удержалась от вопроса. — Так ведь, знаешь ли, приятно посидеть у огня после напряжённого дня. Расслабиться, успокоиться, перевести дух. А заодно и приготовить что-то. — После напряжённого дня? У тебя он тоже выдался не очень? — Да как тебе сказать? — он лишь сдвинул плёчом, снимая барбекю с огня. — В целом, как обычно. — Шенн говорил, что у тебя сегодня какая-то передача на радио. — Была. Днём. Я всего час назад как приехал. — И как? Ты остался ею доволен? — В общем — да, — Джаред протянул мне тарелку с ароматно пахнущей снедью. — Хотя она была довольно стандартной — те же вопросы, те же ответы. — А тебе хотелось чего-то другого? — Человеку всегда хочется чего-то другого. Чего-то нового, чего-то необычного. — Новое не всегда может быть интересным, — задумчиво возразила я, откусывая дольку помидора. — И иногда можно получить то, чего совсем не ждёшь. — О чём ты сейчас говоришь, Эйв? — услыхала я и, подняв голову, заметила, что Лето вглядывается в меня с удвоенным интересом. — У тебя что-то случилось? — Нет, — ответила не совсем уверенно. — Быть может, на фирме не клеится что-то? — Да нет, там всё хорошо. Правда, вокруг меня без конца происходит что-то — какие-то загадки, интриги, заморочки. И я вроде как не имею к этому отношения, но в то же время в них вовлечена. — Ну, это обычная обстановка: в любом коллективе — своя жизнь, своя атмосфера. От неё никуда не уйти. — А иногда хотелось бы побыть в сторонке, — я даже вздохнула. — Она тебе неприятна? — Мне неприятны некоторые моменты. К примеру, есть у Дэкса некая Джулия Темпл. Так вот она повадилась помогать мне шить финальные платья. — А что же тут плохого? — искренне удивился он. — Я не верю, что она делает это просто так. Она не тот человек, который станет напрягаться по доброте душевной. Она просто хитрит — не пойму где — и, думаю, замышляет что-то. — Уверена? — Не совсем. Но мне неспокойно от этой мысли. Сидевший напротив меня Джаред минуту помолчал, затем наклонился ближе, опять взял мою руку. — Знаешь, Эйвер, — его тихий голос ласково обнял меня, — человеку свойственно ошибаться. И иногда плохой человек выдаётся хорошим, а тот, кто производил впечатление самого милого в мире, оказывается двуличным. Эта фраза показалась мне камнем, брошенным в мой огород, который пребольно меня ударил, — так ощутимо, что в руках Лето даже вздрогнула моя ладонь. И в этот миг мне вновь почудилось, что он знает правду. Что говорит всё это не просто так, а чтобы всё же разбудить мою совесть. И она, встрепенувшись, заставила меня прошептать: — Джаред, а как бы ты отреагировал, узнав, что человек, которому ты доверял, действительно оказался двуликим? Он улыбался, смотрел тебе в глаза, а сам за твоей спиной вёл двойную игру? Я ожидала услышать незамедлительный и категоричный ответ, что он от такого сразу бы отвернулся. Но натомест Лето вздрогнул, задумчиво помолчал, а по его лицу прошлись неясные мне замешательство и настороженность. — Вообще-то, Эйв, принято считать, что это далеко неприятно. — Принято считать? А что думаешь лично ты? — Я думаю, что для подобного поступка у человека всегда есть причины. И я бы попытался их узнать. Быть может, они достаточно серьёзны. — Другими словами, ты бы мог его оправдать? — я не верила, что действительно слышу такое. — Ну, если причины и побуждения можно объяснить, то... Возможно. Сказать по правде, его ответ поверг меня в шок, и я какое-то время поражённо молчала. И в то же время испытала ни с чем несравнимое облегчение, даже отдающее лёгким головокружением. Оказывается, не всё так плохо, как думала я, и для Джареда тоже были важны причины. Быть может, узнав о выпавшем на мою долю переплёте, он нашёл бы его достаточно серьёзным и это оправдало бы меня в его глазах? В этот момент нашего слуха коснулся отзвук хлопнувшей двери, а через минуту — голос старшего Лето: — Есть кто живой? — Ищи на террасе! — крикнул ему Джаред, после чего добавил тихое, адресованное лишь мне: — А вот и твой заказчик явился. Послышался шорох, приближающиеся шаги вперемешку с произносимой на ходу фразой: — Джей, ко мне тут Эйвер должна была прийти. Ты её случайно не видал? — ступив на террасу, Шенн охватил взглядом меня — и умолк на полуслове. Но тут же ожил и засиял. — О, ты здесь! А я, признаться, боялся, что сорвал эту встречу. Не знаю, говорил ли он серьёзно или юлил, но сожаление изображал натурально — мне даже не хотелось его за что-либо укорять. К тому же рядом находился Джаред, и предъявлять Лето-старшему счёт значило открывать перед ним карты. — Ты почти это сделал, — заметил он. — Эйвер чуть не ушла. Только редкий оболтус, зная о встрече, уходит из дома. — Я не нарочно. Просто появились срочные дела, от которых я не мог отмахнуться. — Дела? — Джаред сузил на брата глаза. — Опять по поводу машины? — По ней родимой. — Только не говори, что ты её всё же купил и она уже стоит у порога. — Ещё нет, но к этому осталось совсем чуть-чуть: я, наконец, нашёл авто, которое мне подходит. — Правда? — вырвалось у меня. — Да. Она удовлетворяет мой строгий вкус... — А вернее, безвкусицу, — подкинул младший. — ... и полностью отвечает всем моим требованиям. — То бишь, отсутствию таковых, — был ещё один комментарий, на который старший Лето отреагировал наигранно строгим взглядом. Затем он перевёл его на меня и улыбнулся: — Осталось утрясти кое-какие формальности, и тогда, Эйвер, я приглашу тебя покататься. А этот умник рядом с тобой пусть ходит пешком! — Хорош брюзжать, — умник с улыбкой бросил ему пакет с рубашкой. — Иди лучше обновку примеряй. — О-у, точно! — я видела, как заблестели у Лето-старшего глазки. — Сейчас! Он скрылся за дверью дома, где, конечно же, было намного теплее, а Джаред, воспользовавшись паузой, положил мне в рот поджаренный орех. — Возвращаясь к нашему разговору, Эйвер, могу я задать тебе тот же вопрос? Как в подобной ситуации реагировала бы ты, — если бы вдруг узнала, что кто-то втайне тоже ведёт игру позади тебя? Ну, и вопросы! С чего это вдруг? Да и кто мог вести игру за моей спиной, если я сама её проводила? Вот только если Джаред действительно меня подозревал? — Ну... это может быть объяснимым. Ты сам так говорил. — Я-то говорил, но хочу знать, что ты сама думаешь об этом. А я в последнее время думала об этом часто — наверное, потому что отважилась на такой ход. И если бы в отношении меня тоже так поступили, то... — Думаю, я бы попыталась понять этого человека. Ведь если он действовал без выгоды для себя, то, по сути, ничего страшного и не сделал. Верно? — Выходит, ты тоже считаешь, что всё зависит от причин, толкнувших его на этот поступок? — Конечно. Ведь иногда важен не столько он сам, сколько именно побуждения. Джареду понравились мои слова — я видела, как его глаза заискрились, и он даже улыбнулся. — В таком случае, Эйвер, запомни свои слова, — проронил намного тише. — Возможно, когда-нибудь мы вернёмся к этой теме. Вернёмся? Как это? Что он имел в виду? Огорошенная таким поворотом, я растерялась, и в моей голове вновь ожила судорожная мысль, что каким-то образом он всё же знает правду. И таким вот способом даёт понять, что когда-нибудь наступит разоблачение. За спиной опять раздались шаги, и в поле нашего зрения возник всё тот же Шеннон. Застёгивая пуговицы, он одёргивал полы рубашки, оглядывал манжеты, похлопывал по карману на груди. А подняв голову, не удержался: — Эйв, она сидит на мне, как влитая! Как ты смогла так угадать, если даже мерок с меня не снимала? — Ну, я же видела тебя, поэтому на глаз прикинула размерчик. Кстати, цвет ткани-компаньона тоже другой — сливочно-жёлтый. На мой взгляд, он идёт тебе куда лучше. — Правда? Не знаю, кому адресовался этот вопрос, но, таращась на Шенна, мы оба замечали, как он преобразился. Чёрный цвет рубашки придал ему строгой элегантности, а жёлтая отделка — свежести и насыщенной теплоты. Даже Джаред одобрительно указал на него пальцем и проронил: — Братец, да ты просто красавчик! — Красивее тебя? Тогда, Эйв, ты настоящий волшебник! И я настаиваю на том, чтобы твои рубашенции фигурировали в коллекции. — Я подумываю об этом. — Супер! — он озорно закусил губу и с довольной улыбкой поднял вверх большие пальцы. Но вдруг какая-то мысль посетила его, от которой от сник, проронив со вздохом: — Вот только жаль, что показ всё испортит. От неожиданности я застыла, проглотив целиком кусочек папайи и заметив, как Джаред чуть не поперхнулся чаем. — Чего? — вырвалось у него. — Что ты городишь, шельмец? Как это всё испортит? — Нет-нет, — поспешил внести ясность тот, — я не говорил о том, что он провалится к чертям или себя не оправдает. Я имел в виду, что всю красоту нарядов перечеркнёт блёклый вид демонстрирующих их моделей. — То есть? — всё ещё трепыхалась я, хотя что-то похожее на согласие уже зародилось в глубине моего мозга. — Знаешь, меня поражает одна деталь, которую я всегда улавливаю на подобных показах: сочетание полностью противоположных вещей. Эдакий диковатый для восприятия симбиоз безвкусицы и стиля. К примеру, взять одежду, которая демонстрируется на них. Она играет ключевую роль, так ведь? — Конечно. Показы как раз и устраиваются ради неё. — Верно. И она, как правило, шикарна. Бывают, правда, чересчур эпатажные наряды, вызывающие глубокий эстетический шок, но мы сейчас говорим о нормальных. Так вот когда я вижу такой, — красивый, изысканный, нарядный, — то впадаю в культурный экстаз, испытывая моральное наслаждение. И даже начинаю верить, что красота спасёт мир. А потом перевожу взгляд на девушку-модель, и — о, небо! — мне хочется забежать подальше от места показа: тощая, как жердь, плоская, как доска, при ходьбе тарахтит костями... — Шенн, так положено им по статусу, — засмеялся Джаред. — На то они и модели. — Модели — тоже люди, верно? — стоял на своём тот. — Люди, а не ходячие скелеты. И потом, я нормальный мужчина и хочу видеть нормальных женщин — с приятными глазу формами, с естественным цветом лица, с блестящим от радости взглядом. Другими словами, живых и здоровых. А эти мало того, что сами по себе похожи на зомби, так ещё и используют упорото-страшный макияж: чёрные губы, синюшный цвет лица или вообще бесцветная блёклость. — Братишка, очевидно, это стилисты делают затем, чтобы отключить внимание от внешности модели и акцентировать его на одежде. — Крайне неудачный ход, как по мне, — с видом знатока продолжал спорить Шеннон. — Этим они ещё больше подчёркивают безвкусицу, на фоне которой меркнет даже красота нарядов. Посмотришь на такую девушку — нескладную, несуразную, с каменным лицом мумифицированного вампира — и испытываешь настоящий шок. И отталкивающее чувство к демонстрирующему ею фасону. И только думаешь: "А он не так уж хорош, как мне показалось вначале". Всё это оставляет осадок в душе. И даже становится жаль модельеров: столько усилий — и неизменно негативный результат. Не ожидавшая подобных признаний, я молча опустила в тарелку глаза. Сделала вдох, бросила в рот ароматную морковь, не спеша пожевала. Шеннон был полностью прав и сейчас высказывал мнение, вызывающее во мне солидарность. Я и сама думала так: странный образ, который моделям навязывали стилисты, здорово отпугивал людей, вследствие чего у тех оставались неприятные ассоциации от показов. Но чтобы об этом говорил и мужчина, было неожиданным для меня. А кроме того, включило в работу мысли, которым я, всецело занятая пошивом одежды, значения пока не придавала: а ведь всё это коснётся и меня, потому как мой показ уже не за горами. И в день его проведения по подиуму тоже будут вышагивать модельки-страшилы, вселяя ужас в наряды, которые я создавала с таким кропотливым трудом. И я даже представила эту картину: звучащая музыка, появление в поле видимости инопланетного существа с голодными глазами и страх зрителей, с криком бросающихся врассыпную. Неужели именно такой результат меня ждёт? — Эй, Шенн, — услышала я как бы со стороны голос младшего Лето, — кажется, ты Эйвер озадачил. Держу пари, сейчас она даже задумалась над результатом своих усилий. — Нет-нет, — подняла голову я, — всё в порядке. Хотя ты прав, я задумалась о предстоящем показе. — Я уверен, что он пройдёт хорошо. Дюрден обещал помочь, а он в этом деле мастер. На самом деле я думала так же и, честно говоря, по данному поводу не напрягалась. Вот только высказывания Шенна дали пищу для ума, над которой мне следовало подумать. А он тем временем не мог натешиться обновкой — разглядывал и так и сяк, в сотый раз оттопыривал карман, проводил рукой по пуговицам, с нескрываемым любопытством отгибал детали. И такая восторженность горела на его лице, что мне даже было забавно. И я улыбалась, глядя на него и задаваясь вопросом, на долго ли его хватит. Впрочем, он, наверное, тешился бы всю ночь, если бы не морозный воздух. — Ладно, — выдохнул он, поведя плечом, — пойду оденусь. А то холодно тут в одной рубашке. Кстати, Эйвер, я сейчас еду в твой район. Если ты — домой, могу подбросить. — Здорово! — встрепенулась я, по нахмуренному виду Джареда успев заметить, что ему не понравилась эта идея. — Тогда собирайся. Через минуту жду тебя в прихожей. Лето-старший вновь испарился, а я перевела на младшего взгляд и вдруг улыбнулась. — Ты прав: иногда приятно посидеть у огня и пообщаться с хорошим человеком, — я отставила тарелку на стол и, складывая плед, поднялась с места. — Спасибо за угощение. Оно было сказочно вкусным. — Эйвер, постой! — неожиданно я ощутила прикосновение к плечам и заметила, что он подошёл сзади. — Останься со мной. Останься хотя бы не надолго. — Но..., — растерянно пролепетала я. — Не могу. — Почему? — он спрятал лицо в моих волосах. — Если бы ты знала, как я хотел... как я желал этой встречи. Весь день занимался какой-то ерундой, отвечал на вопросы журналистов, а сам думал совсем о другом. И уж никак не о работе. Мать честная! Что он говорил? В чём он мне сознавался? Почему именно в этом? Почему именно мне? Я же не умела реагировать достойно. — Но... Шеннон сказал, что меня отвезёт. М-да. Ответ в стиле Эйвери Линфорд! — Шеннон пусть катится к чёрту! Один. Я сам отвезу тебя позже. — Зачем же — позже, если сейчас предоставилась такая возможность? К тому же уже поздно и мне пора. — Куда? Опять на фирму? — Нет. Сегодня я больше не поеду на неё. Я отправлюсь домой. В кои-то веки лягу пораньше и высплюсь. Он помолчал, всё ещё не размыкая рук и по-прежнему касаясь головой моей макушки. И от этих манипуляций — ласковых, милых, неспешных — по моему позвонку катились электрические разряды. — Правда — домой? — спросил затем, поворачивая меня к себе лицом. — Правда. Я так искренне заглядывала ему в глаза, так твёрдо была убеждена, что непременно сделаю это, что он поверил. Опустил голову, согласно кивнул и тихонечко выдохнул: — Ладно. Ну, тогда... спасибо, что пришла. Я ощутила упругость его рук, отметила, что взгляд стал обнимающим и добрым. И от этого по моим венам заструилось тепло, так непривычно ласкающее меня изнутри. И я не поняла, что случилось дальше. Только заметила, как Джаред наклонился, почувствовала прикосновение его губ и ощутила, как это тепло накрыло меня жаркой лавиной. И та закрутила во мне бурный вихрь, оседая в уголках души сладким щемлением. — Господи, что это? — шепнула я, удивляясь, что смогла почувствовать это. — Это плата, — Джаред вглядывался в меня с настороженным озорством. — За проделанную работу. Шеннон заплатит деньгами, ну, а мне остаётся выдать тебе премиальные. И пожелать доброй ночи. Нет, вы поглядите на него: целуется и ещё шутит! Хотя я не была на него в обиде. Напротив, я была удивлена — всё-таки сегодня превалировало это чувство. Потому как применённая ласка выдалась мне настолько милой, что на минуту я утратила над собой контроль. И лишь таращилась на Лето — чуть испуганно и немного ошалело, — пытаясь понять, действительно ли всё это происходило. Ведь я всегда уверяла себя, что абсолютно устойчива к сантиментам. И вдруг — нате вам! — такой прокол! Возможно, я делала что-то не так? Или события на фирме ослабили защитные функции моего прагматизма? А может, я съела что-то не то, — чем там меня угощал хозяин дома? — и это дало побочный эффект? Какова бы ни была причина, доискиваться до неё я не хотела. Сейчас, в эту минуту, для меня всё перевернулось вверх дном, и я неожиданно для себя погрузилась в мягкую негу. И, поддаваясь этому чувству, желала лишь одного: продлить этот миг хоть не надолго. А потому лишь улыбнулась, прикрыла глаза и не совсем осознанно прошептала: — Доброй ночи!